От героев былых времен не осталось порой имен…
(Песня из кинофильма «Офицеры»).
Накануне нового 1943 года Марусе исполнилось 23, столько ей и осталось навсегда…
Маруся мне не родня, у нас нет общей крови, но она – мать моей сводной сестры, которую я никогда не видела, хотя временами остро чувствую наше родство. Света родилась намного раньше меня, в самом начале войны, и нормальной мирной жизни не знала. Судьба отмерила ей три года жизни, которые прошли в глухой, затерявшейся в лесу деревушке на оккупированной немцами Витебщине. Если бы не погибла Маруся, девочка, возможно, осталась бы жива. И если бы не погибла Маруся, не родилась бы я…
Трагическая история Марии и Светы не даёт мне покоя, хотя никогда при нас, детях, она в семье не обсуждалась – зачем, мол, нам знать лишнее? Тем более что сами родители не знали в подробностях, как и почему всё произошло на самом деле. Вернувшись с фронта, отец узнал о гибели первой семьи от своих стариков-родителей да от соседей-односельчан. Но что они могли знать? Марию арестовали и казнили далеко от деревни, в райцентре Сенно. Маленькая Света осталась на руках у бабушки…
ххх
…Мелькают за окном поезда контуры темно-синего в сумерках леса и заснеженные поля, постукивают колёса, а в купе тепло и уютно – мы с папой едем к бабушке. Мне 12 лет, у меня зимние каникулы, а у папы короткий отпуск. Рано утром поезд остановится на полустанке – всего на минуту, и нам надо будет успеть спуститься по обледенелым ступенькам на платформу, где нас уже поджидает с теплыми овчинными тулупами дядя Антон. И вот мы сидим в санях-розвальнях на пахучих охапках сена, лошадка послушно бежит по наезженной колее, на улице ещё темно, но видно, как в стороне у кромки леса светят два зелёных фонарика. «Волки!» - небрежно бросает дядя Антон и косит на меня хитрым глазом. Но я знаю, что на этот случай у него припасено ружьё, поэтому мы в безопасности...
Бабушка уже напекла блинов и сложила их горкой, предварительно сдобрив маслом. В глиняном кувшине – парное молоко. Для мужчин припасена бутылка белёсого самогона и сало. А еще – свежий ржаной хлеб, присыпанный сверху мукой и испечённый в своей печи. Ломоть, смазанный сбитым вручную деревенским маслом – это что-то! После чарки-другой братья затевают свой вечный спор: почему немцы Антона отпустили, а Марусю – нет?.. Под их бубнёж и отдельные выкрики я засыпаю в тёплом закутке на печи, укутавшись стеганым лоскутным одеялом.
Утром папа будит меня стуком у порога – это он отряхивает снег с маленькой ёлочки! Пока я спала, он срубил её в лесу, который начинается сразу за деревней. Сколько рассказов я слышала от него про этот лес: про орехи, малину, землянику, грибы, которых там пруд пруди, про птичьи гнёзда, которые они, еще пацанами, разоряли, чтобы полакомиться маленькими пёстрыми яичками. Ёлку мы установили в углу под иконой и нарядили конфетами, которые бабушка, хитро прищурившись, вытащила из сундука.
А потом она выпроводила нас на улицу, вручив папе большую деревянную лопату. Ого, сколько снегу навалило! Расчищая дорожку к дому, папа отбрасывает снег в сторону, и скоро сбоку дорожки вырастает огромный-преогромный сугроб! Недолго думая, папа сгребает меня в охапку и бросает в самый центр этого сугроба! Ух!.. И я проваливаюсь в снег, как в перину. Потом ещё и ещё!.. Мне и страшно, и весело. Из окошка, покачивая головой, наблюдает за нами бабушка…
Она смотрит на сына и внучку, и старенькое сердце то замирает от радости, то сжимается от боли: вот и славно, что Костя может потешиться с этой девочкой, вот и славно… Но, Господи, зачем же ты не дал ему побаловать Свету?!.
ххх
Фотография Маруси хранилась в нашем семейном альбоме – светловолосая девушка с короткой стрижкой и гитарой в руках опирается плечом на ствол векового дуба. У ног на земле – книга с серпом и молотом на обложке, а как называется, видно плохо, но похоже, «Наша Радзiма». Время от времени мне приходилось краем уха слышать о том, что до войны Маруся была секретарем райкома комсомола на Пинщине, а в детстве воспитывалась в семье легендарного деда Талаша, приходясь ему племянницей.
Незадолго до своей смерти отец успел рассказать, как для него началась война. Он и Мария жили в поселке под Пинском. Главным его объектом был военный аэродром, на котором базировалось 60 самолетов. В первые же часы войны немцы в пух и прах разбомбили аэродром, в воздух смогли подняться только 4 машины. На глазах отца осколком бомбы был убит дежурный офицер, с которым они вместе учились в Свердловске. Немцы вошли в городок через шесть дней.
- А до этого времени, - вспоминал отец, - мы пожгли лишние документы, самые важные отвезли на лошадях в Пинск, до которого было семь километров. Оттуда на грузовике доставили всё в Гомель. Потом я еще успел отвезти жену к своим родителям, ей вот-вот предстояло рожать… И сразу – в Витебск, сначала на велосипеде, а когда тот сломался, просто бежал, тогда впервые и сорвал сердце… Из Витебска вернулся назад в Гомель, оттуда направили в Москву.
С Марусей они больше не виделись, обоим шел 22-й год…
Почему отец повез Марусю в деревню под Витебском? Скорее всего, считал, что в восточную часть Белоруссии немцы не сунутся.
…Весь день 6 июля шел беспрерывный проливной дождь. В Сенно, несмотря на отчаянное сопротивление мотострелковой дивизии (трижды городок переходил из рук в руки), вошли немцы. Света родилась под канонаду этих боёв. Неугомонная Маруся, оправившись от родов и злясь на себя за то, что связана по рукам и ногам маленькой дочкой тогда, когда надо активно помогать своим и когда её пинские товарищи уже давно сражаются с немцами, начала искать связи с местными партизанами, коммунистами и комсомольцами. Выходившие из окружения красноармейцы создавали боевые группы, к ним примыкали местные активисты. Укоры свекрови «Одумайся! Поберегись! У тебя же дитё!..» были напрасными…
ххх
Шло время, свидетелей тех событий становилось всё меньше, а болезненная досада, что толком так ничего и не знаю о Марии, угнетала меня всё больше… И я начала поиск. Первой откликнулась Галя, дочь дяди Антона, она была подростком во время войны. Окончив институт и выйдя замуж, перебралась в Россию, откуда и пришло это письмо:
«Марусю я помню отчётливо даже сейчас, она была очень живая и общительная. Начнёт говорить – заслушаешься. Помню, как моей маме она всё доказывала, что надо помогать своим: партизанам, Красной армии, иначе немцы надолго здесь засядут… И еще она чувствовала, что её могут взять, потому что просила маму: «Если что со мной… Присмотри, Настя, за Светкой…» Её арестовали в Сенно. Это было зимой. Мама в то время лежала там в больнице. Папа собрался навестить маму. Маруся попросилась ехать с ним, папа согласился. Когда проехали пропускной пункт на въезде в Сенно, Маруся сказала папе, что везёт секретный пакет бургомистру Боровскому.
- Знал бы, что везёт пакет, высадил бы в деревне – хоть кнутом! За 18 километров в такой мороз не пошла бы! – не раз потом сокрушался отец.
Боровский до войны был директором школы в Рясно, а потому знал Костю как своего бывшего ученика. В пакете были указаны сроки сдачи Сенно партизанам. Видимо, они рассчитывали на поддержку Боровского. Но он резко заявил, чтобы Маруся отнесла пакет туда, где взяла, и выпроводил из кабинета. Её сразу арестовали, и тут же полицаи приехали в больницу за папой.
Потом начались аресты: было схвачено много людей. Я не знаю, сыграло ли это какую-то роль, но дедушка тоже пытался что-то сделать: зарезал поросёнка и возил в Сенно. Для кого возил, не знаю, но он вернулся, его не арестовали. И папу потом отпустили.
А сейчас о главном. Маруся занималась подпольной работой. С женщиной-врачом Эйсман она познакомилась у нас. Мама часто болела, и папа привозил врача к нам домой. Вот тогда они и встречались: Маруся, Эйсман и Харламов (он был командиром какой-то партизанской бригады). В курсе ли были тогда папа и мама, что Маруся занимается подпольной работой, я не знаю. Это выяснилось потом. Всех арестованных расстреляли в Сенно, а где их захоронили, не знаю: никто об этом никогда не говорил».
ххх
Так вот кто сдал Марию! В книге «Памяць» Сенненского района я нашла, что бургомистра Боровского якобы склонила работать на партизан врач районной больницы Антонина Ушацкая. Хорошо же он поработал!.. Наверняка Маруся шла к нему, уверенная в его благонадёжности, а он, то ли спасая свою шкуру, то ли выслуживаясь перед немцами, сдал им двадцатилетнюю девчонку, жену его ученика!..
Благодаря Гале я впервые узнала не только про Боровского, но и про Эйсман, Харламова. Но отчего же гибель Марии и её связь с партизанами нигде не зафиксированы?
Сколько я ни искала - нет таких документов! В списках погибших партизан и подпольщиков, которыми располагает Национальный архив, её нет! Если Марусю с секретным пакетом посылал Харламов, значит, она работала на его отряд. Но ни его имени, ни даже названия отряда у нас нет. Среди партизанских командиров и комиссаров Витебщины вскользь упоминается лишь один Харламов – Григорий. На основе его группы и двух других был создан отряд имени Кутузова, который влился в бригаду Заслонова. Но вот загадка - в документах Белорусского штаба партизанского движения сведений о Григории Харламове (как и о Марии) тоже нет! Остается думать, что в книгу «Памяць» он попал благодаря чьим-то личным воспоминаниям. И ничего больше ни о нём, ни о его судьбе не известно. Тупик.
Спустя время я набрела в интернете на упоминание еще об одном партизане Харламове – Алексее, из Сенненского отряда, которым командовал Александр Бардадын, позже прикомандированный к Белорусскому штабу партизанского движения в Москве. И тоже никаких деталей или ниточек, ведущих к этому Харламову, нет. Так кто же встречался с Марусей – Григорий или Алексей?
А может, и не Харламов вовсе, а Харланов? Эта фамилия больше известна в партизанских кругах. Михаил Харланов - командир, потом комиссар отряда «Истребитель», вошедшего в бригаду Заслонова. Харланов руководил группой контрразведки бригады вплоть до освобождения Белоруссии и в 1948 году был награжден орденом Красного Знамени. Значит, дожил человек до Победы? Когда я это узнала, Харланову могло бы быть 98 лет, и даже если он жив, то рассчитывать на его ясную память было нереально. Всех троих я пыталась искать. Безуспешно.
ххх
И всё-таки: когда, как и почему погибла Мария? Отчего в партизанских архивах нет ни строчки об отчаянном поступке молодой женщины, решившейся на опасное задание и бесславно погибшей? Может быть, она в пытках выдала других и потому её имя замолчали? Или наоборот – её подло предали, подставили и этот факт умышленно замаскировали, не оставив никаких следов? Хотя всё может быть гораздо проще: таких комсомолок-героинь, оставшихся безымянными, было много, может, и отчитаться об их гибели порой было некому – сами сложили голову…
Недавно узнала, что о последних днях прославленной Веры Хоружей, её гибели и месте захоронения тоже ничего доподлинно неизвестно! А ведь Вера действовала в подполье Витебска, большого города, где столько свидетелей, а Мария – в глухих деревушках… Обе, к слову, попали на оккупированную Витебщину с Полесья, Хоружая до войны работала в Пинском обкоме партии, Мария была секретарем Жабчицкого райкома комсомола - они запросто могли друг друга знать. Хоружая погибла в ноябре 1942-го. В те же дни в бою с немцами у деревни Куповать был убит Заслонов. О его гибели Мария наверняка знала – до соседней Куповати рукой подать, а бой партизан с немцами был долгим и кровавым, далеко по округе разносились его отголоски. Могли слышать партизаны и о разгроме подпольной группы Хоружей. Помимо гнева и горечи гибель людей, которых Мария так или иначе знала, вызывала еще большее желание мстить фашистам.
Мои поиски в архивах Минска, Витебска и Бреста, поездки в Сенно и отцовскую деревню, разговоры со стариками, которые пережили войну, по крупицам добавляли новую информацию. Из личного дела Маруси, которое хранится в брестском архиве, я узнала ее довоенную биографию. Рано оставшись без отца, девочка воспитывалась в семье тёти, после школы работала телефонисткой, потом начальником почты, в 18 вступила в комсомол, в 19 – в партию, и скоро была избрана секретарём Петриковского райкома комсомола, а спустя год – Жабчицкого.
В документах времён оккупации, хранящихся в витебском архиве, нашла упоминание о бургомистре Владимире Боровском как о предателе и пособнике немцев. Но я всё еще не знала, когда именно погибла Мария и сколько же тогда было Свете. Точно не помнил этого никто: мол, дело было зимой, уходила из дому в полушубке… Тайна, как это часто бывает, скрывалась неподалеку… Письменное свидетельство односельчанина о дне, когда расстреляли Марию, отыскалось в личном деле отца…
Попробую реконструировать этот день…
ххх
Постучав в окошко кухни, Харламов отряхнул снег с валенок и вошёл в отворенную ему дверь – в этом доме над речкой Оболянкой уже ждали его прихода. Маруся и молодая докторша Анна сидели на лавке у стола, кутаясь в тёплые шерстяные платки, а Антон, впустив лесного гостя, сразу направился в дальнюю комнатку посмотреть, спит ли дочка, да покараулить, нет ли кого на улице.
- Ну что, наши пошли в наступление под Ленинградом, со дня на день прорвут блокаду!.. – с порога обрадовал женщин Харламов. Расстегнув тулуп, он присел к столу и с готовностью обхватил обветренными руками протянутую Марусей горячую кружку с «кавай», так здесь называли заваренный кипятком молотый ячмень. – Освободили Элисту под Сталинградом, берут немцев в кольцо! Вот список, - Алексей достал из-за пазухи тетрадный листок, - отбитых у немцев городов. Покажите своим комсомольцам, пройдитесь по хатам, расскажите…
- Мы и в хаты заходим, и листовки, где можем, оставляем, - быстро отреагировала Маруся и, перейдя на шёпот, добавила: – Ребята опять оружия насобирали у Куповати и в тот же тайник снесли, за кладбищем…
- О, молодцы! Это подмога! – обрадовался Харламов. – Так и мы не сидим сложа руки, - усмехнулся он. - В Алексиничах дали гадам прикурить, и в Рясно, и в Янове… - Видя, как у Маруси и Анны оживились и заблестели глаза, вполголоса продолжал: - Готовится большой рейд, девчата. Бригада пройдет с боями от Лепеля до Витебска - покажем немцам, кто здесь хозяин!
- Тут бинты и лекарства, как всегда… - спохватилась Анна, вытягивая из-под платка тугой свёрток и протягивая его Харламову.
– Спасибо, доктор! Что бы мы без вас делали, Анечка! - Алексей благодарно улыбнулся, сунул свёрток в заплечный мешок, посмотрел на часы и кивком головы поманил Марию: «На минутку!»
Та мигом выскочила за ним в сени.
- Надо в Сенно попасть, к бургомистру, - зашептал Харламов ей на ухо. – Пакет передать, важный. Ни мне, ни кому из хлопцев туда не сунуться, сразу задержат. Как ты на это смотришь?
- Пакет? С миной? – насторожилась девушка.
- Да нет! – пряча усмешку в бороду, успокоил её партизан. – С письмом. Вокруг Сенно уже семь партизанских бригад. Вместе мы можем отбить город у немцев!
- Правда?! – подпрыгнула от радости Маруся и уточнила: - А Боровский уже на нас работает?! И когда успел? Вчера был за белых, сегодня - за красных.
- Да, уговорили его сотрудничать… Так сможешь? – Алексей тронул Марусю за плечо.
Она задумалась и вспомнила:
- Настя лежит в больнице, в Сенно… Антон собирается к ней на днях, так, может, и я с ним?.. – загорелась девушка, ей давно хотелось серьезного задания. - Но пустят ли меня к бургомистру? Там же охранник…
- Как пройти, мы придумаем, - успокоил ее Харламов. - Завтра в это же время я принесу пакет, тогда и обсудим детали.
С некоторым облегчением от того, что Маруся готова помочь, он пожал плотную ладошку девушки и, хорошо зная её упорство и энергичность (вон сколько ребят по окрестным сёлам в подпольную ячейку собрала!), уже не сомневался, что такая не подведёт.
ххх
Антон запряг коня, бросил в сани свежего сена, тёплое рядно, и ещё затемно они тронулись в путь. Маруся надела в дорогу кожушок, взятый на денёк у свояченицы – добрая душа не пожалела, дала, всё равно в хате сидеть с хворающим мальцом. Мороз был будь-будь, добрый хозяин собаку не выгонит, но Маруся его словно не чуяла, в мыслях она прокручивала свой диалог сначала с охранником управы, потом с бургомистром…
Когда въехали в Сенно, Мария призналась Антону, что везёт секретный пакет. Тот обмер и взвился:
- Ты что, девка, сдурела? Куда лезешь? Тебе это зачем?! Пусть сами партизаны и носят эти пакеты! Ишь ты, Настю она вызвалась навестить!..
Но Маруся, не прислушиваясь к дальнейшей брани родича, легко соскочила с саней и зашагала в сторону управы. Не на шутку озадаченный Антон потянул вожжи на себя и направил коня к больнице.
К бургомистру Марусю пропустили как сельскую учительницу.
- Чем обязан? – вскинул голову на молодую посетительницу Боровский.
- Я не учительница, - сразу уточнила она, - но хочу учить детей, а директор школы говорит, что учителей пока хватает, всё равно платить нечем…
- Там кто, Тарасевич директор? – Боровский хорошо знал своих бывших коллег.
- Да, дядя моего мужа.
- ?..
Оказалось, бургомистр помнит и Костю, его бывшего ученика. Маруся коротко рассказала, как попала в здешние края, и вдруг резко переменила тему.
- Владимир Лукьянович, у меня к вам пакет, от партизан, - снизив голос, доверительно сообщила она Боровскому.
Тот оторопел:
- Что еще за пакет?!
- Письмо, там всё сказано, - Мария вытащила из потайного кармана конверт и передала Боровскому.
Он быстро пробежал глазами текст и, помрачнев, вернул гостье:
- Отнеси туда, где взяла!
Обескураженная, Мария направилась к двери. На пороге вырос охранник, девушку арестовали, вместе с пакетом.
ххх
В тюрьме, которую немцы устроили в здании бывшей школы, Марию посадили в камеру, служившую когда-то винным погребом, тёплый тулупчик сразу отобрали, а взамен бросили под ноги видавшую виды телогрейку. В тот же день в камеру втолкнули Антона и Анну Эйсман вместе с 6-летней дочкой. «Плохо дело!» - ужаснулась Маруся от мысли, что сюда могут привезти и маленькую Свету… Боялся такого развития событий и Антон.
- Как Настя? – тихонько спросила Маруся.
- Молчи!.. – прикрикнул в ответ Антон.
Это по её милости Галинка и Света оставались сейчас под присмотром его старой матери. А что будет потом?.. Он не мог себе простить, что силой не удержал Марию! Видя, что Антон совсем повесил голову, женщины стали его подбадривать:
- И чего ты горюешь? Твоя фамилия не фигурирует ни в каких списках – значит, отпустят!
Они его еще утешали!.. Скоро в тюрьму привезли из Пурплево Валю Новикову и Васю Межевича, членов подпольной комсомольской ячейки, потом ребят из дальних деревень. Всех по очереди водили на допросы, выбивая кулаками и пытками признания: кто еще помогает бандитам?! Именно так немцы называли партизан.
Мария от пыток, издевательств и унижений совсем потеряла рассудок, она уже плохо понимала, на каком свете находится, сквозь красную пелену перед глазами иногда проступало ангельское личико дочки и тут же исчезало, а в висках стучало одно только слово: молчи, молчи, молчи!.. Она не выдала мучившим её эсэсовцам ни Харламова, ни место, где укрывался отряд, ни на кого работает Боровский, она и в самом деле не поняла, свой он или чужой… Но раз вернул ей пакет, значит думал только о себе…
Конвоиры вывели их из тюрьмы поздно вечером, школьный двор по колено замело снегом, Маруся еле держалась на ногах, так хотелось упасть на снежную перину сугроба, но Вася и Валя крепко держали ее под руки. Антона в группе заключенных не было, как и Ани с девочкой. «Неужели отпустили?» - мелькнула в голове надежда. Подталкивая прикладами, обессиленных людей погнали через пустынную площадь в сторону костёла. На улицах - ни души, только тусклые фонари мерцают на столбах. На краю оврага арестованных выстроили в ряд, эсэсовцы с автоматами и полицейские с винтовками отступили назад. «Это конец? Не может быть! А как же Света?!» - пронеслось в голове у Марии, но прогремевший залп сбил ее с ног, под грудью остро-остро защипало, цепочка узников дрогнула, обмякла и вразнобой покатилась вниз. Добивать еще шевелящихся на дне оврага людей отправили полицейских. Потом те закидали тела снегом вперемешку с валежником и поспешно выкарабкались наверх. Это было 16 января 1943 года. На улице стоял трескучий крещенский мороз.
Партизаны тем временем готовились к масштабной акции. С января по апрель бригада имени Заслонова с боями проделала 300-километровый марш по Сенненскому, Богушевскому, Бешенковичскому, Чашникскому, Лепельскому и Витебскому районам. Очищая родные сёла от гитлеровцев и их пособников, заслоновцы разгромили несколько комендатур и волостных управ и уничтожили более сотни немецких солдат и офицеров.
ххх
Теперь я знаю, Свете было полтора года, когда убили Марию. Почувствовала ли эту потерю малышка? Думаю, да. Бабушка – это не мама, не то лицо, руки, запахи, кофточка не та!.. Склонив голову на плечо покачивающейся в такт своим горьким мыслям Ксении, девочка звала маму и всхлипывала, мусоля кулачками лицо… После свалившегося несчастья бабушка еще сильнее прижимала к себе маленькую внучку… И где тот папка, что с ним? Ничего не известно… А тут еще и мамки не стало! Горе-то какое, непоправимое!.. И у бабушки еще противнее ныло сердце. Дед только кряхтел, вздыхал и раз за разом обречённо приговаривал: «Да што ж гэта робiцца!..»
Наутро бабушка по привычке поднялась ни свет ни заря, растопила печь и загремела чугунками. Бросила в кипяток солёный мосол, всыпала нарезанную картошку, луковицу и три добрые жмени кислой капусты. Вздохнула: эти щи так любит Костик!.. Самый младший её сын, а вот уже офицер, где-то носит его эта война… «Божачка-божачка», а как же она расскажет ему про Марию?!. Не углядела! Говорила ведь, не связывайся ты с партизанами! Муж на фронте под пулями ходит, а она с этим Харламовым по чужим углам «сустракаецца»!.. А та и ляпни в ответ: «Так я, может, и не буду жить с Костей после войны!..» Ишь, удумала! И вот что вышло: так-таки и не будет…
У Ксении вновь защемило в груди… И осенило: надо же карточку Маруси спрятать подальше! Она повела глазами по хате, ища укромное место, достала из-под стекла, за которым красовались все семейные фото, довоенную карточку Маруси с дарственной надписью на обороте, сунула в карман фартука, а после, переворошив содержимое сундука, аккуратно уложила фото невестки на дно, под застилавшую его бумагу.
Дед тем временем мастерил в сенях санки для внучки, попутно рассуждая, как жить дальше… Что если немцы придут за Светкой? Вон врачиху-еврейку вместе с девочкой расстреляли, не «пашкадавалi»… Может, малую к Антону отвезти? В случае чего скажет, что их дитё… Ведь вот отпустили его после ареста, значит, нет на него подозрений… И кабанчик мой, видно, помог, не зря отвёз… А Марию не выпустили, хоть и просил за неё у знакомых полицаев… Может, наговорила чего лишнего про себя? Что комсомолка, секретарь, да еще родня Талашу… Она такая, ретивая…А что ж Косте скажем, когда вернется?!. Ну а что мы могли – из хаты не выпускать?! – спорил сам с собой дед. – Ага, попробуй! Ей не дитё нужно было, а автомат в руки!.. Но до чего жалко девку! – заскорузлым кулаком Яков потёр глаза. – И ладная, и шустрая, и в руках всё спорится, огонь!.. «Лепшай жонкi» Костику и не надо…
Оставив щи томиться в печи, бабушка присела, сложив в подол лоскутки старых тряпок, и мало-помалу скрутила для Светы тряпичную ляльку – пусть дитёнок потешится! Нашла в Марусиной коробочке карандаш для бровей, послюнявила и нарисовала кукле глаза, брови, нос и ротик – вот и «добра»! Проснувшись и увидев куклу, Света во всё лицо просияла, весь день она не расставалась с новой игрушкой, вместе они ели, спали, а назавтра катались на сколоченных дедом санках.
Никого из своих детей и внуков Ксения так не любила и не жалела, как Свету. И такая ж «прыгажэнькая» девчушка уродилась: глазищи, как у папки, да и губки пухлые – в него, но вся такая плотненькая, как сбитая, – это в мамку! Что если и Костик не вернется?.. – вдруг наваливались мрачные мысли. – Хватит ли у нас с дедом сил поднять Свету? Мне уже 60, деду и того больше, совсем расклеился старый после этой беды с Марусей… Сколько ещё протянем?
ххх
Жарким июньским полднем над домом Антона загудели самолёты, забухали пушки вдали, земля фонтанами взлетала вверх от взрывов. Настя схватила за руку спотыкавшуюся на ходу Свету, рядом, уцепившись за юбку матери, бежала перепуганная Галинка – пригибаясь, они кинулись к баньке, что стояла внизу у речки, и там укрылись. Ни живы ни мертвы, тесно прижались друг к другу и так сидели, пока не услышали ликующий вопль соседского паренька: «Наши! Наши идут!» Вслед за устрашающим рокотом, от которого закладывало уши, они увидели, как по дороге к разрушенному мосту над Оболянкой ползут танки с красными звездами…
Скоро от Кости, впервые за всю войну, пришло письмо - из Польши, где стоял его полк. В конверт была вложена фотокарточка: на ней красивый молодой офицер с волнистым чубом надо лбом и двумя орденами на груди держит в руках газету «Правда». Надо же, Костя! Жив-здоров и шлёт всем привет! Света, которой показали фотографию папки, не выпускала её из рук и всем, кто ни заходил в дом, радостно сообщала: «Это мой папа! Он скоро приедет и маму привезёт!» Так ей пообещала бабушка.
Костя, демобилизовавшись, вернулся в 1946-м, но Свету уже не застал. Незадолго до наступления наших дом бабушки сгорел от налета немецкой авиации, с маленькой внучкой старики перебрались к Антону, потом - в наспех вырытую землянку, а когда деревню уже освободили от немцев и теперь, казалось бы, только жить да жить, Света заболела корью и умерла… На ее короткую жизнь выпала только война.
Я не знаю, в каком именно месте расстреляли Марию и где похоронили Свету, одни говорят, что в Пурплево, где жили Антон и Настя, другие – что в Тесище, где жили дедушка с бабушкой. Поэтому гранитную плиту с именами Маруси и Светы мы установили рядом с могилой бабушки.
Пусть обе они ещё немного поживут и в этих строчках…
-----------------------------------
Опубликовано в журнале «Дружба народов».
ВМЕСТО ЭПИЛОГА. В мае 2019-го я обнаружила на сайте Проза.ру в публикации В.К. «Сенненщина – край партизанский» включённый в неё этот мой очерк «Маруся», в полном объёме, без ссылок на меня либо на журнал «Дружба народов», в котором он был опубликован в мае 2013 года. Узнав о плагиате, администрация сайта удалила публикацию В.К.
Но нет худа без добра… В своей компилятивной публикации В.К. использовал свидетельство бывшего жителя деревни Рясно Сенненского района об участи предателя-бургомистра Боровского, сдавшего Марусю полицаям.
Вот что вспоминал Геннадий Торган:
«Предатель Боровский после освобождения Белоруссии от немцев сбежал из Сенно и пропал... В 1944 году он лично расстрелял 14-летнего партизанского связного на глазах матери. Мать мальчугана запомнила лицо убийцы на всю жизнь. В 1948 году ей пришлось ехать в Минск, чтобы оформить пенсию за погибшего сына. И надо же такому случиться, что в приёмной большого начальника, который должен был выдать ей документ для получения пенсии, она увидела убийцу своего сына! Он исполнял обязанности секретаря.
В приёмной было много посетителей, и единственное, что могла сделать мать – это указать пальцем на Боровского и произнести: «Он убил моего сыночка»…
Боровский был задержан сотрудниками МГБ. После проверки выяснилось, что после войны он жил в Минске и по поддельным документам смог пробраться во властные структуры. Предатель получил максимальное по тем временам наказание – 25 лет лагерей строгого режима. Дальнейшая его участь неизвестна».
Всё-таки всё тайное становится когда-нибудь явным.