Две последние строки из стихотворения Евтушенко «Не исчезай» некогда запомнились мне своей броскостью, даже афористичностью. Они и вправду необычны, хотя, как это часто бывает, лишь на самый первый и довольно поверхностный взгляд.
Позволю себе начать со стихотворения.
Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.
Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.
Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.
Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.
Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.
Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.
Читаю эти стихи и чувствую - что-то не то... почему же эти поэтические строчки проникают в душу каким-то неверным, как бы мертвящим светом? Не исключаю, однако, что только у меня такое ощущение от этого стиха... Поэтому сказанное далее прошу воспринимать лишь как мое личное мнение и впечатление.
Впрочем, послушаем еще раз самого Евтушенко:
«Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери».
Это, наверное, главные строки в стихотворении «Не исчезай». Отвлекусь, однако, от них сейчас, чтобы взглянуть на произведение в целом.
Лейтмотив, повторяющийся в начале каждой строфы – «не исчезай». Он повторяется настойчиво, как заклинание. Неотступно, как удары молота страсти, сотрясающие все тело человека, охваченного ею. Но голос, произносящий это заклинание, звучит поистине чуть ли не инфернальной нотой:
«... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь»
или:
«... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно».
И другое:
«... Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?»
Я далек от желания критиковать человека за то, как он чувствует и как он выражает свои чувства. И неважно при этом – «обычный» это человек или выдающийся поэт. Каждый имеет право на свои чувства и свою верность им. Или... – неверность?
Задамся простым вопросом: может ли любовь вызывать чувство страха? Ответ, кажется, ясен – безусловно может – страшно потерять любимого человека. Страшно даже представить, что этот человек исчезнет, «развоплотится», что с ним невозможно будет «встретиться в столетьях»... Страх этот понятен. Очень понятен...
Но нет ли здесь у поэта незамеченного им самим противоречия – ведь написал же он в другой строфе:
«В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу».
Значит, есть вера в то, что не закончится все с нашим уходом из этого тленного мира, что любовь пребудет вовеки... И победит – вопреки всем условностям этого мира -
«Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны».
Чувствую, как сжимается сердце от сострадания человеку, переживающему этот душевный надрыв. Но ... почему же «страшна последняя любовь»? Почему это «не любовь, а страх потери»? Неужели в любящую душу закралось мелочное чувство заботы о себе, о сохранности себя самого перед лицом действительно страшной потери? И если мы понимаем, что не любовь это, а страх потерять опору в этом мире и в мире ином, то, может быть, нужно что называется повнимательнее приглядеться к этой своей «любви» - чтобы честно, глядя самому себе в глаза, ответить на вопрос – кого же я люблю и за кого боюсь – за ту, на чьей ладони «написан я», или за себя?
И, возможно, тогда о «последней любви» можно будет сказать иначе – как сказал намного раньше русский поэт Тютчев:
«Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность».
А ведь и он начал свое известное стихотворение словами:
«О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...»
Да, суеверней... значит, тоже боимся чего-то... Но, однако, какая разница в самом чувстве и в восприятии своего единения с любимым человеком – у Тютчева и у Евтушенко... Если у Евтушенко «прямая перспектива» этого мира, где в центре находится человек, вольно или невольно стремящийся к обладанию другим, то у Тютчева «перспектива обратная», практически иконописная – когда в центре находится любимый человек и именно этому человеку подчинены все чувства и мысли. К нему устремлена вся нежность и любовь Поэта –
«Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!»
Сколько грусти от неминуемого расставания и сколько красоты и чистоты душевного чувства, не требующего ничего для себя, но лишь провожающего взглядом свою «вечернюю зарю». Чувство такое, будто этот взгляд навсегда соединил возлюбленных. И что с того, что любовь эта по слову поэта «последняя»? Не самая ли она прекрасная – полностью посвященная любимому и не ожидающая ничего для себя?..
Послушаем же еще раз Тютчева, чтобы прекрасными звуками его стихотворения завершить эти невольные раздумья...
Ф. И. Тютчев. Последняя любовь
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, –
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность...
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.