Водяная Нимфа

   Ее называют горой семи смертей… однако более всего она напоминает огромного сгорбившегося монстра, выползшего из темного колодца…
…И мрачно возвышается над Лондоном… За ночь до кануна Дня всех Святых…

   В старой церкви заканчивается заупокойная службенка… и вдруг все обращают свои взоры к окутанной тайной горе…

Но в какой ужас пришли бы эти достопочтимые господы… обладай они орлиным зрением…

   Они, без сомнения, стали бы свидетелями того, что там происходит… Тайная дьявольская церемония! Шабаш ведьм в восемнадцатом веке!

Первый адепт тьмы:
- Хозяин близко! Я слышу его шаги… чувствую его дыхание!
Второй адепт (стоит правее первого, костер разводит):
- Танцуйте, сестры, братья и сыны! Пугайте рай, взывая ад! Бесстыдными песнопениями!
Жрица тьмы (хохочет, надрываясь):
   - Он придет! Князь-бог придет!


Четвертый адепт:
- Да, я тоже чувствую его приближение! Летящий на зловонном ветре и заключивший с ночью брак, Гадес появится из мести!
Второй адепт:
- Гадес – ура! Гадес – ура!

Первый:
- Много раз мы проводили этот запретный ритуал! Но нам не удавалось установить связь между мирами! У нас не выходило призывать наших божеств… посредством чего эти идолы смогли бы захватить вселенную и вольно ею владеть! Но в этот раз все будет иначе! На этот раз смотрите!

Зрачки жреца, организатора всех последних шабашей и сборищ на горе, пугающе расширились.

   - Смотрите! Он… явился! Чудо! Чудо! Он явился! Падите ниц и откройте свои богохульные сердца… перед сыном Кроноса и Реи, братом Зевса, Посейдона, Геры, плодородной Деметры и семейной Гестии!

   Из красного портала, брызгающего искрами, вырвался лорд бесов, повелитель демонов, владыка преисподней и обратился к тем, кто его побеспокоил:
   - Замолчите уже! Эти детские ритуалы, недостойные моего величия, разбудят даже саму смерть! К тому же стоит ли напоминать, что любые жалкие законы, как и их соблюдения, включая ваше грошовое сектантство, нужны смертным гораздо больше, чем мне – создателю всех слухов и предрассудков на Земле!

Второй адепт неуверенно и с нотками волнения и трепета:
   - Но, милорд, в книге заклинаний было написано, что…

   Гадес очень повелительно и гневно:
   - Что я слышу? Смертные опустились до того, чтобы верить пергаменту! Ха-ха! А еще кто-то удивляется, что мы, боги, людишек ненавидим, будто возможно любить тех, кого в состоянии обвести вокруг пальца бездушная бумага… (хохочет) Ладно! Вы похитили для меня парочку детей? Ну, или женщин хотя бы… Ни одно жертвоприношение не обходится без жертв…

  Второй адепт с уже открытым страхом:
   - Мои последователи ищут…

   Гадес перебивает:
   - Мои последователи, пес!!! МОИ!!! Ты понимаешь это, скот!

   Адепты в один голос:
   - Простите! Мы не хотели подвести!

   Гадес, собираясь вернуться обратно в Аид, повернутый к порталу:
   - Довольно оправдания! Я вернусь в назначенное время, когда все будет готово…

                Если вам дороги ваши жизни, то вы найдете мне и детей, и женщин!

                Точнее, ваши драгоценные души…


                Оаха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!


   Дыра межпространства закрылась и дьявольский смех прекратился! Жрецы разошлись в разных направлениях, притворившись, что друг с другом не знакомы и их встреча оказалась случайностью.


           Её называли гора семи смертей. Одинокая темная гора…

 

                Часть I Эдемия. Рассвет и Закат.

   Множество веков назад, во времена, когда человек еще не потерял себя и понятия “грех” не существовало, жило-было королевство. Прекрасное королевство. Мир, наполненный нектаром первозданной мудрости, огороженный забором из высоких трав, достигающим почти два миллиона метров в высоту! От его садов исходила всеисцеляющая сила, а счастье, явление, нынче очень редкое, раздавалось даром. Все его края сияли плодовитостью, а в очах и сердцах обитателей гнездилась удивительная радость.

   Но, увы, к большому сожалению, все это побледнело и померкло, словом сгинуло во тьме! И сейчас уже сложно поверить, что некогда в многоколонном каменном храме, расположенным посреди ярко-зеленого внушительного леса, посреди мира, где попеременно чередовались холмы, поросшие редкой растительностью, и ясные поляны, где благочестивую святую тишину нарушало лишь звонкое пение птиц, мудрые
мужья-боги и жены-богини принимали гостью – красавицу Нимфу. Любимицу Эдема!

   Ничуть не уступающая богиням и даже затмевающая их по всем зримым и незримым достоинствам, гостинька вдохнула полной грудью, наслаждаясь необычным чувством, что энергия храма переполняет её, и заполняет пространство вокруг. Но эта энергия – всего лишь восхищение. Благодарность, высокая признательность за возможность пройтись по райским садам, войти в (райское) озеро хотя бы по колено и захватить с собой как можно больше (райского) солнца, греющего теплее прочих звезд!

   Бог Арай – второй хозяин храма, защитник гор эдемских и пастух, признал в гостьюшке своё чаяние, сказав, как говорят отцы:
   - Тебя мы рады видеть, как и прежде. Бесчисленные подвиги и самоотвержение! Живешь добром ты и служишь ты добру, ничего взамен себе не просишь! Пора с этим покончить, мы считаем! Достойна лучшего же ты!

   Богиня Эйл Сафер – хозяйка храма, мать всех детей, своих, чужих и тех, которым только предстоит родиться, приняла красавицу с не меньшим добродушием, сказав, как говорит обычно мама дочке:
   - О, воплощение, происшедшее от человека, в Акве, должно быть, тебе очень тесно…? Прости мое невежество и не прими за обиду: вода, как стихия, чужда воплощению! Раз не в воде родилась – то не нужно в ней жить! Ты вправе решать, где встречать старость! О, воплощение! Останься у нас!

   Арай, согласный с Эйл Сафер, приподняв брови и смотря на Элль:
   - Будешь ты бессмертна! Разучишься стареть! Много обязанностей и очень мало прав познаешь ты, лишь сутки проведя здесь! Ну, а на второй день расхочешь лететь в Акву… - перерыв – Как знать, быть может, осчастливишь нас…

   Элль молвила в жуткой растерянности, опасаясь оскорбить отказом:
   - Как осчастливлю? Разве вы не счастливы уже? Да вы только оглянитесь… и сад, и озеро чудесны! Говорю без всякой лести, здесь миг воспринимается как вечность!

   Эйл Сафер, согласная с Араем, супруга поддержала:
   - Счастье лежит не на поверхности, дитя, а Эдем без счастья – лишь кусок земли, одна из моря точек во вселенной. Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей. От всех, кого любила, всех видов и мастей. Но однажды, поклявшись не рожать, потому что родила предателя, я умерла как мать и теперь хочу как мать восстановиться. В глазах Арая, в глазах себя, в глазах других моих детей, которые взрослы и обо мне забыли!

   Арай, почти всплакнув, взгрустнув с любимой, выпалил признание, давшему ему и тяжело, и легко одновременно:
   - Мы, хоть и боги, а так одиноки! Венок бездетья над нами – проклятье, а, главное, не поверит никто! И в этом кроется большое несчастье! Если ты не поймешь – не поймет нас никто!

   Эйл Сафер:
   - Мы обручены, а толку? Мы обречены! Казалось бы, столько веков, а все без ребенка…

   Элль задумалась очень серьезно:
   “Отца я люблю, но их люблю тоже. И даже не знаю, кто мне дороже. Сердце надвое рвется, так что тепла и уважения моих хватит на всех, без сомнения. Это точно… Однако мир, о котором я мечтала долгими ночами, благоухает и цветет здесь, а значит, есть смысл не возвращаться! Значит, есть причина остаться!

   Надеюсь, что Эбресс поймет, я верю, что он не осудит. Что не пришлет воинов, дабы меня вернуть. Я не должна допустить, чтобы развязался конфликт! Я уже взрослая девочка и вольна выбирать чьей дщерью считаться! А Эдем – совершенство, пусть живет в гармонии с собой! Пусть все так и остается…”

   Внутри стен божьего храма все покрыто золотом - узор, картины, барельефы. Потрясающие, слепящие красоты, непостижимые рассудком смертных и неизъяснимые, таили в себе мрачные, болезненные тайны, о которых сами хозяева предпочитали умалчивать, поскольку обнажалась их слабость, делающая их уязвимыми – одиночество, затерянность и крайняя печаль. Такова цена могущества, и Эйл Сафер с Араем ее заплатили!


                ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

   Правитель подводного царства, всевластный старик Эбресс, прослывший самым мудрым и справедливым королем, ждал возвращения своей девочки - Элль. Но… так и не дождавшись, он вспомнил ненароком стих, который сам когда-то пел, который изрекал устами, вглядываясь в ядреные кристаллы, в распускающиеся, но не распустившиеся лилии, чем были для него глаза малышки:
- Не нужно всех подряд любить,
Достаточно лишь зла не делать.
Решай сейчас, за что платить
За рай иль ад…
Пока есть время.

   Король Эбресс, могучий воин, бывавший на арене не реже, чем скоты в хлеву, учил принцессочку добру, стараясь сохранить спокойность. Иногда получалось притвориться, что не спится из-за тяжести в боку и что душа, отнюдь, не ноет… король вскипал, казался грозным до поры! Но не стеснялся он быть мягким, и на обвинения “ты размяк” он отвечал “размяк с годами”, отвергая спесь и принимая в себя правду.
   Нимфа, Нимфа, Эллиа, Элль...

   Дочь вернулась проститься с отцом, излить наболевшее и вымолить прощение:
   - Мой папа, я надеюсь, ты поймешь! Я так устала… ты ведь знаешь! Когда-то, в детстве, я боялась, что ты уйдешь, иль отвернешься от меня, а вышло так, что ухожу сама! Что отворачиваюсь и предаю тебя… Мне, право, незнакома благодарность!

   Эбресс тяжело дышит, трудно встает с трона. Не упасть ему помогают его слуги. Несложно догадаться, что давит старику виски – проклятая корона.
   - Не усомнись в себе, знай, где свернуть, ты и благодарность – неразлучны. Не ведаю я, кто тебя родил, но… боги! Я рад, что ты была моею дочкой! Пора другим познать же эту радость! Да разразится гром, да потемнеют небеса, но как же душит зависть и как она светла! Светлая зависть! Чудеса!

   Услышав столь неожиданный, столь сострадательный ответ, Элль удивленно встрепенулась, а каплю погодя вся воссияла подобно каплям волшебного дождя (волшебный дождь – редкое явление, встретить которое можно лишь на нескольких территориях Аквы и обязательно за стенами королевства):
   - Не знаю, как тебя благодарить! Какую песню, что ли, посвятить… хоть из меня и та еще певица! Поклон мой низкий, царь! Поклон…

   Эбресс воспрещает дочке это делать, вовремя останавливая дочь наречием:
   - Полно! Перестань! Должна ты ведать, что наша разлука есть закономерность и что Эдем - твоя судьба на многие века. Не упусти свой шанс примкнуть к богам! Такая честь досель
не выпадала Акве! Ты будешь первой, кому так повезло! Первой и последней, уверяю!

   Элль вдруг понимает:
   - Так ты… так ты… - проглатывая неожиданные слезы, - Хотел, чтобы я ушла! Посылая в рай, ты добивался этого! Признаешься? Или отрицать начнешь? Отец… прошу… ну, не молчи… Скажи хоть что-то! А то туманно все… и я в этом тумане пропадаю.

   Эбресс в которой раз восхитился умом Элль, в который раз увидел в ней супругу:
   - О, да, ты, как всегда, права. Как быть должно - быть не должно иначе. Слова пусты... не значат ничего, в придачу ложь упомяни! И все! Так лучше вырвать языки!

   Дочерь не без слез:
   - Ты мечтал отправить меня в рай…

   Эбресс шумливо:
   - Мечтал! На то и был расчет! Чтоб ты жила вдали от войн, предательств и грязных политических интриг, клонящих озираться! Не Аква для тебя плоха. Ты – хороша для Аквы! Даже слишком! Мир не достоин тебя, Элль. Не мой, не развращенный!

   Дочь, заглушая боль неполным закрытием глаз:
   - Может быть и так, но Аква при всем несовершенстве мне близка. А ты, отец, ну, честно, как принято у пап, опять же решил всё за меня! Нечестно ж так…

   Король, обняв и постаравшись приутешить:
   - Ну, хватит, всё! Довольно слов. Их ненавижу я! Давай-ка лучше постоим мы молча, чтобы, живя в раю, ты помнила меня, как можно дольше… Ну, а я, забуду о тебе, лишь умерев, и лишь в том случае, что новое рождение, оно же реинкарнация, стирает память о предыдущих наших похождениях!

   Красавица прижалась к Эбрессу покрепче, обдав теплом и нежностью его. А мимо них меж тем проплыла банда рыбок, оранжевых таких… с шипами на спине!
   - Мы все равно умрем все, пап, и так негоже рассуждать! Прошу, ну, не гневи богов ты зря! Кто знает, что нас ждет в конце, однако, путь еще не пройден…

   Эбресс (во время объятий ладонью легонько похлопывает дочку по спине и широко улыбается).
   - Верно! И наша цель – пройти его достойно, Аида избежав и убедив великую Эйл Сафер вверить злачёные ключи от врат сама знаешь каких!

   И дева трогательно, добро…
   - Конечно, знаю! Ведь я уже в них трижды входила!

   Может ли семейная жизнь просуществовать достаточно долго без пресловутой кровной связи, часто становившейся инструментом политических манипуляций в королевстве? Элль и Эбресс доказали, что необходимость в ней отлетает, как только зажигается свеча, отвечающая за отцовско-дочернюю любовь. Все лишнее исчезает. Остается лишь крохотная, по сравнению с мирозданием, любовь, чья длительность – один прекрасный миг. И это даже не секунда…

               
                ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

   Мечта жить с дочерью, не беспокоясь, что это может малышку исчернить, не удавалось, сколь Эбресс не старался. Как дальше жить… О избавлении от давящих “секретов”, от тайн, усугубляющих старение, акванский царь не мог даже мечтать! Владыка вод, хранитель многих мифов, которые одновременно страшны и велики, как прокажённый, был обречён доживать свои дни, медленно сгнивая… духовно уязвлен, не царски щедр и раним. Таких калек вселенная не знает. На всем небе не больше противосияний, чем пятен на совестях единовластья. Констатировать такую бесспорную горькую истину постыдно при монархах лишь, а в остальном никто не возражает. Всеместно тишь и понимание, что все правители – рабы, которых выделяет двуликая корона. Их титул – вздор, их планы – бредень. Понять сие несложно. Главное, монархом стать, как Эбресс, а, став, кончины возжелать из-за постижения!

   Незнакомый странник в черном капюшоне явился донести до Эбресса послание и огорчить вестями, способными пронзить как душу, так и сердце вожака:
   - Принцесса выросла, глядите! Подобна аметистовым цветам, близка к дриадам и сиренам, тождественна богине из Эдема! Как её там…

   Эбресс чувствует в голосе чужанина небрежно спрятанную ненависть и громко поправляет:
   - Мою малышку зовут Элль! Запомни, ты, и впредь не вздумай насмехаться! Поддразнивания я не потерплю! Мой меч запросится наружу, вон из ножен, будешь тут гнусить!

   Иностранца не страшат предупреждения царя, мороз по спине его не продирает:
   - Взбалмошный и глупый старикашка, ослепленный сомнительной властью! Твой нож – мне не угроза, уясни! Я даже не лицо, я - ипостась! Необъяснимость! Как фордыбаки-полумертвецы и расписные самодуры рискуют с адом препираться, как смеют дерзить злу! Я ТРЕБУЮ ОТВЕТА! КАК?!!!

   Эбресс сознал - его покой нарушил демон. Тот самый, чьи поступки вытравливают веру, тот, что приходит, неся с собой последний холод, а иногда, если совсем не повезет, детей уносит. Навсегда!
   - Так ты Гадес… Что ж, не признал! Прости… Но чем тебе поможет старикашка? Зачем побеспокоил Акву, друг? Выгоду какую намерен извлекать ты? Или забавы ради посетил нас? Не мучай старика! Скажи…

   Предвестник темноты и пакостник-вещун, Гадес напомнил королю:
   - Страдать, чтоб искупить вину! О, искупление! Я прихожу воздать! Ответить злом на зло! Таким меня родили, такое семя заронили… и неизвестно сколь деревьев из ростков произросло! Творил – плати!

   Хватаясь то за горячее сердце, то за вскипяченную голову, Эбресс не мог понять, каким проступком призвал ад! Грехов было так много, что все не перечесть. Сплошное окаянство! И вот цена – шалит пространство, округ тронА дрожит вода, а рыбки все поуплывали кто куда, по-видимому, в страхе:
   - И всем ты воздаешь? Иль только королям?

   Вопрос простой. Ответ, должно быть, проще! Но, очевидно, что аггел, блаженно растягивая удовольствие подольше поглумиться, чересчур заигрывался и начинал злиться. Свирепый кровожадный бес…:
   - Отнюдь! Мне не приходится искать! Безгрешных не бывает! При всем при том, пускай твоя душа и не грязнее миллионов душ, с тебя спрос больший, раз на троне! Отсохни у меня рука, не приставать же к беднякам! Хотя, как вариант, пристану к Элль я, и тогда увидим, как ты запоешь!

   Тут Эбресс вновь вспомнил о дочурке, и словно запахи вкусил: её волос, её молочной кожи, еще так много раз “её”. Благая благость и букет прекрасий. Неисчерпаем, всемогущ, таён:
   - Прошу тебя, Гадес, не надо! Сжигай, круши все на пути и головы царям морочь… но только не трогай мою дочь! Я сделаю, что скажешь…

   Искусному шантажисту, падшему Каину, понравилось то, с какой трогательностью униженный правитель выражал отцовскую любовь. Жалкое и одновременно забавное зрелище: самый доблестный акванец опускается на колени и по-младенчески взрыдает. Кому передай – так не поверит тот:
   - Давай начистоту, старик: твоя песнь исстари пропета, но последние ее строки могут оказаться в пользу Элль. Я могу повременить с ее перемещением в Аид, ибо уверен, у нее грехов на две приличных горсти! А могу сделать так, что она вовсе не канет в преисподнюю! Так или иначе, решение - целиком за тобой! Возликуй, порадуйся! Обычно, я не оставляю жертвам выбора, а тут...

   Забыв о собственной судьбе, предавшись мыслям о судьбе будущей великой героини, освободительницы народов, врагини демонов и черных колдунов, организаторши воинских походов, Эбресс бы согласился на любую сделку. Дух короля и дух народа Аквы сломлен.
   “Свой оставшийся запас подлости я, пожалуй, сэкономлю. Негоже заведователю тьмы, отнятелю размениваться на мелочи...Не упуская из памяти тот весомый промах, что заточил меня на многие столетия, я не повторю своей ошибки и докажу тирану верность.
   К Дарейдасу пойду просить прощения... Но... для начала отомщу, как мстят плохие энгелы”

   Беда Гадеса - проблема всего зла - в незнании. Оно не ведает, насколько оно… зло, из-за чего вокруг кипят страдания, смерть набирает обороты. Из мига в миг, из эры в эру бытие ЕГО реализуется предметно. Через наши страхи. Через наше всё...
   И самый лучший способ отгородиться от напасти – не знать напасть в лицо. Но как же защититься? Защиты полноценной не было и нет. Нельзя создать гарантию беззлобия, поколе лихо - недуг ужасней боли, одновременно завладевающий сердцем, головой, душой...

                ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

   А между тем богиня Эйл Сафер и бог Арай, прошлые и будущие принципалы рая, хозяева Эдемии, царства, где нет зла, печально обсуждали и утопали незаметно. Ждущие их впереди безрадостные перспективы вынуждали шевелиться, не сидеть в садах часами, а искать решение. “Чем раньше устранить нарыв на ране страны, тем меньше жертв удастся принести”.
   У богов точь-в-точь как у людей: жена успокаивает мужа. Когда любимый сбился и не может ни к чему не прийти, Сафер заботливо кладет ладонь на спину и добро шепчет в ухо, надеясь приутешить:
   - Глянь правде в глаза и прекрати себя корить. Он перестал быть наш сыном. Мы не смогли его спасти! Пора смириться, чтобы дальше жить...

   Однако в ласках и заботе Арай, всемудрый царь, нисколько не нуждался, не испытывал потребности в преобразовании природы и жаловаться на вечность не хотел. Обладатель длинной белой бороды, старик отверг терзания супруги, едва не оскорбив:
   - Но как ты можешь такое говорить? Неужто совесть не терзает? Раз родила - ребенок твой! Или ослепла окончательно и не видишь того, с каким упорством смертные несут бремя проклятия? Проклятья, образованного нашей поволокой!

   Не обиженная, но мрачная жена удачно подбирала афоризмы, а еще удачнее Сафер сочетала звуки, выпуская вслух лишь часть и остальное подавляя:
   - Ты никогда не задумывался, что если бы мы вкладывали столько времени и сил в решение проблем, наш сад бы так не цвел? Все бы загнило! Плоды б покрылись дырками, а деревья бы познали силу увядания!

   Но, несмотря на все старания, их разногласиям конец доселе не настал. Арай был возмущен непониманием Эйл и крикнул на весь рай, и понеслись нравоучения:
   - Хватит! Оглянись! Ты дышишь ложью! Ты путаешь две вещи: ценна не красота, улавливаемая глазом, а та, что дарует бытие в согласии с кантатами, с церковным песнопением!
Признай истину, всё падшее разрешилось от бремени, но сад был сформирован любовью, а значит, и начатие дьявола – тоже любовь. Нужно дать ребенку шанс. В конце концов, кто, если не мы, сможем обеспечить безопасность миров! Сосредоточься, не спеши...

   Пока Сафер в раздумьях грязла, “как поступить”, “какими мотивами руководствоваться при встрече с сатаной”, Арай прислонился к дубу – символу долголетия, мудрости, силы и выносливости.
   “Прости нас, сын, за то, что усомнились мы в тебе. Ты не виноват. Видно, такова участь всех детей богов, будь проклято бессмертье...”

   Разные звуки, приглушенные и меланхоличные, напоминающие
журчание ручейков, или плеск речных волн на береговой песок, исчезали легким эхом. Сбросить груз усталости и скуки не получалось у Арая. Ни блеск воды, ни небесная лазурь – ничего не спасало от мысли о скорой погибели, о справедливой расплате, которая уже настает. Неминуемость худшего...

                ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

   Все самые мрачные опасения подтвердились спустя несколько часов, когда над Эдемией сгустились тучи, а душеугнетающая мощной тенью серость туч заменила синеву. Первой в сад выбежала Сафер, чтобы осмотреться, и только вслед за ней вышел муж, уверенный, что происходящее – не результат воздействия на природу черной магии, а сигнал тревоги и своеобразный призыв к действию.

   На другом конце Эдемии стоял Гадес, держа тяжелый стальной меч и предвещая трагический конец:
   “У бедных заблудших, беспомощных родителей попросту не хватит сил, чтобы отразить все вражеские вторжения сразу. Этот мирок, сотворенный самой ложью, все еще существует лишь за счет веры. Отними у смертных веру – макрокосм потеряет свой становой хребет, лишится точки опоры и ослабнет его тетива.
   Ну, разве ж это не забавно?””

   Ненависти Гадеса, право, хватало на всех. Но даже Дарейдас, (которого, впрочем, было, за что ненавидеть), жестокий и непрощающий тиран, не стал первоцелью. Падший
внезапно оказался заложником собственного детища: отрекшись от навязанного исповедания, блудный сын сорвал запретный плод не потому, что это был плод, а потому, что он был запретным, и отдал первому попавшемуся с прегнусной целью обнародовать секреты Эйл Сафер по созданию “зеленых” территорий: Сафер веками подпитывалась верой акванцев и людей, конвертируя веру в энергию, ниспосылающую жизнь, тем самым украшая свое царствие, гарнируя рай, прихорашивая каждую укромность.

   Гадес, чей уровень влияния многократно вырос, стоило ступить на священную землю, дотронулся рукой до древнего попавшегося дерева и, скверной осквернив, промолвил желчно:
   - А, извратись! А извратись! Из века в тленность, в преходящность! О, духи, влекущие болезни! О, смрад разложившихся надежд! Зазываю вас, отравители-убийцы. Силы, что были искажены Сынами человечества, в угоду своим принципам, в сей час настало время мщения и злобы! Явитесь к алтарю и излейте по просьбе моей всю ярость, что хранится в вас! Сыны!

   Все, к чему прикасался злодей, поголовно все, моментально “извращалось”, присоединяясь к отвратительному. Бессмысленно искать спелые плоды на отравленных ветвях! Яблоки приняли форму змеенышей, тут же покинувших сад. Генеративные органы ожили, обзавелись ртами и выросли в длину.
   Гадес, как и прежде, упивался гордыней, переформировывая, пересоздавая рай. Компаративней - проталкивая сюда Аид, чтобы установился новый твердый порядок! Неуступчивый, нерушимый режим!


   Эдемия, в дни оны покровительствовавшая над всеми звездами, над всеми планетами, теряла виртуоз, мрачилась и тускнела. Лафа покинула богов. Рулады больше не звучали. И когда последний серафим опустил крылья, когда Арай размяк, а Эйл к нему прижалась, дожидаясь, когда и её прельстит минор. Когда это настанет...

   Пожалуй, во вселенной любую звезду можно считать светом, излучающим жизнь. Кроме Синей звезды, излучающей смерть. В царстве смордов нравственный долг уступил тирании и хаосу, миролюбие - расовой войне. Из года в год сморды терроризируют вселенную, совершая полеты из одной галактики в другую…

   Не хватало хозяевам сына-предателя, как внезапно возникла новая напасть: издалече выглянули камни. Десятки, а то и сотни гомогенных чудовищ! Здоровые округлые нашлепки, отдаленно напоминающие головы, правда, головы, совершенно лишенные шеи, двигались в направлении сада, выкрикивая угрозы и проклятия! Эдемия обречена на пагубу, на разорение, если только чудо не вмешается! Чудо, которому в мире чудес неоткуда взяться!
   И сказал Гадес, ознаменовав новую эру в артериях мирозданности:
- Бегите, сыны камня! Следуйте зову ваших сердец. Повинуйтесь Дарейдасу, повинуйтесь обладателю власти! Будьте крепки не только телами, но и духом, и я обещаю, вас ничто не остановит!

   Зловещая армия, насчитывающая в своем составе около миллиона разнузданных чудищ, беспрепятственно преодолела и селение, и реку, и лес. Их темперамент подстёгивал ихние амбиции, а демон выступал в роли командира, направительствовал и отдавал приказы. Вероломщик предпочитал плести замысловатые сети-интриги, оставаясь до поры до времени в стороне от шума. Жажда мести – та еще зараза. Не даст сойти с пути, ни передумать…

   У богов, чьи надежды сгорали на глазах, вырывались жалобные стоны. Лес пылал по обоим берегам, казалось прежде, закаленный. Сгущающиеся тучи пожирали все цвета заката. От мало до велика. Такая вот расплата!

   Арай, и не мечтая спасти рай, но веря, что нечто сгладить можно, супругу потревожил. За руку схватил и обхватил за талию, шепча:
   - Гляди, великамать, это – наш крест и нести его надо, подняв голову вверх! Спасти ребенка не смогли, его мы ложью загубили, отдав на растерзание большей лжи! И кто ж теперь мы?

   Сафер, смотрящая на ужас, что совсем скоро их убьет, так и не решилась спорить с мужем. В Эдеме мрака переплет и мраком погоняет! Эдем падет... и эта боль не временнАя. Она вечна, как ад без И, и как Аид непроходяща. Она как шрам, не заживает.
   Сафер всмотрелась вдаль, сглотнула. И, в сожалениях утонув, премудрая богиня натянула на себя вину, как одеяло:
- Похоже, ты был прав, любимый. Всему конец, все песни спеты, и наш абзац продолговатый завершен! Ох, эта точка
невозврата... Её боятся и хотят! Веретено...

   Пока хозяева прощались, тем часом камни приближались,
топча деревья и кусты, как настоящие колоссы, жужжа подобно вредным осам, пришельцы развлекались. Не столько страсть мертвить богов, сколько напутствие Ареса, врожденное стремление к злу, втекало лавой в их сердца, давно изгнавшие гуманность.
   - Ох, я возжег зерно конца! Финита ля, эпифиз! Исколешенный колесами, рай замерцал перед эскизом к картине “на пороге богоистребления”.

   “О, да... Вот это поворот, вот это откровение: уже предчувствуя исход, они не надеются спастись, как будто смерть им только в радость, как погашение долгов, как передача титулов пресекшихся родов. Неужто их секрет разгадан...”

   Гадес предвидел, что Арай, веками защищавший рай, додумается ожить через другого. Наследье - ключ к бессмертию. Но кто б это мог быть? Земная тварь иль неземная? Кто удостоится честей, среди которых честь – недоля бога – затмит все выгоды? Ну, кто?

   “О, да... Вот это поворот! Смотреть, как жизнь в жизнях гниет, а век финитность познает. На троне я, где мира нет, где княжит запустение и щерится князь тьмы, где нет прощения и бесполезно повторять “прости”. Ведь это слово вес не возымеет, как и сотни прочих, ветреных словес, рождаемых сомнением, а не волей”

   Когда взмолились боги и сморды подошли к вратам, побережье захлестнули волны. В конфликт вступила третья сторона! Надежда появилась... но тотчас же погасла! Помочь убийцам вызвался король. Тот самый, что некогда давно поклялся служить раю, тот самый, что рай предал! Для чего ж?
   Эбресс пришел не с миром, а с войною, обращая воду, силу жизни, в смерть! Растеребил природу, взметнулся ввысь воронкообразный смерч, и эта круговерть втянула пол Эдема! Изменник, кажется, колдун, но магии недавно обучился. На деле всея всей Аквы подчинился истовому злу, чье имя произносить распутно вслух. Богопротивщик тот, кто слишком смел, чтоб не бояться яда. И правду говорят, гадесова отрава самовластна. Защита от нее – боязнь тартара, но и того, возможно, мало.

   Заметив одержимость короля, его подъем, бесовую живинку, Арай не стал с ним воевать, но попросил остановиться:
- Мой сын тебе наобещал бессмертья, власти безраздельной, способности давать и отбирать посредством мысли! Так имей в виду, ты будешь кинут! Алчность не приводит ни к чему! Завистлив значит слеп... но ты же не такой! Скажи мне, если я ошибся!

   Эбресс признал, что бог, быть может, прав, и главный враг Эдема – лжец, каких поискать, густой почин великолепного вранья. Но, к сожалению Арая, разум его не был помутнен. Король знал, на что идет и чем чревата дружба с адом:
- Твой сын заводит нас в могилу! Отнюдь, без чар здесь обошлось! Я не наивен, чтоб присягать на верность змею! А эта клятва... мне пришлось!

   Намерения родителя чисты. Намерения Эбресса – и того чище. Приняв участие в атаке, король тем самым защищал ту, что дорога богам и людям в равной мере, ту, что сопоставима с абсолютом, с перлами творений раздразненного рассудка (неясно только, чей это рассудок).
   Настал момент, пожалуй, самый, смелый. Дрожащих уст невнятный, слабый лепет длиннобородого творца, которого вот-вот сожжет рука творения, закрался в разум, возможно, лучшего отца.
- Элль... так ради нее ты присягнул на верность? Тебя послали шантажом, бедняга Эбресс! С ней хорошо все, я уверен...? Мо сын её не тронул, да?

   Считая, что дева больно хороша для зла, безгрешна, благодушна и юна, Арай не наблюдал причин Гадесу приставать к ней. Безусловно, сыграла роль наивность папочки, чье мужество не тяжело порвать. Казалось, нет методов прямей, однако, все сработало согласно плану и монстру удалось расширить рану – значительный, как космос, шрам отца, вокруг, которого, сверкают звезды-раны.
- Не тронул лишь пока! И да, пока в ней нет греха. Но стоит чуду вырасти, немного погрешить и демон заберет её. И как мне с этим жить? Жить, зная, что рано или поздно, ребенок уйдет в бездну, в ад, потому что ты его не спас! Не сделал то, что нужно, а ведь мог!

   Арай едва не прослезился. Им овладела буря чувств. Чего хотел – того добился Гадес, интригами вздохнув. Стоял, смотрел за разговором двух королей, двух стариков. Герой всех темных поговорок, рождатель мифов, враг крестов старался не вникать в разборки, держась тем самым в стороне.
   Дух верил, что король не станет судьбой дочурки рисковать, и обязательно накажет его дурных отца и мать за торопливое зачатие, за безучастность после родов, за жгучий холодок. И прогремит гром громов, погибнет тот, кто правду истолок себе в угоду! Забытье чревато, но месть всегда чреватее!

   Арай, глядя Эбрессу в глаза, полные любви, радости, испуга, сожаления, страха и ужаса:
- Так что?

   Эбресс, чувствуя себя последним негодяем, слегка потряс руками:
   - Ты прекрасно знаешь, чем закончится история Элль, если тьме не подчинюсь я! Если отступлю! Нынче такие времена, что тьма имеет власть над всем, а также она способна ополчаться. И истина растворена во множестве! Все, что началось – должно кончаться! Тебе ль не знать, мудрец-создатель...

   Арай, забыв о рае, но пряча за собой жену, почти что было сдался. Правитель Аквы обнажил клинок, и, помолившись, бросился на бога! Пролилась божественная кровь... О, господи. Как много.

                Много крови...


   Новый Завет. Послание к римлянам.
   Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, — то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют


   Элль, она же будущая Нимфа, вернулась в Эдемию, чтобы обрадовать богов согласием жить с ними, как дочь, и с ними праздновать бессмертие. Всю дорогу наследницу акванского престола, от которого дерзко отказались, мучили радостные предположения. Но, к ужасному огорчению девчонки, ни одно из них не сбылось, ведь Эдемии, как таковой, уже не было: на месте садов глубокие ямы; на месте дорожек мефистофельские колючие заросли неведомых кустов, усыпанные огненно-рыжими цветами, которые, несмотря на красоту, отталкивали деву.
   Первые впечатления не в пример отвратительны, тем не менее, стоило девочке пройти подальше вглубь, как ситуация оказалась намного плачевнее: теломная Сафер лежала, будучи совсем неживой, а рядом с ней Арай ждал смерти.

   “Как так? А разве боги не вечны?” – подумала их главная любимица, брошенная на перепутье.
   За несколько мгновений до отбытья Арай взял Элль за ручку, прошептав:
- Моих сил не хватает, ты ведь видишь. Моё могущество покинуло меня, Мне бы не помешала неба помощь, но чтоб я умер, не грызясь муками совести, хватит и тебя, о, Нимфа...

   Элль не поняла, спросила:
- Почему? Почему вы меня так назвали? Что здесь случилось, пока я отсутствовала? Я обязана знать!

   Перед тем как пойти на преотважный шаг, лишиться всех способностей за раз, творец поведал вкратце и не очень ясно:
- Несомненно, зло здесь побывало, посеяв семена! Я ухожу. Прощай навеки. Но, если хочешь, я могу передать тебе все то, чем обладал те сотни, тысячи столетий! Ты будешь полностью бессмертна, ты обманешь время и переживёшь вселенную, как мы с Сафер когда-то пережили!

   Впав в недоумение, Элль заткнулась. Сие предложение обрушилась неподъемным грузом на хрупкие рамена. И в том проблема: родившись смертной, встать близко к Артемиде! Сомнения не покидали, а напротив, гадким, противным, склизким спрутом обволакивали душу, сжимая женское сердце до боли.

   Но, несмотря на них, Элль проронила “да”, в душе, мечтая отплатить.
   Возможно, в ней проснулся воин в тот самый драматичный миг.
   Теперь уж точно не узнать, что движело тогда принцессой.
   Жестокость села в красоте – а красота осела в мести.
               
                Конец первой части.
               




                Часть II Пробуждение
               
   Первая ассоциация, возникающая при слове миф - это воспоминания о прочитанных книгах про путешествия богов и героев - существ, наделенных удивительными силами. Тем не менее, не следует полагать, что миф есть нечто архаичное и умирающее, как древнегреческий язык. Миф - это неотъемлемая часть общества, политики, культуры и науки.
   И пожалуй, одним из самых ярких мифов, когда-либо пробегавших по Земле, по праву считается легенда о бессмертной воительнице – Водяной Нимфе, перешедшей дорогу самому сатане и завоевавшей уважение большинства народов, находящихся в периоде родовой общины.

   На протяжении двух тысячелетий не умолкали слухи о мече этой женщины, якобы выпускающем карающие молнии, смертельные как для грешников, так и для слуг дьявола! В начале восемнадцатого века, в Лондоне, группа заинтересованных лиц, состоящая из историков и археологов, решила проверить эту быль. В то же время начались организационные экспедиции мероприятия, целью которых оставался поиск “чудо-женщины”. Но первые попытки людей не привели к какому-то успеху, и удача постучалась в дверь очень неожиданно.

   Постучалась в кабинет молодого англичанина, профессора Аверилла Хоулмза, и робко вошла. Той нежданной гостьей оказалась стройная леди с интересной запутанной прической и красивым темно-синим платьем. Еще до того, как девушка издала первый звук, хозяин помещения прочел в ее взгляде нечто интригующее, по уровню сравнимое с профессиональным, жестким увлечением. И хотя его неустанно отвлекала шевелюра красотки, он не мог не подчеркнуть сногсшибательную талию и не занести гостью в негласный список лондонских симпатий. Возможно, Аверилл был слишком скромен, чтоб сделать комплимент, но весь его вид выдавал неопровержимое внимание к глазам Лоррейн Хант - представительнице богатого и древнего ирландского рода, исследовательнице мифов и активной участнице научно – исследовательских работ в юго-западной Европе.
   Со стороны можно было подумать, что Хоулмз и Хант очень друг другу подходили: масса общих интересов, одинаковые взгляды на жизнь, на науку, и единственное, что их отличало это происхождение и толщина кошелька. Профессор был на порядок беднее активистки. Впрочем, благодаря галантности Аверилла, способной послужить примером всему высшему свету, внешне это никак не проявлялось. Холеность и ухоженность в одном флаконе, к чему достаточно добавить обширный лексический запас и манеры книгоеда = на выходе получается без трех минут богач, типичный выпендрежник и гордец с распашной франтоватостью.

   - Оу, какое блаженство видеть вас здесь! Право, я вами очарован. Но должен сообщить, что вы, скорей всего, ошиблись дверью, потому что прежде никакая женщина не попадала сюда… не по чистой случайности! – не прошло и двух жалких минут, как в клубок сплелись все чувства и мысли сэра Хоулмза, “сказавшие” больше, чем смог бы “сказать” язык энтузиаста, - Если это так, то… прошу прощения за образовавшееся недоразумение! П-о-к-а!
   Втянув в себя как можно больше воздуха, сэр Хоулмз, или, вернее, джентльмен Хоулмз, напялил нервную улыбку. Страх отвернуть от себя визитершу читался с полувзгляда. Но это не смущало Лоррейн, видимо, привыкшую ко всем типам мужчин. Скорее, с точностью до наоборот. По мнению преобладающего числа искушенных, проевших зубы дам, такая избыточная осторожность преференциальнее беспардонной резкости и современного “трактирного” нахрапа.
   - Никак нет, господин Хоулмз. Я пришла точно по адресу! – обнадежила профессора красотка, чем еще пуще его вовлекла, - Вы же господин Хоулмз, не так ли…?

   Первые несколько мгновений Авериллу, педанту и филологу номер один во всем городе дождей, адски хотелось слукавить, дабы спастись от очередного знакомства с очередной поклонницей рыболовли в мутной воде. Для этого, без сомнений, пришлось бы откреститься от статуса ученого, честно заработанного потом и трудом. Но на что только не пойдешь ради упрощения… и все-таки Аверилл не упустил шанса поближе познакомиться с загадочной леди, которая умела завоевывать доверие, ничего для этого не делая, будто была ведьмой или чего страшнее (!!!) женщиной.
   - Утром был им, вроде! А что насчет данной минуты, скажу одно, мое самоощущение прыгает, как мячик. Я бы с радостью предложил кофе, но… не могу нанаслаждаться запахом духов… - двумя мигами позже профессор попросил уважаемую прикрыть дверь, очевидно, переживая, что их разговор может быть услышан.
   Лоррейн с живым огоньком интереса звонко прошептала “простите” и подошла на пару шагов ближе к письменному столику в недрах кабинета. По всей верхней части горизонтальной доски были разбросаны рисунки, изображающие фантазии Платона о великой Атлантиде. Колонны, храмы, доспехи, статуи и все самое явное, что приходило на ум тем, кто когда-либо слышал о затонувшем государстве, мысленно передалось леди Хант, отметившей рабочий беспорядок, но не возмутившейся.
   - Подобный бумажный анархизм, царящий в вашем логове, должен чем-то объясняться, и я, кажется, нашла причину… - сняв перчатки из полотна серо-синего цвета с декоративной отделкой, любопытная прелестница обнажила нежные кисти и стала без разрешения пролистывать первую попавшуюся папку. В ней находились первые попытки Хоулмза сойти, если не за художника-мастера, то, как минимум, за подражателя с неплохими данными. И, судя по положительно удивленному выражению Лоррейн, у него получилось не упасть носом в грязь перед дамой.
   - Да. Кажется, нашли! Но не подумайте, я не скрываю своих пристрастий к лженаукам! Я с детства был одержим поисками чуда, того, что не в состоянии объяснить человеческий разум! А вопрос существования подводного царства, как и существования прочих неизведанностей, волшебных мест, упоминаемых в фольклоре, загнал меня в тупик, из которого я не выйду, пока не умру, либо не добьюсь желаемого. Не разыщу Атлантиду!

   Данное объяснение профессора, по-детски простое, но таки занятное, особенно умилило глядельщицу, из-за чего она не побоялась смелых выражений и сказала, как думает:
   - Не хочу показаться грубиянкой, но вы, скорее, умрете в одиночестве и нищете, не совершив ни одного великого открытия, чем добьетесь успеха…
   Еще не дослушав до конца, Хоулмз определил ее мнение по ее глазам: считая бессмысленным тратить силы и время на столь сомнительные затеи, словутница все больше убеждалась в его безнадежности. Еще чуть-чуть и франтованный потеряет, возможно, лучшего клиента, а этого ни за что нельзя допустить. От этого зависит его настроение на неделю вперед!
   - Что ж, я не в обиде. Так говорили абсолютно все, кто ко мне заходил! Некоторые даже держали за безумца. И все же, вопреки общественному поверхностному мнению, я склонен допускать невероятное! Чудо – есть. Чудо – встречаемо. Чудо – можно найти! А рецепт успеха до юмора прост: нечеловеческие усилия и щепотка удачи… - профессор долго не решался попросить Хант о помощи, а когда решился, из него, как напиток, вышла вся жизнь. Коленки ослабли, а сердце подскочило и забилось быстрее, сбивая дыхание, - Ну, хотя бы вы не бросайте меня! Я готов умолять, готов преклониться! Я обещаю, подписавшись на эту авантюру вместе со мной, вы не допустите ошибки. Вы не пожалеете!

   Попав в затрудненное, но наизабавнейшее положение, Лоррейн хорошенько пораскинула мозгами, обомлела, однако ответила несколько шутливо, в тон его нечаянной улыбке:
   - Ну, я так сразу не могу. Мне потребуется время, чтобы все обдумать. А сейчас, не могли ли бы вы угостить меня кофе? Буду вам признательна! - эта просьба в виде вопроса, прозвучавшая с обольстительной пискливостью, расшевелила окаменевшего Хоулмза. Тот начал потихоньку выходить из мира мифов, возвращаясь в суровую реальность. Тема Атлантиды, как можно, отныне не затрагивалась!


   История Лондона - крупнейшего города и столицы Англии - насчитывает, по крайней мере, два тысячелетья. Согласно легенде, Лондон основался Брутом Троянским, был назван Новой Троей. Однако это предание не подтверждается трудами археологов, и считается, что начинателями Лондона являлись граждане Рима в сорок третьем году нашей эры. Искони это было небольшое поселение площадью порядка 0,8 км2. К сотому году Лондон стал столицей Британии и во втором веке достиг своего расцвета. После ухода римлян Лондон был заброшен и пришёл в упадок. В VI веке вокруг стали селиться саксы и к концу IX века старый центр Лондона начал восстанавливаться. В последующие века, при изменяющихся правителях Лондон был центром территории, которая трансформировалось в Великобританию. Лондон сильно вырос за время XIX века. Во время Второй мировой войны город подвергся серьёзным деформациям, после неё множество исторических районов подверглись переименованию.

   Восемнадцатый век – эпоха бурного роста и влияния Лондона, последствие увеличение численности населения страны, рудимент перехода от мануфактуры к фабрике и роль города как базисной точки прогрессирующей Британской империи. Но это время, как и любые другие времена, имело свои положительные и отрицательные стороны. Вторые, впрочем, были ярко выражены: грубое пристрастие сказывалось на жизни тех, кому повезло в чуть меньшей степени. Было принято считать, что основной причиной скудости является пренебрежительное отношение к моральным законам, а потому единственное средство в борьбе против порока - подчинение строгой дисциплине, действующее на человека релаксически. Так называемые рабочие дома - пенитенциарные учреждения, направленные на изоляцию и принуждение к труду нуждающихся, мелких преступников и тех же нищих.

   Многие придерживались мнения, что Лондон, как и любой другой город, переживает не лучшие времена. В этом небрежно брошенном признании имелась своя доля истины: если кому-то и везло, то везло по-крупному, но вся проблема в том, что везло очень немногим. Пенкосниматели бесстыдно наживались на чужих неудачах, вгоняя народ в рабство, провоцируя разложение всего и вся и плодя бесчестие.
   Наглядных примеров, чем заканчивалась подобная вопиющая несправедливость, было пруд пруди, а вот обратных ситуаций, когда слово простого англичанина на что-то влияло, не становясь объектом глумлений, мало кто припомнит. Выражение “закон на стороне подонков, оттого они и бесчинствуют” резко набрало популярность в среде оппозиции и также быстро расползлось едва не по всему материку. Но в силу того, что мужественность уступала место страху и пассивному “гнилому” созерцательству, ничего толком не менялось еще уйму лет. Люди привыкли говорить “не в деньгах счастье”, однако все они только себя дурят, грезя о наживе.

   Те, чей разум имел достаточную трезвость, чтобы не руководствоваться ложными представлениями о механизмах общества, отличали иллюзии от правды: совестных преступников, имеющих какие-либо, пусть и довольно условные, призрачные принципы, как, впрочем, и принципиальных поборников порядка, мудрее искать ночью. С фонарём.
   Двадцатитрехлетний Милберн Уокер, чья жизнь сложилась не самым сладким для него образом, был на порядок честнее и прозрачнее других прожорливых воров. Но не все столь позитивно, как могло показаться тем, кто его мало знал: молодой человек страдал той же легкомысленностью и прилагающейся к ней животной волей. Эти качества проявлялись всякий раз, когда речь заходила о новой “работенке”. Казалось, сам воздух становился каким-то иным, и день окрашивался во все цвета радости.

   Сегодня Милберн получил от друга предложение о незаконном присвоении земельного участка с целью заиметь новое постоянное убежище. Товарищ вора, сорокасемилетний толстопуз Гваделупа Хейг, приискал солидное местечко и не замедлил оповестить о нем своих бывших сокамерников. И хотя Милберн никогда не сидел в темнице (он даже никогда не попадался) и запах тюремной баланды был ему дотоле не знаком, это никак не сказалось на их сделке с Хейгом, предпочитавшим сотрудничать лишь с самым махровыми бандитами.
   Уокера нередко называли везунчиком. Иногда по привычке, без повода, но, в основном, на то была причина: мальчишке фартило по-страшному. Ему завидовали куда более опытные хапуги и расхитчики, чем он сам, и эта зависть, однозначно “черная”, влекла за собой череду всевозможных конфликтов и столкновений, порой доходящих до мордобоя. Досадительное постижение, что в случае, если неприятелей окажется больше, придётся рассчитывать лишь на себя единственного, воспитывало в нем уличного лидера и по совместительству разбойного стратега.

   - Помню, был обычный пасмурный день, вроде, ничем не отличающийся от остальных! За окном заведенно скулил ветер, в небе сверкала пара ярких молний! Признаться, я ненавидел такую погоду, всей душой… погоду, которая заставляла сидеть дома в обществе угрюмого отца. Благо, все это прекратилось, как и моя жизнь, если считать жизнью детство… - стоя возле акватории порта, непосредственно примыкающей к причалам, где производилась погрузка и разгрузка судов, Милберн Уокер общался с очередным воображаемым надежным собеседником. Чтобы сделать правильный вердикт насчет незаурядной личности этого вора, необходимо откинуть стереотипы об ограниченности взглядов среднестатистических молодых преступников и допустить, что далеко не все они глупы и примитивны. Милберн лишь на первый взгляд создавал впечатление “одного из множества”. Каждый, кому удавалось пропустить с ним по кружке пива, разубеждался в своих взглядах и почти буквально влюблялся в парнищу. Уокер обладал некой необъяснимой притягательностью, вероятно, не подозревая об этом и не понимая секретов личного успеха.
   В семнадцать часов, когда Лондон уже готовился к вечеру, а на улице незаметно стихали голоса, преступник побрел в направлении неухоженного холостяцкого дома, расположенного невдалеке от пристани.

   - Оу, братец Милберн! Давно о тебе не было слуху! – воскликнул гордый толстопуз Гваделупа, открывший дверь быстрее, чем ожидал гость, - Что-то поскромнел ты, я гляжу! Наверное, ушел в тень…
   Поиск родственных душ не являлся первоцелью Уокера. Люди по частной инициативе тянулись к нему, а он, как и всякий воспитанный мужчина, не смел их отвергать. Аналогичная ситуация и с товарищем Хейгом. Будучи внешне совсем непривлекательным, Гваделупа многого не умел, часто сомневался и комплексовал по разным поводам. Незадачливый делец хотел бы подняться в чьих-нибудь глазах, доказать миру, что он на что-то годен, но так низко опустился в собственных, что банальные мечты казались ему недостижимостью и провоцировали острый зуд в области подмышек.
   - И тебе привет, старина! Вижу, наводишь порядок… Что ж, молодец! – Милберн бережливо осмотрел “лачугу” друга и обнаружил изменения, не вызвавшие никаких нареканий. Даже самый лучший и современный интерьер способен наскучить через несколько лет, и перестановка мебельных изделий необходима для поднятия настроения хозяина.
   - Да уж. Спасибо. Я стараюсь стать немного лучше… - застенчиво вымолвил улыбчивый Гваделупа, а минутой позже предложил соумышленнику отобедать с ним.
   Милберн вежливо отказался, объяснив это тем, что его желудок и без того забит бифштексами и отбивными, а переедание не идет на пользу злостным посягателям и подозрительным типам с масштабными идеями, реализация которых обязательно потребует весомых пожертвований и пол-литра крови.
   - И у тебя это, надо сказать, получается! Осталось лишь разбогатеть и выйти в люди! – оптимизм Милберна, никогда не перехлестывающий через край, разветвлялся, делясь на два бережка: занозистый мальчишеский, оправдывающий статус души компании, и несмешной, аллегорический, понятный, по преимуществу, высокообразованным заучкам.
   А вот Гваделупа, проигрывающий другу почти всем качествам, старался заботиться о нем, давая укорот его неистовому, охотничьему пылу
   - Не забегай наперед. Еще успеется сколотить состояние! Главное для тебя сохранить свою хватку…

   Пока давешние знакомцы обсуждали параллельные, малозначимые темы, неспешно подбираясь к остову, в части линии времени, состоящие из уже произошедших событий, бушевал мощнейший морской шторм, раскачивающий непокорное громоздкое судно. Ветер крепчал, начиналась паника. Исполинские безжалостные волны заливали корабль, перекатываясь через смотровую палубу. Капитан и экипаж с трудом держались на ногах, маневрируя парусами. То и дело приходилось перекрикиваться, друг на друга орать, идти галсами, ссать против ветра, циклически меняя курс.

   Тогда еще маленький, но сверхъестественно храбрый Милберн, не вор и не преступник, открыл для себя неизбежность погибели, которая опытным путем захватила судно и поволокла его вниз – в бездну Мефистофеля, на беспроглядное вымазанное дно цвета крыла ворона.

   “Помню, был обычный пасмурный день, вроде, ничем не отличающийся от остальных! За окном заведенно скулил ветер, в небе сверкала пара ярких молний! Признаться, я ненавидел такую погоду, всей душой…” – Уокер всю жизнь бегал от прошлого. Куда-то карабкался, бился. Боролся непонятно за что, участвуя в сражениях, исход которых был преждевременно известен и совсем не в пользу того мальчика.

   - Да, я… соглашаюсь рискнуть ради нас всех! В этот раз овчинка стоит выделки. Но ты должен пообещать мне гарантию, если, конечно, не хочешь, чтобы я послал все к чертям через пять минут после того, как выйду от тебя!
   Благодаря трехчасовому нахождению в полузахламленной, небрежно обставленной всякой антикварщиной
квартире, у Уокера стали проступать персистентные взаимосвязи с пленением. Его позывало поскорее свалить, но чего он не мог себе позволить, так это обидеть Гваделупа, чьи окологениальные концепции тянули на изрядный куш и помогали взглянуть на гангстеризм слегка иначе, без пленки негатива.
   - Everything in my power, дружище! Everything in my power…

   В следующее мгновенье преступники обнялись, как родные, постучали друг друга по плечу и посмеялись. В конечном счете, Милберн Уокер покинул дом толстяка Хейга трещащим по швам от лишка неладящих, гетерогенных впечатлений, но вместе с тем реанимированным, словом живым, готовым к новым взлетам, новым опасным приключениям!


   …Тем чудесным временем Аверилл Хоулмз и Лоррейн Хант, подружившиеся при “чисто-научных” обстоятельствах, проводили время в прогулках по живописным уголкам, где все личное хранимо ментальной конституцией.
   Профессор (так к нему привыкла обращаться девушка) конспективно изложил свое мнение касательно мифов, повторив, что является одним из тех немногих, у кого хватает сумасбродства верить в Атлантиду, в богов, во всё то, что преподносится “слишком серьезному” обществу как сказка. Лоррейн в очередной раз поразилась настырству кавалера, стараясь неполно подавлять свои эмоции, чтобы не обидеть. За горстью опереточных причуд, способных отпугнуть как водевильных девочек, так и насупленных, мрачноватых дам, шнурковалась курьезная натура, полный комплект факсимиле ученого со всеми компонентами и привязкой к мифам.
   - Будь у меня способность влиять на вашу память, я бы с радостью вычеркнул наш прошлый разговор! Он, должно быть, расчехлил мой главный недостаток, и теперь вы не сможете относиться ко мне не как к сумасшедшему… - Аверилл ненавидел себя за то, что их первая встреча с Лоррейн прошла в кабинете за объяснением необъяснимого и был отчасти прав: прелестная богачка ни за какие коврижки, ни при каких условиях не забудет тот ненормальный пронзительный взгляд, врезавшийся в неё, едва она успела открыть дверь.
   - Бросьте. Чтобы испытывать комфорт в чьей-нибудь компании, вовсе необязательно сыпать главу пеплом. Постарайтесь расслабиться… - успокоила профессора Хант, после чего ненадолго установилось молчание, прерванное кем-то.
   Кроме парочки ученых с выкрутасами, по Трафальгарской площади гуляло много народу, о чем они постоянно забывали, предпочитая чувствовать себя уникальными. И буквально каждый звук, не имеет значения громкий или тихий, вырывал из оков имитаций, сильно разочаровывая. Факт “приземления” становился источником нездоровых чувствий. Ежежды, неизменно! Только прыгать с высоты не понадобилось.
   - Что ж, премного вас благодарю! Вы меня, право, излечили! А ведь до встречи с вами я не мог даже догадываться, придерживаясь мнения, что во всем мире не найдется человека, владеющего состоянием и одновременно душой! - глубоко переживающий, Аверилл по-детски разоткровенничался, выворачиваясь вспак перед Лоррейн, которая, скорее, ощущала себя воспитательницей, разбирающей тупую малышню, чем английской хорошавкой из не самой голодающей семьи.
   - Полагаю, ошибочного… - Хант покрепче взяла мужчину за руку, всё ещё не сомневаясь, что у него есть на неё планы и что теперича можно не менжеваться за свой богемный, расфранченный до неприличия имидж. “Рядом с бедными - бедны и богачи”.

   Широкоизвестная Трафальгарская площадь, опредмечивающая достоинство страны, удобно располагалась в центре города. На месте Чарингского Креста (сокращенно Чаринг-Кросс) припеваючи сходились стержневые улицы Вестминстера, такие, как Стрэнд, Уайтхолл и Мэлл.
   Попервоначалу площадь носила название в честь короля Великобритании и Ганновера, но финальное название обрело после победы Англии в начале текущего века.

   - Да, я заблуждаюсь достаточно нередко. Как вы могли догадаться, у меня не очень большой опыт в сманивании на свою сторону. Особенно в сманивании красавиц вроде вас. Это действует по принципу – как повезет! – сильнее науки Аверилл Хоулмз обожал прогуливаться по знакомым, излизанным кварталам, в то же время не забывая открывать для себя новые места. Точно сказать, что больше цепляло Лоррейн, нелегко: его очевидное неравнодушие к сказаниям и теориям или непроизвольная жестикуляция при разговоре, первый признак мужицкой застенчивости. Разнеженный сентиментальный и избалованный, Аверилл не был обделен харизмой, но держался высокомерно и отстраненно. Пока суд да дело!
   - Значит, я доверчивая дурочка, угодившая в хитро расставленные сети? - голос богатейки, во дни оны строгий, милел с каждым провещанным вербальным сообщением. Непринужденное настроение, созданное обоюдовыгодной симпатией и отсутствием прозрачных требований друг к другу, влияло пребаюкально, изнуряя в положительном смысле. Это была приятная усталость, плохо вяжущаяся с усталостью рабочей. “Сахарно-ватная истома”.
   - Я так вам скажу, никогда не бойтесь глупить. Думаете, быть дурочкой – ужасно? Отнюдь, нет. Не в вашем положении, ибо вам простительно всё! Вы можете допустить три тысячи ошибок, оставшись не намоченной! – к сожалению, под конец прогулки Хоулмза стало заносить. Он практически забыл, что правильно воспитанным дамам, культурным особам не нравится, когда мужики ведут себя как пьяные, при этом не вылакав и грамма.

   Следующий вопрос миловидной капиталистки вынудил ученого напрячь интеллект, оказавшись настолько из ряда вон выходящим. Аж не верилось, что девушка способна родить подобную сложную мысль:
   - Аверилл, представьте на минутку, что находитесь на полпути между раем и адом, вообразите, что эти полюса существуют! Вы бы согласились рискнуть пройти по огненной тропе, чтобы привить миру свое мнение, убедить его в правдоподобности большинства мифов?

                Сложную для Хоулмза, искавшего свое предназначение в маловероятных, абсурдных гипотезах. Как бы там ни было, Лоррейн практически смирилась с одержимостью новоявленного друга, возникшего на ее пороге столь же внезапно, сколь внезапно возникают мутации жизни: целомудренные энгелы шелковым пологом ниспадают с непревзойденно-бирюзовых небес в противоположность выскакивающему из пекла “преступлению”. Энгелы упреждают эвентуальные угрозы со стороны Аида, вставая за защиту смертных, часто беззаступных против древних разночтений всезла! Ими, богоугодными, руководят самые гуманные мотивы. Они лучшие перлы творения и велики своим совершенством, но, как те же смертные, по сути, не защищены от эмоций и умеют испытывать тревогу и панику, которые порой доходят до боли, а боль – до предела.
   - Как вы считаете, существует ли дьявол? – неожиданно спросил Аверилл, еще больше озадачив терпеливую Хант, которая, хоть и пыталась, но никаким образом не могла догадаться, что следующим взбредет в его голову, - Я знаю, есть сотни теорий и все они неправильные! Кто-то утверждает, что сатана коварно захватывает наши тела и использует в качестве сосуда! Кто-то отзывается о нем, как о части божьего промысла! Боюсь, при таком количестве мнений ни один из известных мне способов выявления правды здесь не работает…
   Единственное, на что хватило Лоррейн, это шалопутно захихикать в ответ и притвориться глухонемой, дабы раз и навсегда закрыть подле каббалистическую, наскучившую ей тему небылиц и поверий, воспринимавшуюся красоткой как несусветная дичь.
   - Давай оставим это, а?! Думаю, если какие-то легенды про дьявола и имеют место в нашей реальности, то вот ему нет до нас ни малейшего дела, в связи с чем я не вижу никакого смысла его обсуждать! Обсуждать тех, для кого мы не имеем значения – ниже нашего достоинства! – Лоррейн взяла ситуацию в руки, похвалив саму себя, и бросила все силы на то, чтобы выдернуть его из пучины химерических эрфиксов. Профессор, никак не ожидавший от неё подобной смелости, постиг безотчетным осязанием непредвидимую дамскую опалу. Камни вопиют, аристократка вышла из терпения!
   - Постойте… а куда мы идем?

   Возможно, захотев создать сюрприз, Лоррейн повела Аверилла в неизвестном направлении. Резко дернула за локоть, увлекая за собой. Она ни за что ему не скажет, куда они идут, пока сама не определится, куда хочет пойти! “Нелогичная логика женщины” купно с растерянным оробелым профессором – английская большая несообразность.


   А пока смертные беспечно прожигали век, тратя, вероятно, свои последние дни/часы/года на ерундизм и хреномуть, на ширли-мырли и ля-ля, некто, от кого исходил губительный, мертвящий негатив, шел навстречу новым начинаниям. Демон, дьявол, сатана, люцифер – как его только не называли в течение презренной нескончаемости. В бытность первого человека в эдемийских садах свежее, кипящее здоровьем и юностью, прекрасное лицо первого представляло сильную противность с изнурённым, бесцветным и пастозным, змееватым ликом. Теперь же это – зло во зле.
   Засим, спустя три негасимости, группа неизвестных, таинственная секта, поклонявшаяся земледельцу Каину (дьяволу), под чьим руководящим знаменем мало-помалу скопились подонки и преступники, повторив древнее заклинание, воззвали Каина-дьявола. Успешное завершение ритуала подстегнуло их на клятву верности и позволило рассчитывать на канонизацию.


   Где-то серединной темной ночью в дверь пожилого монаха трижды постучали. Монах не открыл, предпочитая сохранять анонимность. Потом донеслись громкие шаги. Внутри старика все перевернулось. Великий монастырь, безымянный монастырь, почти не существующий помогал ему скрываться от злых сил, но механизм вселенского правосудия дал сбой, лишний раз подтвердив поговорку - ничто не вечно.
   “Боже, я чую их ауру. Гнусь, одним словом. Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды. Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням” – процитировав непопулярные строчки из библии, монах с трудом проглотил слюну и поморщился. Слова застревали в горле, принося нестерпимую боль, а кости ломало изнутри. И когда стало казаться, что это – конец, а впереди не ждет ничего, кроме упокоя, грянул очередной неприятный сюрприз, и судьба-живодерка преподнесла “Аид на блюдечке”.

   Несмотря на то, что дверь в келью была закрыта, незнакомец вошел в неё, не испытав ни малейших затруднений. К тому мигу биополе сатаны уже пронеслось по всему кельевому корпусу и влило дегтя во все медовые бочонки, опьянив всех членов тамошней религиозной общины.
   - Кто ты? Откуда… откуда выведал обо мне? Об этом месте! – спрашивал монах, обливаясь липким потом. Ответ на заданный вопрос был известен заранее, но и очень страшен, чтобы не подвергнуть удачу еще одной никчемнейшей проверке.

   Позволение, пропуск куда-то нужны были дьяволу как летошний снег. Эта замечательная привилегия – попадать, куда не попадают - помогала не устать от омывающего единообразия, излучаемого как смертными, так и “сверхъестественными”.
   - Взгляни в глаза мои открыто, и я взгляну в твои! – незнакомец опустился на колени и с особой изощренностью в движениях смахнул суконный наголовник. Эта ненависть, застлавшая душонку, “рисунки” на лице и жажда жажды посыпались на священнослужителя роем клинообразных осколков, режущих не плоть, а убежденность.
   Старик вымолвил совершенно убитым, подавленным голосом:
   - О, нет! Это все-таки ты… первый человек! – словно готовясь к собственной смерти.
   Глаза злыдня заискрились весельем. Ему страстно захотелось выговориться, прежде чем будет совершено то, зачем он пришел:
   - Я рад, что остались те, кто помнит историю, брат!

   Монах сказал:
   - Каин…
   Дьявол сказал:
   - Авель…

   - и у обоих нарисовались в памяти те далекие, чортовоматерные времена, когда энгелы соборно пели песни, купаясь в облаках, а не существовали вразнобой и не отшельничали. Авелю, второму человеку, стало резко чихать на дожитие. Его в куда большей мере тревожил Гадес и детериорация, шедшая вослед, значительно понижающая качество жизни, расширяющая престижность всезла.
   - Почему ты так поступил? Почему предал нас? Почему разрушил Эдем? – несмотря на опасения, которые естественнее некуда, монах низенько нагнулся для распознания валеров сызвека повядших, жухлых чувств. Сколько бы ни таяла надежда – растаять так и не могла.
Авель решил: ему необходимо убедиться.
   Каин признался, как в конфессионале:
   - Восстанови в памяти верховье, вернись к истокам и поймёшь! Арай и Эйл Сафер гордились тем, что создают, нам запрещая! Нам, их сыновьям и перволюдям, оставалось довольствоваться лишь жалким, унизительным участием! Яблоко я взял, надеясь, что тоже научусь создавать! Но даже если я был неправ, то родители поступили совсем не по-родительски! Мне пришлось отдалиться и посвятить последующее тысячелетие писанию собственного мира, обратного раю, чтобы доказать вселенной, что я не бездарнее богов и прав у меня столько же!

   Лишившись родительской любви, уйдя в изгнание, Каин/Гадес нашел себе новую семью. Его усыновили Кронос с Реей, чья божественность уступала божественности Арая и Эйл, но юноше, запутавшемуся, сбившемуся, было все равно, кого считать отцом и какую богиню звать по утрам матерью. Зевс, Гестия и Гера приняли потенциального предателя. Прошло несколько веков и принявшие Гадеса поплатились: будущий дьявол смастерил себе слугу, Бааль-Зевува, черпая магию из табуированных, заветованных источников, и одушевленный Бааль-Зевув истребил весь кроносовский род. Никого не оставил в живых. А перед тем как добить Геру, повелительницу брака, Зевув выудил знания из тины информации. Тина – предсмертные визжания Геры.

   - Ты все не так понял. Они считали, что мы не готовы! Мы с ними спорили, а они желали нам лучшей жизни! Каин, прошу! Одумайся хотя б сейчас! – почти поверив в свои силы, Авель, младший брат Гадеса, заулыбался, засиял, а сектанты, гадесовы прислужники, глядя на него, плечами задрожали.
   - Даже не надейся, слепец! Я похоронил это имя вместе со своим происхождением! Я взял другое имя, которое точнее отражает мою суть!

   Когда-то давно…
   Все, к чему прикасался злодей, поголовно все, моментально “извращалось”, присоединяясь к отвратительному. Бессмысленно искать спелые плоды на отравленных ветвях! Яблоки приняли форму змеенышей, тут же покинувших сад. Генеративные органы ожили, обзавелись ртами и выросли в длину. Гадес, как и прежде, упивался гордыней, переформировывая, пересоздавая…


   Предводитель секты и её главный идол вскочил с колен, надвинувшись на брата. Его очи блеснули ядовитым зеленым огнем. Его сателлиты приняли воинственную позу!
   - У тебя есть то, что нам нужно! Будешь шелковым, отдашь мне это, так и быть, может, я забуду обиду: умрешь смертью, более легкой, чем если не отдашь!
   Авель (истинное имя монаха) не стал бы играть с дьяволом, зная, что все равно проиграет. Он поник головой от сущей безысходности и почитай сдался.
   - Я знаю, что ты ищешь, но не могу понять, зачем оно тебе! Тех, в чьих жилах течет божественная кровь, больше нет. Кроме нас не осталось никого! Ты всех уже забрал…
   Насчет последнего Гадес поспорил:
   - Отнюдь, мой брат, не всех! У нас, оказалось, есть сестренка! К ней наведаюсь, когда с тобой покончу!
   А Авель сомкнул брови, не поверив:
   - Сестра? Ты, верно, спятил! У наших родителей не было какой-то другой дочери!
   Дьявол усмехнулся, издеваясь над незнанием брата:
   - Ошибаешься! Дочери второй, может, и не было. Но перед смертью Эйл Сафер передала свою силу акванке! С тех пор в жилах девочки текла наша кровь, кровь первых, кровь творцов! И я вознамерился исправить это недоразумение. Меня ничто не остановит! А всякий, кто встанет на пути моём, познает страдания, невероятные. Добро, грешат все! А мой… Аид - справедливый и равноправный мир, в котором найдется место каждому! Каждому повинному!

   Пока Гадес сбивал брата с толку, мастерски растягивая свое единоречие, сатанисты отрыли интересовавшую их вещь: книгу заклинаний, помогающую с поисками конкретных генотипов. Когда-то, давным-давно, предводитель тьмы загорелся идеей доуничтожить оставшихся из “библейского” рода, включая акванку, и неотступно следовал ей, как помешенный, омут периодов, пропасть эпох!

   - Знаешь, я передумал тебя устранять, коль отныне дети Арая и Сафер мне не помехи… - решив, что унизить Авеля приятней, чем убить, Гадес не стал обращаться к летальным заклинаниям. Вероломный злыдень-душеед со спокойной совестью приступил к созданию портала, чтобы уйти.
   И в этот самый миг монах, не вынеся, воскликнул:
   - Стой, сила нечистая! Я не могу позволить тебе корежить мироздание!

   И в этот миг!
   Авель замахнулся. В руке его зажегся желтый свет, вспыхнуло чуточное искрасное солнце!

   Все в тот же миг!
   Дьявол проявил отношение к неожиданным атакам еще неожиданнее: в урочную секунду подхватил руку брата, отобрал его “солнышко”. Развил, “модернизировал” посредством комбине прагматически освоенных жестов!

   …Авель закрыл глаза, готовый к уходу. Закрыл, понимая, что сейчас произойдет!

   Гадес стал катать “солнце” по ладони, как шарик:
   - Библия во многом различествует с правдой, в чем нет ничего удивительного. Книжка писалась невеждами для таких же невежд. Так вот, согласно библии, Каин убил Авеля… - а затем, спустя жестокую минуту, комок света взмылся выспрь, - Пора устранить все несоответствия, подогнать правду под библию! Чтобы существовала лишь одна истинность!

 


   Авель долго стоял, наблюдая за желтеньким шариком. Его зрачки перемещались синхронно со стуками сердца! Сакральные знания, добытые бесом, могут изменить всю вселенную, и коль он не смог предотвратить этот хаос, он не достоин жить дальше.
   - Лови, брат! – Гадес запустил в монаха “солнце”, учинив нетушимый пожар, как в нём самом, так и в келье. Запущенный процесс “саморазрушения” не поддавался никаким перенастройкам, ни подлежал обратной инсталляции, - Счастливо оставаться!

   Авель, второй человек, не сын Адама, но дитё Арая, прогорел, испепелился! Все клетки организма, все ячейки, все секции жертвы переживали дистресс, непереживаемый шок, сидели как на раскаленных угольях и пили до дня чашу, дна не имеющую!
   И как это обычно случается, когда умирают божественные, юдоль плача ярко позлащается. За божественным отправляются энгелы, приглашая в царение, где незвучание – покой, где господствует садоразведение.

                Аминь.

                Монастырь пал той самой ночью…



   Милберн Уокер, чья жизнь сложилась не самым сладким для него образом, был на порядок честнее и прозрачнее других прожорливых воров.

   После моря сомневательств и отходов в сторону Милберн собрался таки и взял в расчет бандитские розмыслы друга. Толстяк, каким бы наивным он ни был, нередко говорил, что их деятельность напоминает картежничество, только вместо крестиков/червей = аховый дух риска, и, похоже, был полностью прав. То, что практикуют мужики, не нашедшие себя в этой жизни, не поможет им найти себя в следующей, но возведет еще больший поклеп на их души. Ложь, от которой, никогда не получится отмыться, даже если они изначально не были преступниками…

   - Вспоминаю тот день и будто туда возвращаюсь, чтобы увидеть это ещё один раз… - стоя на пристани и снова общаясь с собой, Милберн глядел на блестящую водную поверхность, редко нарушаемую грубыми волнами, и предавался бесчисленным крушениям, в числе которых – крушение корабля, повлекшее гибель двух замечательных людей – его отца и матери.
   И если в большинстве случаев грусть – доказательство, что наши души еще живы, в случае Милберна грусть диви не приносит. Она – “кислота”, разъедающая недра.


   Спустя час. В гостях у Гваделупы Хейга.
   - Будешь чего-нибудь? Или разучился не только спать, но и уписывать за обе щеки? Интересно, кто из нас больший глупец! – толстопуз многажды пытался пробудить аппетит у товарища, но все старания уходили вхолостую, не принося результата.
   - Я больший глупец. Тут даже сомневаться не надо… - самокритично произнес не пафосный Уокер и откинул хулиганскую челку, - Некоторые поступают по-взрослому. Ты, например, поступаешь взрослее, когда посылаешь меня, а сам остаешься перечислять количество награбленного! Хорошенько устроился!
   - Ты мастер своего дела! Прекращай скромничать, да и причём тут вообще я… - уязвленно пробормотал Гваделупа, восприняв упрек в адрес “счёта денег” на свой счёт, - Да даже если я и трус, если ни на что больше не пригоден, в конце концов, ты вправе не делиться поживами! В чём проблема…
   Пока не грянул скандал, Милберн решил притормозить с иронизмом. Разговор нужно уметь начать, уметь вести, но еще важнее – уметь его вовремя закончить. Из-за того, что Милберн всё это умел, у них практически не случалось словопрений.
   - Ты прав! Проблемы нет! Видимо, это была неудачная шутка…

   Несмотря на то, что Уокер нередко ощущал, что его используют, ему в каком-то роде нравилось это. Гваделупа имел связи во всём блатарском Лондоне, помогал с организацией сложнейших грабежей, продумывал альтернативные пути отступления, просчитывал последствия, риски. И кем он точно не являлся, так это обузой горячим смельчакам и самонадеянным дурням вроде Милберна.


   Гваделупа составил в уме план, который было нелегко передать на бумаге. Для отшлифовки мельчайших нюансов потребовалось несколько тошных вечерков. Толстяк пыжился над “схемой”, позабыв обо всём на свете, даже о сне, чем вызывал уважение у своего сотоварища.
   Впереди Милберна ждало целое приключение, сулившее кучу неприятнейших чувств: грязнейшие суровые задворки, обшмыганные, монстрозные конструкции; неряшливые женщины; бесприютные и сирые подлетки в порядочно истасканном шмотье, в котором противопоказано болтаться на заре – перечень можно продолжать до бесконечности. Там, куда собирается отправиться воришка, сконцентрировалось всё самое безнравственное, все самое отталкивающее, преподлое и низкое! “Благодарить” за такой декаданс, за оскудение стоит не только власть предержащих, но и сам Лондон.

   Гваделупа объяснил Милберну, в чём состоит его задача:
   молва доносит, что в одном из нищенских районов, не прекративших разбухать, живёт аристократка. По всему вероятию, сумасшедшая, или как заведено говорить в таких случаях – с серьезными заскоками. Ибо очевидно, что никакая трезвомыслящая женщина, тем паче дама благородных кровей, не посмеет собственным умом сунуться в похотливый, разчумазый Уайтчепел и тем паче содержать в Уайтчепеле гнездовье. Малышу Милберну предстоит проверить достоверность молвы, и если она достоверна - провернуть то, что проворачивалось энное количество раз.

   Правда, Уокеру становилось искренне жаль эту женщину при единственной мысли о её, возможно, не лучшем положении. Кто знает, почему магнатка, какой даму расписывает Хейг, предпочла земной ад хорошеющим поселкам и солнечным некошеным лугам, поместьям и дворцам. Может, на то имелись причины, известные лишь узкому кругу. Тем не менее, Уокер не собирался делать исключений и с каждой прожитой минутой языки мечты о раздобытии дорогих вещиц таинственной особы пылали всё сочнее, отымая и давя ростки его совести.

   - Запомни, твоё имя и репутация у всех на слуху. Малейшая ошибка может стать необратимой. Пойдёшь в часть суток от вечера до утра, поскольку ночь нас защищает… - Гваделупа психологически готовил Милберна к, казалось бы, плевому делу. Такая избытная забота воспринималась гордым вором казусно и странно. Возможно, толстопуз старел, отчего характер претерпевал изменения, которые уж слишком бросались в глаза, но Уокер также не исключал варианта подвоха, хоть и не видел в друге предателя.
   - Ты какой-то иной! Я тебя не узнаю. Может, поделишься? Или, как всегда, оставишь всё при себе и прикинешься немым? – и хотя предателя из Гваделупы представить труднее, чем снегопад в теплолетнюю ночь, преступника не покидало неловкое предчувствие, что закадычный о чем-то умалчивает. О чем-то преважном…
   - Мне нет необходимости открывать рот чаще, чем того просит ситуация. Для этого есть ты…. – неожиданно ловко отступил мистер Хейг, чьи плотные, как сарделечки, пальцы нервически дергались, и чьи руки беспокойно перемещались в воздухе то туда, то сюда, обличая неясное волнение.
   Покладливый Уокер запрокинул голову далеко назад и быстро согласился со всем вышеуслышанным. Внимательность друга, как всегда, находилась в центре внимания.
   - Это точно! Спорить не решусь. За свою относительно недолгую жизнь я переболтал очень многих, чтобы идти на попятную…

   Покудова мошенники обтолковывали многообещающий завтрашний день, на улочках зловещей издрогнувшей Англии потихоньку смеркалось. Недоброжелательный ветер колебал деревья, листья шумно падали и вздымались дыбком, подыгрывая полной серебристо-мертвенной луне. А свет, такой яркий, что не было ничего проще, чем ослепнуть, иллюминировал улочки в лоск, перелицовывая Лондон.


   Полуночь выдалась тревожной и дождливой. Дождливой не в смысле, что с неба крапал дождь, а в смысле, что он крапал в душе. Не прошло и чертовых трёх часов, как Уокер проснулся.
У него зудело в неприличном месте. Так ему не терпелось поскорее одеться и пойти в Уайтчепел, что сна не было ни в одном глазу. Парень, сколько бы ни старался, всё не мог определиться со стержневым мотивом – неромантичная житейская нажива или любопытство, связанное с личностью той аристократки, которая могла оказаться, как исчадием чьей-то буйной фантазии, так и вполне реальным человеком. Как и положено всякому рефлексирующему, но сформированному эгоисту, ему хотелось усидеть на двух стульях: повидаться с, вероятно, самой привлекательной леди во всём валком, сомнительном городе на Темзе, и помочь ей стать чуточку беднее – сравняться с облегающей её горевой совокупностью.

   Инструменты, необходимые для преступных вылазок, Уокер рассортировал по группам, что значительно облегчило поиск…
   “Ну, что ж, старина, в добрый час…”


   …Голоса природы раздирали слух! Гром затянул песню, не собираясь затыкаться худо-бедно несколько мгновений! Осадки душевные перетекли в осадки на физическом уровне – в атмосферические, обосновав таким побытом синапс зримого и незримого.

   …Беспрепятственно пробравшись в дом, ночной вор уже сложил в свой мешок всё награбленное, как вдруг ощутил чье-то нежное, оттого волнующее прикосновение к обоим плечам. На Милберна, которому жилище ошибочно показалось пустым, нахлынула ледяная волна воспоминаний. Жажда забыть эти точеные пассажи состязалась с угнетающим чувством вины, подоспевшим, по-видимому, поздно.
   Хозяйка, чья энергетика подкупала и в то же время ввергала в подлинный ужас, обошлась шепотом, без доморощенных острасток и угроз. Но то, что она прошептала, даже, не будучи угрозой, испугало окостеневшего, недвижимого Уокера.
   - Ни в одну голову доселе не втемяшилось посягнуть на мою территорию, а ведь я прожила вечность! Ты первый, кому хватило смелости, точнее, наглости, заявиться ко мне не для того, чтобы оценить мою красоту, а чтобы взять мои драгоценности!

   “Боже, во что меня только угораздило ввязаться? Что она несет? Кто она такая? Колдунья? Злая волшебница? Черт, не могу пошевелиться. Меня как будто превратили в статую” - лихорадочно размышляя о возможных причинах своей парализованности, Милберн вел себя послушнее мыши: старался держаться тише воды, ниже травы, поскольку опасался пуще прогневить хозяйку и остаться здесь навсегда.

   Репутация аристократки, состоявшая из сплошных кривотолков и передергиваний, почти оправдалась: её неестественно холодная, чуть мокрая кожа высасывала из вора все жизненные соки, крала последний позитив и мертвила фактически. Всё то раздирательное, всё то несладкое, все те “чистилища”, через которые некогда прошел Милберн Уокер, все те лихи, которые Милберн Уокер хлебнул, учредили компарсас – спаянность страданий, организм бед и союз всех утрачиваний.
   - Скажите, как часто вы грешили? Раскаиваетесь ли в совершенных неправедных деяниях, или же нет? Мучает ли совесть? Есть ли что-то, что вы хотели бы изменить, но не можете? – “колдунья” (именно за неё принял женщину вор) обошла мужичонку три раза, краем глаза проверяя, наделал ли тот в штаны или пока держится, - Не можете, потому что это невозможно или потому что вы недостаточно хорош?

   Озабоченная личным положением, жертва невнимательности, коей стал Милберн, не замечала достаточно уютную обстановку в обители “ведьмы”: мутные отсверки света, еле-еле разжижающие мрак, приподнимали завесу, оголяли силуэты медальонов, фигурок-тотемов, предметов диковинной формы, которые, видимо, являлись частью внушительной коллекции, а также входили в список основных увлечений чаровницы.
   Парнища, чье сердце защемило тупой болью, вымолвил с небывалым трудом:
   - Я грешил часто. Пожалуй, чаще других… - неудавшееся ограбление обратилось допросом со стороны “пострадавшей”, а допрос превратился в исповедь, - Но прошу, нет, я умоляю, если вы планируете от меня избавиться, то сделайте это по-быстрому, а то я как-то… боюсь долго умирать. Считайте, у меня аллергия на… ну, вы поняли!

   Милберн, если не принимать в расчет эту ситуацию, определенно, не поддающуюся никаким аналогиям, прежде не демонстрировал слабость, шел напролом и зачастую сам становился источником угрозы. Многие, желавшие ему зла и бед, заканчивали скверно. Те, кому везло в большей степени, отделывались травмами, кому в меньшей – плавали в рытвинах, и, обычно, их тела не находили. За всю свою жизнь (впрочем, относительно недолгую) Милберн Уокер ни разу не позволил усомниться в превосходстве стритовых царей, с легкостью плюя на последствия, продолжая изо дня в день допускать то же самое, не думая о своём настоящем, нисколько не заботясь об окружающих.

   - Ну, уж нет. И не мечтайте о быстром искуплении! Несмотря на ваше детство, на то, что произошло в океане, вам неведомы реальные заботы, вам чужды огорчения! Вы - порочное, высокомерное чудовище, привыкшее брать от жизни только лучшее. Но вы, кажется, забыли, что и на таких чудовищ существует управа! Вам напомнить о вашей главной боли, чтобы вам впредь даже в голову не приходило проникать на чужую территорию, чтобы что-то украсть?

   Водяная Нимфа (это была именно она) провела длинным ногтем указательного пальца по его щеке и шее. Милберн стал как на иголках, предвкушая худшее. В разгоряченном мозгу всплыли давние кошмарные события, начисто перевернувшие его представления о мире, о вселенной, о системе взаимоотношений планет, небесных тел, божеств…
   Эти метафизические больные мемуары, фундамент которых – умозрение, порабощали неистового грешника, проделывали в нём несчётные виртуальные шрамы и разрезы, сквозь которые впоследствии вытекала до капли вся его кровь. Что печально, эти дырки не зашиваемы ни крестом, ни временем из-за их хроничности!


   В тот самый день бушевал мощнейший морской шторм, раскачивающий непокорное громоздкое судно. Ветер крепчал, начиналась паника. Исполинские безжалостные волны заливали корабль…
   Заботливый отец, глава семейства, велел своим жене и сыну вернуться в каюту и оставаться там до неопределенного времени. Непослушный малец не чувствовал угрозы и, собственно, не знал, что происходит.
Будь родители строже, трагедии можно было бы избежать – как считало большинство очевидцев.

   Прежде чем ОНО утащило женщину на дно (погибшая – мать малыша), ОНО утащило отца. Но по какой-то причине ребенка не тронуло. ОНО… вселяющее страх одним своим видом. Полидактилическое, чешуйчатое нечто, пришедшее из глубины!


   “Кем бы ни являлась эта великолепная незнакомка, она, явно, служила олицетворением всех моих проблем. Всех моих грехов. Тем не менее, с её вмешательством мне стало значительно легче. Я словно очистился от всего, что не давало мне бросить воровать. И если это не магия в чистом виде, не колдовство… тогда что это? Что?

   Сейчас она уйдет, и я никогда не получу ответы на те вопросы, которые загнали меня в тупик. Я до безумия боюсь её потерять из вида, из мысли, из своей трижды проклятой жизни… из воображения.

   Чертовка сказала, что я недостаточно хорош, поставив под сомнение мою честь, мои мужские качества… Чертовка оказалась полностью права. Я – недостаточно мужчина, раз за долгое время так и не свыкся с потерями,
                со своим страхом воды”


   Больше мифов и легенд о морских чудищах, что нападают на людей исподтишка, по завету Гекаты, Милберн боялся позднего прозрения. Насчет вескости его переживаний было бы трудно поспорить: он открыл душу и раздвинул створки своего сердца колдунье, обольстительной Нимфе, без принуждения, вольною волей – не потому что красавица заставила, а потому что он захотел так – и теперь нужно найти её вновь. Всенепременно. Поскольку возымело принципиальное значение…

   “Где это я? Что…? Уайтчепел? Ммм, сколько же я провалялся” – внезапно очнувшись на улице, будучи изрядно запачканным и слабым, Милберн не вспомнил, при каких обстоятельствах и что его вырубило. Встреча с чаровницей, здорово на него повлиявшей, ныне воспринималась как некая иллюзия, как “дальнее эхо”, а резкое падение физического тонуса можно было объяснить… сотрясением. Как вариант)))


   “Я должен… нельзя так оставить” – Милберн находился не в самом пекле бедняцкого ада, как предполагал изначально, а ближе к другим улицам, потому что духа христарадных голоштанников не чуялось, да и желания заткнуть ноздри всё не возникало.
   Только приложив немалое усердие, у Милберна получилось встать на ноги. Он четырьмя движениями отряхнул обе серых брючины, импульсивно покрутил своей шеей, выражая гамму неловкости, и заглянул под низенькую арку в настоящий Уайтчепел с его умерщвляющими запахами, со “сценами”, от которых нельзя абстрагироваться, с атмосферой полной обреченности, будто вышедшей из-под пера Джона Хаффем Диккенса.

   Ситуации, когда непроизвольное извержение через рот, скорее, приносило удовольствие, чем настораживало, редки, но это как раз тот самый случай: несколько метров медленной походкой и Милберну взбрело в голову остановиться, чтобы стошнить. Вор остановился, сунул два пальца в ротовое отверстие и надавил на корень языка. Не последовало никакого удовольствия, никакого эффекта! Беднягу даже не вытошнило!
   “…!...!...!...!...” – не в силах получить облегчение, Уокер зашатался, как пьяный, и стал опасливо оглядываться вокруг, проверяя, не следят ли за ним нищие. Внезапно родившаяся фобия, одна-единственная из великого множества, сделала его беспомощным против Уайтчепела. Это переплетение замурзанных и слякотных “линий” неподготовленному, ничтожному Милберну поперву виделось настоящим испытанием для нервов поначалу, а оказалось лишь бледной прелюдией, начальной увертюрой, продолжением чего могла стать только преисподняя!

   “…!...!...!...!...”

   Прежде чем ОНО утащило женщину…

   “…!...!...!...!...” – прошли три минуты, долгие, все равно что три года. Милберн окончательно сдался лишь, антиципировав возникновение впереди кучи попрошаек. Бездомные сгруппировались, закрыли собою проход. Их далеко не добрые намерения можно было прочесть по глазам, полагал вор: люди, имеющие хоть какой-то доход, исходя из статистики, не выживают в подобных размыканных местах, а становятся их “частью”, органической и нерасчленимой, обогащая и без того емкий список беспременных обязательных жертв, угнетенных невинностей.

   ОНО утащило отца!

   - Стойте! Я говорю, стойте! Я вовсе не опасен для вас! Я не опасен… - неуверенный, что тут помогут слова, ни на что особо не рассчитывающий, Милберн поддался изнеможению, засевшему очень глубоко, пленился упадку и, подбежав к местным жителям, принялся молить их. Молить обо всем подряд, что только взбредало на повредившийся ум.

   - Дайте мне выйти. Ну, дайте, прошу… - спустя какую-то минуту уже вся свора нищих, окружившая парня, взирала на него сверху вниз. Взирала покровительственно, не ставя в медный грош.

   Впоследствии воришка едва не разрыдался. Так уж ему было “не так, как всегда”. Эффект “драмы” сильнел, устанавливая свои правомочности, а воздух всё калился, всё жегся, не зная порога, накануне бездны, в преддверии ада!

   “Зачем они… что меня привело сюда? И, главное, для чего? Что я должен здесь уяснить?” – задаваясь вопросами, по большей части философскими, иностранец, каким Милберн являлся для Уайтчепела (если считать Уайтчепел – отдельной страной), искал какой-то просвет. Словно шестым чувством.

   Немного позже в ушах зазвенела тягучая, нелюдская тишина. Утомление возросло чрезвычайно. Чей-то стариковский, обеззлобленный голос, звучавший будто бы из ниотколь, доносил автохтонную красивую молитву – обращение к великой богине.

   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   - Водяная Нимфа. Избавь рабов твоих от бед. Водяная Нимфа. Впусти в наш темный мир свой свет! О, принцесса, выйди из воды, освяти собою твердь! Освяти!

                Водяная Нимфа…


   Когда Милберн Уокер, упав на колени, полностью приготовился к смерти, когда его уже абсолютно ничего не держало, содержание этого, несомненно, насыщенного дня переписалось со всей полнотой. Благодаря чьему-то незримому перу, возможно, перу самого ВсеСоздателя, некоторые строки были изменены впрок воришке: бездомные не стали накидываться на Милберна толпой, не стали разрывать его на части. Бездомные дождались свою мать, свою королеву, свою “великую богиню”, чтобы уже она решила, как с ним поступить. Водяная Нимфа, народная заступница, защитница всех угнетенных и бесправных в несправедливом, гротескно-мрачном Лондоне (хотел написать, в кинематографическом)))

   Прежде чем предпринять попытку подняться, Милберн озвучил очевидное:
   - Они тебе поклоняются… Все они…
   Богиня немного подумала и положительно медленно кивнула, сказав, как есть, во всём блеске правды:
   - Поклоняются, потому что хотят, потому что видят во мне свою опору! Это их осознанный выбор. Я никогда никого не заставляла в меня верить!

   Оказавшись далеко не простой, очаровательной от “чаровать” и “чары”, госпожа Нимфа, чуждая всему земному, цветистая, надзвездная, смиловалась над ошарашенным вором. Однако, строгость её прежняя, её врождённая неприязнь к щипачам-волочильщикам никуда не делась.
   Облаченная в легкие доспехи, стоящая с обнаженными мечами в обеих руках, воительница, нимфа, богиня… указала Милберну дорогу назад. Тот бы отблагодарил её, если б мог говорить.
   - Уходи отсюда, и больше никогда не возвращайся! Если понадобишься - я сама тебя разыщу!

   Воришка последовал “совету” госпожи, выдающейся в своей снисходительности: пятижды поклялся вслух, что покончит с татьбой, а также пообещал забыть всё, что увидел, всё, что с ним приключилось, и впредь не соваться в её Уайтчепел.
   Нимфа сделала вид, что поверила, но только сделала вид. Богиню, издавна разочарованную в смертных, русалку без хвоста, не впечатлишь словами. Если лишь поступками. Ну, а поступок, такой, который вернул бы ей веру, до невозможности трудно совершить, а совершивший вряд ли окажется жив, потому как цена благородного поступка непосильно велика и несправедлива.

   The woman is the symbol very difficult and very contradictory. You can study her all life, but don't comprehend an essence
   (Женщина - это символ, очень сложный и очень противоречивый. Вы можете изучать ее всю жизнь, но так и не постигните суть)


   “Сегодня я столкнулся с тем, что никогда не сможет передать мой язык. Сегодня я заново родился. Но отмечать этот праздник, второй день рождения, мне запрещается”

   Вторник. Седьмое число.
   Предвикторианская весенняя пленительность, не оставлявшая никаких шансов на сопротивление, аврора и заря Александрины… эта жесткая императивная сила не имела власти лишь над Милберном Уокером. Всех остальных она сжирала без остатка. В каком-то смысле парню повезло: так отличиться, располагая лишь минимально необходимым набором соображений и ответов, остаться целым после всего пережитого, суждено, отнюдь, не каждому лондончанину. Но, кто бы что ни думал на этот счет, как бы громко ни гремело вечернее небо, залитое оттенками серого, вор не сомневался ни на миг, что всё это – ему померещилось. И только…
   “Всё…”

   Градация человеческой жизни, выставление на первый план призрачных преимуществ, взлеты и падения – в распоряжении Милберна весь океан времени, чтобы разобрать себя по косточкам, провести образцовое самонаблюдение и снова-здорово собрать!


   - Дружище. Прости, ты будешь мной разочарован, но я отказываюсь принимать дальнейшее участие в фарсе, который мы обманчиво называем работой! Я пас… - прежде, чем отправиться домой, чтобы отмыться от не самых приятных впечатлений, герой дня заглянул к Гваделупе и уже ему излил душу.
   Товарищ Хейг, всегда радый принять у себя Уокера, никогда раньше не видел друга настолько надорванным, настолько встревоженным, а ведь они побывали вместе не в одной передряге, заработали репутацию опаснейших малых, наворотили кучу ошибок, совершили кучу сомнительных подвигов и были не разлей вода. Но Милберн отныне словно чужой, а Гваделупа, сколько ни пытался, так и не смог вернуть своего брата по духу. Но, зная, насколько “брат” могуч внутренне, помня, какими чудодейственными свойствами обладает его воля, толстяк не сомневался: если что-то с ним и приключилось, это должно быть что-то очень важное, что в корне изменит его мировоззрение, потому что в любом ином случае – это не приключение.
   - Стратегия отмалчиваться делу не поможет. Неужели ты так и будешь сидеть, мутно уставляясь в две стенки? Поделиться точно не хочешь?

   Гваделупа, кажется, достал Милберна Уокера. В этом взгляде читалась усталость, а также желание побыть в одиночестве одеяльно закрывало, переплевывало все прочие “процессы”.

   Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   - Можешь называть меня сумасшедшим, можешь думать обо мне, как угодно душе. Твоё право! Но отныне и впредь я воровать не намерен. С этих пор - я в завязке! – до того, как выпустить последнее слово, Милберн сделал последний глоток второго стакана воды и шумно покинул жилище Гваделупы, оставив того наедине со снедающим жутким любопытством.
   “Надеюсь, ты меня поймешь. Надеюсь, не осудишь за выбор”

   Господин Хейг, всегда принимавший участие в жизни сопричастника, нынче вынужденно от него дистанцировался и принялся ждать, когда снова окажется нужным. А ведь подобного момента могло и не настать! Все мысли Милберна, черные и светлые, вторичные, посредственные, внезапно переключились в одну плоскость.

                Водяная Нимфа.
                Приди…


   Тем, кто живёт полно, известно, что наиболее броским рупором наступательных вперений буржуазного класса выступает женское слово. Кстати о нём. Лоррейн Хант путем убеждения приобщила Хоулмза к морю земных благ, познакомив с роднёй. Стеснительный профессор, никогда не появлявшийся в аристократическом обществе, был поражен в хорошем смысле. От его прежней одержимости, от помешательства на недоказуемых вещах не осталось и следа уже спустя час, ну, а к вечеру он и вовсе позабыл о своей постыдной деятельности, настроившись на ритм.
   Подробнее про бал, куда пригласили профессора, можно расписывать целую вечность. Основное, что следует знать о нем, это что все женщины были повально солидного возраста, как и их мужья. Лоррейн и Аверилл гляделись недостающим огнем молодости, заставляя окружающих удивленно перешептываться. Поначалу приглашенный испытывал
заметный дискомфорт и даже предлагал даме выйти, но со временем изощрился, попривык, и дело вошло в колею.

   - Я вел себя невероятно бестактно, думая о вас, как о заурядной меркантильной обманщице. Прошу меня простить. Вы достойны лучшего… - помимо жажды открытий да ребяческой алчности, Авериллом нередко управляла приземленность. Иногда ученый отстранялся от себя в угоду прелестницы и это определенно ему шло.
   - Позвольте мне решать! – пискляво изрекла Лоррейн с запрокиданной назад головой. Ёе глаза, два тёмно-зеленых изумруда, унесённо рассматривали бронзовую люстру, а рот был открыт столь широко, что, казалось, еще чуть-чуть и порвется наполы.
   - Позволю… - Аверилл метил языком к выглядывающей из-под платья груди, с натугой заглушая похотение. Допрежь его, бесчувственного, каменного, никто не обвораживал. Всё дамское сословье, весь прекрасный пол воспринимался с хладнодушностью, а хладнодушность подавалась как проявление некой особенной галантности. Недостаток притенялся фикцией.

   Не отрывая взгляда от люстры, девушка сказала с четкой благодарностью:
   - Спасибо… - после чего сомкнула свои тоненькие руки вокруг его шеи, начала теребить его затылок, касаться ушей и вести себя экстравагантно. Спустя какое-то время мужчина догадался, что развязность Лоррейн – результат красного вина и им предпочтительней уединиться. Ведь каждый новый глоток, как закрепление пройденного, не привнесет свежих ощущений, а нахождение в центре, среди десятков чужих глаз, когда всё идет к сближению, уничтожало кавалера в полости.
Но что бы осуществить хотя бы часть внезапно родившегося грязного замысла, было необходимо найти сколько-то правдоподобный предлог и невидимо убраться с этого праздника жизни.

                А вдруг всё получится…


   Вот только сближения как такового не случилось. Аверилл оказался слишком трусом джентльменом, чтобы цинично использовать временную беспомощность госпожи Хант и вместо попыток обнять ее, привлечь к себе невозмутимо близко, просто присел рядом и пробыл несколько минут в пассивном положении. Порядочно перебравшая, богачка, видимо, спутала его с одним из своих экс-ухажеров, назвав другим именем. Это было равносильно удару в паховую область, но профессор каким-то образом вытерпел и даже поставил себя на место превратной, извращенной до мозга костей и такой необычной, такой обаятельной милой Лоррейн.


                Водяная Нимфа.
                Приди…

   Тем временем другая одинокая душа, вечно ищущая покоя, но никогда его не находящая, бродила по запретному, фаутному безлюдью. Ноги двигались автоматически, утратив прежнюю легкость; руки подбрасывало вперед, чему их владелец отчаянно не придавал значения; близешенько шансонила банда надоед; кричали какие-то дети, изредка пищала кошка, скорей всего, голодная. Милберн Уокер взглянул на родной, привычный Лондон по-иному и чуть было не поплатился за собственную запоздалую смелость: вскрылась дюжина критичных недостатков, которые не удастся игнорировать. Вору, с воровством завязавшему, придется муторно и долго адаптироваться к фактически новым условиям, а малейший просчет может повлечь за собой срыв, а то и гибель.

   …Милберн знал, что обязательно себя возненавидит, что будет угрызаться, но поступить иначе, остепениться не мог. Водяная Нимфа, женщина, оберегающая бедных, запала ему в сердце, в голову, в душу, отпечатлелась на них глубоко и теперь уж не бывать “разпечатлению”. Либо воришка добьется невозможного: снова отыщет красавицу Нимфу, заставит ответить на все его вопросы, либо сгинет в позорном безвестии, в Уайтчепеле или еще где, а его труп не отыщут и спустя год.
   Так или иначе, Милберн не будет особо горевать…

   “Эта звезда указала мне путь. Тропу, по которой придется пройти. И я готов. Готов как никогда”

   Пытаясь руководиться старенькими принципами, вор заплутал в перегибах, в предельностях. Некая самопотеря, плохо компенсируемая инквизиторским пересоздаванием себя, серьезно урезала шансы. Приходилось суетливо крутиться около тоскующих “конструкций”, замечать незамечаемое, плыть против множества течений, пробиваться умом сквозь полусвет, сквозь полутьму в слепой расплывчатой надежде.


   Где-то к концу рабочего дня, вероятно, ближе к семнадцати, Милберн обнаружил событие со всеми признаками преступления - акт несправедливости по отношению к прохожему пожилому мужчине совершался без какого-либо противодействия. Бездомные, какими бы ни были их конечные намерения, просто напали на старика. Запинали ногами, поволокли в направлении запустелого перистиля, где, как видно, находилось убежище бродяг. Поволокли, попутно приговаривая разнообразные пестрые угрозы.
   Милберну не захотелось стоять и бездействовать. Если ничего не предпримет сейчас – ему до конца жизни (до конца недели уж точно) придется считать себя последним трусом. Поэтому решение вмешаться последовало незамедлительно.

   - Стойте! – парень притормозил уже разыгравшихся нищих, тем самым обрушив на себя их злое внимание. Выбежал к ним безоружным, неподготовленным, - Прекратите это! Прекратите сейчас же!

   Нищие, конечно же, его не послушали. Милберн надеялся непонятно на что. “Дворовые псы”, чьи взгляды обуревались нечеловеческой яростью, отстали от дедули, но резко переключились на геройствующего.

   “Мда, это была не лучшая идея” – поздновато дотумкал экс-вор, после чего, спустя пару взволнованных секунд, закрыл руками голову, закрыл руками лицо и пригнулся.
   Первый удар пришелся по спине, вышибая воздух, второй, наиболее болезненный – пришелся по колену. Третий и четвертый уже не ощущались. Милберн молился
Всевышнему о том, чтобы Всевышний позволил ему выдержать, вытерпеть всё это и не сломаться, как духом, так и физически.


   …Видимо, до Бога донеслась эта просьба. Парнища обращался к нему с чистым сердцем. Либо (!!!) она донеслася до Нимфы. До Водяной!
   А ведь это были именно её “колдовские” происки. Ни чьи другие. Красавица вообразила на миг, что проверка моральных качеств господина Уокера обязательна, и теперь, когда проверка дала положительные результаты, сомневаться в чистоте духа лондонского задиры не придется. Посчитав, что с него достаточно мучений, Нимфа отозвала своих “псов”. Бездомные почувствовали её голос, тонкий, как секреция паутинных желез, и оставили бедолагу Милберна в покое.

   “Мда, это была… не лучшая идея…” - покрытый синяками и ссадинами, с разбитым лицом, которое не удалось защитить, неудавшийся герой понял, что не может сдвинуться с места и чуть не пустил нюню. Никогда его так не унижали. И никогда так не благодарили! Он еще не попадал в подобные переплеты и оттого чувствовал себя полным идиотом.
   Старик, на чью долю выпало знакомство с бродягами, помог своему спасителю подняться. Через минуту с лишним оба неудачника, держась друг за друга, смирно потопали по каменистой дорожке. Оставалось только уйти куда подальше от этих мест и можно будет постараться забыть произошедшее…

   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   Красавица крутила перстень на безымянном пальце правой руки, наблюдая за мужчинами издали. Сделала выводы. Поняла, в чём ошиблась, а в чём не прогадала. Природа человека удивляла её своей непредсказуемостью, именно поэтому было принято решение не рубить с плеча, но дать мальчишке шанс проявить себя.


   
 
   
   …Несколько тысяч лет назад.
   Где-то на окраине космоса… в каком-то из бессчётных миллиардов миров, в Храме Богинь вело своё начало совещание. Прекраснейшие энгелы, существа в женском облике, судили и рядили, как быть вселенной: войска Дарейдаса, могучего тирана, чей срок жизни исчисляется вечностью, вторгаются в слабо защищенные галактики. Боевые операции в масштабе, цель которых – полное уничтожение, расшатывают мироздание ещё сильнее и решительнее, чем сам факт существования такого, как Дарейдас – истинного дьявола!
   Энгелы, потомки первоплодинов Арая и Эйл Сафер, богов, построивших Эдемию из верхнего эфира, не могли обойтись без участия единственной полукровки – Водяной Нимфы. Элль и энгел, и акванка, и безбожественность, и божество умела разрешать дилеммы, обладала стратегическим мышлением и стяжала немеркнущую славу за счет геройских подвигов. Её меч сразил не одного злого демона…

   - Когда смотрю на звезды, возникает навязчивый вопрос, зачем я существую. А с этим приходит ощущение, как будто я знаю ответ, но он запрятан настолько далеко, что я не могу его найти. И так миг растянулся на бессмертие. Не видно ни конца, ни краю! Мои поиски не прекратятся, пока я наполовину их дочь… - к преогромному счастью, стоило Нимфе высказать сожаления вслух, Нимфе, стоящей на краю скалы поблизости храма, как к ней подошла другая богиня, другой энгел, “сестричка”.
   - Всё тоскуешь по смертности? Брось. Пока не отомстила за Эдемию, даже не думай сдаваться! - Илифия, дочь Зевса и Геры, богиня, помогающая роженицам, известная в трех тысячах миров, разделяла мотивы Нимфы, а также её ненависть к Гадесу, - Это будет недостойно тебя. Однозначно!

   Гадес ; убил Геру.
   Гадес ; разрушил рай
   Гадес ; основная угроза после Дарейдаса

   - А теперь задумайся, сколько еще должно пройти вечностей, прежде чем я достигну желаемого? Сколько еще мне придется страдать? - пожалуй, во все времена уверенность в себе была синонимом успешности, лидерства, полноты бытия, но иногда Элль, как и всякий клочок жизни, теряла эту уверенность, - Сколько?
   Илифия продолжила настаивать, несмотря ни на что:
   - Страдания закаляют! Тебе ли этого не знать? Вспомни, кем ты была веков тридцать назад и кто ты сейчас! Зло питается нашими слабостями, нашими страхами! Это наши сомнения позволяют править таким чудовищам, как Гадес и Дарейдас! Не позволяй им этого, Элль! Не позволяй злу использовать тебя! Будь эгоистичнее, будь выше!

   Дабы не расстраивать богиню, лучшую советчицу, подругу, Нимфа сама не заметила, как закивала в согласии. Она отлично знала, что была единственной, кто подходил для этой миссии – для уничтожения дьявола, из-за большего сходства со смертными, но предпочитала скромничать…


   …Кольцо с драгоценным камнем, подарок от родолюбивой Илифии в знак их долгой проверенной дружбы, напоминало о временах, когда люди, боги, демоны и прочие расы мирно сосуществовали, а было это так давно, что уже и не вспомнить.
   Илифия погибла, защищая храм. Растленный ангел по библии и первый человек по существу высосал эфир из выси небес. Все, некогда созданное по рецепту Эйл-Рая, запропалось без сроку. На какие нужды Гадес расходовал украденный эфир - остается загадкой. Но клеймо богоубийцы злодей получил весьма заслуженно…

   “Когда смотрю на звезды, возникает навязчивый вопрос, зачем я существую” - красавица крутила перстень на безымянном пальце правой руки, наблюдая за мужчинами издали…

   This world — business of some devil who has appealed to life of a creature to enjoy contemplation of their torments. Arthur Schopenhauer
   (Этот мир — дело какого-то дьявола, который воззвал к бытию твари для того, чтобы насладиться созерцанием их мук. Артур Шопенгауэр)

   
   …Где-то на окраине космоса… в каком-то из бессчётных миллиардов миров, в замке Гадеса, на месте которого раньше стоял Храм Богинь, шла церемония посвящения. Каждый служитель, давший клятву верности, регулярно проходил испытания, в ходе которых выявлялась вся подноготная воли. Эта процедура была обязательной. Злодей выступал в роли нанимателя и требовал соответствующего отношения. Кроме того, ему не нравилось, когда кто-то не подчинялся.
   Но сегодня – особенный день. День начала перехода вселенной в новую незыблемость, в новый режим, и Гадес проявлял снисхождение даже к самым подозрительным слугам.

   - Мы, оказывается, не всех перебили! Осталась ещё одна! Но я вам советую не расслабляться! Мои родители мертвы, однако, их наследие живет и копит опыт! Впрочем, это действительно легко поправимо! Я сам виноват, что такое допустил! Нужно было предугадать, что для расширения могущества дети Эдема будут наделять силами смертных!

   Дьявол откинул назад капюшон, раскрыл добытую магическую книгу посередине, занес над ней руку и остановился взглядом у верхнего абзаца. Какие-то многоугольники, стрелы, гексаграммы – книга была пропитана архаическим оккультизмом и могла понадобиться лишь чёрту одному.
   “Надо же. Как всё заурядно. Бродить по поверхности солнца – раз плюнуть…” - скулы нечистого скривились в довольной улыбке.



   Дочитав нужный раздел до конца, Гадес громко хлопнул страницами и за ненадобностью отшвырнул книгу.

   “Бродить по солнцу”

 


   На поверхности единственной звезды солнечной Системы образовалось подозрительное жерло. Разумеется, об истинной причине никто не мог догадываться.
   Каин/Гадес, изучивший основы пожирания энергии газовых шаров, решил не затягивать интригу и как можно скорее применил свои знания на практике. Теперь Каин – “ходящий по солнцу” и ничто во всём мироздании не сможет ему помешать.

   “Бродить по солнцу”

   “Ничто не сможет…”

   Звезда словно стонала, становясь нестабильной. Ей было больно. Дьявол уподобился опухоли: мучил звезду, подзаряжаясь, прорубая проход среди прыгающих искр и вьющихся лучей, меняя местами молекулы и атомы.
   Созидающая составляющая личности дьявола, пристрастие к творчеству, нынче в нём превалировала. “Демиург” производил резкие движения всем телом. Он трясся - с ним тряслось окружение.

   Тем более, Каин “бродил” уже НЕ ПО СОЛНЦУ. Каин заряжался энергией ВНУТРИ, готовясь к очередному вторжению в мир простых смертных.

   “Элль, я иду за тобой. Твой энгел смерти ждёт тебя. Ты пожалеешь, что когда-то приняла этот дар, но для исправления ошибок будет слишком…

   СЛИШКОМ ПОЗДНО-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О!

   Наевшись солнцем до отвала, Гадес открыл портал и зашел в него. Растленному предстояло долгое и интересное путешествие через бескрайние грехи Водяной Нимфы. И чем больше растленный насобирает грехов – тем дольше Нимфа проторчит в замогильно-трагичном Аиде, и можно не беспокоиться насчет мироздания. Дарейдас поделиться им исполу…

   The most sophisticated cunning of a devil consists in assuring you that he doesn't exist! Charles Baudelaire
   (Самая изощренная хитрость дьявола состоит в том, чтобы уверить вас, что он не существует! Шарль Бодлер)


   Ранним-ранним утром Лондон просыпался вместе со всеми его обитателями. Люди, ведущие активный образ жизни, собирались на работу, а паразитирующие бездельники- тунеядцы, занимавшие приличную часть общества, предпочитали лежать допоздна. Но так как большая их часть не имела крова, лежали лодыри в сырых грязнешеньких местах: в заброшенных погребах, на крышах низеньких домишек и т.д.
   Лоррейн Хант относилась к проблеме бедности с тем же хладнокровием, с каким относилась ко всем актуальностям – без крупинки интереса. В противоположность нецеремонной и от случая к случаю трудно-капризной красотке профессор Хоулмз со всей откровенностью сожалел всем, чей земной путь представлял сплошную полосу невезений. Как перед богом.

   - Вы пробыли в полуобнаженном виде весь вечер, потому что потеряли остатки сил, когда раздевались. И хотя мне было чертовски трудно устоять перед соблазном, поверьте, я не позволил себе ничего лишнего… - поведение Аверилла открыто противоречило поведению большинства мужчин, из-за чего скромность соотносилась с лицемерием, оставляя во рту дамы неприятно-приторный привкус.
   Поначалу её это бесило. Ей хотелось, чтоб приятель оказался лжецом и обманщиком. Но затем Лоррейн нашла в нём свои плюсы и в какой-то мере поменяла мнение, пересмотрела свои взгляды на нужность баланса, приняв Хоулмза таким, какой он есть.
   - Как говорила моя бабушка, настоящие джентльмены - это вымирающий вид. Я буду приятно удивлена, если ваш образ пройдет проверку временем, хоть и не уверена, что у вас получится удержать на себе эту, несомненно, чудесную маску - Лоррейн улыбалась, делая для Аверилла чай, а Аверилл скалился в ответ, стараясь не упустить её взгляда. Было видно невооруженным глазом, что намечались отношения, и сейчас их главной задачей оставалось не свести всё на нет, как это порой происходит.
   - Вымирающий? Да уж. Ваша бабушка придерживалась не лучшего мнения о людях… - Хоулмз на ровном месте расхотел лакать чай. Собственно, это не оказалось такой уж неожиданностью. Девушка ждала от него дебютных притязаний, а, дождавшись, не смогла в них поверить.

   После первых трех поцелуев, обещавших стать тем личным лакомым стартом, профессор предложил даме прогуляться, считая, что свежий воздух дурманит, словно опиум, и как ничто подходит для любви.
   - Продолжим на улице, если вы не против. А то здесь несколько душно…

   У Лоррейн не получилось устоять. Согласие поступило моментально. Для абсолютного счастья требовался лишь больший мотив. Но коль заполучить его – задача не из серии трудновыполнимых, любые сомнения были бы излишни.


   В процессе променажа Аверилл поведал о несбывшихся детских мечтах, о своих вкусовых предпочтениях и кулинарных способностях, о том, как проводит выходные и куда любит заходить по вечерам. Он рассказал ей все, что только мог рассказать о своей жизни, и даже больше. Было трудно недооценить.
   Лоррейн равным образом звонила во все колокола, расславляя пикантные истории, отзываясь о близкой ей буржуазии с комической, но бешеной презрительностью.

   Не обращая внимания на повсеместную непроглядную темень, атмосфера безупречно подходила для романтики: далеко впереди мерещился канал с гребными лодками и подбрасывающими монеты мужичками в странных шляпах; окончание рабочего дня ощущалось на каждом шагу и придавало некоторый расслабляющий оттенок; моменты же, которые с натяжкой вписывались в концепцию ночи и стояли таким особняком, восхищали по отдельности.
   - Скажите, а вы когда-нибудь жалели о том, чего не сделали? Наверняка у вас есть какие-то сомнения по поводу прошлого… - после долгого молчания Аверилл снова начал болтать. За рядом афоризмов ожидаемо последовали банальные вопросы, необходимые для вхождения в ритм, - У меня вот полно сожалений…
   Лоррейн остановилась, чтобы поправить галстук профессора. Лидер среди жестов, этот поступок поддал пару. Теперь ей будет ещё сложнее отвязаться от конспиративного ловеласа, коим казался хитрец Аверилл.
   - Как-то приходилось. Но все равно, я старалась не зацикливаться. Шла вперёд, ибо сворачивать было мне некуда… - холодные женские пальчики касались шеи. Толи промахивались, толи специально.
   - Хорошо. Я вас понял… - почувствовав конфуз, естественный в подобных ситуациях, господин Хоулмз вдохнул в себя порцию вечернего воздуха, зараженного липким романтизмом, и в это же время получил мощный апперкот со стороны самолюбия, серьезно задумавшись:

   “Нет, дружище, так дело не пойдёт. Тебе нужно брать её, иначе никакой выгоды не будет. Мы, прежде всего, глупые детишки. Мы ведь даже не ученые. То, чем мы занимаемся, никогда не сыщет ни признания, ни тем более какой-то популярности, а всё из-за того, что это – иллюзия. Человечество устало от сказок, устало от мифов. И чтобы чего-то добиться, следует идти в ногу со временем, иначе есть вероятность остаться никем.
   Одумайся, Аверилл. Перед тобой стоит реальная женщина”

   Лоррейн только хотела попросить не пялиться на нее, как пялятся на статую, но внезапно у нее появилась идея пригласить профессора туда, куда обычно простецов не приглашают – на очередной танцевальный вечер, куда сойдутся все правящие, привилегированные круги общества, а также вся система их власти.
   - Пойдёте? – спросила Лоррейн, со страхом ожидая положительного ответа, который бы поставил новую запятую во всей этой лавстори, - А то одной скучно на таких мероприятиях! Вроде, всюду мелькают знакомые рожи, но обнажить душу не перед кем…
   Ученый хорошенько поразмыслил (точнее, сделал думающий вид) и ответил лишь спустя минуту. Медленно и полууверенно, словно декламируя:
   - Полагаю, в данном случае отказ был бы неотличим от оскорбления, а я вас очень не хочу оскорблять! Так что вынужден принять приглашение. Хоть и не скрою, мне чуждо общество, в котором оставаться собой – недоступная роскошь. Я пойду, скрипя зубами… - стоило дать волю языку, как Хоулмз неожиданно зачванился. С ним это случалось постоянно, когда разговор длился дольше нескольких мгновений. Но его без пяти минут пассии импонировала такая переменчивость. Лоррейн чувствовала, что способна влиять на самооценку профессора. А кто, как не женщины, любят влиять, порой не гнушаясь самыми изощренными методиками?
   - Ну, может, в компании со мной вы будете скрипеть ими потише… - предположение аристократки понравилось Авериллу, и тот с удовлетворенным подростковым выражением устремился назад, обратно к дому, чтобы придти, отдохнуть, снять противную навязнувшую усталь и спокойно уснуть. По возможности в обнимочку с Лоррейн.

   Подобные знакомства – сингулярность, редкая удача, к которой необходимо относиться так же трепетно, как и к собственной жизни, чтобы с течением времени это перелилось в постоянство, стало “гвоздём всего сезона”, а не единственным жалким исключением.

   - Я надеюсь, вы будете счастливы со мной. На поверку, если приглядеться, то мы не такие уж и разные. То немногое, что нас отличает, в итоге нас же и сблизило… - подняв свои большие выразительные глазки, Аверилл привороженно уставился на небесное полотно, от края до края усеянное миллиардами звезд. Мечтатель, романтик и идеалист, он подчеркивал про себя все прелести мира, тайно параллелизируя их с прелестями Хант: с её фигурой, с прекрасными губами, красневшими всякий раз, когда к ним прикасался его мужской палец; с глазами, что скрывали больше секретов, чем любой океан.
   - Что ж, и я надеюсь, мой друг! – Лоррейн умела шутить и оставалась смелой в моментах, в которых большая часть женского пола стеснялась и вела себя скованно. Это особенно привлекало ученого, внезапно оказавшегося знатоком и ценителем.
   “И я надеюсь…”

   Часом позже возвышенная светящаяся синь, предвосхитившая прорву блаженных резюмирований, развеселилась и взыграла духом под пару божьим существам.
Этак сформировалась спайка физики и сути, Земли и запланетности! Скристаллизовались все несоразмерности, все несоответствия: то, что досель мучилось в несгоде, в недобрых годинах, во тьме, сейчас купается в предсчастье, позабыв о терниях. “Черные полосы нужны, чтобы белые ярче мерцали”.


   Наутро.
   Проснулись господа ученые под одним одеялом, как и планировали (скорее всего). Правда, как долго длилось их занятие любовью и длилось ли вообще – толком никто не мог вспомнить. Красавица перебрала с алкоголем, да и красавец тоже перебрал… В общем, они оба начудесили.
   - Ты… ты не подашь мне одежду? – возбужденно спросил Аверилл, еще даже не раскрыв глазенки и не наморгавшись.
   “Чуть не проспал жизнь. Надо же…”

   Лоррейн стояла напротив неширокого зеркала и убирала волосы в высокий хвост с тяжелой прямой челкой, слишком низко спадавшей на глаза. Потешная растерянность друга, теперь уже любовника, её ни удивляла. Ни капли.
   - Может, встанете и возьмёте всё сами? - не желая потакать каждой прихоти Хоулмза и становиться для него кем-то вроде мамы, богатейка приняла слишком гордую позу, сложила руки под грудью и вскинула острый подбородок, - Ну?!
   - Хорошо-хорошо! – послушно вскочил Аверилл, боясь оскорбить девушку, - Ты только это… не потеряй мой костюм, когда будешь складывать! Милая!!!


   Ближе к вечеру.

   …Говорят, уверенность, не основанная ни на чем, ведет к самообману. Но это невозможно, поскольку любая уверенность, уверенность в чем-либо, вера во что-либо всегда имеет прочную основу. Происходит это по следующему принципу: мы “рисуем” в уме образ идеала, следуем за нарисованным образом, постепенно и незаметно становясь его адептом.
Ангел ;

   …Мы живем и любим, синонимизируя нашу любовь с нашей жизнью. Вопрос “потребность или прихоть” отходит далеко назад, потому что мы перестаем им задаваться.
Ангел ;

   …Стоит кого-то полюбить, нарисовать образ, как все привычное безвозвратно теряет свою значимость: социологические определения нас впредь не беспокоят; печальные “обратные кадры” всплывают в памяти всё реже, всё ленивее; отныне мы не соблюдаем ветхие табу.
Ангел ;

   …Довольные своим результатом, частично ослепленные, мы не считаем нужным прикидывать возможности. Нас слабо интересует, что будет потом. Не то что бы нас не волнует будущность… Мы живем, не гадая. Живем мигом, единицей измерения времени. А продолжительное отсутствие потребы в анализе судьбы может свидетельствовать только об одном – из нас вышли отменные художники.
Ангел ;

               
                Наше творчество состоит из чувств,
                ощущений и из субъективного
                видения идеала, привязанного к нам…
    Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ;

   
   
   “Говорят, уверенность, не основанная ни на чем, ведет к самообману.
                Древнегреческая океанида…” - Милберн Уокер всю ночь напролет мучился и не мог заснуть. Вначале лицезрился пейзаж, затем лицезрилась гравюра. Что примечательно, во всех изображениях, будь то гравюра или пейзаж, базисной деталью была Нимфа, а точнее, её перекрывающая фон красота, инородная красе человеческой. Милберн предположил, что на него наложили мощный приворот и всё его поведение обуславливается влиянием чар. Это было бы логично…

   “Эта простая версия внезапно меня окрылила. Ведь, действительно, я пробрался в дом не к кому бы там ни было, а к самой богини” – даже если Милберн не ошибался, и проклятье действительно имело место быть, в этом, несомненно, крылись свои положительные стороны. Благодаря Нимфе он впервые по-настоящему задумался о морали и нравственности. Благодаря Нимфе он бросил воровать. Благодаря Нимфе…

   Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ; Ангел ;


   Очередная досада настигла молодого человека, когда тот снова прилёг. Гваделупа постучался, разбудив только что задремавшего Милберна. У него была припасена для него отличнейшая новость, которую нужно преподнести осторожно и со вкусом, чтобы именно обрадовать, а не ошарашить приятеля.
   Баловень судьбы или просто фантазер, предпочитающий правду иллюзии, господин Уокер решил отночевать у дородного Хейга. По какой-то неведомой причине парню не хотелось оставаться у себя. Возможно, дело в страхах, настигших его в наборе с осмыслением.
   - Гваделупа, в чем дело? Ты никогда меня столь рано не будил… - будучи совершенно неготовым к каким-либо сюрпризам, молодой преступник повел себя соответствующе предположениям друга: сел на край кровати с приоткрытым ртом и принялся тереть сонные глазенки, - Давай, если что-то важное…
   Товарищ присел к нему, попросил пододвинуться. Только две минуты ушли на подготовку. Далее толстяк стал чуточку смелее, хоть и не намного.
   - Понятия не имею, кому ты приглянулся. Но, видимо, эти люди, кем бы они ни были, достаточно влиятельны…
   Спустя несколько мгновений, прошедших в непонятном поиске, Милберн обнаружил в руках Гваделупы подарочный конверт с пригласительной открыткой внутри. По словам толстяка, пару часов назад к нему постучалась некая особа, холодно осведомившая о мероприятии. Его удивлению не было предела, уста красотки дернулись, а из них, словно быстрокрылая чернеть, выметнулось имя его лучшего друга.

   Ни о чём не спрашивая, не произнося лишнего, Милберн вскрыл конверт и ловким движением пальцев раскрыл открытку. Почерк оказался на редкость приятным, но
содержание ошеломило.
   “Не может быть? Так скоро…”

   Dear Milbern Walker. I have found for you to report. If you at the first our meeting have thought that it was your destiny, then I hurry to tell you – you weren't mistaken. Whatever painfully long was my life, it still me checks. I would be glad to learn too that I wasn't mistaken. I am madly glad. If has interested and you we will still gain a question of our acquaintance, you can find me. Life of ordinary British differs from life of all others. We are able to afford much more, than someone. It is our privilege and at the same time our damnation. Great Britain can become a superstate at a successful deal. You will guess where to find me.               
                With understanding. Water Nympha

   Дорогой Милберн Уокер. Я разыскала тебя, чтобы сообщить. Если ты при первой нашей встречи подумал, что это была твоя судьба, то спешу тебе сказать – ты не ошибся. Какой бы мучительно долгой ни была моя жизнь, она все еще меня проверяет. Я тоже была бы рада узнать, что не ошиблась. Безумно рада.
   Если заинтересовала и ты по-прежнему одержим вопросом нашего знакомства, можешь меня найти. Быт рядовых англичан сильно отличается от быта всех остальных. Мы можем позволить себе гораздо больше, чем кто-либо. Это наша привилегия и одновременно наше проклятье. Великобритания может стать сверхдержавой при удачном раскладе. Ты догадаешься, где меня найти.
                С пониманием. Водяная Нимфа

   Разумеется, Милберн не сразу поверил в прочитанное. Оставалась уйма загадок и недоговоренностей, ломающих голову. Однако, без сомнения, их встреча была предначертана и благословлена свыше. Отвергать приглашение госпожи никак нельзя! Неуважение к “ведьмам” всегда влекло за собой катастрофы, несчастья! Но помимо предусмотрительности здесь также имел значение и сугубо личный интерес паренька, которого абсолютно не тянуло возвращаться к деятельности отпетого карманника.
   - Спасибо большое… - Милберн поблагодарил Гваделупу, засунул открытку обратно в конверт и убрал под подушку.
   Толстяк весь разнежился:
   - Да не за что! За что спасибо-то?
   И Уокеру нашлось что ответить, учитывая, каким трепетным было его отношение к дружбе:
   - За то, что не пытаешься использовать ситуации в свою пользу. За то, что уже на протяжении двух с половиной лет нянчишься со мной, как с ребенком, и ничего не требуешь взамен. Для этого нужно иметь железное терпение! – несмотря на всевозможные преувеличения, допущенные, вероятно, второпях, вор, чьи метания из угла в угол наконец-то дали результаты, сказал так, как чувствовал сам. Ему не требовалось искать подходящие слова. Хватало лишь озвучить голую правду.

   Невзирая на сюрприз, эмоций не возникло. В комнате с кроватью, как и в сознании, воцарилось счастливое спокойствие. Гваделупа молчаливо кивнул и уже было развернулся в направлении двери, как до его ушей донеслась просьба “ожившего” Милберна. Младший товарищ произнес её
трогательно, почти по слогам.
   - Помоги мне понять, о каком месте идёт речь. Куда я должен придти? Боюсь не узнать адрес вовремя…
   “Мы, смертные, не должны огорчать богинь во имя Англии, если Англия нам дорога”

   Гваделупа кивнул ещё разок. Теперь уже последний…

   Jesus has told the pupils: You heard what is told: "love your neighbor, and hate your enemy". And I speak to you: if you love your enemies, then bless damning you, hating you and you pray to a blagotvorita for offending you and driving you and you will be sons of the Father your heavenly; because He rules to ascend to the sun over angry and kind and sends a rain on just and injust. Evangelist Matfey
   (Иисус сказал ученикам Своим: Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Евангелист Морфей)


   Несколько тысяч лет назад. Окраина космоса. Энгелський храм.
   Членство Элль среди сестер Илифии было призвано помочь красавице стать более выносливой, способной к преодолению трудностей, неблагоприятных условий. Единожды в цикл дух ученицы подвергали кристаллизации его природных свойств – путем помещения Нимфы в чашу Лиф. Это крупный каменный сосуд в виде чаши, наполовину наполненный различными жидкостями, эффект которых – совершенствование граней психического мира всех созданий, всех создателей. Всех творцов и тварей!

   Вызнав о вероятности побочных неблагоприятных последствий, Элль отнеслась к “программе” с недоверием и поначалу не хотела входить в Лиф. Её терзало предчувствие неизбежного хаоса, но еще больше – предчувствие каких-либо явных изменений в себе, так называемых “коренных переломов”.
   Лиф, согласно увещаниям Илифии, обладает целительностью: мобилизует ресурсы “содержания”, молодит с изнанки, перезагружает карму. Бессмертье сводит с ума, если не пользоваться чашей. Поскольку энгелы еще те санссёрферы, их путь сложен, до перебора закомурист, их физиологическое существование не предполагает эпилога и без реконструкции им не обойтись.
   Если забыть принять ванну (чашу), хотя бы раз в семь столетий, утверждала Илифия, можно навеки распрощаться с собой, потерять рассудок от путаных мыслей, возненавидеть всех окружающих и всё окружающее. Гадес, как считали наставницы Нимфы, встал на сторону тьмы как раз из-за этого – из-за того, что долго не был в Лифе. На территории Эдема первому человеку не пришлось бы никуда окунаться. Там здравый смысл и младость поддерживал воздух, имевший состав, аналогичный составу жидкостей в чаше. К тому же планета смордов – одна вселенская отрава, и, находясь в смордском миру, Каин мог обезуметь за несколько минут/часов и дней!

   - Вот, собственно, и все наши учения! Ты преодолела невероятное расстояние в почти полмиллиона смертных жизней и прошла всеми тропами сразу. Тропами логики, тропами чувств! Теперь тебе нет равных среди всех тех, в ком неразлучно соединены божественная и человеческая сути! Ты можешь покинуть наш храм при желании, ты вольна отказаться от бессмертия, но если намерена бороться за добро, то придётся терпеть

   В измерении, где нынче обитали энгелы, время пролетало несколько быстрее. Первые две сотни лет Элль мучилась, желая смерти, а потом попривыкла. Целиком ушла в освоение мультиверсума – гипотетического множества всех возможных реально существующих параллельных вселенных, в изучение редких персонификаций бытия, в случае с которыми теория не менее опасна, чем практика, и нужно быть “Водяной Нимфой”, чтобы не пустить пузыри, плавая в необозримости.

   - Это всё? И что ж меня ждет дальше? Отправите в долгий бесконечный путь, после чего я сразу же себя потеряю? Вы, действительно, уверены, что моих навыков достаточно для сражения с опытными демонами? Я ведь как-никак человек, пускай наполовину… - Нимфа сомневалась, и было неизвестно, насколько властна её неуверенность. Илифия, как и всегда, стала уверять Элль, что всё предусмотрено и её не поджидают никакие опасности. Не в ближайшие пару столетий (но она и не осмелилась отрицать, что все демоны сплошь мизогинисты)))

   - Скажу, не скрывая истины. В какие-то моменты твоего пути тебе будет непросто. Это нормально, поскольку ты всё ещё живое существо. Период адаптации индивидуален для каждой ученицы. Наберись терпения, если что-то не сможешь изменить. И будь мудрой, чтобы знать, когда следует проявить храбрость, а когда – поддаться страху. Умей отличаться от большинства, оставаясь женщиной! – Илифия долго и подробно рассказывал о важности соблюдения баланса во вся и во всём, удостоверяясь в способностях Элль всё больше и больше.

   Полубогиня, которая скоро станет воительницей и организует крестовый поход против нечисти, не знала, как отблагодарить сестру, потратившую на неё уйму временных отрезков, и порой терзалась муками совести.
“Богини, воспринимающие все пустяки близко к сердцу - способны искренне любить”.

   Гадес, Дарейдас, Илифия, Лиф, Нимфа, Эдем, Аид – всё то, что неизвестно смертным, закулисно управляет их жизнью, с чем спорить бессмысленно и бесполезно.
   Добро и зло, как неразлучные братья-близнецы,
не могут существовать по отдельности. Они – две стороны одной медали. Задача энгелов – следить, чтобы добро перевешивало, и по необходимости вмешиваться в жизнь.

   “Настанет миг - я отомщу за рай. Когда-нибудь… и совсем даже неважно, сколько пройдет лет и сколько воды утечет. Все равно, в одну и ту же реку дважды не зайти! Ты вспомнишь, вселенная, кем я была.
   Аква, прости меня. Прости и отец! Пока мне не удалось разобраться с Гадесом, мне не следует возвращаться домой. Иначе придется чувствовать себя побежденной, а это нам, хранительницам юдоли, стражам бытования, заповедано, воспрещено самим мирозданием!

   Простите, потоки метеорные, простите, звездные дожди… аж сотню раз простите! Прости! Прости! Прости!”


   Находясь на Земле, в несовершенном, “тлеющем” мире, Нимфа меняла свое восприятие прекрасного. Её параллели, стоящие промеж психоанализа и полной безразличности, уводили в “тлеющую” хлябь, отдаляя красавицу от всего божественного, и зарождали интерес к своему человечьему началу.
   Видя перед собой добро, богиня бежала так быстро, словно боялась отстать, потому что знала – добра много не бывает, и каждое малейшее добропроявление должно цениться наравне с самой жизнью, поскольку жизнь без добра сравнима с Аидом, если не хуже.

   “Мне определенно стоит расслабиться и хотя бы на время забыть о божественности. Спуститься на Землю в прямом смысле слова” – нередко Элль посещали правильные мысли, которым только достаточно последовать и многое повернётся в лучшем направлении. Нередко Нимфа самоудивлялась…


   Там, куда отправились Аверилл и Лоррейн, вовсю шло какое-то неистовое празднование. Позабывшие обо всём на свете, бросившие насущные дела, люди танцевали. Их безрассудству, точнее, их бездельничанью, не было ни края, ни конца: брызги спиртного летели во все стороны; преглупый смех, ворчанье, гам захлестывали разум; потеря способности понимать окружающее распространялась по принципу вируса.
   Профессор моментально утонул в этой зоне комфортности и утащил Хант с собой. Вокруг слышались одни лишь неразборчивые вопли. Пляски продолжились относительно недолго. Очень скоро Хоулмз возмужал, предложил даме уединиться в каком-нибудь укромном уголочке, где бы их никто ни застал, и немало удивился, когда Лоррейн, равнодушно отмахнувшись, принялась привлекать внимание. Ученому, естественно, это не понравилось.
   - Что с вами? Вам… нехорошо? – не желая допускать, что дева поостыла и впредь не тяготеет к компании самца, Хоулмз прикинулся придурком, ничего не понимающим. И надо признать, данный образ очень ему соответствовал, - Эй!
   - Все нормально… - неожиданно успокоилась Хант, - Я просто… да всё со мной в порядке! Не заморачивайтесь!

   Ученый предположил, мол, как всегда, виновато шампанское, и не наблюдал иных факторов. Относительно поведения Лоррейн, ни о какой стабильности говорить не приходилось. Никогда! Девушка-красавица-аристократка всегда была мягкой, жизнерадостной, тщательно ухоженной, но чудаковатой. Главное, природу её “чудаковатости”, помпезно-дивной странности, было адски тяжело сформулировать даже книжному червю, коим прослыл Хоулмз еще в дальней юности.
   В конечном итоге, джентльмен не решился напирать. Вариант последить за поведением около-подружки с целью подмечания прочих закидонов казался наиболее оптимальным и не сулил ничего отрицательного. Крылатая фраза, такая, как “в любви и на войне все средства допустимы”, была б здесь очень кстати.


   Люди с начала времен любят праздники. По крайней мере, их превосходствующий процент! Двадцатитрехлетний Милберн Уокер, чья жизнь сложилась не самым сладким образом, был лишен большинства земных привилегий и, появившись на балу, не сразу их воспринял. Приодетый и причесанный, парень выглядел вполне привлекательно и, тем не менее, оставался в душе хулиганом-сталкером без гиперболизированных пафосных качеств, без привычки раздувать кадило во имя желчной выгоды, без намеков на прелюбодеяние (если бы господин Милберн числился в тандеме с какой-нибудь девчонкой). Весьма очевидно, молодой человек был имманентно неблизок здешней ментальности, главным “загадкам” которой лучше оставаться неразгаданными. Опять же, так чувствовал сам гость, чей интерес умещался в рамках, сопряженных с обманчивой магией Нимфы.
   “Я пришел сюда лишь по одной единственной причине. Я здесь из-за твоего желания меня видеть. Из-за моего желания видеть тебя. Покажись. Пожалуйста. Прошу.
   Слишком часто люди, получая то, чего хотят, больше это не держат. Они просто поднимаются в собственных глазах. И это в норме вещей. Но только не в моем случае. Благодаря тебе я поверил в связность прошлого, настоящего и будущего” - любое начало всегда состоит из ожиданий и ничего не творится легко. Милберн имел в виду именно это, поэтому запасся терпением, прежде чем ступить на “чужую землю”, притвориться сынком какого-нибудь аристократа с твердыми политическими взглядами и начать вежливо кивать каждой проходящей мимо “юбке”. Впрочем, господин Уокер был не первым пацаненком, сумевшим одновременно играть обе роли, что вызывало огромное раздражение консервативно настроенного люда. Кто-то даже начал ревновать…


   - Боюсь, что огорчу, но сейчас мне, наверное, необходимо побыть в одиночестве… - неожиданно сказала Лоррейн. Неожиданно для Аверилла, надумавшего себе очень многое! Этот карточный домик рассыпался, толком не собравшись, и ветру не пришлось даже дуть на него.
   Казалось бы, не прошло и мгновения, как профессор расплылся в извинениях. Его язык работал активней его мозга:
   - О, я не хотел вас ни к чему принуждать! Не подумайте ничего предосудительного! Ничего ужасного я не планировал… хотя, конечно, с какой стороны посмотреть…
   - Ничего не нужно! – отвязалась Лоррейн.

   Можно сказать, Аверилл остался не у дел. Вечер, богатый на сюрпризы, потенциально выдающийся праздник, должен преподнести что-то, о чем будет приятно вспоминать. И вся беда в том, что он ни фига не преподнес. Ни фига, кроме очередной упущенной возможности!
   “Пожалуй, я навсегда останусь верен мнению, что мифы предпочтительнее женщин. Лично для меня. Возможно, окажись все совершенно иначе, я бы иначе считал. А пока остается признать, что в обществе хвастунов и глупцов с алчностью, перевешивающей все прочие достоинства и чувства, мне делать нечего. Более того, я, скорее всего, отсюда уйду. Но не раньше, чем получу хотя бы иллюзию удовлетворения и смогу считать этот вечер прошедшим не зря” – подвыпивший Аверилл напыщенно поправил галстук-бабочку и стал стрелять очами в женщин, выискивая одиночек, чтобы закокетничать. В нём разыгрался настоящий аппетит, сравнимый с животными инстинктами. Бесконтрольный и неподавляемый!


   Первые полчаса протекли незаметно, также незаметно протёк еще час, но богиня так и не соизволила явиться глазам Милберна. Нимфа ни разу не мелькнула, хоть парень и пытался разглядеть её в каждой танцевавшей. Чем дольше она не появлялась, тем больше это походило на манию. Уокер уже было засомневался в её существовании, как и в своей адекватности(( На воспалённый ум повторно пришла мысль о любовной магии, и страх невозможности отворота овладел пареньком едва ли не сильнее страха не встретить свою Нимфу.
   “Если ты не покажешься – мне тут нечего делать” – парень до последнего верил в благополучное завершение дня и на неудачу старался не настраиваться. Оптимизм бегал, прыгал и перемещался с резвостью ветра по всем закоулкам сознания Милберна Уокера, по всем его извилинам.


   …Этой же ночью произошло преступление неподалеку от места, где пирствовали крезы. Когда на улице окончательно стемнело, облака над Лондоном сомкнулись и полился дождь, наружу выползла разная “живность”, в основном питающаяся гинеями и соверенами. Каждый англичанин, оставаясь один на один с грабителем и вором, капля за каплей терял остатки храбрости, становясь послушным через смирение. Преступники отличались честностью и совсем не скрывали, что используют самый подлый из приёмов – приём “страха”. В этом заключалась своя непререкаемая логика: ложь бы им только мешала шиковать. Так было всегда…
   Вот и сейчас. Заметив первого встречного, вероятно, господина преклонных годов, разбойники не упустили возможность докопаться:
   - Дедок, а ты часом не заплутал? Может, тебе стоит помочь отыскать выход? – преисполненные слепой самонадеянности, бандиты вытащили ножи и решили, похоже, застращать дедулю до смерти, - Давай, соглашайся! Мы поможем! Только если ты с нами поделишься! Пха-ха-ха-ха!

   Раздался идиотский ржач, сотрясающий вечернюю прохладу. Дождь пошел на крещендо, пошел по восходящей, а лужи расширялись всё быстрее под громовой аккомпанемент. Веселясь от души, подонки игнорировали скверную погоду и продолжали вести себя в прежнем духе.
   - Ну, что, дедок? Где нажитый тобою мусор? Показывай, что прячешь!

   Подозрительно спокойный для того, кого собираются ограбить, словно не воспринимающий угрозу, “старик” сбросил капюшон с неожиданно бледного лица и с презрительной надменностью уставился на сорвиголов. Те призаткнулись, озабоченные трудностью глотанья слюны, на цыпочках приблизились к бледному, чтобы получше рассмотреть и в чём-то убедиться.
   В тот же миг сатана сказал бессовестным грешникам:
   - Ваши души… лакомы! Ваша совесть нечиста! Раскаяние вам не поможет! Разрешите, я полакомлюсь вами! Лак-лак-лак-лак-лак-лак! Лак-лак-лак-лак-лак-лак! Разрешите…

   Неудачливые бандюганы бормотали проклятия, будучи не в состоянии пошевелиться толи испуга из-за, толи под действием магии! “Демон, трогающий души - души вырывает”. Сатана прикоснулся к каждому из них и каждый потерял самое ценное, что можно потерять – свою суть, свой темперамент, свой характер, свою… душу.
   - Так-то лучше! Dkjfkrtr akkfkf tktktrk mmooe! Так-то лучше! tktktrk mmooe - сатана (Гадес если хотите) дождался, когда все их бездыханные тела с грохотом попадают в лужи, и устремился прочь с распутного двора, чтобы больше не встречаться ни с кем взглядами. Смертные были ненавистны ему, привыкшему ко всему сверхъестественному. Но эта ненависть, пожалуй, служила творцу стимулом: всякий, кто ему попадется, обязательно окажется заблудшей овцой. А поскольку грешники = основной источник энергии предателя Каина, он волен подкармливаться ими, ведь грех = элемент питания для того, с кого грехи начались.

   “Я уже близко, Элль. Я уже близко…”

   После очередного удара молнии фигура в капюшоне куда-то испарилась, а тела бандитов продолжили плескаться в мокром углублении. Их еще долго никто не замечал…


   …Бал длился, становясь всё шумнее, всё оживленнее. Танцующие меняли партнеров, как перчатки, двигались медленно и плавно, как топляки в боковом рукаве речки. Музыка совершала промах за промахом, спотыкалась о саму себя и часто не могла предугадать потребности/ожидания разжиревшей публики. Ну да это было не столь важно и на общую картину происходящего почти не влияло.
   …Все еще выискивая Нимфу, Милберн Уокер столкнулся лбом с каким-то джентльменом, который на всех парах мчался навстречу. Видимо, к одной из скучающих дам. Молодой человек оказался порядочнее некуда и тотчас извинился:
   - Ой, простите. Тут столь ярко, что я успел ослепнуть. Право, мне жаль…
   Это красиво прозвучавшее оправдание, закономерно вытекшее из предпосылок праздника, так понравилось спешившему мужчине, что он не устоял и тоже извинился:
   - Ничего страшного! Да и вы меня простите! Порой не знаю, что со мной происходит. Нежданно боль пульсирует в виске. И неизвестность до безумия доводит, когда спешу к своей жене… - оказавшись тем еще поэтом, бегущий незнакомец похлопал Милберна трижды по плечу, затем исчез в толпе, как и подобает влюбленному дятлу без тормозов.


   …Тем временем один из наиболее преданных лакеев Водяной Нимфы поднялся на второй этаж и направился прямиком в покои госпожи, чтобы сообщить ей о приходе мистера Уокера. Прежде чем раскрыть рот, он несколько раз поклонился, а затем ощутил себя виноватым, поняв, что появился позже, чем следует:
   - Всемилостивая владычица моя, превышающая всех в святости и пресвятая, я умоляю вас простить меня, умоляю, как Бога... умоляю со слезами на глазах! – прислуга уже почти было опустился на колени, но госпожа велела “стоп” и тот пребыстро выпрямился.
   До того, как наказать, Нимфа узнавала, в чем повинен смертный. Так выражалась незаурядная мудрость акванки, так пела красота её души, она же привораживающая прелесть.
   - Воспой, удосужься пояснить, за что ты извиняешься?
   Воспой, лакей, слуга, еще раз поклонился и вымямлил с порога.
   - Тот, кого было велено мне ждать, по-видимому, явился на бал уже давно, а я, это… пропустил, отвлекшись на флирт с барышнями. Он там, моя владычица, осматривается…

   “Что…?” - !!! Нимфа разозлилась, не скрывая эмоций, но ругать, обламывать рога не стала. Воспой обошелся внушительным предупреждением и поклялся впредь не подводить. Прошла парочка мгновений и англичанин исчез с порога так же быстро, как и появился. !!!
   Вновь оставшись одна, богиня подумала о бальном этикете и принялась искать платье поуместнее, чтобы встретить мальчишку в достойном виде, а не абы как. Подобные, казалось бы, мелочи всё ещё заботили её.
                Всё ещё заботили…


   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   Защити от невзгод, от болезней, от чудовищ морских. Будь ко мне ты любезная.
   Водяная Нимфа, приди и спаси!

   Милберн, проведший более двух часов в обществе стенающей толпы, практически утратил терпение и готов был в любой миг уйти. Его удерживала лишь хрупкая надежда, а судьба, выражавшая неприятный оскал, откровенно издевалась над парнем. И вдруг произошло нечто фантастическое, приближенное к чуду. Сначала Милберн поверил глазам, принимая увиденное за одну из иллюзий, а затем до него медленно стало добредать, что это - сущая правда, и зрение его, отнюдь, не подводит: “волшебница” стояла на внутреннем балконе собственных покоев, заинтересованно наблюдая за ним. Дева прислонилась к ограде, положив подбородок на кулак и мило моргая.
   Уокер безотрывно смотрел вверх, ни на что не реагируя. О, как ему хотелось подняться к ней, однако, он боялся оторвать взгляд. Грешно отрицать, их тянуло друг к другу, словно магнитом, хотя оба изо всех сил старались это скрыть. “Смертность и божественность вступили в брак лишь этой ночью, на этом славном балу, и только сейчас, поскольку каждое событие имеет свою дату. Своё начало и конец”.


   Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа…

   Сойдясь в танце, с азартом, с увлечением, они напрочь забыли о ритме, затмили попурри блюдений, оставили по-за ерш свычек и законов. С этим не могло сравниться никакое жуирование: вальсовый шарм, протежирующий страсти, оставался горячее огня; по-прежнему мелькающие лица богачей отныне не мешали, ибо для Нимфы и Милберна существовали только Нимфа и Милберн, и больше никого.
   - Не могу отделаться от чувства, что мы виделись когда-то давно. Я сам не знаю, можно ли вполне верить всему тому, что сохранила моя память? Если я помню действительно случившиеся события, то допускаю, что, помимо реальных воспоминаний, среди них могут быть воспоминания ложные. Но я не прошу тебя мне с этим помогать. Просто будь рядом, если хочешь того… - заговорившийся о прошлом, Милберн встал перед богиней на одно колено, поцеловал её руку и неуверенно поднялся, - Если, как ты считаешь, между нами что-то может возникнуть!

   Чувствуя, насколько сильно нервничает парень, Нимфа “распустила язык”. Казалось, внезапная откровенность доставляет ей море удовольствия. Наверное, ей самой уже давным-давно надоели эти тайны мадридского дворца. Поскорее бы избавиться от них, как от ненужного давящего груза…

   
   Несколько лет назад.
   На море бушевал мощнейший морской шторм, раскачивающий непокорное громоздкое судно. Ветер крепчал, начиналась паника. Исполинские безжалостные волны заливали корабль, перекатываясь через смотровую палубу. Капитан и экипаж с трудом держались на ногах, маневрируя парусами. То и дело приходилось перекрикиваться, друг на друга орать, идти галсами, ссать против ветра, циклически меняя курс.

   Тогда еще маленький, но сверхъестественно храбрый Милберн, не вор и не преступник, открыл для себя неизбежность погибели, которая опытным путем захватила судно и поволокла его вниз – в бездну Мефистофеля, на беспроглядное вымазанное дно цвета крыла ворона.

   Заботливый отец, глава семейства, велел своим жене и сыну вернуться в каюту и оставаться там до неопределенного времени. Непослушный малец не чувствовал угрозы и, собственно, не знал, что происходит.
Будь родители строже, трагедии можно было бы избежать – как считало большинство очевидцев.

   Прежде чем ОНО утащило женщину на дно (погибшая – мать малыша), ОНО утащило отца. Но по какой-то причине ребенка не тронуло. ОНО… вселяющее страх одним своим видом. Полидактилическое, чешуйчатое нечто, пришедшее из глубины! Это был легендарный мифический (!!!) Кракен!
   Головоногий моллюск, известный по описаниям исландских моряков, из языка которых и происходило его великое название, не щадил никого, ломал корабли как игрушки, утверждая свою власть на ярко-голубой “корабельной” планете. Земля содрогалась от его гнева! Люди тонули, оказываясь в уместительной пасти монстрятины. Тонули не в воде, а в отходах пищеварения. Так первичноротый вредитель заработал славу "порождения ада”, не догадываясь об этом. Сколько ни пытались победить Кракена оружием – тщетно. И так человеческий мир, принадлежащий различным “чудесам” природы, был вынужден здорово потесниться, что означало признать свою беспомощность перед террором морского владыки.

   “Я с тобой, малыш. Я с тобой…”

   - Я с тобой, малыш. Я с тобой…

   Мальчик, потерявший маму, мальчик, потерявший отца, приготовился последовать за своими родителями: упал на бок и закрыл лицо трясущимися поневоле руками. Моллюск, чьи выросты разрушили полсудна, вознесся над бортом. Ненасытное дыхание ливьятана пугало в дымину. Еще лишь миг, быть может, два мига и ОНО в неистовом стремлении отведает плоть оставшейся жертвы. Маленького Милберна Уокера неизбежно ждет участь родителей! “Помочь здесь сможет только чудо”. Только ангел, только энгел…

Бокал вина твой сладкий поцелуй,
Что манит сделать хоть один глоток,
Оставь мне след помады – побалуй,
Ты страсть, что смотрит на восток.

Как образ откровенного ты танца,
Заставляешь сердце биться все сильней,
Звезда пейзажей лирического глянца,
И нет на свете образа милей.

Ты воплощение всех мужских желаний,
Что родственно их низменным мечтам,
Столь нескончаемо духовное послание,
Неоспорима, единственна, вечна!

   Всё, что запечатлели глаза мальчика до того, как потухнуть на неопределенное время, до потери сознания: это чья-то фигура, эффектно выпрыгивающая из чёрной воды, вероятно, принадлежащая женщине; это всекарающий меч, обрезающий щупальца Кракену; это Кракен, теряющий щупальца.
   Рычание монстра стало жалобным. В свете грозы многажды блеснули крапы его “чудовищной” крови. Блеснули карминным скоплением! Спасительница Милберна, чья личность навеки останется тайной, добила моллюска, запрыгнув ему на голову и проломив заднюю часть черепа клинком подобно тому, как средневековые воины пропарывали друг другу кольчуги. В уши гиганта общим гуртом проникли боль и ярость. Ну, а затем незнакомка, видимо, не желавшая продлевать мучения противника, прокатилась вниз по неровной чешуйчатой спине. Меч проделал вертикальную глубокую дыру, из которой также полилась кровь.

                Отныне и во веки веков Кракен больше не терзал этот мир!
                Отныне и во веки…


   - Постой! Так это… так это была ты! Это ты вытащила меня из лап смерти и переместила на берег, когда я уснул?! Матерь божья! Ни капли не состарилась! Я ошибался, считая тебя чудесной. Ты – само олицетворение чуда!

   Когда-то давно Милберн Уокер увидел богиню, будучи маленьким мальчиком. Сейчас он вырос, обзавелся крепкими чертами лица и характера. И вроде бы, прошло много лет. Боль должна была стихнуть! Но, судя по распахнутым глазам парнишки, так и не стихла(( Ни присутствие рядом всё той же богини, ни успокоительный факт их блестящего танца не могли перебить всех его страхов, его мыслей о Кракене, о завершении неудачного морского путешествия.
   Чтобы прекратить быть заложником прошлого, Милберн счёл разумным предаться этому моменту. Уже “взрослый, мальчик” пошел на большой, но осознанный риск.
   - Я уже и забыла, что такое тепло… - прошептала Элль/Нимфа, когда его губы накрыли её. С поглощающей жадностью, с поглощающей страстью!
   Он впился своими двумя в её нижнюю губу и неуклюже обслюнявил, словно не зная, что лучше сделать – откусить или оставить губки целехонькими. Альтернативы ради, после кучи громких признаний и поцелуев во все участки лица, Милберн ловким рывком запустил язык в рот размякнувшей, вседоступной богини, и целенаправленно принялся разыскивать её язычок. Нашел – укусил. Так полуэнгел и человек “пропускали воду”, безмолвно делились идеями, не забывая при этом хищненько посмеиваться.
   Нимфа вздрогнула, изведав зарницу цвета коралла в его взгляде, восчувствовала сполох души выросшего мальчика. Вопреки его милой неуверенности она не отпрянула, а подалась чутка вперед, потянула руки, обвила ими шею. Оставалось только его зацеловать, для пущей убедительности. Тем не менее, данное удовольствие Нимфа легкодушно предоставила Милберну, чем сделала хуже себе: в ней плескалась взрывоопасная смесь из миллиона сортов предвкушения, а ей не рекомендовано затягивать с выплеском. В противном случае есть вероятность настоящего взрыва. Окружающие могли пострадать!
   - Ты – мой шанс на приобретение иллюзии счастья. Тебя мне нельзя отпускать. Признаюсь, я, конечно же, могла бы пытаться найти счастье с кем-нибудь другим. Благо, выбор богатый! Куда ни посмотри – обязательно найдется претендент на руку и сердце. Вот только я, возможно, одна из немногих, кто ещё верит в предсказания… - в отместку Нимфа укусила его язычок и долго держала зубами. Нежные, но по-варварски настойчивые, её руки двигались, лаская его голову, пальцы перебирали его волосы. Так как большинство присутствующих находились в состоянии классической алко-интоксикации, в направлении их пары никто не бросал сальных взглядов, никто не мешал им друг другом наслаждаться. Пожалуй, поспорить с тем, что это был идеальный расклад, невозможно, а значит, Нимфа и Милберн вольны плясать до упаду, придумывая все новые и новые поводы.


   “И почему ж мне всегда так не везет? Предоставить всего себя одиночеству, в ненавистном тебе обществе… Лоррейн, скорее всего, надо мной издевается… Хотя нет. Она ведь просто идиотка, думающая задницей, а не головой.
   Впрочем, как и все они. Я не удивлюсь, если завтра-послезавтра окажется, что Лоррейн запретили общаться со мной её богатые родители, а у девчонки не хватило словарного запаса объяснить реальную причину – Аверилл Хоулмз держался в относительной дали от Милберна и Нимфы, от самой яркой пары, и оскорбительно раздумывал. Самое обидное для мужчины - неоправданные ожидания. Учёный требовал от других то, что было наиболее естественно для него, а потому рассчитывал на улыбчивость и такт, на большую коммуникабельность со стороны Хант, внезапно увильнувшей и оставившей после себя море вопросов, - Да ну. К черту все…”

   Аверилл нервно поддёрнул штаны и гусиной походочкой направился к выходу. К счастью, его опередил безволосый прислужник, чей подбородок, украшенный ямкой, упирался в край чёрного подноса. К счастью – потому что, как только мужчина открыл белую дверь, на пороге показался сутулый чужестранец, которому, согласно реакции слуги, приглашения выдано не было.
   Этот чужестранец вычудил “фокус” с порога. Мало сказать, удививший. “Фокус” буквально ошарашил стоящего в полуметре учёного: тип раскрыл морщинистую ладонь, протянул ладонь вверх. На нее упало несколько звездочек. Мгновение – эти звезды заискрились, запрыгали. Это была истинная магия, рожденная не волей, а родовой предрасположенностью. Не умением, а склонностью!

   Dkfkfklfds tjtjrrrks ltlttlltktjkjyjy! - прошептав несколько предложений на каком-то неизвестном, странном языке, незваный гость выстрелил звёздами. Прислуга раскрыл рот от страха вперемешку с удивлением. “Звезды” провернули в нём ряд операций по поиску грехов, но ничего, за что можно было
зацепиться, не нашли.
   Дьявол имел власть лишь над душами, сильно оскверненными. Те же души, которые были в большей степени чисты, не были подведомственны дьяволу. Однако всякий, прикоснувшийся к такой магической “звезде”, умирал физически.
   Воспользовавшись тем, что теперь удобно произносить заклинания одно за другим, Каин выпалил три фразы на древнем языке. “Звезда” пробралась внутрь, затем прожгла в прислуге несколько дырок. Мужчина широко открыл рот, выпустил облако густого черного дыма, ставшее больше через пару секунд, и рухнул на пол вместе с подносом, нагруженным гранёными бокалами. Боясь схожей участи, Аверилл испуганно попятился…

   - Смертные! Души! Земля! - злобная гримаса люцифера “стемнела”. Через несколько особенных мгновений на него обратила внимания вся нетрезвая толпа. На него и на… застывший труп с валявшимся рядом металлическим листом, да парой разбитых бокалов, - Идите ко мне, души! Я проголодался! Позвольте вас отведать! Позвольте мне… поесть!

   В ту же минуту звездочки, выпущенные демоном, разлетелись по всему просторному залу. Вселяясь в каждого и каждого сжигая, эти комки света находили уязвимые лазейки, за которые впоследствии цеплялись. Прощаясь с телами – богачи прощались и с душами. Достаточно многие оказались “с гнильцой”. Своими действиями Каин раскрыл истинное лицо британского бомонда, убедившись в своей правоте о неизменности природы людей - её пагубной неисправимости.
   “Что это…?” – Милберн и Нимфа отвлеклись от поцелуев. Вторая так вообще отреагировала очень запоздало и с зубным скрипом. Их смутила общая картина увиденного не больше появления обоюдных эмоций, но и не сказать что бы меньше. Полубогиня ощутила близкое “темное” присутствие и насторожилась чертовски. Мистер Уокер, не привыкший прятаться за женскими спинами, по-рыцарски сунулся вперед, чтобы получше рассмотреть вошедшего дьявола.

   Звездочки унесли уже десяток жизней, пять из которых являли собой пятна позора. Эти “пятна” дружно отправились в Аид. Когда одна из звезд-душезабирателей приблизилась к неоправданно смелому Милберну, богиня вскорости подхватила душераздиратель рукой, когда тот завис в воздухе, и раздавила янтарное сердце в ладони.
   Через несколько секунд померкла и исчезла её пыль.
   Водяная Нимфа уже дважды спасла безрассудного Уокера.

   - Смертные! Души! Земля! – благодаря злободневному геройству акванки дьявол понял, что явился точно по адресу. Женщина, способная коснуться душезабирателя без негативных последствий для себя, по определению не может быть смертной. А значит, она – тот самый полуэнгел, последняя из рода великих сотворителей, - Земля из смерти, смерти во Земле!

   Убедившись воочию, что речь идёт не о ком-то, а о демоне, Нимфа повернулась к оперившемуся, созревшему для подвигов Милберну и произнесла с благородной целью его уберечь:
   - Уходи, немедленно спасайся! Я справлюсь одна! Здесь мне не требуется чья-либо помощь! Тем более твоя… - последнее предложение могло показаться парню оскорбительным, но вместо обиды Уокер проявил ещё большее мужество, не последовав совету, но оставшись рядом.
   - Нет! Ты ошибалась во мне, думая, что я из тех, кто прячется и убегает! – гораздый на ребячество, бывший вор находился на волоске от погибели. Нимфу что-то подкупило в нём. Возможно, его жуткая наивность. Поэтому богиня не стала называть мальчика “глупцом” и кричать “убирайся”. Вероятности, что Милберн послушает её, не было как таковой, а оскорбления с гордыней могли навредить тяготению.

   - Смертные! Вечность! Земля! – Каин впитывал в себя всё худшее, что заключалось в богачах. Их негатив переходил к нему по воздуху, их души в форме сияющих белым световых сгустков залетали Каину прямиком в широко открытый рот, ну, а после оставались в нём навсегда без возможности выбраться.
   Деторастлитель, мошенник, проходимец, убийца – все породы, классы и категории грехов совокупилися, срослись. Для Каина это самая прибыльная практика: грести под одну гребенку, уравнивать, не считаясь с различиями. “Все подлецы одинаковы и одинаково заслуживают наказания”.

   “Надо же, я чувствую её на расстоянии. Я не ошибся. Элль находится здесь. Позорит имя творцов в кругах жалких смертных. За одно это Элль должна поплатиться,
                должна… DJHJRRRES!


   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   Водяная Нимфа, убедившаяся в твердости намерений Милберна вести себя не так, как остальные, тоже повела себя несвойственно толпе: вмешалась в творящийся бардак, желая узнать личность загадочного демона и уничтожить, если тот вынудит.
   Когда воительница вытащила из ножен кинжал с длиннющим впечатляющим лезвием, её платье взмылось вверх несколькими волнами. Импрессионистично, не правда ли? Имея притягательную силу, принцесса Аквы быстро привлекла внимание пожилой части. Очень многие, которые ещё недавно содрогались, прилипшие взглядами к хозяину ада, заприметили воевницу краями своих глаз. Эти “многие” разглядели в женщине спасение и не ошиблись.

   - DJHJRRRES! – гневно повторил Каин/Гадес, выстрелив градом душезабирателей, мигом ополчившихся на храбрую бегунью.
   “Это всё ерунда…” – мысленно подчеркнула красавица, ловко отбиваясь от звезд. Спустя решающий миг кинжал засветился, и Нимфа ощутила, что через рукоять в ладонь проникает незнаемая сила. Энергия божьего клинка заструилась
безвозбранно, творчески забилась фонтаном, полилась свободным ручьём!

   К великой досаде Гадеса, предпринятых действий оказалось недостаточно, чтобы прекратить поползновения Элль. Злодей прибег к запасному варианту, долго пылившемуся в мрачной кладовой: наколдовал дыру в полу, в которую начало всех засасывать. Поверхность пола внезапно стала мягкой и “бархатистой”, скользкой и липкой. Бедные богачи (!!!) попадали с ног и все до одного полетели в направлении дьявольской воронки.
   “Ну, уж нет. Не бывать этому” – подумала Нимфа и вновь всех спасла, швырнув кинжал в Гадеса и тем самым пронзив его туловище. Героиня довольно своевременно решила проблему. Коническое углубление никого не успело “утащить”.
Испытав острую пронзительную боль в животе, какую обычно испытывают смертные, повелитель тьмы поослаб пылом и совершенно утратил контроль над воронкой, исчезнувшей столь же быстро, сколь быстро она появилась.

   - DJHJRRRES! DJHJRRRES! DJHJRRRES!
   Казалось, худшее осталось далеко позади, но это лишь только казалось: вокруг сатаны сгруппировалась горсть слепо преданных ему одичалых фанатиков. Дьявол не дьявол без кучи верных слуг, готовых продать ему душу, готовых отдать за него жизнь!
   - Если я не могу забрать чью-то душу,, я забираю чью-то жизнь. Забрать жизни! DAROWWWS! Забрать жизни! DAROWWWS! Забрать… DAROWWWS!


   Сектанты, неожиданно вооруженные большими арбалетами, вбежали в зал по команде Гадеса. Взяли богачей на мушку, приготовившись разрядить арбалеты. Нимфа не могла допустить, чтобы кто-то скончался, и взялась за них незамедлительно: одному прислужнику сломала руку ударом ноги, другому же – что-то отрезала. Негодяи простились с оружием, не заметив как именно.
   - Убирайтесь вон! - внятно отчеканила она с присущей воинам эпатажной грозностью. Сатанисты, разумеется, пришли в замешательство. Не имеющие права на ошибку, но неспособные исполнить приказ, их ждал неуют Аида, худшая из всех возможных судеб!
   
   - DAROWWWS! – возмущенный бесполезностью своих бесхитростных рабов, Гадес переместился в противоположную часть помещения, сквозь кучку перепуганных гостей. Метнулся вперед чёрным облаком, чтобы пленить Милберна Уокера, за чьим поведением бес успел пронаблюдать, и чьё неравнодушие к Элль лучше замечалось издали.
   Нимфа громко ахнула, схватившись руками за грудь. Кинжал едва не выпал из её руки, но бессмертная сдержалась.

   - Как всё на Земле интересненько складывается! Кто-то умирает без счастья, а кому-то удача подваливает! Тебе не повезло, что ты сейчас умрешь, но привязать к себе энгела, добиться её расположения удавалось только единицам! На моей памяти ничего подобного не происходило вот уже веков тридцать! Ты можешь собою гордиться! – Гадес медленно подходил к Милберну, пристально всматриваясь, чтобы напугать. Злость в первом человеке бушевала стихией.
   Парень, который определенно не был трусом, но не имел какой-либо защиты против тёмных порождений, ответил спокойно, насколько позволяла ситуация.
   - Что ж, если мне суждено умереть, защищая богиню, пусть будет так. Еще совсем недавно я не имел права мечтать о такой участи… - будучи уверенным, что эти убеждения уместны, Милберн остался полностью на стороне Нимфы.
   Дьявол высоко оценил смелость и волю мальчишки. Правда, это не сказалось на его намерениях.
   - Слышу знакомые слова, произнесенные уже очень многими! Прости, что разочарую! Вам, людишкам, не смерти стоит бояться, а того, что последует за ней!

   “DAROWWWS! DAROWWWS! DAROWWWS!”

   “DJHJRRRES! DAROWWWS!”

   Каин заболтался, позабыв о торчащем из туловища “волшебном” ноже, вошедшем в него по золотую рукоятку. Торчащем не строго вертикально, а с небольшим наклоном в сторону.
   “Сейчас…” – монстр ухватился двумя руками за рукоять, пытаясь вытащить. Трудно описать, каких усилий ему это стоило. Руки беса стремительно покрывались ожогами при каждом касании клинка! Любое оружие энгела защищалось торжественным обетом.

   Дьявол четырежды вскрикнул на все четыре стороны, НО (!!!) таки вырвал злосчастный кинжал! В змеиный нос мгновенно ударил тошнотворный запах собственной обожженной плоти, после чего дьявол вынужденно отбросил его на пол. А ведь еще минуту назад Каин планировал зарезать им Милберна. Его приоритеты поменялись удивительно быстро…


   …В другой части зала.
   Нимфа, поспешившая настичь гнилого демона, явила публике свой запасной меч и спасла Уокера уже трикраты: красивая и гибкая фигура спрыгнула откуда-то сверху на униженно-слабого Гадеса. Спрыгнула быстро и бесшумно.
Нарушитель праздника сполна заплатил за своё хамство. Он не успел даже моргнуть, не успел ни о чём помыслить, как Элль на смеси отваги и ненависти “начертила” толстую красную полоску на сухощавой безжизненной шее подколодного.

   Враг выпустил изо рта слюну и кровь, всё как полагается! Закусил губу, язык и щеку изнутри, выпустил кровь. Изобразил подыхающего…
   Башка Гадеса покатилась по блестящей керамической плитке подобно мячу, запущенному крученым ударом. Тем не менее, это не лишило засранца дара речи. Богоубийца мог говорить и с серебряным колом в груди, и с отсеченной головой!
   - Детьми ада становятся не сразу! Пока жалкие смертные жиреют и слабеют, пока они не помнят про Каина и его величие, я собираю свою армию. Вот увидишь, я призову все силы, какие только есть у Дарейдаса, чтобы разрушить треть земного мира и уничтожить сотни миллионов! А потом я уничтожу сотни миллионов миров! И тебе, девочка, что так и не стала истинным энгелом, придется на это смотреть и страдать вместе с загробленными, истраченными душами! DJHJRRRES! DAROWWWS! – последние слова, видимо, принадлежащие языку, на котором разговаривали древние, словно замерзли, словно застыли в атмосфере и какое-то время держались в ушах всех, кто их услышал, и всех, чей слух их пропустил.

   Водяная Нимфа долго не могла сообразить, что происходит, но потом осознала – это проблеск людской благодарности. Спасенные от сатаны, богачи разом упали на колени. Откровенно говоря, Элль этого стеснялась. Ей было неудобно, пока Милберн Уокер шепотом не произнес:
   - На свете есть вещи, которых не нужно стыдиться. Теперь ты богиня не только для меня. Подари же им шанс на достойную жизнь. Твоё милосердие окупится…

   Не спрашивая позволения, чего, в общем-то, и не требовалось, Милберн погладил “Афину Палладу” губами в районе затылка, затем мигрировал в область, более чувствительную для поцелуев, в область горла, основательно сконцентрировался там, поднадвил своим органом вкуса. Нимфа лишь спустя время поняла, что к ней прикасаются.
Тонко завуалированное, но всё же восхищение разбежалось по “божественным” венам. Попытки достать мокрым кончиком до щеки, до подбородка, до носика её также порадовали. Но вместо просьбы “ещё” она сказала “не здесь” и сосредоточилась на кланяющихся людях. Иногда надо отвлекаться от амурных утех...

   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.


   …Черный замок, расположенный в лесной глуши, огороженный со всех сторон стеной из дикого камня, одним видом страшил путешественников, отпугивал зверей, создавая дурную репутацию. Также распространялись различнейшие по степени правдоподобности слухи, среди которых слух о жестоком бессмертном тиране, некоем Генрихе Фатуме, занимал первое место.
   Тиран не старел, поговаривали. При нем имелась сила, растягивающая жизнь до нескольких столетий. И никто не мог сказать точно, сколько Генриху Фатуму лет! Сплошные теории, догадки и домыслы. У каждого своя вера, не более истинная, не более абсурдная, чем у остальных.

   - Господин! Мы отыскали всех ваших должников, но из-за отсутствия четких указаний предпочли не вмешиваться!

   В покои Фатума зашли, когда тот купался. “Игрался” в бассейне с девственницами. Ему очень не нравилось, когда это удовольствие резко прерывали, пусть даже по обоснованным причинам.
   - Понял тебя, Абдуллах! Уже собираюсь… Надеюсь, вы не забыли заточить мою саблю! – довольный, наполненный до краев предвкушением, Генрих вылез из воды. Со лба в глаза стекли несколько капель. Девчонки остались плескаться, вероятно, дожидаясь следующей команды.
   - Не забыли! – ясно ответил слуга, для которого служба Фатуму стояла вровень с верой в бога, как и для прочих членов их организации, проповедующей грубое единовластье, - Но мы подготовили не только оружие, о, всемилостивый! У вас также появился шанс воздать должное этим проходимцам! Мы можем направить к ним парочку убийц, если пожелаете…
   Данное предложение заставило босса улыбнуться, однако, не показалось ему правильным. Генрих признавал личное участие вперекор наблюдению и нередко покидал стены замка, чтобы поквитаться. Бессмертный считал, все должно быть под строгим контролем, а строго контролировать возможно лишь, непосредственно прикладывая руку, иначе спустя какое-то время всё полетит прахом и винить будет некого, кроме себя.


   …Водяная Нимфа сыграла предначертанную ей роль Мессии, спасти мир от скверны, построив защиту от сил тьмы, возымела известность у детей-англичан и стала путеводным маяком в некоторой степени. В мире, где смертные благополучно сосуществуют с богами, в мире, которого можно добиться, у неё окажется вдвое больше простора. Ну, а пока это только начало, начало чего-то великого, чего-то, что изменит течение событий. Водяная Нимфа – это не вымысел!
   Авериллу, готовому поверить в любой бред, лишь бы выделиться, пришлась по нраву идея создания закона, разрешающего прилюдно афишировать эмоции и высказываться вразрез с мнением толпы. Недавно произошло
потрясающее, то, что обязательно окажет влияние на историю, и профессор счел правильным отметить это с Лоррейн. Ну, или хотя бы попытаться…
   - Вы сегодня сам не свой. Весь сияете! Сбылась ваша мечта. Признаюсь, вы были правы, а вот я держала вас за полоумного! Какой же я была дурой… - аристократка признала ошибку и трижды извинилась перед другом. Многие прерывисто, в подробностях рассказывали происшедшее на балу, не щадя голосовых связок. Аверилл обыграл Англию, обыграл Европу и остался в более чем выигрышном положении. Теперь ему нужно было исполниться решимости и найти в себе силы простить аристократку. Недотрога Хант надеялась на понимание ученого.
   - Бросьте, это лишнее! Я просто неудачник, которому повезло угадать! – дождавшись в себе чувства превосходства, мистер Хоулмз перешел в режим двуличия и лживой скромности. Знакомка, милая сердцу, уразумела таки. Но непредсказуемому и расчетливому тактику, в какого превратился некогда безобидный, “шелковистый” Аверилл, очевидно, было мало просто повыпендриваться. Он перестанет быть обновленной версией себя, если в ближайшую минуту не произойдет чего-то экстраординарного и по-прежнему желанная Лоррейн не окажется в его тесных объятиях, - Ну, угадал я! Что дальше? Появление некой героини, обладающей магическими навыками, принадлежащей к какой-то удивительной породе, не оправдывает и большинства моих теорий.
   - Признайтесь, чего вы боитесь так? – шепотом спросила Лоррейн, немало заинтригованная его ходом мыслей.
   Аверилл тоже прошептал. Элегантно, в ответ:
   - Боюсь, что человечество, а именно Лондон в силу эгоизма не оценит по достоинству поступок героини и вскоре мы, увы, распрощаемся с моей живой теорией… - а затем взял Лоррейн за плечо, тоже элегантно, и начал в спешке искать к ней подход. Поначалу девушка сопротивлялась, но затем быстро сдалась. Вся её дороговизна и неприступность, столь долго мешавшая Авериллу, смылась волной. “На этой двери больше не осталось сложных замков. Открыть её будет нетрудно”.


   - Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.
   Приди и спаси меня. Приди и спаси.

   Милберн Уокер, отзывчивый, порядочный, ни за что бы не посмел завидовать Нимфе. Пик популярности её доброты пришелся на зимцерлу этого столетия. Будет идеально, если её слава продержится ещё несколько веков, думал парень. А рядом с ним сидела богиня. Сидела, опустив глаза и слишком тесно к нему прижимаясь.
   Смертный с полуэнгелом наблюдали закаты ежевечерне, прекрасные, сиреневые, не пропуская ни одного! Помимо эксцентричных ощущений, развивающих воображение и дающих пищу для пытливого рассудка, ещё больше их роднили общие интересы к путешествиям и кухне разных народов. Элль рассказала мужчине, что вкушала, бродя по бесконечной Вселенной, заглядывая в самые отдаленные её уголки, бывая в мирах, не похожих на Землю! Милберн слушал её с увлечением, иногда отвлекаясь на её красоту. Его бросало в холодный пот при мысли, что их роман завершится. А ведь в словосочетании “не вечно ничто” местоимение имеет ключевое значение. Есть вещи, неоспоримые, которые остаётся только принять, потому что так написали жизнь боги.
   - Ты спасла меня… снова. Ты спасла тех людей. Уничтожающее скорбь, поклонение тебе, сделает наш мир сострадательнее. Я в этом уверен! Послушай, если решишь здесь остаться, то помяни моё слово, тебе всегда будут благодарны… - на середине разговора Милберн напрягся всем своим телом, всеми жилками, искренне желая преуспеть - удержать Элль возле себя. Сочное гармонирование личного и объективного едва не спровоцировало вспышку похлеще солнечной.
   Нимфа не стала обнадеживать смертного, избегая надобности лгать. Но ей было небезразлично, как любезный Милберн приспособится к дожитию без неё, если они, тьфу-тьфу, разойдутся.
   - Послушай, если я и останусь, то только ради тебя. Ничего меня здесь не держит. Вообрази, твоя Земля - пятьсот пятый мир, который я посетила! Не входило в мои планы привязываться к тебе, да так вышло… - Нимфа допускала, что могла ошибаться, обаче, следование зову чувств, вторение сердечному призыву здорово снижали плохую вероятность. Не бывать развитию без мучительной и ненадежной зависимости от высоко взаимной, священной любви.

   “Чудо-женщина возникла в моём окоёме внезапно. Знакомство с Элль, как с последним шансом, по своему масштабу и грандиозности сравнимо лишь с обрушением лавины. Я мысленно благодарю небеса за каждый миг, проведенный с богиней, и не устану благодарить, сколько бы еще не прошло мгновений, жизней и веков” - поэтизированные размышления о судьбах всего города впоследствии были смещены поэтизированными мыслями о Водяной Нимфе. Милберн вдруг нашел свое призвание в художественном творчестве. Красота и изящество Элль, давящие рычаг очарования, раскрыли большинство его внутренних демонов и быстро пресекли. У них зажили раны – они зажили парой. Им было очень хорошо вдвоём в Лондоне, как и всюду, где они были вместе.
   Получившая мировую известность (как и предсказывал Милберн) за свою бескорыстную телесную и духовную помощь любому нуждающемуся, Водяная Нимфа полюбила Землю, привыкла к голубой планете, прекрасной и полной загадок, к планете, во многом совпадающей с ней!


   Спустя два года.
   Фракские короли из первой династии, создавая административное устройство своего государства, пользовались территориальными делениями, существовавшими ранее. В сугубо германских землях или образовывались подобные же городские округа, или же в основу делений клались территории, прежде занятые отдельными мелкими племенами. Так как все эти единицы поэтапно приняли характер одноликих административно-судебных, финансовых и военных делений политической организации господствующего класса и во главе каждого из них стоял носитель дворянского титула (граф), то и к ним начали применять название - графство.
   Уилтшир или, как принято говорить Вильтшир, считался церемониальным неметропольным графством на юге Англии в составе её Юго-западного региона и к невыразимому горю его жителей входил в список интересов одной жестокой секты. Секты, глава которой был настолько алчен, что ежемесячно собирал побор на покорённых ими землях. Несмотря на его требовательность, выходящую за рамки, дело редко доходило до крови и убийств. Хватало одного слова, одного движения - никто не смел ослушаться!

   Пришло время, и вот однажды, сегодняшним днем, в дверь дома, где жила бедная семья, постучался человек. Зеленая ряса из редкого материала сидела на нем элегантно, да и сшита была безукоризненно. Однако, этот господин, кем бы он ни являлся, вряд ли постучался с целью представить какой-то монастырь и он точно не монах. Для ;;;;;;; на его руках слишком много колец, красивых, но плохо сочетающихся, а его взгляд, уж очень вызывающий, не вписывался в образ церковного служителя. Пышные и объемные кудри торчали по бокам, как рожки у чёртика, скороспелая злорадная ухмылка разлилась вширь, словно река. Незнакомец находился вне себя от счастья, но молчаливое оцепенение продлилось недолго, сменившись неотвратимой уверенностью и надменным тоном.
   - Здесь проживает семья Скоттов, или сказать точнее, скотов! – еще до того, как уста хозяйки дрогнули, постучавший начал с оскорблений и неосторожностей, - По взгляду вижу, что здесь! – а затем, не спросив разрешения, ворвался в дом.

   Беззащитные в данной ситуации, крестьяне, верные супруги, склонили голову перед Генрихом Фатумом, умоляя пощадить их единственных, их любимых детей. И это мычание, этот фимиам воскурений, лишь раззадорили в изверге чувство собственничества и ненормального самовосхищения. Возможно, играла роль некая подсознательная ностальгия по ушедшим временам - когда Повелители Смерти проявляли феодальный консерватизм гораздо чаще, и гораздо чаще лилась кровь!
   - Давайте перечислим вкратце заслуги простого люда перед нами, и поимённо вспомним всех отличившихся. Вы пожертвовали накопленными ценными монетами, признали меня своим руководителем, а я, кажется, просил признать меня богом! И хотя вам три года назад выделили средства, необходимые для постройки молитвенных сооружений в мою честь, это богатство затерялось непонятным образом. Что-то мне подсказывает, возможно, интуиция, возможно, логика, никто из вас изначально не планировал строить, и вы втайне надеялись от меня отвязаться…?
   “Что ж, это было глупейшим решением” – мрачно подытожил в уме Фатум. Минутой позднее супругов казнили, несмотря на широкую компанию протеста, устроенную другими должниками. Их обезглавили на глазах у детей. Кровь моментально хлынула из обеих “дырок”, запачкав фатумскую рясу!

   Предводитель секты, имевший многовековую закалку и изворотливость, взглянул на осиротевших мальчика и девочку, желая предупредить и подготовить к новой встрече.
   - Когда чуть подрастете, исправите ошибки, допущенные
вашими дурными родителями! Я не прощаюсь… - бросил он напоследок.
   Дверь с грохотом захлопнулась, и дети остались совсем-совсем одни!

                Совсем-совсем…

   
   …Аверилл, который какое-то время страдал дипсоманией и находился в глубоком запое, на днях взял себя в руки и ограничил количество спиртного. Отношения ученого с Лоррейн из недо-романтических перешли в твердо-дружеские, что пошло на пользу им обоим. Подтвердившиеся мерзкие догадки не оставили ученому шанса. Родители девушки были настойчиво против совместных авантюр с мистером Хоулмзом. Причина их недовольства проста как наш мир – брачный союз с бедным или со среднестатистическим мужчиной не сулил какой-либо значительной выгоды.
   …Многочисленные попытки Аверилла извлечь для себя пользу из появления Водяной Нимфы, а также того зловещего создания, погубившего нескольких важных персон, не увенчались каким-нибудь успехом. Вся его так называемая деятельность, состоявшая из не самых смелых выходов в свет, подтверждала досаднейшую истину – ничего не стабилизируется само по себе, следовательно, череда невезения не прервется и до конца десятилетия, если срочно не предпринять что-то дельное.

   “Я тебя знаю. Я знал тебя всю жизнь. Мифы, сказки, легенды… всё это имеет место быть. Всё это существует. А правильно ли это? Думаю, не мне судить. Как оказалось, я был полностью прав, а мне не верили.
                Меня не воспринимали, и очень-очень зря. Возможно, теперь они захотят ко мне прислушаться. По идее должны” – Аверилл достал с полки старую книгу, повествующую о похождениях сатаны на Земле. Пролистав несколько крошащихся страничек, ученый сдул с толстухи пыль, отыскал закладку, оставленную им накануне, и продолжил читать там, где закончил. Пропустил лишь пару плохо сохранившихся строк…


   …Этот вечер, оказавшийся благоприятным для эмоционально богатых людей, подарил вдохновение не только Авериллу. Элль и Милберн Уокер также не остались без музы. Подъем духа настиг любящую пару незадолго до отхода ко сну. Несколько идей, легко реализуемых, по внесению приятной новизны, смогли избавить от покрова тайны, рассекретили секреты фанатирования, “болезни”, “горения”, симпатии, по сравнению с чем космизм с космогонизмом незанимательны и безынтересны. “Реальность, что чище и идеальнее вымысла, корреспондируется подножию высшей красоты. Проживание под одной крышей с богиней стоит тысячи подобных реальностей”.
   Стараясь не воспроизводить в памяти Кракена и катастрофу, приведшую к кончине родителей, Милберн все равно задавался, что сталось с их душами. Настолько ему было небезразлично своё прошлое…

   - Ты мне сказала, что рай и ад существуют, что мы попадаем в одно из измерений, где остаёмся навечно и соответствующе заслугам. Скажи, если знаешь, куда попали они…
   Услышав столь светлую просьбу, просьбу, присыпанную скорбью и болью, Элль не смогла отказать ему в ней. Всё, что было связано с Милберном, действовало почти бесперебойно. Полуакванка-полуэнгел повернулась со спины на бочок,
освободившейся рукой провела по волосикам парня.
   - Ну, если они у тебя мало грешили, вели достойный образ жизни, достойный ключей Эдемии, то им нечего делать в Аиде. Можешь не сомневаться, твои родители там, где должны быть. В раю… Ждут тебя, скучают, наблюдают по мере возможности!
   Не скрывая восхищения каждым участочком её гладкого наружного покрова, её экстазно-пахнущей кожи, Милберн постарался не выражать замешательства и заговорил значительно прямее. Его следующий вопрос был в тон этого вечера и в тон наступающей ночи.
   - А ты ведь сама оттуда пришла! Ты ведь была там? В смысле в Эдемии…
   Нимфа ответила тихо, боясь нарушить покой, созданный всеобщими усилиями. Мертвый, предсонный.
   - Когда-то давно… была. Но память прошедшего моя растворяется. Видит вселенная, еще несколько веков, три или четыре, и я полностью забуду о рае… - однако, размытые женские губы, покрытые слоем магического лака, вещали неосознанную ложь. Великая воительница, унаследовавшая способности сестёр, помнила всё, будто это случилось только вчера. Под давлением традиционных гендерных стереотипов Элль боялась признаться себе во многих вещах, в том числе и в личной невсесильности, в неабсолютности.

   - Ты прекрасно знаешь, чем закончится история Элль, если тьме не подчинюсь я! Если отступлю! Нынче такие времена, что тьма имеет власть над всем, а также она способна ополчаться. И истина растворена во множестве! Все, что началось – должно кончаться! Тебе ль не знать, мудрец-создатель...

   Арай, забыв о рае, но пряча за собой жену, почти что было сдался. Правитель Аквы обнажил клинок, и, помолившись, бросился на бога! Пролилась божественная кровь... О, господи. Как много.

                О, господи!


   Прошли миллионы лет с той поры. Нимфа побожилась, клятвенно пообещала отомстить, вступиться за Эдемию, вступиться за обиженных. И внезапно в ней, лицезревшей распады империй, встречавшей расцветы княжеств, стран и государств, мелькнула мысль, что не всё столь мрачно, что надо подождать ещё немного! Демон, бесчинствовавший на балу, подозрительно смахивал на предателя-Каина. Если это правда и сам великий и ужасный вторгся в Земной Мир, начав порабощение, то всё может скоро завершиться.
                Вся эта война…


   …Бедный Аверилл, морально истощенный, на протяжении двух творческих лет искал ответы! Кем являлось то странное создание? Откуда родом великая заступница? Какая роль отведена человечеству и есть ли у него роль вообще? Полагая, что все рассуждения бессмысленны, профессор твердо решил – надо наблюдать и ждать, чем всё закончится.
   Любопытство, однако – страшная сила, особенно любопытство сошедших с ума утилитаристов, чья жизнь в целом и чьё настроение не исполняются под звуки лиры, а потому им, расценивающим всё лишь с узкопрактической точки зрения, стремящимся из всего извлечь только выгоду, материальную пользу, приходится давать себе хорошего пинка! И так каждый раз, когда просыпается идея нахлестаться вдребезги и впасть в невменяемость!
   “Господи… забери меня отсюда”

   Аверилл прополоскал горло фиолетовым винцом, хранившимся в шкафчике несколько лет, и не заметил, как потерял способность здраво мыслить. Все суеверные мифы о дьяволе, даже самые бредовые и нереалистичные, воспринимаются пьяными взаправду! Ныне мистер Хоулмз был абсолютно убеждён, что Сатана (!!!) носит рога, красный плащ и вилы, забывая, что данный образ основан на средневековом фольклоре и не имеет отношения к Библии.
Библия же преподносит дьявола умельцем радикальных перевоплощений, предпочитающим облик “ангела смерти”
Не обремененное духовной проницательностью и не шибко разборчивое, большинство людей даже не признают, что дьявол работает, потому что он ужасно хитрый и внешне привлекательный, символизирующий соблазн, чувственность и саму роскошь!
   - Кто здесь? – часом позднее всхрапевшего за столом Аверилла разбудил мерзкий дверной скрип. Профессор вздрогнул и оживился. Некто неизвестный вошел в дом с “особым” чёрным умыслом, а следом его пронзительный, ехидный ореол – маленькая “тучка” абсорбирующая признаки позитива и жизни, показатели света и надежды!
   - Здесь я! – зловеще произнес Каин/Гадес, застав неудачника Хоулмза за выпивкой. Прочувствовавший тьму, ученый постарался взять себя в руки, чтобы не дернуться лишний раз. Малейший недочет, случайная ошибка грозили обернуться его гибелью, или чего похуже – гибелью души. Благо, Хоулмз сразу узнал демона, так что шанс отделаться какой-никакой у него был. Вероятно, царь кошмара попросит о какой-нибудь услуге. “Как сущность, черти очень хитрые, сообразительные твари. Их, видящих насквозь, право, невозможно обмануть. И всякий, кто рискнет пойти против чёрта, обязательно об этом пожалеет”.
   - Я могу вам чем-то помочь, господин… - Аверилл уже весь трясся, неспособный скрыть страх.
   Дьяволу истинно нравилось это! Ему, являвшему смерть в её голом обличии, не приходилось прикладывать и капли своего мастерства, повергать в оцепенение, травить, скандализировать…
   - Ты? Мне? Едва ли, сын мой! – Каин назвал Аверилла, запутавшегося в мыслях, своим сыном, пародируя и очерняя отца. Арай называл смертных своими детьми. Всех без исключения, - А вот себе ещё как! Нужно лишь только согласиться! Согласишься – и поможешь!

   “Не верится. Нет. Мне впервые повезло за долгое-долгое время. Повезло по-настоящему” – обманулся профессор. Через минуту остатки алкоголя выветрились из него, и он стал готов заключить со злом любую сделку, лишь бы это положительно сказалось на его практике.
   - Уж поверьте! – Каин сузил змеиные глазишки. Каин побледнел ещё больше.
   Спустя секунды две Аверилл понял, что его мысли читают.
   - Хорошо! – и словно выпал из реальности, тщательно подбирая слова, стараясь собраться, - Так как вы мне можете помочь?
   Фигура в капюшоне сделала несколько шагов вперед, остановившись у стола с бутылкой и полуосушенным стаканом.
   - Как пожелаете! После того, как желание загадали, продолжайте думать о своей мечте! Пройдет несколько мгновений, прежде чем мечта сбудется, и ваша жизнь станет лучше! Ваша жизнь станет DJHJRRRES! Ваша DJHJRRRES! – дьявол хорошо проинструктировал Аверилла. Классически воспользовался слабостью. Будучи совершенно бесхребетным, ученый не устоял. Искушение проглотило его вживе.
   - Хочу, чтобы кое-кто поплатился за неуважение ко мне… - несмотря на внезапно появившуюся смелость, Хоулмз был еще недостаточно трезв и не имел контроля над чувствами, - Хочу, чтобы Лоррейн умерла. Прямо сейчас!
   Однако дьявол, чья честность всегда чрезвычайно избирательна, выполнил свою часть договора. Как ни странно!


   В это же время. Где-то, в другом конце Лондона…
   Лоррейн остановилась, ощутив недомогание, слабость, разбитость… Чувство ломоты во всём теле охватило бедняжечку! Постепенно прохожие стали оглядываться, взирать на неё. В конце концов, девушка упала и…
                умерла.


   И Каин сказал Авериллу:
   - Твоё желание исполнено – ты мне помог. Помог нам обоим! И вот теперь пришла очередь платить!

   Профессор, по сути, сгубивший Лоррейн на почве давней ненависти, опустил взгляд и увидел, как на полу, рядом с его башмаками, образовалась дыра, которая быстро и широко разверзлась. Возможно, эта трясина обладает привычкой втягивать в себя. А может, ад открывает для него свои врата!

   - Что это? - немедленно произнес Аверилл. Шокированный происходящим, он был готов закричать, да не мог! Одревесневший рот ученого двигался с трудом, а слова звучали нерасторопно, черепашьим ходом, ленясь быть тенью парадоксов, странных мнений.
   “Что???”

   - Это – моя цена. Моя цена – твоя душа. Всё законно, всё в рамках договора! – предварительное переживание воображением сего представления, как дурачка Аверилла засасывает в утробу Аида, принесло наваднику-смутителю больше удовольствия, чем сам процесс, собственно!

   - Вытащите меня кто-нибудь! Спасите! – бесполезные, жалостные вопли продолжались до определенной поры. Через минуту эти протяжные, удостоверяющие власть люцифера, низвелись к хрипоте и шепоту, а затем и вовсе приумолкли, в объятиях воронки!

   - DJHJRRRES! ESSAUJ ESSA KSIDE TRAITS KSIDE! – повернув руку из положения ладонью вверх в положение ладонью вниз, Гадес подергал поочередно всеми пятью пальцами и душа согрешившего, белый сияющий сгусток, белый катыш, примкнула к миллионам таких же грешных душ! Как и всякого поддавшегося эмоциям или злому умыслу в угоду личной выгоде, Хоулмза ждало всевечное невольничество, беззакатное страдательное рабство, из которого не существует выхода и которому не окажется конца!

   - Да… Да… ESSAUJ ESSA KSIDE! –спустя минуту Гадес наблюдал уже чистый пол, без воронки. Пасынок фортуны Аверилл, чьи земные похождения представляли собой тотальную оплошность, томился в преисподней и, вероятно, очень сожалел. Обо всём и ни о чём одновременно…

   All sins are accompanied by pleasure and admit the guilt, only envy doesn't know either fault, or pleasure. Robert Burton
   (Все грехи сопряжены с удовольствием и признают свою вину, только зависть не знает ни вины, ни удовольствия. Роберт Бертон)


   Членство Элль среди сестер Илифии было призвано помочь красавице стать более выносливой… но иногда Нимфе казалось, что она провалила основное испытание, оставшись собой прежней – наивной, мечтающей о смерти. Сёстры-богини или, сказать правильнее, богини-близкие подруги, которые почти как сёстры, уверяли…
   - Неритмичность, так называемые морщины привыкания к вечной жизни неизбежны в любом случае! В твоих текущих обязанностях сопротивляться, отгонять все сомнения, потому что все сомнения – от дьявола, а дьявол, как ты знаешь, вполне материален и имеет конкретную форму. И тебе очень повезло, что я тебе рассказываю это. Твоё величайшее преимущество – в знаниях! – Илифия привела Нимфу к чаше Лиф, чтобы та снова окунулась. Элль очень ценила заботу, советы и все наставления богинь, но она также хорошо понимала, что всё это не просто так. Нельзя вечно быть подающей надежды, рано или поздно их придется оправдывать.

   Чтобы зло воздавалось злом ответным, поясняла Илифия, мало молиться. Благоговейного отношения к богам недостаточно, ибо те предпочитают действия словам. А для амортизации влияния Гадеса над всежизнью, для диминуэндо голосов из ада, желательно посвятить всю себя вечной службе, стать "идеальным оружием" небес. Только таким, героическим жертвенным образом можно что-то изменить, и никак иначе!

   “Теперь, когда я уяснила урок, я должна растоптать свою слабость” - не желая и не рискуя испытывать терпение премудрой наставницы, Элль подтянулась вверх, ухватилась пальцами за холодный каменный край и плюхнулась в гомогенную смесь. Практически бесшумно…

   Плавая в той жидкости, Элль/Нимфа закрывала оба глаза и на ощупь, наудалую, вытягивая перед собой обе руки, принималась воображать сцены в Эдемии, как можно ярче, как можно живее:
   девушка трогает запретное яблоко,
   просто трогает,
   не смеет украсть.

   Возле неё стоит мужчина, прикрывающий алчные умыслы страстью к производству, к выстройке, страстью к создаванию. Этот мужчина – первый человек. По его подобию в будущем будут созданы акванцы, земляне и многие другие расы и народы новых кругов эволюции. Очевидно, энгелы – первые люди, а Каин без гиперболы – пуск и отбытие популяционных систем.
   Элль/Нимфа вновь закрыла глаза - вновь увидела дьявола. Представила себя гуляющей в садах промежмирья. Девушка довольно быстро усекла, что все общие числа и объединения, все биоты и отдельные части вселенной рукотворны, как рукотворен и Эдем – начальный момент всей полнокровности, всей жизненной деятельности!

   “Куда определяются незапятнанные души, если считать, что рай разрушен?”

 
   Правильно, они определяются – в рай…

   Нимфа вновь закрыла глаза – (не) вновь увидела дьявола. Это была её первая встреча с заклятым врагом. Когда произойдет вторая – неизвестно, но готовая к сражению, выносливая и ненавидящая тьму, принцесса Аквы будет ждать, сколько потребуется, хоть дециллион бесконечностей!


   …Есть вещи, о которых Англия никогда не посмеет забыть. В подъеме народной борьбы против безжалостных захватчиков большую роль сыграл вклад Водяной Нимфы. Общепринятые практики и меры, применяемые ко всем жителям Лондона, обходили богиню стороной. Мнение о ней и её мотивации стало значительно более уважительным. Люди старались не задевать героиню. Священнослужители церемонно раскланивались, простые же верующие воздавали божеские почести. Вскоре пропала мешающая жить дискриминация в отношении протестантов-неангликан, считавших появление Элль причиной столь позитивных настроений.
   Несомненно, комфортней всего приходилось Милберну Уокеру, которого сторонники и духовные последователи героини признавали чуть ли не богом, ибо из сотен жаждущих руки и сердца Элль ему одному удалось их добиться. Если зависть и имела место быть в какой-то мере, то была она по-хорошему нетипичной, с превалирующей светлой стороной. Впрочем, помимо верных друзей и, так сказать, “фанатов”, у Нимфы имелась горсть недоброжелателей, чей рьяный негатив затрагивал и Милберна. Как-то однажды Элль хладнокровно произнесла, обращая движением руки внимание на узкое окно, из которого неслись озлобленные возгласы против неё:
   - Ты только послушай, что говорят люди. Только прислушайся! Мне кажется, ваш мир совсем не готов к переменам. Я частично виновата в твоём затруднении…
   Имея великое утешение в виде прекрасного мотива, молодой человек принялся утешать и её:
   - Не говори так. Не говори никогда! Поняла? Твоей вины нет ни в чём. Кто-то, кто в тебе сомневается, пусть сомневается дальше! Такие слепцы живут в своём, особом мире и, конечно, не оставляют надежду на то, что рано или поздно прозреют. Но ты будешь выше. Выше… всегда! И пора бы уже прекратить обо всём волноваться…
   Твои слова да богу в уши – хотела сказать Нимфа, да промолчала, потому что сама была (почти) богиней и прекрасно осознавала предел собственных возможностей.


   Территория Храма Энгелов всегда отличалась ухоженностью, кругом росли цветы элитных сортов, всюду веяло любовью, уносящей в сказочные измерения, наполненные душевной добротой и изобилием невещественных ценностей. Трудно поверить, что в святом месте проходила подготовка к войне. Но что есть добро как не положение, противопоставляемое злу? Что есть вселенная, как не арена для бескомпромиссных, негибких баталий?
   Разочарование Элль в мироздании росло параллельно с событийным циклом. Очевидно, что “глаза” можно было “ослепить” лишь до поры, а дальше учредиться тон грустного смирения. Откорректировать обиходы будет невозможно, поэтому остаётся только принять этот строй.

               
               
                Водяная Нимфа его приняла,
                хоть и не сразу, а лишь
                “спустя” дюжину “спустя”…


   …Решение пойти на уступки далось с преогромным трудом. Не Элль, которой в принципе ничего было не жалко, а чуть более пристрастному Милберну. Парень не поддерживал, чтобы возлюбленная отрицала божественность, и его не так уж и сложно понять: если “сверхъестественные” давно устали от омута мрачных привилегий и хотят лишь одного – чтобы их не трогали, чтобы на них не глазели косо, то смертные мыслят в корне иначе, потому что им неведом тот груз ответственности. Простым людям не представить, каково это: мечтать о крае и конце, не видя ни конца, ни края, всякий раз убеждаясь, что продолжительность – враг жизнерадости.
   Руководствуясь языком и духом теории, война со всеми её первобытными грубыми последствиями кажется второй преисподней. Так ли это? Непосредственное участие, вкратце практика, здорово меняет взгляды. “У людей слабых, нестойких, не имеющих твердых убеждений, любая ерунда перерастает в конфликт мирового уровня”. Особенно если ты бессмертен и земное оружие тебе нипочем, никакое пальбище игрушечных солдатиков не произведет и крошечного впечатления, не вызовет в душе и ничтожного отклика! Нимфа поняла это, согласившись воевать за Британию! Тоска одним словом… смертная тоска охватила её уже на третьем сражении. Со своей высокой позиции Элль запросто могла убедиться в непрофессионализме землян и проникнуться презрением ко всей земной расе. Благо, этому препятствовал Милберн, вечно державшийся рядом. Парень подсуетился, как всегда, вовремя и взял на себя ни много ни мало - управление настроением возлюбленной.

   - Ты только оглянись! Меня используют все, кому не лень! Все пытаются разглядеть во мне свой козырь! Но хватит, я - не кукла, я - душа живая! Я принадлежу себе! Себе одной! – Водяная Нимфа чуть не закатила истерику. Милберну пришлось отвести её в сторонку для разговора с глазу на глаз, чтобы никто из окружающих не увидел, “как сомневаются боги”. Разрядка агрессии и выплеск негативных эмоций непозволителен, если на тебя молится едва не вся Англия.
   - Так-так-так, послушай, но ведь тебя никто не просит воевать. Намерение тех, кто придумал этот план, было эгоистичным, и ты вольна отказаться. Только не нужно шума, пожалуйста! Это не остановит их, а лишь спровоцирует на новые завоевательские акции. Я никогда не дам тебе повода сомневаться в моих словах! Никогда! - голос Милберна звучал с неподдельной заботой. Было заметно, ему не плевать на репутацию Элль.
   Почему человек способен переживать за кого-то больше, чем за себя? Ответ банален. Причина кроется в любви.


   Храм богинь окружал открытый космос, напоминающий безбрежное чёрное озеро. Всюду “плавали” каменные глыбы самой разной ширины. Это место приковывало внимание Элль, хоть та и не могла разобрать почему. Оно звало её, будущую врагиню сатаны. Красавица должна была идти и не имела понятия, почему должна. Надо полагать, её основным спутником оставался сам храм, зовущий, рассудительный, элективный, мудрый, как матерь-вселенная!
   “Я знаю, что Эдем был сотворён из эфира. Помню наизусть сто тридцать заклинаний. Меня растили на неседальных песнях о грядущем, о вере, о миссии, объединяющей всех оставшихся энгелов. Это было нечто большим, нежели моё первое самостоятельное путешествие. Первопричиной всего сущего, безусловно, является первоцель или Божественный замысел” – в первые же дни своего пребывания в храме Нимфа усвоила парочку заветов, один из которых гласил: Арай и Эйл Сафер были детьми Всесоздателя, но, в отличие от менее могущественных Каина и Авеля, они ещё не были людьми. Каин и Авель владели набором божественных качеств, не обладая истинно творческими свойствами, что серьезно отличало их от родителей. Каин увидел в этом несправедливость по отношению к себе. Так развязалась вторая война, положившая конец мирному существованию и раскрывшая изъяны Эдемии.

   - Я вижу на дне чаши свет. Что это такое? Раньше дно было тёмным, а вот теперь… даже не знаю. Меняется ситуация - меняюсь и я, а перекрестно со мной меняется и моё восприятие… - спустя семь веков обучения демаскировались новые грани, которые Элль с удовольствием познала. Илифия могла только порадоваться за ученицу, ведь любой прогресс, любой незначительный шажочек вперёд, так или иначе, приближал энгельскую гильдию к свержению Мастеров Зла. Однако до полной победы над силами Дарейдаса было еще далеко. Более того, зло до конца не побеждено ни в одной из галактик. Лекарство, запущенное в производство, потребует терпения… и энергии, ведь это – лекарство от главной болезни, имя которой (!!!) - Дарейдас.
   - Этот свет появляется и исчезает в зависимости от состояния силы надежды. Как только ты, последняя, входившая в Лиф, начинаешь сомневаться, свет гаснет, но стоит тебе снова поверить в себя, Лиф наполняется свято чтимым, возвышенным Духом! Дух временно вселяется в тебя для определения закономерности субъективных изменений! - дочь Зевса и Геры подробно известила Элль о последовательной передаче опыта и мудрости Чаши. Илифия сказала, что жидкость действует весьма персоналистически и понять данный алгоритм невозможно. Это - вне восприятия. Ограниченность в неограниченном мире!
   - Так мне входить… или…? – Элль не смогла понять, что от нее требуется, а каких-либо подсказочек от Лиф всё не поступало. Дорогая сестра отвернулась и, словно прекрасная благородная птица, пошла обратно к Храму. Элль осталась стоять у Чаши и бороться с сомнениями, тренировать в себе веру и надежду!

   “Как много в космосе всего, и что удивительно, всё имеет цену. Даже злое зло. О, как же я была наивна, играя в прятки сама с собой. Я думала, минуло время и боль не властна надо мной. Но боль всё тверже, все яснее. Боль не собирается тускнеть. Она, как частицы вещества микроскопических размеров и массы – предпочитает собой заполнять всё пространство.
   Надо признать, мы все одинаково бессильны перед ней. Поэтому неудивительно, что мы ощущаем боль и потерю, сталкиваясь с окончательной версией смерти. А уж я, чей разум пленяется каждому фантому счастья, слаба и подавно. Несмотря на века и войны, образующие несусветный сумбур, легенды обо мне и о моих сестрах содержат преувеличения, они завиты в узор народных вымыслов, поэтому их ошибочно считать достоверными даже наполовину, даже на четверть. И как всегда от обмана смертных отделяет очень немного…”

   После ряда тяжеловесных мучительных раздумий Элль снова подтянулась вверх, ухватилась пальцами за тот же край, и снова плюхнулась в смесь. Божественную ждал божественный отдых, который, как ей казалось, стоил всех её страданий! Акванка непередаваемо сильно устала от постулатов, и жажда забвения одержала победу над всеми альтернативами развитиями.


   …Назревающая опиумная война, битва Англии с величайшей Маньчжурской династией, абсолютно не оставила желания что-то продолжать. Уши богини устали от бесконечных взрывов, от постоянной стрельбы. В какой-то момент ей захотелось всё бросить и уйти. Покинуть поле боя, откреститься от навязанного жуликами лжепатриотизма и размолвок с правдой. Примерно так она и поступила…
   Пожалуй, единственным из смертных, кто не посмел упрекнуть Элль тем остроконфликтным, спорным вечером, был Милберн. Все же остальные, политически заинтересованные лица и лица, политикой не интересующиеся, повесили множество обидных ярлыков. Нимфа достаточно долго притворялась, что её не трогает ничья точка зрения. Но всё тайное рано или поздно становится явным - правда раскрывается, оставляя неприятный влажный след, который либо трудно смыть, либо вовсе невозможно.
                Настолько ранима божественность…
   - Я подумал, что ты заслуживаешь лучшего, чем иметь кого-то вроде меня в своей жизни. Признаюсь, я не смог ни на что повлиять. Извини…
   Самым больным, больнее терок с организаторами войн, для Элль было то, что в их отношениях Милберн часто ощущал себя виноватым за создавшееся общее мнение о её достоинствах, неправильное, на его взгляд. Даже ночью, когда его часто мучили кошмары и тяжелые сны, ей приходилось успокаивать его, забывая о собственном отдыхе. Хотя это её ничуть не тяготило…
   - Здесь нет твоей ошибки. Ты сделал всё, что мог. Родившиеся слепыми, им не суждено умереть зрячими. Лучше давай поговорим о тебе … - Нимфа выпрямила спину, убрала ногу с ноги, поднялась с кресла и потушила в их комнате свечи, - О кошмарах, которые по сей миг тебя мучают!
   Возлюбленный задал вопрос, проходя в спальню и присаживаясь на край кровати.
   - Откуда ты о них знаешь?
   Нимфа знаком попросила возившихся с подушками фей удалиться. Феи эти – лучики раннего света, существа, сочетающие черты насекомых и птиц, если к ним приглядеться. Очередное чудное чудо, пожаловавшее на Землю с небес, которому Милберн не был удивлен (знакомство с Элль давно разучило его чему-то удивляться).
   - Оттуда, откуда знаю обо всём! У тебя от меня не может быть секретов. Только не подумай. Я мысли читать не умею. Нет, это другое… - Элль сама не знала что. Она видела любимого насквозь. Временами, однако, проницательность молкла, и тогда Нимфа чувствовала его взгляд, полный какой-то открытости, бдительно следящий за ней.

   - Ну… тогда расскажи причину моих беспокойств. Уверен, ты не ошибёшься! – бывший воришка открыл рот, максимально выпучил глаза и превратил изначально простую беседу в почти представление. Нимфе пришлось нелегко, потому что ей предстояло затронуть былое. Тем не менее, эта чаша весов не могла вечно пребывать в равновесии. Рано или поздно кто-то из них заговорил бы о Кракене.
   - Везёт же некоторым… - Элль придвинулась к Уокеру как можно ближе, целуя его, чувствуя, как её обволакивает облако его магнитной энергии, скоплением паров его вкусного запаха, - Взгляни, я уже давно научилась тебя понимать. Кошмар прекратился, но не для тебя! Ты каждую ночь переживаешь всё заново. Есть вещи, которые не лечатся временем. И несчастье, с тобой приключившееся, с какой бы грустью это не звучало, неизлечимо. На самом деле я не смогла спасти того мальчика. Напрасно ты меня благодарил... - ощущение стыда накрыло Водяную Нимфу снежным валом. Богиня, словно артистка из погорелого театра, не могла выразить сожаление полноценно, потому что никогда прежде ей не доводилось испытывать ничего подобного, никогда не приходилось оправдываться.
   - Не-е-е-е-е-т! – начал успокаивать её Милберн, мягко кладя свою ладонь поверх её руки и ласково сжимая, - Нет-нет-нет! Ты сделала всё, что было в твоих силах, чтобы отогнать смерть, и даже больше! Никто не смог бы мне полностью помочь. Мир не живет по писаным законам, наша жизнь не вписывается в них. Это не повод себя корить и не повод извиняться. Думаю, по сравнению с тобой я всё ещё никто… отчего, впрочем, моя любовь никуда не уходит. Мне только в радость знать, что ты лучше.
   Угодившая в бурю собственных неподконтрольных страстей, тронутая интеллигибельным сочувствием Милберна, Элль подмигнула ему и на время забылась, чтобы в недалеком будущем сыграть свою роль. Красавица прилегла на другой край кровати, убирая волосы за спину и глядя в стенку с непониманием. С непониманием вселенной, с непониманием… себя.


   Во время новой тренировки духа Илифия застигла Элль в Лифе. Акванка купалась, получая удовольствие. Вспоминала прогулки по Эдему. Это выглядело со стороны очень мило. Сестре искренне не хотелось её беспокоить, хоть и, понятное дело, пришлось. “Нарратив подражает жизни, жизнь подражает нарративу”.
   - Смотри, детонька, не увлекайся. Скрывание чего-нибудь с целью ввести в обман, в заблуждение, доводит до не очень приятных последствий! Какие бы чудесные эмоции не приносила тебе Чаша, иллюзиями правду не заменишь… - дочь Зевса и Геры предупредила ученицу о негативных побочных эффектах долгого сна. В ответ Элль пообещала избавиться от возникающей зависимости,
бросить на совершенствование воли все силы! Хорошо знакомая с наследницей Эбресса, Илифия поверила ей на слово и прикинулась, что больше не волнуется. Никогда раньше Нимфа богинь не подводила, ни разу не давала почвы для сомнений. Всегда славилась
самостоятельностью, упорством, которые в комплекте с её генеральным, верховным добром выводили чудо.
   - Я ни за что не позволю снам, какими бы прекрасными те не казались, подменить собой явь. Вам не стоит волноваться…
   Судя по спокойной реакции дочери Зевса, Элль таки смогла её убедить. Её и прочих смотрительниц храма.

   “Ни за что не позволю вам, сны...”


   …Однажды Нимфа, по чистой случайности, не предвидя ничего знаменательного, без позволения сунулась в Лиф. Но в этот беспокойный раз её разум переместился не в прошлое. Нет! Прекословница угодила далеко вперед – в будущее, сквозь несколько тысяч годов! И то, что она там узрела, поразило Элль в самое сердце. В женское сердце!


   Будущее. Две тысячи двадцать восьмой год!
   …Слова “я люблю тебя. Иди сюда. Мы будем вместе” звучали без старой искры, будто свеча почти потухла и теплящийся слабый огонек, что остался догорать без внешней поддержки, уже ничего не решал. Ночь, проведенная в обнимку, встала перед большим зеркалом на верхней ступени бесконечной лестницы и, шепча, напомнила – ничего не получится, пора уходить.
   - Не смей себя ни в чем укорять, мы хотя бы попробовали… - чувство радости моментально сменилось неким огорчением, что с наглядностью отражалось в голосе Нимфы, которая, ощущая разочарованность Джона, также грустнела и переполнялась тоской. Степень её духовной связи с Землей зависела лишь от отношений с этим человеком. Больше её ничего здесь не держало, - Видимо, плохому танцору фальцетом петь не суждено! Из нас вышли так себе любовники…

   
   …Миновав искусственное кладбище, дьявольский сад и подойдя к краю скалы, чтобы спрыгнуть, Водяная Нимфа закрыла глаза, что-то прошептала. Её душа стала легче. Затем принцесса упала. Пучина поглотила её.


            Это было уже будущее. Ни прошлое, ни настоящее.
            Будущее, какое оно есть, с новыми проблемами, разочарованиями…

                БУДУЩЕЕ…


   Нимфа повидала разное во многих мирах: войны, застои, перестройки. Руководителей государств, пожалуй, сменилось с десяток на каждой планете. Последствие подобных достижений, это незаменимый и главное непередаваемый опыт платонических раскусываний, исповедных проработок, странных трансцендентностей, бессмертных искусств. Всё божественное тянется к смертному. Элль усвоила это, хоть, как она и считала, слишком поздно, чересчур не вовремя. По крайней мере, её больше не мучили никакие диссонансы. Героиня научилась чувствовать комфорт и озвучивать Милберну свои пожелания максимально корректно. Её адаптация прошла не сказать что без боли, но довольно успешно. И народ привык к ней, тоже “адаптировался”.
   Как-то раз, тёплым солнечным днём, случилось непредвиденное и очень мотивирующее: Милберн вернулся с работы раньше обычного и ввалился в дом будучи избитым.
Все его лицо было в синяках и кровоподтеках. К щеке был приклеен багровый грязный лист…

   Нимфа боялась, что Уокеру всыпали из-за неё и её страхи подтвердились в полной мере, как только зашедший ей рассказал.
   - Сделавшие это убивают мирных людей. Их тиранические деяния сеют смерть! Меня оставили в живых лишь за тем, чтобы я тебе сообщил! Чтобы ты пришла с ним сразиться … он только этого и ждёт!
   Элль поверила любимому на слово и попросила её отвести к его обидчикам. Все доказательства были непосредственно исследованы в ходе выяснения! Исследованы быстро…


   …И снова околоток храма богинь!
   - Вселенная многогранна, дитя, в ней происходит множество событий и вызревает множество процессов! – объясняла Илифия, - Энгелы часто вступают в отношения со смертными. Были времена, когда богини славились меньшей категоричностью и искали любви героев, которые затем иногда числились среди богов, а боги любили дочерей человеческих. Часто герои человеческих саг – это дети богов и смертных, и в это божественное происхождение я верю твердо, поскольку наши отличия от них минимальны и упираются лишь в продолжительность физической жизни и в степень воздействия на вселенную.
   Нимфа заставилась оставить предрассудки. Уж больно убедительной была дочерь Зевса! Незаметное обретение внутри выразительного света, мудрости и пресловутых знаний равно пертурбации и не проходит бесследно. Наставница подсказала Элль как “пройти сквозь чистилище”, как перестрадать, став чем-то другим, но сохранив все лучшее от себя прежней. Эти уроки дорогого стоили, и чтобы полностью оправдать их, придется совершить много невозможностей, построить миниатюрную страну чудес и шаг за шагом, мало-помалу, развить её до пределов Вселенной.


   …Всякие, водившие дружбу с Милберном Уокером, имели в виду, что он больше всего ненавидел кому-нибудь жаловаться, а привычка полагаться на собственные силы, кажется, вылезла из утробы матери заодно с ним. Гипертрофированных случаев ситуативной готовности, когда молодой человек терял голову и лез на рожон, было не счесть, и не всегда заканчивалось гладко. Но сегодняшняя ситуация слишком неординарна с акцентом на наречие “слишком”: неизвестные завоеватели подмяли под себя все доходные земли в нескольких графствах и загнобили беспомощных крестьян. Видимо, прознав о героине, предводитель разбойников хитрым способом выследил Милберна и “разукрасил” лицо, чтобы вынудить героиню явиться в их сети. На честную дуэль с наименьшим уровнем честности!


   Лазоревые полозья, оставляемые интимными мечтами, простирались на многие мили непочатой, целинной фантазии. Элль вдавалась вглубь, смотря на звёзды, на активные ядра, на миллионы, на миллиарды. Квазары её прилакомляли. Было так легко заметить их тесную общность и также легко пропустить: внегалактический объект свидетельствовал своё почтение, а Нимфа привечала и кланялась, выражая благосклонность и чрезвычайно нежный, фосфоресцирующий блеск. Блеск доброхотства и энгельского такта!
   Сегодняшний день – аподосис, праздник отдания, своего рода конечный этап энгелиево попразднества! Все наставницы во главе с Илифией отмечали приятное событие, собравшись возле Лиф. Элль смотрела на торжество издалека и опасалась приближаться. В ней, словно пенистые, чёрные волны, бурлили эмоции, которые правильно попридержать, нежели давать им волю. Даже, несмотря на то, что, в основном, эти эмоции – свет и добро!

   “Я слишком зарылась в ложном Я, чтобы так просто быть чьей-то частью. До тех пор, пока во мне нет уверенности, мне стоит их сторониться, чтобы не передать эти сомнения. Главный враг энгелов после Гадеса и Дарейдаса – робость при исполнении”


   Нимфа повторила фразу, давно произнесенную.
   - Главный враг энгелов после Гадеса и Дарейдаса – робость при исполнении! – повторила вслух. Сейчас её ждала новая ответственность, новый героический подвиг, результат которого должен поднять её в глазах неверящей Англии. Если всё пройдёт благополучно и Элль изгонит обнаглевших, зарвавшихся разбойников, обратит негодяев в бегство, отношение к ней, вероятно, станет значительно теплее. Впрочем, точно утверждать невозможно. Не каждый благой помысел сулит вознаграждение, а предавать и проявлять ахарисгию – очень в природе людей. С одной стороны их можно за это винить, а с другой совершенно бесполезно. Нимфа лишь потратит время в попытке им что-то вдолбить…


   Следы ярко-небесного цвета на чёрно-звездочном лике, тянувшиеся, казалось, до истой бесконечности, оставались всего лишь девчоночьей фантазией Элль, предпочитающей белесую голубизну небес космическому мраку. Но Элль видела именно голубизну, видела именно небо, помимо которого как будто не было ничего другого! Как будто не было последующих веков, а вся причитаемая величественная драма, что тиражировалась с самой незапамятности – игра чьего-то горького рассудка, собрание причудливых образов, внезапно пробудившихся.
   - Считай окончание обучения здесь своим вторым рождением – говорила Илифия, готовя Нимфу к последнему этапу, к самому тяжелому, многое решающему, - Тебя пересоздали заново. Ты больше не та наивная девчонка, какой была, придя сюда. Теперь ты – оружие небес, инструмент светлой стороны вселенной. Рано или поздно тобою захочет воспользоваться зло, но нужно быть готовой к этой встрече. Тебе будут противостоять самые могущественные твари и порождения. Готовься, Элль, готовься…
   Ученица, накопившая громадный багаж практических знаний и приобретшая внушительный магический опыт, восприняла напутственные слова “сестры” с невозмутимым спокойствием. Дочь Зевса и Геры мысленно провожала Водяную Нимфу, желая ей поскорее обрести постоянный, незыблемый смысл и полностью встать на ноги.
   Нимфа свободно восклонилась, сжала рукоять меча и обратилась к наставнице:
   - Уверяю, я готова к любому испытанию – подняла она голову, - Сейчас, когда я уже познала все священнодействия, явленные в энгельских обрядах, ни одному демону не удастся сломить мой дух. Ни за что! Я обязательно брошу все свои силы на то, чтобы достичь цели и отомстить за Эдем! Правда, мне может понадобиться время…
   “Много времени” – последнее было произнесено ею с сущей неуверенностью в отличие от всего предыдущего.
   Илифия дружески улыбнулась ученице, проявив заботу, почти материнскую.
   - Не делай громких обещаний, знай предел своих способностей, будь поумеренней в словах. Амбиции, о, да, прекрасны. Но ты пока что энгел, а не бог, и не можешь прямо влиять на мироздание.
   Не имевшая ни нареканий, ни претензий, Нимфа попросту не посмела бы спорить. И хотя её беспокоили различные, дифференциальные, всяческие страхи, в числе чего был страх не победить, здешний главный закон истолковывался как каноническое, признанное бремя. Оковы, гнет бессмертия…
   - Хорошо. Впредь никаких лишних клятв. Я не буду пытаться перепрыгнуть через себя… но я целиком оправдаю возложенные на меня ожидания! Вот увидите!


   Отпущенная, освобожденная энергия, позволяет лететь, не отрывая ног. И, как ни странно, это не связано с Лифом. Элль “вспарила”, предалась вдохновению, вспомнив…
                прекрасные сады, по которым гуляла, будто снова вкусив блаженные токи и ароматы! Это была целая прогрессия чувств, преемственность восхитительных радужных эмоций!


В приветхом мире, мрачном и чужом,
Где рая нет, а ад столь многочислен,
Умение мыслить только об одном,
Мешало умереть. Грехи повисли!

Яко вампир, блуждал слепым во тьме,
Незримость брала верх по чайной ложке,
Молился второпях "о, чудо, заприметь"
И где-то там, вдали, блеснули две сережки.

Я Чуду не поверил. О, как же? Это ад!
Стоял, как вкопанный, чеша рукой затылок!
Глядел на энгела, на Нимфу, на тебя!
Вдруг сердце подсказало "рядом выход".

Обратный путь мне дался тяжело,
Преисподняя дышала в мой затылок,
Зато теперь мог утверждать одно:
В пещере была Нимфа! Чудо = было.


   В привычку Милберна Уокера вошло написание стихов поздним тихим вечером. В это время, обычно, любимая отсутствовала, занималась более важными вещами, чем быт. Как бы это не нравилось ему, он ничего не мог изменить. Сожительство с великой героиней имело ряд неприятных нюансов, которые, впрочем, стоили того. Можно сказать, Милберн принимал подарки судьбы, кладя их на полку.


Бирюзова юдоль магична,
Как ведренный отзвук мягка,
На многие века ты любима.
Жаль, правда, как все, коротка!

Что ты приносишь с собою,
Кроме как ни тепло, как ни шанс,
Я несся к тебе со всею душою,
Ты мой посланник, мой резонанс!

Бытие не возымело значения,
Доколь не возникло на свете тебя!
Если не мир, то его наречение,
Ты – чудо, на что воззревают любя.

Бирюзова юдоль магична,
Как ведренный отзвук мягка,
На многие века ты любима,
Жаль, правда… как все, коротка!

Что ты приносишь с собою,
Кроме как ни тепло, как ни шанс,
Нечто великое, нечто большое,
Ты - космос, ты - всё, ты – баланс


   Хороня Арая, хороня Эйл Сафер, хороня богов, детей Всесоздателя, Водяная Нимфа дала себе зарок отплатить за зло таким же равным злом. Это была самая громкая, самая великая клятва из всех произнесенных! Это – первая клятва. На рассвете всего мироздания…


Лучшая русалочка в мире
Лучшая русалочка на всём белом свете
Подобна русалка звучанию лиры
Свет Нимфы красив, свет Нимфы заветен!

   “Если всё пройдёт благополучно и Элль изгонит обнаглевших, зарвавшихся разбойников, обратит негодяев в бегство, отношение к ней, вероятно, станет значительно теплее”

   Спасибо за то, что ты есть.
За то, что голосок твой весенний
Приходит, как добрая весть.
В минуты обид и сомнений.
Спасибо за искренний взгляд:
О чём бы тебя ни спросил я –
Во мне твои боли болят,
Во мне твои копятся силы.

   “Не каждый благой помысел сулит вознаграждение, а предавать и проявлять ахарисгию – очень в природе людей’


Признаюсь, милая душе,
Туше, я проиграл и каюсь.
Пора не сходит - в этом знание,
Амур не создан, он - природен,
Признаюсь, милая душе,
Пора эта вечна, как ты,
Как то амурное признание.
Туше...

   Нимфа в одиночку, призвав на помощь только свои знания, которые были бесценными, атаковала лагерь разбойников. Первый взмах меча – первый труп.


Узрелось бытие в очесах чарованья,
Души мой властелин, ума - хозяин,
Узнал б в тебе дрожащее дыханье,
Не будь мираж фиктивен, номинальность.

Как будто ластовка в затёмных небесах,
Промеж грозовых туч, посредь тумана,
Стремишься ты, любовь моя, в наглядность.
Молю господь, не допусти обмана. Тайно)

И к лучшему, ВСЁ, в миг переменись!
Создайся вновь, чтоб не было осадков!
Чтоб путь любви моей был гладким
Не в пример! О, ластовка, хранись!

С душой, с умом, высокость при свечах,
Стремишься, ласта, всё прорезаешь путь,
Покорно, милая, мерси-мерси, родная,
Узнав дыханье, агапэ, не дай минуть.

Душой ты рядом, а умом со мной,
При этом курс свой вовсе не скрывая!
Узрелось бытие, мираж – очарованье.
Ты – ласта, что парит святой зимой!

Наглядность. Тайно… Агапэ, минуть…


   Чуя настороженные взгляды мерзавцев, Нимфа ускорилась. Ей не впервой приходилось подавлять в себе гнев, чтобы не пролить больше крови, чем нужно.

Неистовость, фантазм - скрипят воротца
Потоки тонкости в божественных глазах,
Сердечко в гулкость бьётся!
И налёт резкости в словах:

"Окрест всё полыхает – кругом ад!
Ну, где ты, когда так мне нужна!"
Вовеки не замкнётся!
Так мертвецы звучат!

И так тепло в бесОвстве леденеет!
Столь велика потеря в лице веры!
Вскрик “энгел, ну, случись!”
Утроил шансы, но, кажись,

Ад не предстал пред нами в глянце
И мир не стал втройне приятней!
Вскрик спас меня, меня и только!
Худо без энгела, без ангела горько!

А бесы, меж тем, продолжили танцы…

   “В какой бы недосягаемой дали не располагался мой родной мир, моя Аква, Земле не потерять своё значение. Я всегда буду стараться, насколько получится, хорошо помогать этим смертным, не прося благодарности. Это судьба, от которой не скрыться.
                Моя личная…” – Нимфа воспользовалась подходящим моментом: пока бандиты спали,
ничем не озабоченные, тихие, как мыши, всё их оружие было аккуратно изъято. На улице стояла ранняя ночь, где-то поблизости горели задумчивые факелы, ветер оставался по-прежнему тёплым. Идеальное время для атаки!

   - Я знаю, тут кто-то есть… - молвил чей-то проснувшийся, испуганный голос.
   Разбойник обежал палатку вокруг раза четыре, чтобы успеть ухватить взглядом удалявшийся женский силуэт, но ни единой живой душеньки... Некий потусторонний холод вселился в убийцу внезапно, вселился неожиданно, в уже оклемавшегося, целиком пробужденного, и раскрыл все прежде дремавшие границы, все инфинумы и стыки его психики!

   - Я знаю, тут кто-то… - приблизительно спустя одну минуту, когда товарищ-разбойник уже вздумал ложиться, на него обрушилось легкое, но натренированное тело акванки. Могучей героине понадобился какой-то миг, чтобы обнажить заждавшийся меч и “вознаградить” неприятеля парой нелетальных, но болезненных ран, после которых обязательно останутся шрамы!
   Нимфа сдерживалась с заметным трудом. По-хорошему ей хотелось исполосовать его всего, заставить ответить за всё им содеянное! Но чувство ответственности запрещало особенно раскручиваться и приходилось держаться компромисса: не производить ликвидацию врагов, а просто отправлять их в нокаут.

   - Отпусти… - хрипло взмолился разбойник, как только упругие, пружинистые ноги принцессы обхватили его потную шею. Капельки слюны вылетали изо рта и оседали на влажной траве. Нимфа сознавала, ещё чуть-чуть и мразь задохнётся, а значит, самое время, если не отпустить, то хотя б ослабить хватку и дать мразоте перевести дух.
   Проявив снисхождение, Элль разжала ноги. Сделала это через не хочу. Подонок зашелся в сипящей инспирации. Ему было совсем не до чего…(

   “Как-то даже не смешно. Вечно я с подобными сюсюкаюсь. Вроде, пора бы прекратить лелеять глупые надежды и признаться себе, что не всех возможно изменить, а с другой стороны, чем я буду от них отличаться, если начну всё крушить?
   Самое главное, чему меня учили в водобеге бытности, при мелосе богов - высшей справедливости, а не убийству. И хотя одно другому не больно и перечит, а наоборот, служит дополнением, есть мотивы, которые не нужно пытаться совместить. Это всё испортит… очернит обеты, опозорит моё имя безмездного предстателя.

   Кто ещё я для этой планеты?” – Нимфа услышала недалеко позади себя чье-то скоропалительное, взбалмошное рысканье и тут же усмехнулась. Попытки смертных противостоять величайшему усваивались в голове девы с изрядным умилением. Впрочем, ничего большего они не вызывали.

   “Для этого мира я энгел, как и для любого другого. Но здесь мне предоставлена особая свобода. Земляне однозначно слабее большинства рас. Их страх иррационален. Этим можно пользоваться сколько угодно. Пока не устану” – стоило достигнуть конкретной отметки, весь постепенно приобретаемый цинизм низводился до уровня картонного образа. Дальше этого дело не шло. К Нимфе возвращалась старая гуманность, заковывающая в цепи. Любовь, внимание к человеку, уважение к человеческой личности, доброе отношение ко всему живому, человечность, человеколюбие…

   Результат ночной вылазки оказался неоднозначным: на совести Элль был труп дурака и семеро дураков покалеченных (но, вроде как, дышащих). Не идеальное завершение миссии, если под идеалом рассматривать “отсутствие смертей”, но определенно близко к тому. Теперь дело оставалось за малым – отыскать главаря, который, по идее, должен быть где-то здесь, и навсегда отучить

   Где ты - там рай, где рай - там ты.
В глазах твоих мне зрится бесконечность,
Там отражена вся роскошь всех глубин.
Смотреть на них по силам даже вечность
Едина в божестве во множестве един.

Багряность в твоих сдобных лабиа орис
Приводит в трепет, руша устой Земли.
О, как нежны, что трогать не придется!
Души, однако, ты, своей внемли!

Все ипостаси красоты: и лабиа, и зраки,
Слились в случайном беспорядке.
Вся роскошь на краю кроватки,
Когда ты только на краю сидишь.
Где ты - там рай, где рай - там ты…

   Нимфа осмотрела все близрасположенные домики, зашла в каждый – никого не обнаружила. Зачинщика, если он был здесь, простыл след, и теперь его можно искать где угодно. Ярость, клокочущая в горле, мешала сосредоточиться, а беспокойство, связанное непонятно с чем, всё чётче с удивительной скоростью проявлялось. Демоны, или бесы созданы из материи, невидимой для смертных. Хотя их присутствие около себя можно ощутить внезапным образом, демоны предпочитают выжидать. В случае с Элль сработала та же классическая схема: подозревая слежку совершенно явственно, акванка воспользовалась своим обострённым чутьём и быстро распознала козни.

   Повторно заглянув в уже изученный домик, стоящий близко к озеру, Нимфа кликнула прячущуюся там нечистую силу. Той ничего не осталось, кроме того, как наконец-то раскрыться. Этим нечистиком оказался сгорбленный (по первому впечатлению) старик, обряженный в монашескую мантию. Старик ещё не показал своего лица, как героиню пронзил противный, липкий ужас, оставивший вдоль позвоночника дорожку из тысячи колких мурашек. Это чувство, ничем не передаваемое, жестокая радость или радостная жесть, стремилось в ней укорениться. И чем больше Элль сопротивлялась страху – тем упорнее он становился, просачиваясь, смешиваясь путём диффузии, самопроизвольно распространяясь во все стороны.

   Нимфе неожиданно вспомнился давнишний разговор с нынче покойной “греческой” Илифией…

   - Вспомни, кем ты была веков тридцать назад и кто ты сейчас! Зло питается нашими слабостями, нашими страхами! Это наши сомнения позволяют править таким чудовищам, как Гадес и Дарейдас!

   Минуты через три терпение полуэнгела начало ожидаемо лопаться. Былое хладнокровие и выдержка ей изменили, сердце вероломно закололось, губы изменно затряслись.
Храмовый праздник отмечали беспокойство, невозделанная ненависть и, конечно, интерес.
   - Ты не из этого мира! Ты не из Земли! Так что ты здесь забыл? Точнее, кто ты?

   - Боюсь, правда тебе не понравится. Однако ты сама напросилась, поэтому получи… - согласившись удовлетворить любопытство мятущейся Элль, псевдомонах, спустя чреду раздумий, явил своё лицо. И та мгновенно узнала в нём демона, изреча с разрушительно-смертельным, жалящим презрением:
   - Ты…?! Так это… всё ты! Получается, чтобы сдохнуть, тебе мало лишиться головы! Хочешь сказать, ты вообще никогда не умираешь? Типа бессмертен, да? – от самооценки напрямую зависел уровень боеготовности Нимфы, а также мощь энергии её меча. Когда самооценочка падала – вместе с ней падали и её показатели. Сейчас же эти показатели рухнули, а не просто упали. Унизительная беспомощность, замучившая Нимфу, грозилась растянуться на неопределенный срок с учётом характера всей ситуации.
   - Перерождаться, создавать себя заново – первое, чему я научился, покинув Эдем! - стал с упоением рассказывать Каин, рискуя второй раз лишиться башки, - Потом прошли годы, века, тысячелетия… и я достиг вершин сего мастерства! Я слепил Аид из разреженных, прозрачных, лучезарных слоёв воздуха, которым дышали мои родители-боги! Я втайне от них крал эфир, становясь с ними вровень, а то и выше! Меня следовало простить за то, что я сорвал яблоко, но сейчас я нисколько не жалею, что меня не простили, ведь иначе я не стал бы тем, чем стал! Правильно говорят, от судьбы не уйти! Моя же судьба – править!

   - Так, стоп, погоди… - Нимфа едва ли могла в это поверить. Гадес здесь? На Земле? Но как? И для чего? А главное, что делать ей и как реагировать на появление богоубийцы и иезуита, а также врага энгелов номер один? Казалось, такое положение вещей не характерно для мироздания в ПРИНЦИПЕ. Но, как показала суровая действительность, чудеса случаются и далеко не все из них носят положительный окрас. Какие-то начисто выбивают из сил, вытягивают веру, жгут добрые эмоции!

   - Я тебя удивлю, дитя, но мне был предоставлен доступ к Земле её коренными обитателями, которые мне поклонялись, которые образовали вокруг меня культ, желая власти! Многие цивилизации, а ежели говорить открыто – абсолютно все, имеют точки, пятна, превозносящие Аид и всё, что со мной связано! Отрубишь одну голову - на её месте тут же вырастут две! Нельзя убить такого змея! Я вечен, как космос. Я… и есть вечность! – громко прошипел Гадес, и глаза его засияли, как два маленьких солнышка. Засияли огненно-красным! Теперь Нимфа убедилась, что не бредит, и перед ней сидит на коленях не кто-нибудь, а сам антимессия. Антихрист собственной персоной.
   Вместо ненависти Элль поразил шок. Гнева более не возникло. Однажды появившись, ненависть к себе может эхом отдаваться на протяжении нескольких бессмертий. Сейчас Нимфа находилась в одном шаге от пропасти. Ещё немножко и она упадёт, если срочно что-то не предпримет, если не
свернёт!
   - Что ж, если задумал наказать меня, похитить мою душу, отправить в Аид, то не советую тебе с этим медлить. Может, я и не смогу тебе отомстить, но кто-нибудь обязательно сможет! - нотки неуверенности регулярно сквозили в голосе героини. То и дело говорившая куда-то отворачивалась, словно стараясь избегать взгляда Каина. Постепенно эта встреча вылилась в моральную пытку для неё.
   - Признаюсь, изначально в мои планы входило отнятие твоей души. Никаких приманок, никаких ловушек! Но так как ты последний живой энгел и представляешь для вселенной особенную ценность, я счел недостаточным просто тебя убивать. Нет, ты здорово помучаешься, прежде чем отбыть! – Гадес был готов буквально на всё: приложить все силы, все навыки, весь многодавний опыт, лишь бы пролонгация божьего замысла сдохла в утробе, лишь бы не дать добру победить!
   Нимфа, которая от роду не страшилась демонов, решила ему подыграть, чтобы узнать, что именно задумал бес. Это правильно назвать обманом чувств:
   - Я боюсь тебя. Пожалуйста, не забирай мою душу… - Элль не особенно старалась, тогда как “первый человек” повёлся неожиданно быстро. Уверенность в собственной исключительности затмевала рассудок и хладнокровие, делая Каина интеллектуально уязвимым перед более собранной, невозмутимой акванкой.
   - Тогда у меня есть к тебе предложение, дитя. Если примешь его – не заберу. Вот увидишь! – Гадес уж было понадеялся, что Нимфа клюнет, и собрался рассказать ей о своём нанимателе из далекой галактики.
   - Ну, хорошо. Я жду. Давай. Озвучь предложение, а там поглядим, какой из тебя спорщик! – ради создания некоего эффекта Нимфа достала меч и взмахнула им невдалеке от дьявольского лика.
   Каин дважды выдохнул воздух, распирающий прогнившие легкие, и приготовился выложить всё начистоту. Среди вариантов, как поступить с полуэнгелом, доминировал вариант - склонить на свою сторону. На сторону алчности, на сторону зла!
   - Тот, кому я служу, едва не старше жизни, едва не старше космоса! Если одумаешься, клянусь тебе, ты не пожалеешь! Тебе достанется источник вечного могущества, как мне когда-то! Ты научишься творить, создавать новые реальности, как научился я, Аид создавший! – голос Каина отдавал убедительностью, отражал его преступный фанатизм, из-за вложенных в него сильнейших эмоций. Корыстолюбие и общая дурная ненасытность занимали основу чёрной души, - Дарейдас… Дарейдас всем отец, всем бог! Сморд покровительствует над нашей Вселенной в Синей системе, рядом с Синей Звездой! Он по одному и тому же принципу дарит жизни и забирает их всю долновременность, всё мироздание! Сопротивляться нам бесполезно! Твой меч и твоя магия ничто против воли камней!
   Нимфа услышала ровно то, что ожидала. О союзничестве первого человека с властелином смордов свидетельствовало многое, и предположения Илифии оказались верны: долголетие Каина не что иное, как результат механизационной пандерации. Научившись существовать без воздуха Эдема и заменяющей его чаши Лиф, предатель, тем не менее, не научился обходить закладенные грани и запреты, пошатнувшись умишкой.
   - Что конкретно я получу, присягнув тьме? Какими богатствами вознаграждает Дарейдас помимо снятия необходимости в чаше? – Элль приблизилась к демону на целых два шага, чего тот не заметил, поскольку впервые за долгое время был заинтригован беседой. Даже встреча с родным братом Авелем и его последующее уничтожение не вызвали такого интереса.
   - Что получишь? Вопрос уместный. Всё без исключения! ВСЁ! Дарейдас награждает полно! С нами ты не будешь нуждаться в любви, с нами ты не будешь довольствоваться малым! Путь, выбранный мною, единственно верный! Так было всегда – и так всегда будет! Пойми, я не столько тебе враг, сколько друг и советчик! Я желаю всей жизни такого же добра! Такой же долговечности! Такого же покровителя! Такого же… Себастьяна Дарейдаса!

   Нимфе, улыбнувшейся всего лишь раз во время разговора, улыбнувшейся ярко и почти искренне, не удалось выцедить и пародию на страх, не выразила она и подобия смятения! О том, как искушал её дьявол, можно не заикаться, поскольку никакого искуса не получилось. До Гадеса таки дошло, что с ним игрались, как с игрушкой, но, увы, позднее желательного. Меч Элль аналогично молодому ветру взвеял вверх, собираясь отсечь гаду голову. Снова!
   Тогда дьявол посмотрел в глаза яростной, беспокойной, страстной, дерзкой Водяной Нимфы! “Этот взгляд посеял немало семян”. Как бы ни был Каин готов к такому обороту, в нем всё содрогнулось, ибо Каин ясно и окончательно понял, что его как лихоманца и плута, судя по всему, настиг провал позорный.
   - Боги твои - ложь, слова твои - ложь, дела твои - ложь.
Я тебя знаю! Ты славен обманом, намеренным введением в заблуждение! Но не уж-то ты рассчитывал меня подкупить? Меня – прошедшую огонь и воду с целью уничтожить тебя… - Элль приготовилась, - Тебя и Дарейдаса! Этого безмозглого тирана!

   Закончилось все строго в соответствии с первоначальным замыслом Нимфы: Каин не успел охнуть, а полуэнгел не успела позлорадствовать. Длинный нож героини, схожий с римским гладиусом, породил противный треск и хорошенько “анатомировал” дьявола. Тощее раскромсанное тезево с вывалившейся вскрытой “требушиной”, а также выделение темно-зеленой слизи из угловатого острого носа… Каину было не в первой прощаться с телом.
   Нехристь дёрнул уголком сухого, морщинистого рта, что должно было означать усмешку, и сказал на прощанье:
   - Ничего. Ты ещё поплатишься за это, поплатишься за
неправильный выбор! Когда я уговорю Дарейдаса вторгнуться в эту планетную систему, бог первым долгом обратит свой взор на Землю и все смертные погибнут благодаря тебе! Только не зарывайся, не думай, что в твоих силах нам помешать! Утешайся кратковременными ничтожными победами, а я не буду чуять под собой ног от большой радости, как кода-то не чуял их, уничтожая сады! Ты же помнишь это? Не так ли?

   Помнишь же…?

   Множество веков назад, во времена, когда человек еще не потерял себя и понятия “грех” не существовало, жило-было королевство. Прекрасное королевство. Мир, наполненный нектаром первозданной мудрости, огороженный забором из высоких трав, достигающим почти два миллиона метров в высоту! От его садов исходила всеисцеляющая сила, а счастье, явление, нынче очень редкое, раздавалось даром. Все его края сияли плодовитостью, а в очах и сердцах обитателей гнездилась удивительная радость.

   Но, увы, к большому сожалению, все это побледнело и померкло, словом сгинуло во тьме! И сейчас уже сложно поверить, что некогда в многоколонном каменном храме, расположенным посреди ярко-зеленого внушительного леса, посреди мира, где попеременно чередовались холмы, поросшие редкой растительностью, и ясные поляны, где благочестивую святую тишину нарушало лишь звонкое пение птиц, мудрые
мужья-боги и жены-богини принимали гостью – красавицу Нимфу. Любимицу Эдема!

   Разбушевавшись пуще прежнего, как буря, как пурга, Нимфа громко ответила:
   - Помню!
   “Я ничего не забыла и не забуду уже никогда” – готовая на всё, она схватила полудохлого демона за шею и начала сдавливать пальцы на ней. Немного погодя клинок ударил в спину под ребрами, пронзил позвоночник и вышел из живота сатаны. Это был сладко-завершительный акт, своеобразный трофей за терпение. Элль отомстила
                уже второй раз…


Пусть о вечном спорят звезды
В непокорных небесах,
Едут где-то паровозы,
Ходят стрелки на часах.

Не нужны мне эти вещи
Без тебя, любовь моя.
Ты - важнее всяких женщин.
Ты - основа бытия.


   …С тех пор прошло ещё два интереснейших, богатых событиями года! Элль не решилась рассказать Милберну всю правду, допуская, что это его отпугнет. “Не каждому захочется вникать в истории противостояния дьяволу”. Ей было ценно внимание, которое он чистосердечно оказывал. Это были бурные отношения, но это были и самые лучшие отношения, рожденные взаимной благостынной привязанностью. Со стороны вовсе не казалось, что влюбленные из разных миров. Наоборот: чем дольше длился роман, тем больше между ними возникало схожестей, как будто их друг для друга “изваяли” по чьему-то тайному умыслу. И этот умысел, если он реально имел место, исходил только от добра, только от света!
   - Ты не желаешь поделиться со мной подробностями твоих разборок с теми убийцами? Я остался без малейших объяснений, смирившись, будто так и должно быть… - время от времени Милберн напоминал Нимфе, как сильно его волнуют её методы. Сказать по чести, экс-воришка так и не был уверен, что возлюбленная не превратила его обидчиков в фарш. Ему не хотелось быть тем, по чьей вине погибли люди, пусть они четырежды грешники.
   - Той ночью я отняла лишь одну жизнь, если ты об этом. Всего лишь одну! И то, это было не совсем преднамеренно! Мне трудно сдержаться, когда трогают тех, кто мне дорог, и все же я, как никто, знаю цену жизни. Тебе не нужно волноваться! Всё давно прошло…
   Склонный доверять Элль, не допускающий ни капли сомнений, Милберн накрыл себя и её теплым одеялом. Вечером они сидели на вершине горы, вместе наблюдали закат, всю ночь они были вместе, они растворились и перемешались друг в друге, и вместе легли. Так прошел любвеобильный насыщенный вторник!


   …Наутро!
   Ювенальная розовая денница проникала в растворенные окна, являя лондонцам фееричный свето-перечень. Полупрямые полосы вылезающего солнышка приветливо ласкали кожу зевающих. Ощущать на себе прикосновение этих тёплых лучей – удовольствие, доступное везучим, но многих обходящее.
   “Ангелы среды просыпаются ангельски, провоцируя выход на поверхность всех рыжин и валёров, всех оттенков благоденствия, благополучия, блаженства и благосостояния, чтобы мы, смертные, еще горячее возлюбили будущее, которое хотим!”

Узор трагедий в могущем бытие,
Симптомы хаоса в окне - не вздор.
Обет наш - вечность в тайной тишине,
Которую нарушит лишь просвет, зазор.

Услышав отдаленный стон во мгле,
Я, что памятью бессонной окрылён,
Внезапно захотел взлететь к тебе,
И вспомнилось “но ты же просто сон”

   Сколько бы ни прошло времени, дней, годов, осеней и зим, Нимфа не могла избавиться от клейковатого, настырного чувства, что обязана посвятить Милберна в свои главные тайны. Это укрепит их взаимопонимание, считала она.
   Библия не передает и половины правды, зато представляет довольно достоверную картину случившегося. Из её страниц можно узнать, что имя первых детей - Каин и Авель. Оба - дети Адама и Евы, которых на самом деле звали Арай и Эйл Сафер. Причина трагедии в том, что Каин завидовал брату. Зависть имела свои корни. Авель якобы все время пас овец, Каин - был земледельцем. Авель был добр и бескорыстен, а Каин получился полным антиподом брату. В конце концов, Каин (якобы) из зависти убил Авеля в поле. За грех, к которому привела зависть, Господь наказал убийцу, сделав его изгнанником и скитальцем по Земле. Адам и Ева, согласно библии, были первыми людьми, но Эйл с Араем были богами, а первыми людьми были их дети. Людьми со “сверхспособностями”, которые не передались генетически будущим континуумам, чему, возможно, поспособствовало предательство старшенького брата. Возможно, перед смертью Арай понял несовершенство механизма, отвечающего за мораль, и позаботился, чтобы потомки не смогли построить новый “Аид”. Это лишит их долголетия, палитры удивительных сил, снизит множество базовых параметров, приведет к смертям, зато оградит от ответственности, к которой нельзя быть готовым, и предоставит гарантию, что подобного больше никогда не случится – чтобы божье дитя отреклось только потому, что “может” превзойти.

   Милберн, далёкий от перекоров божеств, от каверз верховных инстанций, от высших судов и межгалактических войн, смиренно слушал Элль, опустив глаза в пол и тщательно внимая, дабы не пропустить и крошечного звука. Его оказалось легко заинтересовать: уже через минуту возлюбленный начал задавать вопросы, связанные с таинственной личностью Гадеса, с переворотами в звёздных скоплениях, пораженных самовластием и деспотизмом.
   Милберну захотелось пережить и выстрадать все те приключения, что пережила и выстрадала Элль. Он даже немного завидовал ей, хоть та и уверяла, что завидовать нечему и что любому живущему повезло куда больше, ибо бессмертие, перемежающиеся проклятиями и призывами всех возможных кар, трудными решениями, бесконечными потерями, есть худшая участь – участь Водяной Нимфы.
   - Так, мне теперь предстоит несколько лет стараться не думать об этом, иначе существует вероятность, что я не протяну и года с такими-то сведениями… - Милберн своеобразно отблагодарил Элль за правду, позже загладив вину парой изобретательных шуток. Нимфа в свою очередь притворилась, что не уловила нот негодования. Им было выгодно кое-чего не замечать. Это оберегало от споров и ссор.


   …Окончание средневековья запомнилось тем, что у англичан в “приличных” домах содержимое ночных керамических сосудов выливалось в комнатные печи. Не подвергалось критике и попросту мочиться в пылающий огонь. Подванивало знатно, конечно, но в огне погибали зловредные бациллы, и можно было перетерпеть дискомфорт.
   Среднестатистический англичанин, чьи, казалось бы, качества известны всему свету, способен ужиться в самых разных условиях с минимум морального вреда для себя. Могущество духа, часто проявляющееся в периоды ‘черных полос”, она же стойкость, признавала окончательно установленным, что Англия полна работящих волевых мужиков, а также радетельных и мудрых мадам, поддерживающих быт в состоянии гармонии, чистоты и порядка. Только дьявол не оценит…

   “Люди…” – Каин/Гадес, который давно восстановился физически, вынашивал коварный план мести неподкупной Элль. Два года подряд владыка Аида ждал, когда полуэнгел почувствует себя на верху земного блаженства и еще сильнее привяжется к Милберну. Разумеется, чтобы внезапное расставание с молодым человеком, прощание с ним навсегда, прошло как можно болезненнее! “Рубцы от заживших ран еще жестче и надежнее, чем прежняя ровная кожа”.

   - Люди-и-и-и! – Каин, овладевший всеми секретными истинами бытия еще до образования Солнечной галактики,
развитие и распространение которых само по себе преступление, превращал сознание в материю и наоборот – материю в сознание, сокращая вложения богов, развращая реальность, умаляя достоинства правил! Каин… как бы это сказать поточнее, расправился с грешными вещественно, линейно, а потом заклинанием высасывал душу, грубо извлекал! Обычно не проходило и минуты, как душа обращалась в песок. Песок рассыпался…
   “Вы такие жалкие. Ужас… Что бы подумал отец, увидев, во что превратились его дети? К сожалению, этого уже не узнать. Но вряд ли бы Эдем со мной не согласился. Как-никак, а я – его настоящее творение, единственно оставшееся!” – иногда, в более хмурые минуты, Гадес ощущал, что он лишь референс, отправной эскиз, зарисовка для дальнейших художнических проб, а в минуты, более уверенные, на него находило точно затмение! Периодически злодей терял чувство меры, и это всегда заканчивалось плачевно для окружения, для жизни, а порой – для вселенной.

   Ритуально-магическая речь, регулярно произносимая дьяволом >> DJHJRRRES DJHJRRRES  << - прямое обращение к космосу в императивной форме. Требование, приказ, побуждение на диалекте сверхъестественных…

   - DJHJRRRES! DJHJRRRES! – Каин вопиял звонким гласом, зазывая грозу, раздразнивая небо, и неподвижными, окаменевающими глазами вонзался высоко наверх, в серо-сизую муть! Злость расплывалась по жилам божьего сына, а соборно со злостью расплывался… - DJHJRRRES!

   Демиург вполне мог бы пытаться «реконструировать» заоблачную твердь, добиваясь равномерности. Его сноровки и эрудиции, приобретенных уже давным давно, хватило бы на десять небосклонов! Его ненависть не видела границ, и это как раз то, чего требовало успешное переформирование слоёв атмосферы – рубеж выражения, эмоциональный перепад, умоисступление, дебош скачков и провесов! И наконец…

                У Н И Ч Т О Ж Е Н И Е    
всего живого и своё отжившего…


 
   Закончив произносить наговор, прекратив любые шевеления ртом, дьявол медленно, не выпрямляя ног, опустился на пол. Какое-то время его продержало в “режиме” невесомости.
   - DJHJRRRES! DAROWWWS! – небеса, травмированные грубым вмешательством, раздвинулись вширь! И там, в космической глуби, зрению Каина открылись цепи звезд, невероятные конденсации метеоритов, тайны, неконкретности.

   Вдруг громыхнула гроза, на мгновение осветив всё вокруг! Удар молнии продырявил крышу дома. Дьявол прикрыл оба ока, словно выйдя из этой реальности и погрузившись в единство напевных кантилен, упоительных песенок, замиряющих благостных звуков.
   Так враг энгелов снова вознёсся, обещая вскоре непременно вернуться! Его унесло ввысь и скрыло клубившимися завитками туч, спиралями густой подвижной массы! Градовая “глыба” разом сожрала силуэт, не вдаваясь в подробности.

   Цели Каина, однако, впечатляли размахом: подобно энергообменнику, антихрист забирал свежую природную энергию, предлагая в качестве возмещения лишь гниль и переспелость, чтобы обладать максимальным потенциалом земного естества, ничего не теряя! Как когда-то на Солнце…
               
               
 
               

    The devil was still seen only by believers. Heinrich Heine
   (Дьявола до сих пор видели только верующие. Генрих Гейне)


   “Господи… что это было? Очередной дурной сон? Или…” – Водяная Нимфа очнулась в апогее ночи, обеспокоенная непонятно чем. Её телепатическая связь с Гадесом, мучительная и непрерывная, теперь была очевидна: каждое тёмное деяние Каина, так или иначе, отражалось на её самочувствии. Недомогания разгорались и крепнули, но Элль оставалась стойкой, как стена, и терпела из последнейших силушек!
   Милберн не знал о проблемах возлюбленной. Он не мог догадываться. И Нимфа придерживалась мнения, что это совершенно не нужно ему. Это не нужно никому, ведь все равно никто не поможет, ибо гласят свитки священного папируса - предначертанного не избежать! Энгелы обязаны участвовать в сражениях, в войнах, мучаясь и тем самым оберегая людей,
                жизни во жизнях, миры во мирах…

   “Ах, вот оно что. Ты меня зовёшь на бой. Провоцируешь! Я не сомневаюсь, ты продумал план до мельчайших деталей, я не сомневаюсь, что проиграю…”


   …И снова околоток храма богинь! И снова советы премудрой Илифии – сестры всех сестёр!
   - Как убить дьявола? Возможно ли это? Если вдруг встречу… - Элль мучил вопрос конечности Гадеса, который, если верить мифам, бессмертен. Живя с энгельской ношей, она старалась быть готовой ко всему.
   - Все, что имеет начало – имеет и конец! – ответила дочь Геры, - То же самое относится и к нашему врагу. Вопрос в том, на какие жертвы согласна пойти ты, дитя? Прежде чем отправишься в путь, хорошенько над этим поразмысли…

   Космос, опоясывающий храм, воднился игривыми объектами, имевшими, если не душу, то душеподобие: дальние отливы, домешивающие магистральную чёрную зону, ярко отсвечивались, бросаясь в глаза. С точки зрения теории астрономии это могло быть чем угодно, но если присмотреться, то всё моментально встанет на места и окажется, что это – души тех, кто мало грешил и избежал преисподней, звенья якобы павшей Эдемии.

   Ключевое слово здесь “якобы”, поскольку жить Эдемия продолжает в сердцах!


   …Нимфа явилась на место, где недавно побывала головная боль всех смертных и сверхъестественных. Милберн ещё не проснулся, как она вышла из дома, не предупредив. В самом деле, у неё были веские причины умолчать о своих планах…
   “Ты вновь принялся за сведение к нулю, за разрушение. Впрочем, ничего другого я от тебя и не ждала” – пока Элль бродила в поисках ответов, наткнулась на пару бездыханных тел, из которых выкачали жизненную силу.

   Рисковая исследовательница набрала в ладонь песка и пропустила между пальцами. Хватило и мига, чтобы она прочувствовала сердцем каждую сыпучую крупинку, разглядела в ней часть изничтоженной, измельченной души, некогда принадлежавшей хозяевам. Какими бы сомнительными и жестокими ни были её взгляды в отношении греха, как универсального, гибкого явления, ей показалось необходимым восстановить эти анимы!
   “Я не уверена, что поступаю правильно. Дьявол не карает всех, кого попало. Но он явился на Землю из-за меня, а значит, еще рано для расплаты. Пора высшего суда для них ещё не настала” – в цели Нимфы входило минимизировать ущерб, нанесенный природе, жизни и миру, а сделать это можно было лишь, дав всезлу отпор.


   Между тем, в подводном мире, таящем в себе множество загадок, в почтенном королевстве Аква, где всё не так, как на других планетах, шли разногласия народа с правителем Эбрессом. Великий король, чье поведение всё четче и четче говорило о хронической усталости, значительно “сдал” за последние годы. Его мучения было невозможно не заметить. И, несмотря на кажущуюся простоту ситуации, на приближающееся окончание жизни, на позднюю старость, дела обстояли значительно сложнее.
   Неудивительно, что вокруг отца Элль постоянно крутились дремучие легенды, далекие от истины и близкие к ней. Доктора, проверявшие Эбресса, не могли найти объяснения феномену его долголетия. Кто-то считал, что король заключил контракт с демонами, чему, впрочем, за несколько тысячелетий ни нашлось подкрепления! Все домыслы остались таковыми!

   Единожды в пятилетье, может, чуть реже, Каин посещал своего
должничка, коим был Эбресс, который некогда помог ему уничтожить Эдем. Сатана напоминал носителю длинной седой бороды о возмездии, о том, с чем ему придется распрощаться, когда последний стук сердца прозвучит в тишине и когда глаза его, и так уже плохо зрячие, целиком ослепнут.
   - Вода сама по себе не имеет питательной ценности, но она – непременная составляющая часть всего живого! Хотел бы я сказать, как повезло тем, кто родился здесь, но любое приукрашетельство легко расценить как враньё, а я меньше всего хочу тебе врать! Ведь это вовсе не везенье! – всё, до чего дотрагивался Каин, вё без исключения, мгновенно покрывалось плесенью и тлело. Жизнь весьма негативно реагировала на присутствие демона. Рыбы, что плыли на темно-синем фоне, быстротечно умирали, а колонии коралловых полипов, наоборот, разрастались неестественно быстро и деформировались, становясь “уродливыми”, исковерканными. Будто обладавшая собственной душой, Аква желала, чтобы злобный пришелец поскорее покинул её.
   Король молчал несколько минут, пребывания в парализующей растерянности, затем с трудом выдавил из себя несколько слов. Получилось что-то вроде:
   - Скажи, что моя дочь еще жива. Скажи, что ты её не тронул. Элль имеет право на своё счастье… - и последовала знакомая неизреченная боль: выворачивающий наизнанку кашель, жар, да протыкающий язвенный зуд.
   - Как раз для этого я и побеспокоил вас, о, моё высочество! – создатель ада аристократически убрал руки за спину.
   В тот же миг к горлу старика подступил твёрдый камешек.
   - Что??? – а после он снова закашлял, как и ожидалось.
   Сынок богов Эйл и Арая, в коем жил и праздновал садист, счёл важным объяснить свою “резолюцию”.
   - Твоё прелестное дитя, небес созданье, путается под моими ногами. Я бы поиграл с ней, правда, да только возможности нет! Она у тебя абсолютно не воспитана… - нанося удар, Гадес метил по самому больному, и в девяноста процентах случаев приходил к упоминанию родни в нарочито пренебрежительном, местами оскорбительном тоне.

   Едва с трона не свалившись, Эбресс взмолился:
   - Не-е-е-т! Прошу, не трогай Элль!
   Но дьявол был неумолим:
   - В следующий раз, когда мне понадобится кто-то, на кого стоит положиться, кто-то, на кого можно рассчитывать, я буду иметь тебя на примете! Но не надейся! Ты не умрёшь… Не до тех пор, пока не организуешь похороны дочери! DJHJRRRES! ESSAUJ ESSA DJAKSIDE! – произнеся очередное заклинание, тёмный маг образовал прокол пространственно-временного континуума. Проход, соединяющий две отдалённые точки, появился и исчез сразу после того, как Каин в него прыгнул.

   Страдалец-король остался сидеть и ждать неизвестности под стук собственного сердца, провалившегося в дряхлый живот! Грызущее смутное волнение, предчаяние скорбных перемен, чьи симптомы еще утром отмечались чёрной запятой на листе желчи и ненависти, сильнело и росло. Однозначно единственное: теперь уже ничто не сможет утешить повелителя Аквы, ничто не вернёт уплывшую надежду, кроме внезапного известия о смерти Гадеса. Но истинное зло – бессмертно, а стало быть, на подобный исход очень глупо рассчитывать.

   The library for reading in the city is an evergreen tree of devil knowledge and who constantly is amused his sheets, that also will reach a fruit. Richard Brinsli Sheridan
   (Библиотека для чтения в городе - это вечнозеленое дерево дьявольского познания, и кто постоянно забавляется его листами, тот и до плода дойдет. Ричард Бринсли Шеридан)


   …А на Земле тем временем происходило нечто из разряда невообразимого! Кульминация “жанрового” периода отношений Нимфы и Милберна оказалась не настолько радужной, как им хотелось. Очередной, уже не первый уход молодого человека из дому обернулся чередой проблем, которые стали наворачиваться одна на другую. Лавинообразный комок неприятностей, труднораспутываемый, постоянно ветвящийся, грозился запросто их раздавить, если срочно не предпринять какие-нибудь меры и не спасти построенную на страсти такую странную, но сильную любовь, страдающую буквального от каждого шороха, от каждого ничтожного, грошового сдвига.
   Внезапные исчезновения Милберна посреди ночи заставили Элль серьезно призадуматься – что она делает не так, что от неё бегут, забывая даже сообщить?


   Жили они нынче в “гнезде” Элль, в бедняцком Уайтчепеле, где, кроме них, болтались слуги госпожи, ежедневно выполняющие ряд простейших действий! Ухоженная, приятная квартира, многим напоминающая роскошнейший дворец, содержала нимб императриц всей земной стари – контаминированные оттенки античности, Та-мери, дохристовья экстрагировали всю эту разнородность, что подтверждало авантюрную натуру акванки, а также её участие во множестве событий “пропасти” тех канувших эпох!
   Изредка, но всё же иногда, Элль одолевали эмоции, и не всегда положительные. Вьющийся серпантин женских мыслей медленно оседал золотыми змейками, подталкивая к предположениям, как законность всех последних горе-наблюдений, приглядов и
шпионств. Однажды настал накалённый момент, Нимфа попросила своего слугу Воспоя не впускать Милберна, когда тот вернётся. Воспой уже было открыл рот, но воздержался от любопытства, какая всё-таки черная кошка пробежала между госпожой и господином Уокером. “Право влезать в интимную жизнь богини имелось только у самой богини, и больше ни у кого”.

   Чтобы отучить Милберна беспричинно пропадать, не оставляя
элементарного письма на столе, Нимфа поступила жестоко, и даже ещё хуже: любительница отдавать приказы и командовать распорядилась не впускать заносчивого хахаля, несмотря на то, что снаружи хлобыстал жутчайший проливень, и вероятность подхватить простуду была как никогда высокой!
   Первое время Воспой сопротивлялся своей совести, желая оспорить веление властительницы, но, в конечном счете, сдался, и помрачнев, произнёс:
   - Да, моя госпожа. Слушаюсь и повинуюсь…
   Элль неожиданно остановила Воспоя, когда тот отвернулся и медленно потопал в направлении кухни:
   - Постой!
   Мужчина молвил, практически не шевеля головой:
   - Да, госпожа…
   От красавицы изошел серьезный вопрос. Судя по её малость встревоженному голосу и приподнятым бровкам-расчесочкам, ей было небезразлично отношение её подданных:
   - Ответь, только честно! Я устала существовать в притворстве, лицемерии, лжи и дешевой, неискренней похвале, поэтому вранья не потерплю, предупреждаю! Ты служишь мне из-за того, что боишься и думаешь, что я удерживаю людей насильно возле себя, или ты действительно мне предан, потому что видишь во мне что-то помимо высокомерной, безжалостной тиранши, привыкшей красоваться за счёт беспомощных смертных?
   Поначалу Воспой ощущал себя в некоем тупике, потому что не знал, как лучше ответить, чтобы, часом, не обидеть хозяйку. А потом вспомнил, какой представлял её всегда - благородной внутри, предельно откровенной, умной на редкость - все сомнения в целесообразности сего действа отпали сами собой. Слуга ответил так, как думал, не добавляя лишнего:
   - Я здесь, потому что считаю своим долгом вам помогать, потому что вы кажетесь великой. Я бы ни за что не посмел себе колебаться между свободой от ваших указаний и своей преданностью!
   Услышав правду в её незаменимой, подлинной фактуре, Нимфа засмущалась едва замечаемо. Пристыженная приятным удивлением (на деле она готовилась к чему-то целиком противоположному), бессмертная поняла, что ей трудно подобрать слова благодарности. Осталось только сжать легонько губы, потупиться и улыбнуться краешками рта, а также пожелать Воспою чего-нибудь… чего-нибудь да пожелать!
   - Надеюсь, ты обретёшь свое счастье и будешь по-настоящему живым, в отличие от тех, кто счастье упустил…
   В ответ подданный молвил:
   - Спасибо! – после чего сразу установился относительный режим тишины, которую долго нарушало бряканье, доносящееся снизу.

   Это Милберн, всё ещё любящий, оттого неугомонный, тщился испросить прощение, совершая шаг «расхлёбывания» за шагом «сглаживания отповедей». Он считал, что достаточно намучился и выразил готовность понести наказание, лишь бы вступили обратно! Временно заледеневшее, сердце Нимфы наконец-то оттаяло, и красавица сжалилась, попросив Воспоя открыть стучащему дверь.
   - Можно!


   Промокший до нити, Милберн зябко съёжился от холода и испуга, который не прошел даже когда послышался звук ключа, вынимаемого из замочной скважины. Лицо молодого человека потускнело сразу, как только Элль гордо выпрямилась перед ним во весь рост и в вызывающей позе, смотря прямо на него, выказала жажду конструктивных объяснений.
   Вошедший виновато опустил глаза:
   - Можно ль закурить?
   Спустя волнующий миг Нимфа поднесла гуляке курительную трубку и помогла зажечь, хоть и не была обязана.
   - На здоровье!
   Вскоре в воздухе возникла дрожащая дымка, которая прошла столь же быстро, сколь быстро прошли мурашки на коже Милберна, оправдательно произнесшего:
   - Меня впустил твой лакей…
   Элль пояснила:
   - Я знаю. Это я ему велела открыть. Воспой ни за что бы меня не ослушался. Но не спеши обольщаться. Тебе только предстоит загладить вину!
   Тогда Милберн, измеривший в мыслях степень собственной постыдной неуклюжести, отбросил трубку, как ядовитую змею, и, бессознательно шевеля губами, сильно повысил свой голос:
   - Небеса свидетельствуют, что лицемеры лгут, когда утверждают, что уверовали в тебя, поскольку они уверовали на словах, а их сердца принадлежат лишь их языкам, а не их убеждениям! Но я верил в тебя изначально! Не знаю, почему ты этого до сих пор не увидела…
   Нимфа притворилась безразличной с очевидной выгодой для своего ЭГО и вместо соблюдения принципов ведения диалога занялась “более серьезными вещами” - подкрашиванием губ и припудриванием носика.
   - Мне интересно одно, сколько ты намерен проторчать здесь? Видишь ли, я не спрашиваю, в каких кабаках ты предпочитаешь ошиваться, более того, ты должен был заметить, что я до сих пор не задала вопрос, зачем ты вломился ко мне в такую позднь. Стало быть, мне глубоко всё равно…

   Милберн:
   - Ты вольна спросить! Не стоит изображать великую гордыню! По-моему, мы уже прошли тот этап, когда ношение масок помогало скрыть наши истинные чувства и намерения! Я шел сюда, чтобы признаться! Ждал, когда мне откроют!
   Элль:
   - Свежо предание, а верится с трудом! Но ни о каких масках и тем более ни о какой гордыни и речи быть не может! Меня, правда, это не волнует.
   Милберн:
   - С каких пор?
   Элль:
   - С тех самых, с которых ты начал обманывать меня, параллельно встречаясь с другой! Думал, я не узнаю? Думал, тебе удастся утаить лицемерие? И от кого же? От меня?

   Нежелательный гость нахмурил лоб, мучительно соображая, а затем парой движений скинул с себя мокрую одежду. Серьезно провинившийся, он встал на колени перед богиней и с неозвученной мольбой заглянул вглубь её глаз. В них читалась обида вперемешку с презрением.
   Хрипло кашлянув, горе-кавалер взял её руки в свои ладони и прошептал ей на ухо, что любит её... что их тела и души идеально подходят друг к другу, чтобы она там не думала.
   - Ну же, посмотри! Я вернулся, вернулся к тебе! Разве это не служит доказательством? Разве ты готова так взять и всё забыть лишь из-за того, что я единожды в тебе усомнился? Да даже не столько в тебе, сколько в себе самом! Да, я усомнился в себе!
   Элль, однако, неожиданно вырвала свои руки из его рук, и так смачно огрела ладонью по носу, что Милберн едва удержался.
   - Не приходило в голову, что твои внезапные появления могут мне навредить? Допустим, я практикую магию на зёрнах, это одна из основ, или путешествую в астрале! Так уж сложилось, что в отличие от вас, милейший, мне есть чем заняться помимо того, чтобы мелко шашничать, торчать в игорных домах и заигрывать с первыми встречными! Видимо, мы из разных миров не только по происхождению…
   Попавшийся на измене, Уокер открыл рот и не сумел сфантазировать ни одной хлёсткой мысли. Зрачки, вытянувшиеся вертикально, усугубляли его страшную неловкость и педалировали
плохое случившееся, выдвигая на первый план проблемы многих любящих пар.
   - Но даже если ты права отчасти, даже если мы друг другу не подходим, ты не можешь и дальше отрицать явное, нам было хорошо всё это время. Эти четыре с лишним года не вычеркнешь из памяти… - продолжая навязываться, лишь бы простили, Милберн всё меньше себя уважал. Впрочем, Элль тоже стала надоедать его настойчивость. По её поведению, всё более прямолинейному, можно было сделать крепкий вывод: извинения не всегда звучат убедительно, ни о каких поблажках не может быть и речи. Прошедшая сквозь миллионолетья, эпохи и века, Водяная Нимфа слишком хорошо изучила природу людей, чтобы верить в то, что сформировавшийся и уже взрослый человек способен измениться.
   - Разве я не ясно намекнула, что не горю желанием что-то продолжать? А если уже совсем начистоту, то сейчас мне меньше всего на свете хочется лицезреть тебя, слабака и обманщика этакого! Что здесь не ясного?! Надеюсь, мне не придется повторять по слогам!

   Реакция Милберна на прозвучавшее честное разочарование оказалась непредсказуемо-нервной: молодой человек вскочил со стула, а тонкостенная трубка в его пальцах, пропахшая крепким табаком, неслышно выпала из рук. Он боялся, что воспрезрит себя ещё сильнее, если не случится чуда, которое вот-вот спасёт ситуацию. Ему хотелось решиться и пропеть “прощай любовь, ведь не вернуть былое. Другой целует пусть твои уста”, но мешала плотоядная, “маслёная” зависимость. К слову, именно зависимость вынуждала мужчину так унижаться!
   - Что это…? – вопросительно взглянул на Нимфу Милберн, заметив в изумрудном сундучке, где по обычаю лежали все “предметы гордости”, прежде невиданное, шейное украшение из нитки жемчуга! Перловое, чистейше-белое, не уступающее по красивости колье, это ожерелье навело глядельщика на пугающий вывод и спровоцировало в нём приступ огненной ревности. Это был, ни много ни мало, пожар, сравнимый с лесным.

   …Элль улыбнулась своей кошачьей улыбкой “медузы горгоны” и наделила голос непомерной, нецелесообразно аггравированной, жгучей сценичностью.
   - Подарили, знаешь ли! – и уже через пару мгновений отвлеклась от марафетизации, полностью повернувшись к любовнику, - А что такое? Ты имеешь что-то против? Очередной претендент на мою руку и сердце, каких было сотни, если не тысячи, включая тебя, дорогой! Или ты думал, на тебе белый свет сошелся клином? В таком случае ты не только ничтожный предатель, но еще и жуткий дурак!
   Милберну, морально раздавленному, ничего не оставалось, кроме как автоматически соглашаться с каждым оскорблением. Ему было не жалко выглядеть тряпкой, если это пойдёт всему на пользу.
   - Надеюсь, ты понимаешь, в мои планы не входило интересоваться всеми твоими приключениями. В период кризиса, вероятно, все существующие средства достижения целей становятся неадекватными, в результате чего возникают непредсказуемые ситуации вроде нашей нынешней. И всё же посмотри на это под другим углом! Я прошу тебя дать мне шанс прекратить выглядеть ничтожеством! – несмотря на обильный поток слов, исходящий от Уокера, разумных, не претящих логике, Элль несколько развязно и разухабисто оттолкнула его подобострастие. Позолоченный лорнет с перламутром понадобился, чтобы слорнировать чудо-ожерелье, рассмотреть каждый шарик и, конечно же, еще сильнее досадить бедняге Милберну, совсем не чуявшему специальных провокаций. То есть, парень, вроде, и понимал манипулятивные грани её непростенькой натуры, но в то же время не пытался их обойти, будто страдал мазохизмом, о чём предпочитал не разглашать, дожидаясь, когда окружающие додумаются лично.
   Кончилось всё тем, что Милберн, в котором вдруг взыграла похожая напускная гордость, не выдержал. Доведенный до психоза, он подскочил к ней, схватил за плечи и затряс:
   - Хватит со мной играть! Довольно распоряжаться моими чувствами к тебе! Я ведь не мальчик на побегушках! - во всех закоулочках дома послышался его мужской крик, словно не было ни крыши, ни стен, ни дверей.
   Перебрав в уме весь язык жестов, Нимфа предупредительно покачала глазами сверху вниз. Это означало, что ухажер обязан немедленно убрать от неё руки, перестать распускать нюни и надлежаще извиниться за выпад.
   - Так, это что сейчас только что было? – тихим испытующим голосочком спросила она.
   Уокер в тот же миг оторвал свои намертво вцепившиеся пальцы, покрутил башкой туда-сюда, как участник затянувшейся пьянки с применением оружия для самообороны, и зашелся в грустных извинениях.
   - Прости… Это… Это всё из-за любви и неравнодушия. Вот увидишь, я исправлюсь! Мы еще понаслаждаемся закатом…
   Элль, как оказалось, не спешила сбавлять обороты. Далеко зашедшая в своих амбициях перевоспитать Милберна, она едва не разрушила то, что было построено совместными усилиями, едва всё не испортила:
   - Я не расслышала. Повтори, пожалуйста, и желательно громче!
   Чувствуя себя жертвой, обреченной на бесконечное пассивное терпение, но по-прежнему борясь с сим гадким ощущением, изменник сорвал себе глотку, чтобы в полной мере удовлетворить королевские запросы горячо обожаемой:
   - Не расслышала? То есть, по-твоему, я произнёс слишком тихо? Хорошо. Будет не тихо тебе! ПРОСТИ! ПРОСТИ! ПРОСТИ! ПРОСТИ! ПРОСТИ-И-И!)))))

   От установившегося в комнате ора, кажется, потушившего огонь всех свечей, у Элль встала дыбом вся её роскошистая грива, а сама она испугалась (почти). Это было до неожиданности трогательно и мило до слёз.
   Закончив горланить, брызгая во все стороны холодными слюнями, Милберн… испытывал первые “звоночки” навалившего бессилия и разрыдался, уселся в первое попавшееся кресло. Затем сполз в нём пониже и закрыл ладонями красное лицо, которое вскоре опухло.

   Нимфа “смилосердовалась”, как, обычно, милосердятся энгелы, и, чувствуя за собой часть вины за то, что происходит, убрала лорнет в расшитый бежевый футляр. Затем медленно, на носочках, “подкралась” к раскинувшему. Богиня нежно, гладко и тонко пробормотала слова утешения, а потом также нежно, также гладко, столь же тонко погладила по мокрой голове.
   В ответ приунывший промямлил нечто неразборчивое, ясно сожалея о проступке, хмурясь и чертыхаясь, остервенело клянясь впредь не подпускать и мысли об измене, клянясь не сомневаться ни в себе, ни в ней, ни, тем более, в их сочетаемости!
   - Тебе не нужно волноваться, мой мальчик. Все главные разочарования позади. Больше мы ссориться не будем…
   Милберну вдруг захотелось встать и сказать чётко “я никакой не мальчик, я мужчина”, но своевременное осознание нелепости
удержало его от новых ошибок. Нет. Вместо очередного психа он заговорил об умерших родителях, о том, что его по-настоящему тревожило.
   - Помнится, моя мама каждое утро, когда я был маленьким, рассказывала невероятные истории об ангелах! Будучи набожной, она верила во все эти чудеса, будто воочию видела их! Мы с папой завидовали её способности верить в несуществующее! Жалко, что никто из нас не подозревал, что моя мама была, по сути, права и небесные создания живут среди нас. Единственное, в чём, возможно, она и ошибалась, так это в наличии у них белых крыльев. Но ты, ангел, прекрасна и без них!

   КАПЛЯ ЗА КАПЛЕЙ               
   Осиянная подлунным канареечным блеском, она мерно движется в направлении, в котором пускают ростки её положительно повапленные импульсы. Иноплеменность, вернее, иноземность этого ангела неустанно оттеняется. Ненароком возникает навязчивое предположение, что она явилась из иного измерения, из некоего идиллического мира – радикальной антитезы суетной, лишенной целостности и согласия действительности, в которой сосуществуем мы, дезорганизованные, падшие, эгоцентричные!
Как бы там ни было, её присутствие здорово гармонизирует ауру. И хотя её внешней красоте позавидуют даже греческие грации, её прецедентная, фундаментальная прекрасность заложена в недрах.
                КАПЛЯ ЗА КАПЛЕЙ

 


   Милберн успокоился лишь постепенно. Нимфа больше не смела злиться на него. Всё, что случилось этим вечером, скандалы, взаимобенефисы, болезненные тики, душевные раны - надёжно забылось и обещало не всплывать.
   Прекратив по-матерински гладить избранника, Элль полуоголилась, сняла верхнюю часть платья, сложную по декору и силуэту, чем первый несказанно обрадовался. Ему захотелось поскорее приникнуть к телу “ангела”, что, собственно, и произошло, когда ангелок прошептал:
   - Иди ко мне, милый…

   Милберн постарался снова не заплакать, бросив на это, пожалуй, все свои силы, чтобы не запачкать одежду возлюбленной. Приятная часто стучащему, нестабильному сердцу, госпожа Нимфа опустилась, жаждая сжаться в самых испытанных, в самых тёплых объятиях.
   Парень опасался заснуть во время ответственного задания по повторному покорению вершины по имени Элль. Эти романические тисканья влияли на него очень усыпляюще((( Язык слушался его как попало, а глаза то и дело норовили закрыться. Но результат стоил затраченных усилий! Этой ночью никто не останется без заслуженной, справедливой награды!
   - Я над тобой чуть-чуть поиздевалась сегодня, прости. Так было нужно! Зато теперь ты знаешь, что ангелы не славятся идеальным характером… - раздеваясь всё больше и больше, Нимфа тем самым раскрывалась изнутри.
   - Скажи, что это была просто проверка моих чувств… - Милберн опустил руки на её бедра и нагловато пододвинул к себе, занявшись их обстоятельным, непримиримым вылизыванием. Их и того, что скрытничало в центре, дожидаясь часа. Магнитящая входная часть “энгельского” органа стала главной ахиллесовой пятой мистера Уокера и пробудет ею до тех пор, пока до неё не доберутся, чтобы пропитать влагой языка, - Скажи же!
   Элль, все века обожавшая командовать, держать мужиков на аркане, внезапно полюбила подчиняться и учла сочащуюся, “капающую с ротика” просьбу голубка:
   - Да, это была проверка, которую ты прошел с переменным, но всё же успехом… -
                потому что у неё самой еще чуть-чуть и “закапает”.


   Этой ночью в голове у парочки звучали мелодии, принуждающие жить и жизнью довольствоваться. Поскольку их покой бдительно стерегла матово-белая скульптура, стоящая в затемненном углу просторной спальни, скульптура, представляющая собой образ Святой Девы Марии и Христа, которого она держит на руках, можно было ни о чём не тревожиться.
   Милберн выпрямлялся, сгибался, опять выпрямлялся, и… снова сгибался. Выполняя аналогичную последовательность действий, Элль любовно приговаривала, ловила растопыренными пальцами его руки, купающиеся в тепле её эстетных, десертно-сахарных волос.

   Пока смертный и богиня пылко отмечали перемирие, над ними летали маленькие феи. Эти полуптицы-полунасекомые (на деле ни то и ни другое) активно фунциклировали, заменяя свечи, клубились возле потолка и обливали спальню звёздочной экспрессией. Нимфа предупредила наперед, что ненавидит заниматься “этим” в темноте, что её глазам милее свет эдемских фей. Милберн, как всегда, не посмел настаивать, хотя, сказать точнее, он просто не отдавал предпочтения конкретной обстановке, так как не являлся особым знатоком.
   - У меня есть вопрос. Я давно хотел его задать, да всё откладывал… - сидя сверху, Милберн ежеразно напрягался всеми костями и жилами для совершения точечных массирующих движений её грудей концом языка.
   - Давай! – одобрила Нимфа, подставляя грудь охладительному ветерку, вырывавшемуся с его рта, - Я тебя слушаю… - и приготовилась искупить вечернюю циничность дарением самой себя, “подарком присутствия”, а также удовлетворить любопытство, если, конечно, вопрос не окажется вне сферы энгельской великой компетенции.
   - Я попаду в рай или в ад? В Аид или в Эдем? – Милберн поразил барыню своей простецкой прямотой, видимо, несвойственной тем, по чьим концевым структурам сочится кровь “сверхъестественных”, - Меня это беспокоит с тех пор, как мы встретились. Хотя… не стану скрывать. Я всегда думал о подобных вещах.
   Жизнь после смерти - тема, волнующая всё человечество, вызывающая постоянный всеобщий интерес, не давала парню покоя. Совсем не щадя нервов, он предавался этой философии бессонными ночами, а ближе к утру до него доходило, что никаких разгадок получить не удалось и время, потраченное зря, выкупить назад тоже не получится. Все движилось к печальному итогу. За Милберном установилась хронология непрекращающихся падений и проигрышей, к которым ему пришлось привыкать, но лишь потому, что так было легче, а не потому что ему так хотелось.
   Спустя несколько минут, проведенных в обоюдном благоприязненном молчании, Водяная Нимфа положила ладонь на его щеку и не очень значительно, немного ПРИОПУСТИЛА его голову, заставив задержать взгляд на её взгляде.
   - Даже не сомневайся! Считай, врата Эдемии открыты для тебя! – богиня начала говорить почти шепотом, но постепенно её голос приобрел громкость и уверенность, - Ты войдёшь в них, имея за плечами достойно прожитую физическую жизнь. Тебе будет предоставлена вечность блаженств, которую заслуживает всякая тварь, в чьей душе добра больше, чем злобы!
   Данный ответ, озвученный с непоколебимой, непритворной заботой, достаточно насытил Милберна Уокера, который мгновением позже высказал последнюю, абсолютно незатейливую просьбу.
   - Пообещай мне это. Если пообещаешь, то можешь не сомневаться, я буду спокоен за будущее собственной души. Для меня, правда, это так важно…

   Элль взяла обе его руки и крепко сжала их, глядючи неуклонно в огонь его “сенсоров”. В них читалось столько всего, что за раз не переваришь, не подавившись “этим всем”. Поэтому дешифрировывать мысли мужчины следовало дозами, иначе имелся риск погрузиться в них без возможности выхода!
   - Я обещаю… - согласно ожиданиям, эта пара слов прозвучала наиболее тепло, наипаче сердечно.


   Через пятнадцать минут. Опять же в спальне.
   Уокер расчувствовался, разомлелся, разнежился. Немые оговорки стократно переслаивались. Некоторые из страхов хилели, приугасали, некоторые – заканчивались, толком не начавшись. День рождения веры требовалось отпировать, преклонить голову перед Богом-Господом, или хотя бы перед Нимфой – божьей посланницей, посольщицей рая. Без сомнения, это персоналистический праздник и присвечная атмосфера телесности подходила ему как никакая другая!
   - Хотел поделиться ощущениями, которые меня посещают вот уже бог знает сколько. Сказать по правде, порой ты мне кажешься совсем недосягаемой! Ты, вроде, находишься здесь, рядом со мной, но чувство, что ты не привыкла к Земле, не проходит. Понимаешь, эта твоя волшебность мешает насладиться тобой полно… - размытые пояснения Уокера, кажущиеся до ужаса натянутыми, немало расстроили Элль, передавшись в целом объеме.
   Нимфа представила, что это - препятствие для отношений, и постаралась его устранить, разрешить все противоречия!
   - Если думаешь, что не можешь до меня дотронуться – дотронься, если хочешь поцеловать – поцелуй, а если замыслил нечто больше, то, тем более, медлить не стоит. Сделай уже это, чтобы понять, насколько я реальна!

   Последовав добро прозвучавшей, ярко выраженной рекомендации красавицы-энгела, Милберн психологически созрел, чтобы провентилировать климат в глянцевитом междуногье богини. Колдунья-соблазнительница, которую легко перепутать с Цирцеей, стиснула зубы, стиснула глаза и кулачки, находясь в состоянии ста предвосхищений!
   Промчался жалкий миг, всего лишь миг, и крайняя плоть здорово оттянулась на его “конце”, дрессируясь для скорого конверго с её мышечно-эластичным, трубчатым “миром”, подковываясь, приготовляясь. Нимфа издала цикл рефлекторных надсадистых оханий ещё до того, как её полонили. Страшно представить, что будет, когда наступит УЖЕ.

   Чтобы процесс оказался менее шокирующим (в противном случае сердца обоих могли остановиться), Милберн смочил её губы краями своих, пробежался языком по её носику, закончив издавна начатое.
   Элль почувствовала кого-то в себе, и безумно обрадовалась, вспомнив, что этот “кто-то” не кто-нидь, а он. Натужное диспноэ поддавало парку, а тёмно-шоколадное напряжение, горше полынная настойка на основе любви, разбавлялось регулярными прикосновениями всех частей лица к её злачной шее. Что, пожалуй, самое прекрасное, фигур умолчания было как морского песку, но ни говорить, ни думать ни о чём не тянуло. Мозг отключался всякий раз, когда на языке наворачивалось свежее словцо. Этот “заколдованный круг”, который, по всей видимости, не спешил завершаться, продолжительностью в несколько заходов и державнее любого заклинания, мог прибить к постели, сделать так, что никогда не получится перестать обвивать руками торс, хвататься за седалище, нести пьяный бред в трезвом состоянии…
                К понятию “пошлость” прилагается пошлая среда!


   ……Визуальная красота не что иное, как аллегорический овринг, ведущий к самому сердцу, но не задерживающий у сердца надолго.
   Красота ангелов – отзеркаливатель наших светлых сторон, бесконечно апеллирующий к чувствам.
 
   В одном случае мы имеем силу эффектную, но быстро остывающую, из-за чего, по сути своей, бесполезную,
   а в другом – истинную, ангельскую, которая захватывает……


   Проснулся Милберн Уокер поздним утром, почти днём, обнаружив пустоту на второй половине кровати. Это его обеспокоило, если не сказать разозлило. Вскочив, он стал бегать по всему дому, но никого не нашел. Нимфа, Воспой… куда делись все?
   Но ничего. Элль отозвалась, хоть и позже! Слава богу – подумал экс-вор. Полуэнгел занималась цветами, какими-то “своими”, самобытными способами измеряла их жизнеэнергию и шептала ведьминские строки. Меньше всего Милберн хотел её отвлекать, но… Нимфа сама к нему повернулась, сама отвлеклась и предложила выпить чаю. Парень побоялся отказываться…


   Пока Элль пила чай, подмешивая в него всё, что только попадалось ей под руку, какие-то травы, семена… всё подряд, господин Уокер метал невыразительными глазами искорки странного страха. Было нетрудно догадаться, что его что-то гложет. Хозяйка решила не затягивать и спросила чересчур напрямую.
   Вопреки её предположениям, будь с ними неладно, Милберн вернулся. По логике вещей она должна быть счастлива. Богиню люди больше разочаровывали, чем радовали. Но… полного возвращения словно не случилось! Даже голос любимого казался каким-то чужим и отстраненным, как и все прочие “детали” его слишком человеческой, чересчур земной личности.
   - Итак, давай ближе к сути, ты пришел, чтобы попрощаться или собираешься остаться навсегда? Только прошу учесть, времени на раздумья у тебя не осталось. Делай окончательный выбор тут и сейчас. И если таки собрался сваливать, опять же, не ломай комедию! Чьи-то сожаления - последнее, что мне захочется слышать…

   Оказавшись перед ультиматумом, исходящим не столько от Элль, сколько от собственной шаловливой совести, Милберн резко поднялся из-за стола. Он больше не мог лгать ни себе, ни ей, ему надоело обманываться, что всё хорошо. Правде лучше поскорее перестать быть проблемой и тогда очень многие проблемы решаться сами собой!
   - Так, всё… с этим пора заканчивать. Ты меня прости, но я сдаюсь!
   Нимфа проводила его взглядом до следующей двери, затем стремительно встала и раздосадованно фыркнула. Её нарастающее недовольство читалось по губам.
   - Сдаёшься? Прекрати! Помнится, твой возраст перешел десятилетний рубеж, а ведешь себя до сих пор как ребенок! Мне это не нравится! - последние слова, произнесенные хозяйкой достаточно отчетливо, чтобы их не пропустить, вынудили замереть его на месте, медленно развернуться и ровным уверенным шагом подойти к собеседнице.
   - А тебе не приходило в голову, что рядом с тобой я именно так себя и чувствую? Не прилетало? Ведь это... ненормально, неестественно. Так дальше продолжаться не должно!
   Нанесенное серьезное оскорбление, сокрушительный удар по гордыни, заставил воительницу распереживаться. Наверное, она заслужила подобное унижение – слишком открыто проявляла свою подпольную оторопь, но сложившаяся неприятная ситуация была жестокой даже для неё.
   - Надо же! Значит, чувствуешь себя малолетним! Ну, и? Кто, по-твоему, в этом виноват? Уж не на меня ли ты намекаешь, дружок? Или, может, виновата твоя драгоценная особа, к которой ты бегал, пока я преувеличивала роль твоей порядочности? - Элль намеренно пыталась спровоцировать Милберна, выбивая искренность обходными путями. Излишне импульсивный и ярко эмоционирующий даже в тех в моментах, когда стоит эмоции прикрыть, парень позволил совлечь с него покровы и распахнуть его истинное мнение что называется - настежь.
   Как быстро Элль поплатиться за то, что предпочла истину иллюзиям, точно сказать было трудно, но не оставалось сомнений в том, что это таки произойдёт. Хуже того, отрицание очевидного, новая ложь и вранье вызовут лишь ряд дополнительных вопросов, большинство которых, скорее, будут работать против отношений.
   - Если хочешь знать, чьей вины здесь больше, рекомендую посмотреть в одно из зеркал! Из тех, что висят на стенах всех твоих комнат! – Милберн настолько увлекся пустыми шпыняньями, что чуть было не довел её до слез, а себя – до нервного срыва. Кто бы мог предположить, что искусство соблазнения, вовсе не являвшееся для Нимфы темным лесом, равно как и умение строить глазки, вдруг обернется досадой и сожалением.
   Элль с осторожностью подала голос лишь спустя три минуты.
   - Да-да. Видимо, всё так, как ты и говоришь. Я допустила развал. Наверное, я недооценила тебя… - и также осторожно отошла в сторону, приглушенно собираясь с плещущимися, грозными эмоциями, что рвали изнутри, нанося выматывающую, жгучую, ни с чем несравнимую боль.

   Уокер, прежде думавший, что ему удастся метаться между двух огней, стукнул себя по лбу и назвал себя нехорошими словами. Однако на этом самоистязания любимчика богинь не закончились. Несмотря на просьбу Нимфы не жаловаться на судьбу нарочито грустным тоном и не раздувать простую жизненную неурядицу до уровня всесветной катастрофы, потому что вечные перерастания нытья в нытьё пафосное сидело в печёнках, Милберн толи не услышал её, толи и впрямь всё настолько ужасно.
   - Видимо, зря ты спасла меня от Кракена! Героем я от этого не стал, более того, я даже мужчиной себя не ощущаю. Максимум хулиганом из узких закоулков, чей постыдный удел – воровство. Так что в следующий раз подумай хорошенько, прежде чем кого-то выручать, стоят ли того эти люди! Ладно?
   Между тем Нимфа упрямо продолжала стоять на своём, не вдаваясь в логически непозволительную игру моральных представлений.
   - Ничего не обещаю. Я привыкла оказывать помощь, не задумываясь. Кто бы в ней не нуждался! Это мне прививали множество столетий! Боюсь, скулежа какого-то второразрядного, посредственного, не ахти какого вора будет недостаточно, чтобы я вот так взяла, предала все свои убеждения и послала мироздание к чертям! Так что зря ты завёл эту шарманку! Лучше бы угомонился и ушел, чем и дальше портить настроение мне и себе!
   Милберн предположил, что последовать последнему совету госпожи было бы разумнее некуда и ему впредь не стоит даже приближаться к Уайтчепелу, не то что заходить на его территорию. Но что его удерживало здесь? Чувство вины или, может, не остывшая, еще крепкая loveres-приязнь?
   - Прививали? Учили? Так, хватит – отрезал возлюбленный, - Не разрушай моё представление о тебе, хорошо? Я-то всегда считал, что ты самостоятельно пришла к таким выводам, но оказывается, тебя специально направляли! Тебя растили воином, завернутым в оболочку женщины! Прости, но это в корне расходится с моими первоначальными взглядами о твоей сущности! Выходит, ты никакой не ангел! Надо признаться, я себя обманывал, я себе лгал, создавая идеальный тебя-образ! Образ, которого не было в действительности!

   Водяная Нимфа:
   - Скажи честно, ты вернулся только для того, чтобы ещё раз со мной переспать и сразу меня бросить? Если будешь искренен, я обещаю, я не стану тебе мстить. Я тебя тут же отпущу! Потому что твои обвинения и претензии, ну, совершенно нелепы! Если бы ты только видел и слышал себя...
   Милберн Уокер:
   - Я предполагаю, что сейчас я бы сам себе не понравился. А насчет переспать… я переспал с мыслями и во мне всё перевернулось. Может, твоей вины тут нет совсем! Может, даже моей вины нет! Может, нам суждено было расстаться, не знаю…
   Водяная Нимфа:
   - Не нужно очередных сухих предположений! Твой взгляд и твой голос поведали мне больше, чем в состоянии поведать любые слова! Считай, что я всё поняла. Нам с тобой не по пути. Теперь это ясно нам обоим...
   Милберн Уокер:
   - Ясно? Ха! Но я вернулся сюда вчера не из-за того, что чувствовал за собой какую-то вину! Поверь, для меня было главным тебя снова увидеть! И я это сделал. У меня получилось…
   Водяная Нимфа:
   - Хорошо. И… что же ты увидел? Что? Объясни!

   Устав перекрикивать не унимавшийся плеск душевных волн, а также выступать судьей в соревновании обмана и истинности, Элль, в конце концов, сдалась. Она села в кресло, откинулась и закрыла глаза. Не хватало лишь просьбы не донимать её в ближайшие несколько часов.
   Грустная героиня положила обе руки на колени и произнесла несколько предложений подряд, после чего воцарилась призрачная тишина, как будто в масть её бессилья обессилил Лондон, обессилил мир!
   - А я, пожалуй, скажу, что ты увидел. Ты увидел женщину, молодую снаружи, но старую внутри, которая устала быть нужной только на время, устала быть незаметной, устала тащить свое бремя, которая всего-то хочет любви. Такой незначительной, казалось бы, малости и в то же время такой недоступной! И сегодня ты осознал, что не сможешь мне этого дать. Не в моём праве винить тебя за это…
   В попытке вернуть былую страсть и легкость Милберн лишь всё усугубил, из-за чего сказал, к ней подбежав, уже по привычке встав на колени, не сводя глаз:
   - Не надо так. Ты всё-таки прости! Я был не прав с самого начала. Но если бы я тебя не любил, то ушел бы давно. Понимаешь?
   Нимфа опустила взгляд на “своего мальчика” и добро улыбнулась:
   - Понимаю. Это твое счастье и одновременно беда – что ты меня любишь. В твоих обязанностях срочно отыскать средство против этого и двигаться дальше. Увы, я тебе не спутник. Когда-то я сохранила тебе жизнь, считай, родила тебя заново, вытащила из власти повелителя глубин, но дальше ты сам хозяин своей жизни. Не хочу, чтобы ты потратил её на меня… ведь ангелы никогда не славились идеальным характером. Так написано в библии, так написано в сказках, но в жизни всё не так…
   (фраза “ангелы не славятся идеальным характером” произносилась Нимфой и ранее. Она повторила её, чтобы подчеркнуть печальную правду)

   Милберн заплакал, заплакал опять, не потому что “не был мужчиной”, а из-за подходящего слёзного мига, из-за наступления средоточия большинства мелодрам, когда со всех сердец, даже с самых черствых, спадают все камни.
   Таким образом, целый час пролетел незаметно. Без чародейственной, причудной выразительности, без разбирания отличий правды от библии, без клятвенных заверений, без патетичного и страстного фидеса.
   - Посмотри на меня – Нимфа нарушила дорогое им обоим, милое молчание, когда собралась с духом для последних решительных обнимок, - В том, что произошло, виновата я одна. Я подтолкнула тебя сделать то, что тебе неприятно, когда я должна была просто принять тебя таким, какой ты есть. Я заставила тебя поверить в мою идеальность, но вчерашнее моё поведение вывело в свет много грязи. К тому же ты, наверное, чувствуешь, что впереди нас не ждёт ничего, никаких совместностей, потому что я - бессмертна! Поэтому мы всячески уходили от разговоров о будущем. Но я поддалась слабости, позволив себе подумать, что нас могут похоронить в один день, и стала эгоисткой. Столько непростительных промахов я допустила! Видимо, ты слишком долгое время пронаходился в моём сердце. Я уже и забыла, что каждый обязан нести лишь собственный крест и ни в коем случае не браться за ношение чужого! Как, по-твоему, ставшие великими переступали уже устоявшиеся рамки, продвигаясь в изучении мироздания и мирозданческих тайн? Так вот, великие никого не втягивали в свои приключения, они не смели агитировать. Всё это говорит о том, что я – не великая, и впредь не имеет значения, ангел я или нет…

   Милберну, особенно после столь длинной, исполненной мудрости речи, стало еще тяжелее свыкнуться что они (!!!) расстаются. Парень не представлял своей жизни без неё, без её рассветной ослепительности, без, под конец, её доброты. Не представлял, что встречается с другой, что воспитывает какого-то ребенка. “Однажды познав вкус богини, право, им невозможно насытиться”. Обреченный на одиночество, на страшные страдания, он признался и в мыслях, и вслух, что будет скучать, а скука по ангелу равнозначна погибели.
   Чтобы самой не разреветься, Нимфа прикрыла пальцами его уста. А мальчик стал их целовать.
                Каждый пальчик по отдельности, по несколько раз!

   Элль сказала:
   - Не мучай. Одевайся и уходи.
   Именно так и поступил Милберн Уокер.


   …Пятью минутами позже.
   Распахнув шторы на окне, чтобы проводить взглядом своего возлюбленного, Водяная Нимфа еще долго стояла и смотрела в одном направлении. Предположение о том, что отпускать его было ошибкой, мало сказать её грызло. Оно - убивало её.
   Удаляющийся мужской силуэт забирал с собою остатки надежды, что бессмертная когда-то станет счастлива. Единственному энгелу придется коротать в одиночестве ещё не одно бесконечие.
“Необратимые крушения предвидятся задолго до их наступления”. Здесь трудно не уловить взаимозависимость аспектов, которые, в самом деле, являются двумя сторонами одной медали - любви и её продолжительности. События и времени!

   Так вступила в права опустошенность, запрудившая все травеи в храмах христианства! Так приспело спускающее с небес отрезвление! И так Элль… заплакала, прижав к лицу ладони. Это обещало продлиться достаточно долго!
   Аккламации вроде Осанна, Аминь, Аллилуйя, Kyrie eleison, Cum spiritu tuo («И со духом твоим») были бы как нельзя кстати. Не каждый день на Земле плачет какой-нибудь ангел.

   “Ты должна успокоиться, Элль. Многие бы сказали, что ты поступила благородно. Пора взяться за ум.
                Пора…”

   Love - all this. And all this that we know about her. Emily Dickinson
   (Любовь - это все. И это все, что мы знаем о ней. Э;мили Элизабет Дикинсон)


   Бывший храм богинь. Адепт дьявола приходит к своему господину с крайне тревожным известием.
   - Наши союзники докладывают, ваша жертва собирается покинуть Землю.
   Дьявол поворачивается к своему прислужнику, благодарный, что его оповестили, но злой и очень раздосадованный:
   - Покинуть? Чтобы я потом искал эту дрянь по всей чертовой галактике? Ну, уж нет. Элль придется задержаться…
   Адепт:
   - Прикажите приступить к поискам дряни?
   Дьявол:
   - Нет. Я займусь лично. Но хочу, чтобы вы, дети мои, были со мной в миг нашей победы!

                “Похоже, мне придется в очередной раз навредить своим бедным родителям…” 


   Очередное утро в пасмурном Лондоне, раннее, росистое, подняло многие погашенные, но не забытые вопросы о жизни, возбудило бытийную зыбь и подленько втёрлось в доверие Нимфы, наивно полагавшей, что период ненастья далеко за плечами, и новых бед (если считать бедой разлуку) не предвидится. Овеваемая ветреной прохладой, “грива” героини касалась шедших за ней слуг, сжимавших в руках сабли с изогнутыми однолезвийными клинками и футуристическими чудными рукоятями. Личные телохранители, целая гвардия верующих, сопровождали достопочтимую королевну Аквы до выхода из Лондона, где можно будет организовать межпространственный проход, который доставит в любую точку галактики, не переживая, что это кто-нибудь увидит. Внимание посторонних смертных Элль было, скажем, совсем ни к чему…


   …Третий день подряд Милберн Уокер не находил себе покоя. Ворочался ночью, крутился днем, суетился! Рана, полученная по причине разлуки, оказалась серьезной и придется нехило попотеть, чтобы восстановиться, “встать на ноги” и прекратить зацикливаться на мыслях об Элль.
   Не зная других способов вернуть себя прежнего, Милберн прибег к самому простому и грубому - залить горе спиртом и привычно отваляться в гостях у толстячка Гваделупы, который, скорее, умрёт, чем в чём-то откажет закадычному другу.

   Увы, не всё так однозначно легко, поскольку предварительные намеки на неизбежную скорейшую беду начали возникать ещё на пути к “логову” сообщника. Прежде парня терзала лишь недоясненная, смутная тревога. Немногим позднее тревога стала оформляться в нечто существенное и получила законченность лишь когда тот добрался до адреса. Уокера поджидал сюрприз, причём далеко не из приятных…
   Нахохлившись, как промокший и замерзший под дождем воробей (хотя никакого дождя не было), бывший возлюбленный Нимфы обнаружил Гваделупу, избитого до бессознательности! Мистер Хейг, чья кожа вокруг глаз почернела от засохшей на ней крови, вяло сплевывал и раздирал пальцами низ живота, где еще наглядно торчал глубоко всаженный кинжал. Дышал с трудом, хрипел, царапал ногтями деревянный пол! По всем соображениям, произошла попытка ограбления, или… Что, собственно, было тащить у Гваделупы, слишком хитрого, чтобы всё добро держать в доме?
   - Итак, рассказывай, кто это сделал с тобой? – спросил немало обеспокоенный Уокер, для которого жизнь товарища стоила космоса, - Только не торопись! Спокойно выговаривай. Я никуда не спешу…
   Раненый толстяк, видно, ждавший этого момента бог знает сколько времени, подтянулся, чтобы прошептать дорогому Милберну:
   - Эти типы, кем бы они ни были, искали одну леди. Прежде чем сделать это со мной, они сказали, что ты с ней знаком…

   Милберн, помогающий коллеге не падать духом:
   - Что? Что они сказали?!
   Гваделупа, в чьих глазах потемнело, Гваделупа, отхаркивающий кровь:
   - Что обязательно убьют её, если не поторопишься! Подсказка, куда следует идти, лежит на столе…

   Уокер повернул голову назад, ища что-то приметное. На столе и вправду валялся квадратный кусок бараньей выскобленной кожи с посланием ультимативного характера на нём. Молодой человек поднялся с корточек и, не веря глазам, с минуту наблюдал из-под приподнятых бровей на уже откинувшегося, уже мертвого друга.
   “Желаю тебе попасть в святой Эдем и обретаться там вечно, не зная забот, не зная страданий”

   Между тем зловещее послание гласило:
   Both the Son Bozhy has come, and has given us light and reason and we know God true and yes we will be in his true Son. And yes the Son Bozhyego's head will remain on shoulders and if the head doesn't remain, will heal own life, nesliyanno from shoulders.
   (И пришел Сын Божий, и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его. И да сохранится на плечах голова Сына Божьего, а если голова не сохранится, заживет собственной жизнью, неслиянно от плеч)

  Первой, прилетевшей в возбужденный мозг Милберна, оказалась мысль об обезглавленном демоне.

   Он не успел даже моргнуть, не успел ни о чем помыслить, как Элль на смеси отваги и ненависти “начертила” толстую красную полоску на сухощавой безжизненной шее подколодного…

   А второй – острое волнение за свою возлюбленную, о которой не получается забыть!
   “Элль…” – парень стремительной молнией бросился на улицу, не глядя под ноги.

   На пергаменте было отмечено место запланированного нападения, куда, собственно, он и направился, плюнув на свою безопасность. “Настоящие герои рождаются в нас, когда мы меньше всего того ждём”.


   Истинное искусство - предвкушать зло, которому, чтобы научиться, нужно прожить вечность. Сегодня чувствовался его явный переизбыток, его лишек. Раньше Нимфа занималась тем, что охотилась на зло повсюду, где бы оно не таилось, но сейчас, кажется, всё наоборот: тьма набралась достаточно сил и теперь преследует её в неявных снах и в сонной яви. Тьма… затаила дыхание мести!
   Телохранители с арабскими саблями, выряженные в яркие “арабские” шелка ежесекундно оглядывались и выверяли каждый шаг с чувством великой ответственности и редкой божественной чести, взятой ими на себя на добровольных, на чистых началах!

   Элль не держала ненависти на город, который покидала, понимая, что тот, отнюдь, не виновен в возникновении у неё горсти сожалений. Она уходила с душой, всё еще сострадательной и чуткой к чужим бедам. Можно сказать, это было одно из самых изысканных и ценных умений – отпускать и прощать.
   Вдруг Нимфа приказала своим подданным, заподозрив вблизи чьё-то “темное”, чьё-то злое присутствие.
   - Всем замереть!
   В прилегающем к церкви переулке собрался хвост из её слуг, глазеющих с опаской то в одну сторону, то в другую. Простые лондонцы смотрели на них искоса, подозревая самое разное, в основном, нехорошее.

   Тучи собрались недаром! Элль купалась в луже бесконечных пугающих теорий, крепко сжимая спрятанный на поясе кинжал из серебра. Сердцебиение воительницы было таким громким, что отдавалось в ушах всей толпы. Дошло до того, что, застыв, колдунья стала принюхиваться и озираться, пытаясь выявить источник знакомого противного запаха.
   Кто бы мог подумать, что все закончится именно так? Что в рядах пажей Нимфы окажется предатель, которому поручено её зарубить. Предатель, с которого начнется старт атаки!

   Вдруг один из слуг, чьё лицо наполовину закрывал арабский платок, выждал подходящее мгновение, пока все остальные отвлеклись и осторожно подступил к Водяной. Героиня лишь притворилась незаметливой. На самом деле она все поняла еще минуту назад, когда тайный приверженец гадесопочитания произвел три невольных выдоха, чем раскрыл замысел.
   Но… ни одна Нимфа могла похвастаться подобными талантами. Еще до того, как сатанист успел бы нанести госпоже какое-нибудь незначительное повреждение, на него обратились взгляды нескольких десятков истинно-верующих.

   - Мальчики, наподдайте ему хорошенько. Чтобы знал, с кем связываться… - жестоко выпалила Элль, уставшая прощать, - У нас это называется простым словом – покарать.

   Оказавшись придавленным мордой к земле, слуга дьявола взмолился о пощаде.
   - Прошу… меня заставили! Да я никогда бы не причинил вам вреда! Я бы просто не посмел…

   Нимфа, так уж и быть, еще немножко поворчала, позлорадствовала и сменила гнев на милость, хоть и очень условно.
   - А среди моих есть еще такие, или ты один? – привыкшая добиваться правды способами грубыми, она схватила придавленного за волосы, - Ну, же! Говори!
   - Н-н…нет! Н-нет, вроде! А если и есть, значит, меня не оповестили! Поймите, я ведь ничего не решаю…

   Пока богиня занималась допросом, её слуги засекли таинственное движение на крышах и поспешили её оповестить.
   - Госпожа, там… (предсмертный вскрик).

   Все было, вроде бы, спокойно, кто-то ходил рядом, а кто-то общался, и вдруг, откуда ни возьмись, как будто зло заимело власть над всеми стихиями, появилась стрела, пробившая насквозь шею предателя. А вслед за ней – целые облака таких же стрел, мгновенно устранивших всю свиту Нимфы! От заостренных тонких стержней, летящих точно в цель, защититься смогла только Водяная, образовав вокруг себя поле из чистой энергии. Стрелы ломались об энерго-поверхность, разлетаясь в разные стороны, что продолжалось несколько минут, пока “облака” не исчезли.
   “Я знаю, что, возможно, прошу многого. Но, боги, хоть бы на этом закончилось” - уставши вздохнула воительница. Такая неожиданность отняла здоровый процент жизненных сил, которых не осталось даже на то, чтоб помолиться за погибших пажей.

   По всем законам типового, не блещущего оригинальностью сценария воцаряется выжидательная тишина, лишь изредка разбавляемая “охами” и “ахами”. Главная виновница появления сатаны на Земле совершает одно непроизвольное движение за другим, понимая, что случившееся с её адептами – только преддверие, а дальше, понимала она, будет всё совсем невыносимо, потому что явится (!!!) Гадес и, как знать, может, в этот раз у него окажется достаточно влияния и чар, чтобы переманить её к себе или убить в крайнем случае.

   - Я – СМЕРТЬ! Я – БОЛЬ! - Каин возник на “арене” событий подобно призраку. То есть, акванка так и не скумекала, откуда пришел враг. Предстоящая битва обещала затянуться. Вся эта “инфекция” в лице демона слишком распространилась по земному шару, укоренилась, и обосновалась широким мрачным фронтом, вдоль да поперек.
   - А вот и ты! – с ненавистью молвила Нимфа, сжимая кинжал!
   Еще не определившись, как к ней относиться, Гадес поставил перед выбором, как ставил почти всех, кого намеревался использовать, или уничтожить.
   - Я пришел с приветом, рассказать, что мне, творцу, подневольно солнце с новых пор. Даю последний шанс одуматься, иначе всё погаснет, всё замрёт! И винить тебе останется лишь себя одну!

   Нимфа:
   - Мой ответ заранее известен, и звучит он просто – нет! Чем пойти на это, я лучше в бездне провалюсь!
   Гадес:
   - Так провались, грошовая колдунья! Провалится и сорт твой, давно вымерший, мною переколотый, мною перебитый!

   Нимфа надеялась долететь до демона прыжком и схлестнуться с ним на мечах, чтобы распороть ему грудную клетку. Но не тут-то было! Гадес чересчур хорошо подготовился, чтобы позволить ей в третий раз бесхитростно себя порубить. Под ногами Элль образовалась дыра, в которую та едва не упала, вовремя заметив.
   - Аха-ха-ха-ха! – бес надрывал живот со смеху, открыто глумясь над заветно-святыми чувствами Нимфы, чьи главные тяготения отныне принадлежали этой планете, голубому миру, - А ты неплохо прыгаешь! Видна тренировка! Но вечно убегать не сможешь от меня! ЭТОГО НЕ СМОЖЕТ НИКТО, ИБО Я – СМЕРТЬ! DJHJRRRES! Я – СМЕРТЬ!


   Несомненно, Нимфа держалась бы в поединке значительно уверенней, не будь рядом беззащитных англичан, которые в любой миг могли пострадать. Кстати говоря, именно этим злодей и воспользовался, вскоре нащупав слабинку.
   “Да-а-а-а. Люди… вот кого ты боишься подвести, вот кто тебе важен, вот за чьи права ты столь рьяно сражаешься” – Гадес призвал СВОИХ пажей, которые немедленно занялись беспорядочными убийствами, пытками и похищениями всех, кто попадётся!

   Преисполненный ядовитой язвительности, дьявол выпучил глаза:
   - Вау! Ну, что? Приятно ощущать, как всё, к чему ты долго шла, меркнет и рушится? Приятно? Может, тебе нравится страдать?
   “Может, вам всем страдать нравится, раз вы пытаетесь противостоять неотменности? Противостоять мне!”


   Меж тем сатанисты хватали детей и грубо уносили. Взрослых же они убивали беспрекословно. Нимфа не могла с этим бороться, потому что всё её внимание принадлежало Гадесу. Спасти лондонцев мог кто-то незанятый, кто-то, кто обладает, пускай и меньшей силой, но не меньшей склонностью к героизму, чем Элль.
   - Мамочка, останови их! Мамочка! – кричал семилетний карапуз, видя перед собой слезы и скорбные мольбы родителей. Эти ужасные дяди уже наказали нескольких знакомых его папы. Теперь, видимо, настала их очередь. Что же делать? Как же быть беззащитным?
   И совсем неожиданно, словно под шепот чьих-то добрых уст, головорезов настигло возмездие: некто, чье имя неизвестно, налетел на них сзади и с ходу уложил одного ударом кизиловой балды, а второму “вернул” кинжал, который некогда забрал жизнь его друга. Погрузил лезвие в подставившийся бок, не спеша вынимать.
   - Это отучит тебя нападать на безоружных! – Милберн Уокер, прибежавший на помощь очень вовремя, спас и мальчугана, и всю его родню. Тот сатанист, что не умер, оказался в справедливом распоряжении собственных жертв. Парня не сильно волновало, как они с ним поступят…


   Осматриваясь во всех направлениях, не нуждается ли в помощи кто-нибудь ещё, экс-воришка попался на глаза разгневанному сектанту, появившемуся из-за угла, впоследствии загородившему единственный проход. Этот развращенный душой и умом человек, в чьем взгляде скрывалось немотивированное, избыточное зло, чем ближе подходил к Милберну, тем меньше казался человеком, будто бы дьявол вселялся во всех своих слуг!
   “Так, дружище, главное, не паниковать. Даже если ты сегодня погибнешь, нужно помнить, что твоя жертва ни была напрасной” – парень стал готовить себя к худшему, проявляя, скорее, не трусливость, а смирение. Так как медленно надвигающийся верзила с животным дыханием и неестественными движениями рук физически превышал его раз таки в десять!

   - Приготовься сдохнуть! – сказал сатанист, хватая парня за шею. И… прошел буквально миг, как произошло что-то, чему экс-вор искал объяснение без малого минуту. Верзила пал на спину, издав полурык. После оказалось, что это постарался мальчонка, который спасся благодаря вмешательству Милберна, который, видимо, решил вернуть должок и выручил спасителя!
   - Молодец, спасибо тебе… - вежливо прошептал Милберн, роняя взгляд на обездвиженного силача и на камень, что его вырубил! В знак признательности он не поленился погладить малыша по затылку.


   Тем часом протекал самый разгар поединка! Нимфа не уставала перемещаться по всей территории, отражая атаки противника, проделывая отвлекающие маневры и головокружительные, потрясные финты, которые нельзя повторить. Всюду отскакивали горячие золотые искры, горело зеленое, красное! В нажаренном воздухе экстремальным шлейфом простирались погудки и наигрыши жизни и смерти, мелодии отваги и трусости! “Земля – эта планета, в которой имеет особый вес дух путешествий и приключений, поэтому ими пропитано всё”.
   - Я тебя сломлю, я тебя уничтожу... я обещаю тебе! – дьявол из последних силушек сопротивлялся акванке, чья мощь, кажется, только увеличивалась с каждым взмахом клинка, с каждым отраженным ударом, с каждой новой безуспешной попыткой противника забрать или хотя бы подавить её чудо-энергию.
   - В другой реальности! – с очевидной усмешкой отрезала Нимфа, применив на нём заклинание толчка, чтобы вывести из равновесия.

   “О, нет, я недостаточно подготовился для этого боя и должен срочно изменить свою стратегию. Переход к запасному плану неизбежен” – задумался Гадес, моментально исчезнув из виду, исчезнув в пустоте, растворившись в пропасти словно!

   Элль посчитала, что гаденыш струсил и впредь не захочет “махаться”. Но как же жестоко она ошибалась! Если бы она только знала,
                или хотя бы представила…
   
   The most lonely moment in someone's life is when the person watches how his life collapses on pieces. And everything that he can do — it is sad to look. And then to cry. It is worse. Homer about the grieving Burns
   (Самый одинокий момент в чьей-то жизни - это когда человек смотрит, как его жизнь разваливается на кусочки. А все, что он может делать - это грустно смотреть. Ну а потом плакать. Это хуже. Гомер о горюющем Бернсе)


   Каждый считает себя вправе придерживаться собственного мнения, но далеко не каждый придерживается фактов, потому что факты – редкое явление. Большинство довольствуется уже имеющимися знаниями и не пытается выйти за рамки приобретенного опыта, к примеру, поверить, что бессмертные могут страдать, или, допустим, что у бессмертных, как и у всех остальных, происходят периоды полного краха рано или поздно,
                что бессмертные умеют любить и терять…


   Нимфа не видела Каина, идя по следу нетвердой интуиции. Группа подчиненных, её сопровождавших, лежала теперь на песке. Они были убиты все до одного! Безусловно, это очередная не заглаживаемая, очередная большая вина, о которой предстоит долго помнить, с которой предстоит долго жить. Здесь подойдет выражение “впрочем, как и всегда”.
   Вернувшись обратно, в самый центр Лондона, Элль также ощутила немалую постороннюю власть над умами, над сердцами, над душами и под прессингом гнилых современных тенденций пришла к неутешающей мысли:
   “Это все ты…”

   На пути к месту, где в клубок скатилось всё тёмное могущество, Элль одолевал алармизм, тревожили теории одна чернее другой. Ей было ясно с самого начала, что, чтобы зло не замыслило, будет худо всему окружению, а в первую очередь ей – злу противной. Но нередко “все именно так, как должно быть” вступает в размолвку с “могло повернуться иначе” и внутри воцаряется буря.
   “Это все твои посягательства, твои козни…”


   …Лондон, каким его знала Нимфа, запропастился, сменившись гротескной версией себя – Лондоном, о котором Нимфа предпочла бы не знать. У неё рождалось подозрение, что чокнутый сукин-сын вместо привычного сюсюкания с совокупностью деталей Земли в сей раз поступил значительно практичнее и перетащил на Землю Аид. Преисподняя засосала планету, круто её преобразовав, отчего “преобразовался” и Лондон. Это послужило дополнительным крепким поводом поторопиться…


   …Последняя гипотеза, чуть не перевернувшая привычную картину реальности, отпала сразу после того, как Нимфа заметила вдали сборище бешеных нищих, выкрикивающих неразборчивую ересь и вздор. Представителям уличных шаек, как позднее разглядела Элль, поддакивал (!!!) Гадес, одну руку держа направленной прямо к толпе, а другой - сдавливая горло (!!!) попавшегося Милберна. Парень извивался, дергал ногами/руками, но всё без толку, всё, конечно же, тщетно. После увиденного злость пробила глазницу Элль и достигла мозга, как игла. Ей было страшно неловко, а также страшно за жизнь, без сомнений, самого близкого ей человека. И её разрывало почти что буквально!
   Каин не особо лицемерил, не пытался примерить на себя сотню масок, как он обычно это делает. Каин просто… говорил, что собирается расправиться, но ему важно дождаться основную зрительницу, ведь без неё, по его словам, сие представление не получит достойной ритурнели и не возымеет приличного случаю мотива, однако, схваченный так и эдак понесет наказание, суровость которого определится с мига на миг в зависимости от поведения зрительницы-Нимфы.

   - Отпусти его, только ты и я! - воодушевленно выступила Элль, делая несколько широких шагов в направлении “сцены”.
   Гадес, не упустивший шанс пощекотать врагине нервы, разумеется, её не послушал, и поступил очень в соответствии себе – приподнял Милберна за шею, чьи ступни затряслись, не доставая горизонтальной поверхности.

   “Нужно что-то делать” – несколько беспорядочно размышляла акванка, подсчитывая кол-во сатанистов. Некоторые из приспешников Каина скрывались в толпе, но большая их часть стояла рядом со своим господином, никуда не отходя.

   “Второго шанса не будет”

   Как того и стоило ожидать, когда в деле фигурирует энгел, произошло предпочтение риска бездействию. Устранение Элль первого попавшегося под руку ублюдка спровоцировало шум и суммарную неразбериху.
   Все, наблюдавшие за осуществлявшимся судом люцифера, стали разбегаться ради личной сохранности. Нимфа задала магическую взбучку сектантам. Кто-то остался без конечности, а кого-то – вынесло вихрем. Наиболее везучим удалось выбежать с “арены” лишь полупокалеченными, коих было меньшинство без грамма удивления.

   Заметив, что пришелица сотворила с сатанистами, как она моментально всех разогнала, Гадес чуть было не продырявил смехом иссиза-голубой небосвод, но от этой окончательной бестактности убийцу удержал единственный имеющийся козырь – задохшийся, бескровный Милберн Уокер, которого, еще минута, максимум две, и бесполезно будет выручать.

   “Я путешествую по мирам для одной, но оправданной цели – чтобы помогать тем, кто нуждается в этом”

   1, 2, 3… позабыв обо всём на свете, Нимфа бросилась со всех ног для предотвращения смерти любимого.

   “Скрываюсь ли я? Возможно. Но лишь от себя самой, потому что давно разучилась себя принимать из-за нагромоздившейся смутьянской безнарядицы. Из-за того, что приходится менять место жительства по разным обстоятельствам. Из-за того, что приходится… бежать”

   4, 5, 6…Гадес “слепил” светящийся душезабиратель, готовясь закрепостить душу мальчишки. Демон не отрицал, что делал это “ради” зрительницы и даже попросил у Милберна прощение, мол, в его участи винить нужно Нимфу.

   “Вопреки библейским истинам и прекраснодушным представлениям существ, выражающих волю Господню, энгелов трудно назвать безупречными, а я и близко к идеалу не приблизилась. И несмотря на это, мы, как никто, свято почитаем одну из самых славных профессий – профессию оберегать мироздание от бездны, имеющей десятки имен, таких, как Гадес, таких, как Дарейдас”

   7, 8, 9…
   - Советую тебе не расслабляться, ведь, умерев здесь, ты не найдешь покоя в том другом мире, потому что отправишься в Аид ты, в преисподнюю! Воришка, похититель… грешник! DJHJRRRES грешный! ГРЕХ! – Нимфа до них еще не добежала, а Каин уже начал вытягивать.
   Дух паренька сопротивлялся, испытывая тысячу болей. Казалось, у жертвы есть все шансы его сохранить. Но, каким бы волевым ни был Милберн Уокер, сколько бы потенциала не заключалось внутри этого смертного, любая борьба бесплодна, когда борешься с дьяволом, и Гадес уже отыскал в нём изъян.

   Элль притормозила в полуметре от сцены, думая “что делать, что делать”, ведь ни взмахи меча, ни волшебные высказывания ни помешают мерзкому созданию обратить Милберна в свою колонию тьмы. До непоправимого оставались считанные секунды, и каждый миг промедления усугублял ситуацию!
   Нимфа вовремя вспомнила обещание, которое дала…

   Несколькими днями ранее.

   - Я попаду в рай или в ад? В Аид или в Эдем?

   - Конечно же, в рай!

      …и решилась на то, на что не решились бы другие: убийство во имя спасения!


   Гадес уже почти вытянул душу Милберна Уокера.
   Милберн Уокер все слабее ощущал с нею связь.
   Так как положение нельзя было исправить, Элль прибегла к крайнему средству – метнула стрелой свой энгельский меч, отлитый в божественной кузнице.

   Гадес улыбнулся вовсю ширь своей злобной рожи, показав два ряда желтых заостренных зубов.
   Клинок, как и задумывалось, вошел в спину (!!!) парня со всей полнотой, пробив насквозь его стройное туловище.

   Ни истекающий Милберн, ни сатана так и не поняли, куда, в итоге, делся чудо-меч. Лишь впоследствии Гадес заметил, что из живота его жертвы вылезает грязная, окровененная грань, а душа жертвы, которая ещё недавно почти была в его руках, избегла уз подчинения и вернулась обратно к хозяину. В результате Гадес отбросил слабеющее тело за ненужностью. Милберн полетел назад, подобно птице, и грохнулся с шумом. Земля обагрилась жидкими потоками. Меч из него чуть ли не выпрыгнул…


Любовь подобна розе – пахнет сладко,
Прими за веру, о, гостья моих снов,
С тобой, обретя дар жизни без оглядки,
Был вызволен из ледяных оков.

Сначала мнилась наяву, теперь во сне,
Хватило бы короткого мгновенья,
Чтобы увязнуть в грёзах о тебе,
Постигнув всю палитру наслаждения.

Боюсь, что остановится планета,
Часы замедлят свой привычный ход,
Зенит любви подобен концу света,
Его лиричен статарный восход.


   …Водяная Нимфа на всех порах подлетела к возлюбленному! Ей, прожившей миллионы непридуманных жизней, прежде не доводилось этого делать – обнимать умирающего, чувствуя себя такой уязвимой, и лить по нему ревмя слёзы, в три гармоничных, дружных ручейка!
   Самое грустное в том, что Милберн её не слышал и уже не услышит. На его губах запузырилась вода густо-рубинная, а зрачки спрятались под верхние веки! Они не успели, не смогли попрощаться!

   …Довольный делами своих рук, Гадес подошел к плачущей принцессе, чтобы сказать пару слов, перед тем как открыть портал и снова исчезнуть. Помимо её искренних страданий, больше, пожалуй, ничто не вызывало в нём подобного непритворного восхищения.
   - Наверное, ты еще не поняла, но тебе изначально было суждено проиграть, а всё потому, что, в сущности, ты такая же смертная! Ты можешь чувствовать, ты умеешь любить! Тебе важно, что думают о тебе окружающие! Вот поэтому ты мне и не угроза! DJHJRRRES! DJHJRRRES! Не угроза! DJHJRRRES!

   Каин/Дьявол собрал тех немногих, кто уцелел, тех потрепанных услужников, и скрылся вместе с ними. Но за миг до того, как прыгнуть в портал, он произнес ещё пару предложений:
   - Помни, когда-нибудь наступит день, и я обязательно приду за тобой! Ты будешь умирать мучительно, как если бы с тобой проводили один из обрядов, в процессе которого агонизирующей жертве до последнего сохраняется сознание!

   “Я буду ждать…” – по причине недавно возникшей
сдавленности в горле, по причине цедящихся речками слез Элль не смогла выразить мысль. Люди, которые всё это время наблюдали за экшном, узнали в ней героиню, “ту самую Нимфу”, Нимфу Водяную, народную спасительницу, и стали медленно подходить к месту трагедии. Ловя на себе сочувствующие взгляды десятков, а то и сотни лондонцев, слыша их дыхание, биение стольких сердец, бессмертная не сомневалась – она не одна в этой вселенной. Тем более, как показал сегодняшний, вне сомнений, драматический день, отзывчивые, добрые, признательные и совестные всё ещё остались. Даже если таких минимум, то, благодаря ним, энгелы могут оставаться энгелами, поскольку будут знать, что в трудную минуту их поддержат для того, чтобы их следующий подвиг увенчался большим успехом и чтобы зло – Дарейдас, Гадес и тутти кванти, иже с ними – наконец проиграло!


 

   In the world there is a lot of any magic. Just most of people never uses him. They don't know how to make it — regretting for short-sightedness of mankind, the boy has shaken the head. — And I, in my opinion, on an opening threshold. I believe, the main thing here — to repeat, repeat, repeat that, what do you want that has occurred, and most to trust. Then magic will earn, and all will leave as it is necessary. Frances Elisa Byornett “A mysterious garden”
   (В мире существует много всякого волшебства. Просто большинство людей никогда им не пользуется. Они не знают, как это сделать, — сожалея о недальновидности человечества, покачал головой мальчик. — А я, по-моему, на пороге открытия. Полагаю, главное тут — повторять, повторять, повторять то, что ты хочешь, чтобы произошло, и самому верить. Тогда волшебство заработает, и все выйдет, как надо. Фрэнсис Элиза Бёрнетт «Таинственный сад»)

 


                Конец второй части.
               
   











            Часть III. Заключительная. Схватка с дьяволом.

 

Catholic temple

   Глубокий вздох вырвался из груди Водяной Нимфы, но облегчения ей всё же не принес. Предполагаемая арена боя, Собор Святого Патрика… сама мысль о том, что придется драться в церкви, в таком прекрасном месте, мешала настроиться на предстоящее сражение должным образом. Противник был умен, хитер, тверд, как скала, и очень изощренен. Возможно, самый вероломный из исчадий!
   Нимфа допускала теорию, что демон интуитивно догадался об её трепетном отношении к чужим чувствам и моральным нуждам, в том числе и к чужой вере, и специально назначил встречу там, где наследнице престола Эбресса будет некомфортно противостоять его магии.

   “Гадес - могучий некромант, осквернивший храмы Эдемии незадолго до уничтожения этого прекрасного царства. Место вечной совершенной жизни в блаженстве, в гармонии с богами, с мирозданием, не тронутой временем, не побеспокоенной смертью, заразилось и сгнило. Теперь Эдемия – второй Аид. И за это кто-то должен ответить. При том, что известно мне, я просто не имею права бездействовать. Никто не имеет…”

   Дело было ночью. В такое время люди, как правило, спят, ну, а те, кому повезло в меньшей степени, те, кто завален грузом работы и кому не до сна, само собой, не думают и не предполагают, что где-то, в каком-то здании, в каком-то районе, в каком-то краю мегаполиса, разворачивается кровавая баталия между красавицей из Аквы, единственной достойной трона, и сыном Кроноса и Реи, братом Зевса, Посейдона, Геры, плодородной Деметры и семейной Гестии.

   Красивый старый собор, чьё исполнение в готическом стиле, сверкающий снутри и обворожительный снаружи, сегодня померк. Не стало его красоты. Его чарм и пленительность улетучились, обратились в ничто, как улетучивалось и обращалось в ничто всё, к чему только прикасалась аура злого колдуна, или, сказать вернее, колдовского зла.
   - Пха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – с возникновением сатанинского смеха свечи, горевшие долго, шумно потухли, всюду запревалировала внушительная и заимела преимущество временно приглушенная, но не долеченная хвороба – многолетняя всепожирающая боль, - Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

   Куда ни повернись, куда ни брось тревогу, ведовская мгла визуально о себе сообщала самым варварским образом. Воинских умений оказалось недостаточно, чтобы спастись от злого начала, мгновенно распространившегося по всей христо-общине.
   После противного, ухудшающего настроение хохота раздался скрип открытых дверей, и противник Нимфы номер один зашел внутрь храма. Обладая человеческой внешностью, Гадес, отнюдь, не принадлежал к человеческому роду и к какому бы то ни было роду вообще. “Черная магия стирает нашу кровь”. Себастьян Дарейдас научил амбициозного и умного Гадеса создавать целые мини-измерения. Так и был придуман Аид – место, где Гадес мог бы жить подальше от рожденных, где мог не чувствовать себя ни уродом, ни выродком.

   - Ты! – Нимфе, упершейся взглядом расширенных зрачков в видимую только ей сплошную, непроходимую бездну, пришлось разрываться промеж ощущений – страха и ненависти – чтобы решить для себя, кто она: загнанная жертва или потенциальная истребительница нечисти.
   Остро заточенный край большого длинного меча блеснул в воцарившейся тьме. Он готов был устремиться к своей цели в любой миг, и в любой миг поразить её.

   - На колени, смертная! Твой ангел смерти ждет тебя!

   У Гадеса было мертвенно-бледное лицо, глубоко запавшие глаза, обведенные чёрными кругами, кроваво-красные губы и выкрашенные синим лаком когти. Его щеки, лоб, руки и грудь покрыты черно-зелеными татуировками, представлявшими оккультное значение. Вот уж действительно дьявол…
   - Зачем ты явился на Землю? Какие цели преследуешь, зверь? – спросила портельщика Нимфа, дожидаясь от него, если не полноценного ответа, то хотя бы пару-тройку мутных намеканий, чтобы примерно видеть, чего жаждет бог, который поплатился тысячелетней уздой за свою подлость.

   - Детские души - источник пополнения моей темной энергии! Я пришел, чтобы отнять у землян их детей в первую очередь, и во вторую – чтобы убить тебя, доказав сморду, что я ему предан до сих пор!
   Нимфа приготовилась сразиться с нечистым всем своим духом, всей своей сутью, полагаясь на веру вместо логики, полагаясь на добро в самой себе.
   Гадес же ненавидел скромничать и даже в схватках с якобы слабыми противниками, недостойными титульного боя, использовал в полную всю мощь заклинаний. Несколькими движениями кончиков пальцев волшебник призвал стихию, способную обратить в руины не только храм, но и весь Нью-Йорк, и всего за полчасика: в мрачно-ночном небе образовалось торнадо, гигантская воронка, засасывающая в себя средние/крупные здания, машины, людей. Затем прогремела гроза, всюду отключилось электричество. Неужели начался конец света??? Кошмар…

   - Я – СМЕРТЬ! Я – БОЛЬ! ТЫ ПОГИБНЕШЬ, ЗАЩИЩАЯ ЭТОТ МИР!

   Гадес скривил лицо в паскудной, нигилистической ухмылке. Его татуировки сузились вместе с его скулами.
   Достопочтенная врагиня вскинула клинок, собрала всю свою смелость и пошагала навстречу новому риску. Видят небеса, оно того стоило!


   …А пока сверхъестественные выясняли отношения, превращая город в подобие разрушенного Рима, в здании редакции газеты New York World скучал один скромный репортер. Обладая способностями гораздо выше человеческих, этот сложенный, но часто сутулый мужчина, умело держал маску зажатого ботаника и предпочитал появляться на работе строго в очках. Тайну Джошуа Барджмана знал разве что его шеф, высоко уважающий своих подчиненных. Для него этот парень был и остается Геройменом, пришельцем с добрым сердцем и великой душой, тогда как для остальных Барджман – неудачник, типичный представитель среднего (или ниже) класса. Пожалуй, эта личностная двойственность являлась самым удивительным свойством народного спасителя. “Человек ты или бог – не имеет разницы, ты станешь тем, кем захочется, а если захочешь – ты станешь всеми подряд. Благо, выбор в нашем распоряжении, а также в нашем распоряжении блага для удовлетворения морально-нравственных нужд”.

   - Барджман, ей богу, я устал бегать за тобой, дожидаясь, когда ты подготовишь чертовы материалы! Нам нужно уложиться к понедельнику. Попробуй не успеть мне! – похоже на то, что премного уважаемый шеф, господин Оззи Лермонт, как всегда, был не в настроении, срывался и кричал на всех подряд. Со стороны, наверное, всё это выглядело бы достаточно комично, если бы не постоянные, убедительно звучащие угрозы уменьшить заработную плату нескольким работникам.
   - Да, сэр… - оживился Кэйл Бэннери (родное имя Героймена), получив по затылку стопкой мятых тетрадей, - Я обязуюсь подготовить все необходимые документы! К завтрашнему вечеру… или даже к утру! Вот увидите!
   - Смотри, чтобы так и было, иначе уволю! – Оззи поднял указательный палец к потолку, как будто этажом выше лежали те самые бумаги, и демонстративно топнул ногой, - Не стой на месте, Барджман! Иди уже!
   - Слушаюсь… - угодливо произнес Джошуа, присаживаясь на рабочее место, чтобы вытащить из ящика стола ключи от одного кабинета.
   “И почему мне это все прекращает нравиться? Хм…

   Рядом стояла кружка, наполненная давно остывшим кофе, куча безделушек вроде коллекции брелков и листиков с невнятными рисунками. Раздалось чуть слышное постукивание, затем что-то звякнуло, снова застучало. Может, сквозняк – подумал Бэннери, и привстал, желая убедиться.
   Когда же он повернул голову в направлении окна, то заметил отдаленное, растущее свечение и услышал шум. Суперслух и суперзрение вкупе с возможностью летать помогали ему предотвращать катастрофы и вовремя появляться там, где его качества требовались больше всего.
   “Чем бы это могло быть? Мне сейчас же следует отправиться туда и во всем разобраться.
   Потому что, даже если я отправлюсь в жерло действующего вулкана, я, так или иначе, смогу за себя постоять, а вот насчет Нью-Йорка не уверен…” – Барджману пришлось в скором темпе покинуть здание редакции, не уведомив об этом шефа.


   Согласно иудейской и христианской совокупности теоретических положений, падшие ангелы это сотворённые со свободной волей вначале идеальные создания, которые, будучи увлечены темные магией и взбунтовавшись, перестали служить Богу и присягнули на верность сатане. Падшие ангелы борются с церковью, совершают зло и толкают людей ко греху. В будущем предателей ожидает участь, уготованная их начальнику – вечность в Аиде.
 


   - Помнится, три столетия назад ты не спасла того мальчишку и сейчас ты тоже никого не спасешь! Но если раньше я выполнял чужую волю, работал для смордов, и мои цели не имели личного пристрастия, то… всё изменилось с тех пор! Впредь я ни на кого не работаю. Я-Пришел-По-Твою Душу! – Каин/Гадес на этот раз удивительно хорошо подготовился, уже использовав пару свежих заклинаний. Он мог бы выпустить всю мощь сразу, всю целиком, мог бы запросто “раздавить” полуэнгела, но так неинтересно! Списывать заклятых врагов Аида со счетов, не позволяя им себя никак проявить, чуточку не в его стиле, потому что сатана любит творчество – не результат, а сам процесс.

   Внезапно Гадес нашептал что-то “черное” и из каменного пола, из-под земли, вырвались гигантские древесные корни. Повинуясь жестокому посылу, эти внутренние части начали быстро оплетать героиню. Всего за какие-то полминуты они захватили её – обвились вокруг бедер и талии.
   Попытка перерубить корни мечом провалилась, зато подтвердилась позорящая беспомощность Элль, что, в общем-то, странно, поскольку она тоже готовилась. Видимо, недостаточно, раз дьявол разнес её гордость в пух и прах, не прилагая значимых усердий.

   - В Эдеме есть похожие дикие растения, которые никто из живших там не замечал, потому что мои родители прилыгали к былям небылиц единственность и сингулярность тех садов для прикрытия подлинной правды! Таким образом, никто не видел лес! – перед тем как облегчить муки Водяной Нимфы, Каин задумал убедить её в неверно сделанном выборе, пятная честь Арая и Сафер – богов, чьи заслуги перед всем мирозданием безграничны поистине, ибо любая церковь в любом мире, включая Собор Святого Патрика, стоит и существует благодаря их любви.
   Элль, однако, посмела с ним поспорить, вздрагивая от боли в костях, вскрикивая спустя миг после каждого хруста.
   - Да там и близко не было таких деревьев, умалишенный ты урод! Тебе это привиделось в бреду, потому что ты рос алчным, недоконченным, трудным ублюдком с дефектами восприятия, внимания, памяти, мышления! И да, чтобы ты знал, я очень хочу туда попасть, я помню каждый кустик, каждую тропинку, каждое деревце, молодое и старое…

   Зевающий при просмотре мучений своей премного упёртой, до смешного настойчивой жертвы, Каин возразил, сохранив садистское спокойствие:
   - Хочешь, но не попадешь – и отрицательно покачал головой, - В Аид ты отправишься! Там будет твой дом на ближайшие вечностей… десять! А может, и на двадцать! Там будет видно…
   “Как ты себя будешь вести. Ха-ха-ха”


   Спасение в последний миг, когда уже ни на что не надеешься, появление верного друга – прекрасно всегда! Так на помощь попавшей в беду Нимфе прилетел (!!!) Героймен. Имея иммунитет к магии, дарующий невосприимчивость к большинству заклинаний, Бэннери не испытал проблем с противными деревьями и помог Элль освободиться.
   Их организованность, их крепкая сплоченность, которой могли похвастаться, отнюдь, не все герои, стала серьезным поводом для Каина… снова пересмотреть всю стратегию.

   - Вы всерьез полагаете, что я вернулся на Землю, не наслышанный о горстке приодетых чудиков, возомнивших себя последними защитниками? – Гадес повторил проклятие, надеясь, что оно сработает и на Героймене. Но парень в желто-зеленом трико, на чьей груди красовалась крупная буковка H (что означает – Герой), оказался втрое сильнее Водяной Нимфы и вообще всех, с кем чёрт когда-то имел дело. Зеддерианец живо выпутался, разорвав тянущиеся корни, и подошел к сатане для нанесения выбивающего мозги удара.
   - Получи то, что заслужил, и впредь не смей вторгаться сюда! ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?!!!

   “Ой, ой…” – Гадес прикрыл глазенки в ожидании “бо-бо”. Спустя мгновение кулак инопланетянина вонзился в змеино-треугольный, плоский носик, и злодея неистовой силой унесло вверх.


   Бедненький злодеюшка, застигнутый врасплох, пробил собою стену в метре от дыры, которую проделала вызванная им же гроза, и обрушился на крышу соседствующего здания! Героймен, кстати, любил делать так…


   Несколько лет тому назад.
   Бэннери ответил мутанту не словами, а кое-чем другим: засветил в лоб кулаком. Ханк исчез, оказавшись далеко-далеко, взлетел ввысь, приземлившись на одну из машин!


   …Как только дьявол более-менее очухался, обнаружив, что находится в какой-то ущербной, дряхлой квартирушке, окруженный несимпатичными, “дряхлыми” людьми, в нём тут же проснулась прежде известная жажда пересоздавания, которую также можно назвать (!!!) жаждой творчества.
   “Как-то здесь всё очень не очень. Пожалуй, мы изменим это”

 

- DJHJRRRES! DJHJRRRES! DJHJRRRES! DJHJRRRES! 
                DJHJRRRES!
   
   Ещё до того, как начать основательный расспрос подруги с целью узнать, что, мать его, происходит, Героймен заметил повышенную активность астероидов рядом с Землей. Привиделись грозы, послышался гром…
   - Не подскажешь, как творящийся переполох атмосферы связан с тем существом? И можно ли его остановить?
   Водяная Нимфа, обеспокоенная судьбой планеты не меньше, чем Бэннери, безучастно пожала плечами, боясь пускаться в объяснения, потому что это потребует моральных сил и терпения.
   - Первозданное девственное зло нельзя остановить вот так просто! Как бы нам ни хотелось… – помня наставления Илифии, Элль практически их повторяла, - Но шансы спасти Землю, я думаю, имеются. Правда, я не знаю как…

   Наблюдая за происходящим природным катаклизмом, который, если не закончится, уничтожит всё живое, Героймен волновался. В его поведении не было ничего необычного, ведь для Земли богоподобный пришелец – своего рода энгел, её оберегающий…
   “Если в ближайшее время не придумаем чего-нибудь толкового - наши дела плохи, и я буду виноват в первую очередь. Всё же основной груз ответственности всегда лежит на мне. Отрицать это – значит, отрицать моё предназначение”


   …Подпитавшись душами нескольких “образцовых” ньюйоркчан, даже не заметивших, как у них отобрали самое ценное, Гадес вышел на улицу внутренне удовлетворенным, полностью сытым, предрасположенным к дальнейшему покорению Земли! Он уже давно не помнил себя таким. Да к чёрту! Он никогда таким не был! Эмоционально заведенным, таким влюбленным в жизнь...
   - Сто-о-о-о-о-лько душ и все мои! Без остатка! Неужели хоть сейчас я заполню пустоты? Не верится… А впрочем, ладно! Не вижу никаких проблем, никаких барьеров на своём пути! И это… славно!

   Повелитель Аида незамедлительно, без дальних реплик, без лишней “воды” установил телепатическую связь с электрическими искровыми разрядами, бьющими в небе, и повелел грозе озлиться и погневаться, чтобы ознаменовать новое предисловие в существовании космоса как целого-связного.


   …Героймен порекомендовал подруге не мешкать, не ждать у моря погоды, а с достоинством принять этот вызов и пойти на бой вместе с ним. Поскольку избегать опасности далеко не в правилах богинь, Элль, разумеется, дала своё согласие, хоть эта авантюра и попахивала фактическим самоубийством, чему было недалеко до безумия.
   “Икар не послушался и приблизился чересчур близко к Солнцу, лучи которого растопили воск, и Икар утонул недалеко от острова” - ситуация, охватившая двух супергероев, поворотная, кризисная, легко отождествлялась с гибелью сына Дедала и рабыни Навкраты, ведь, чтобы одолеть саму смерть, им предстоит совершить подвиг, не менее опасный, чем достичь Солнца. Ну, или Паргелия как вариант!

   - Кем бы ни был противник, неважно из какого он мира, мы не будем заставлять его ждать! – по уже отработанной методике Бэннери взлетел желтой птицей и погрузился в ночную синеву. Там, в небе, неуязвимый человек обнаружил ряд капризных аномалий и обратился за помощью к Нимфе, тоже умевшей летать.
   - Тебе это, часом, ничего не напоминает? – спросила воительница, в чей памяти восстановился не один десяток концов света, - Мне вот очень напоминает!
   “Правда, я не знаю что… ибо сталкивалась с подобным энное количество раз, но каждый новый раз – словно первый. Видимо, во вселенной есть вещи, к которым невозможно привыкнуть, и прекращение существования чего-либо объемного, ценного – входит в их список”

   Сверхлюдям пришлось ждать и осматриваться, пока до них наконец-то не дошло, что газовая оболочка планеты, удерживаемая около неё гравитацией, находится в непосредственном подчинении дьявола. Как и смесь газов, как и звуковые явления, как и… вся Земля без прикрас, во всей наготе! Утвержденный гадесовский контроль вот-вот полноценно заявит о себе, а до наступления этого мига имело смысл противиться злу!
   …Героймен сразился с атаковавшей его молнией, приготовив кулаки и весомо ускорившись. Акванка отразила пару разрядов мечом, ну, а третий, к её невезению, обошел законы не только магии энгелов, но и местной физики: кратковременное яркое излучение магнетизировало оружие Нимфы, отобрав легендарный божественный клинок и оставив принцессу не у дел.
А ведь ей очень хотелось быть Кэйлу полезной;:(
Но теперь Водяной светит разве что роль обузы;:(;:(
И это в лучшем случаеL:(L:(L:(

   - Да уясните уже, вам ни за что не причинить мне и капельки боли! - прорывая воздух и старательно отмахиваясь не только от атак, но и от подозрительных движений в баламучено-темном, подзвёздном приволье, посланник Зеддера, земной предсказанный мессия, отдалялся и отдалялся, не замечая этого! Воплощающий моральные нормы, идеалы и принципы, регулирующий поведение людей, Героймен, к сожалению, не обладал резистентностью ко всем хитрым и злонамеренным проделкам всех демонов всех измерений, изощряющим, изыскиваемым средства!
   Гадес попытался переплутовать самого себя, и стоит признаться, получилось недурственно: проявившаяся в небе гигантская дыра (по умолчанию – портал, ведущий в саму преисподнюю) длительное время оставалась незримой, заводя героев в сети. Ловушка полностью доактивировалась лишь, когда Бэннери выискал источник капризящих гроз. Это было не самым приятным открытием, и, тем не менее, портал превратился в воронку, в себя втягивающую и “баламутящую воду”, баламутящую мир! Природа поздних ответвлений, некогда прославленная в прекрасном Эдеме, в колыбели сути, в почине всей жизни, как дань уважения Раю – есть сила творческая, что объясняет страстное желание Каина “творить” за евошними пределами, потому что в Раю, увы, Каин безвластен, ибо Рай – изделие Вседержителей. Потому что, в сущности жизни, Каин бог только в отношении смертных, “не сверхъестественных”, но в отношении богов Каин, увы, довольно таки уязвим! Среди того колоссального множества факторов, от которых будет зависеть расклад мироздания, первую скрипку играет движущая всемощь Астреи. “Справедливость - это машина, которая после того, как ей дали первоначальный старт, действует сама по себе”.

   …Когда Героймен оказался на максимально близком расстоянии от смертоносной воронки, его вниманию предстали два огненных глаза, принадлежащих огнедышащему гигантскому черепу. Демон, имеющий множество форм, мультиликий, всюду пребывающий демон обратился к сыну Зеддера с предложением, которое можно охарактеризовать как заманчивое, слишком в духе дьявола:
   - Одумайся, остепенись, у тебя есть все данные, чтобы унаследовать Аид! Завидная сила воли при объединенных в тебе способностях богов! Нас будет невозможно сокрушить!
 

   Несмотря на все попытки Каина сокрушить идеализм Бэннери-младшего, зеддерианец остался верен своим
убеждениям. Иначе и быть не могло! Что всегда отличало Героймена от большинства ему подобных – чудаков, наделенных “экстравагантными” способностями - так это умение оставаться собой в мире, который постоянно норовит исковеркать.
   - Кем бы ты ни был – я ни за что не дам согласия! – Бэннери напыжился, напрягся. Его сердце бешено колотилось, а кровь циркулировала с небывалой скоростью. Переживание за безопасность Земли перелилось через несколько краев, став подобием злости. Мессия весь покраснел, - Я замкну этот круг! Мы очистим наш дом! Мы изгоним тебя, зло! Убирайся туда, откуда пришло!

   Череп, не слишком заботясь изобразить какую-либо четкую эмоцию, среагировал на отказ предсказуемо спонтанно и “облил” оскорбителя всесжигающим пламенем! Героймен, не знавший, чего стоит ждать от неизвестного противника, закрыл лицо обеими руками и держал их в одинаковом положении, пока не прошел адский жар. Затем, когда у черепа истёк запас “слюны”, парень в трико сделал свой ход - заморозив ледяным дыханием портал. Кости сатанинского апофиза растрескались, кое-где раскололись на куски. Не самый мощный удар суставами пальцев по дыроватому носу и от некогда целого черепа осталось несколько кусков, полетевших далеко врассыпную.

   “Хотите сказать, это всё…?” – недоумевал Героймен, тайно надеясь на полноценный реванш. Ему казалось странным, что победа досталась настолько легко. Обычно враги такого уровня не сдаются после первой неудачи, а лезут ещё и ещё, пока либо их не прикончат, либо не помрут все в округе. В противном случае Кэйлу предстоит срочно избавляться от шор стереотипов. Это позволит ему начать лучше понимать подобных чудовищ...


   Тем временем, внизу, пока Бэннери искал ответ в облаках, сопротивляясь ярким, бушующим грозам, инициатор сего торжества, могущественный Каин, уставлялся в герметическую черную бездну, именуемую космосом, и предавался досужему обдумыванию всехвосхитительных чудесных доскональностей, имевших осязаемую преемственную связь. Это и скоропреходящие, тленные сочувствия, и подложная разноречивость, вяжущая, терпкая. Это – сама скоротленность!
   Предуготовленное Каину сочетание реплик, действий, разочарований и радостей, порой его трогало, порой удивляло, рождая в нём уверенность в том, что он…
   - Б-о-о-о-о-о-о-г!

   Гадес вернулся в (уже полуразваленный) храм Святого Патрика, где недавно мерился письками силами с Нимфой. Внутри него были выверены и оптимизированы до идеала все аргументации, все обоснования. Пока зеддерианец и акванка где-то “тусят” недалече, устраняя наведенные сдвиги в природе и атмосфере, у него окажется предостаточно времени для того, чтобы совершить еще какое-нибудь крутое злодеяние, охватив уже всю голубую планету.
   “Д-а-а-а-а-а-а-а. Это то, к чему я стремился. Остался один шаг” – Гадес без общих мыслей, полагаясь лишь на свою голую
любовь к пресловутому творчеству, вытащил из кармана
рваных брюк предмет квадратной формы, магический, судя по
всему, светящийся пурпуровым. Это было не что иное как ИФФИЛС - артефакт, созданный для функционирования в
сфере жизнетворения, ранее являвшийся собственностью
Храма Богинь. Каин стащил ИФФИЛС из подземного
хранилища, когда убивал энгелов. Среди всех магических
предметов, пурпуровый куб считается наименее легким в
использовании, его изучение требует огромных умственных и
моральных затрат. Помимо свойства менять истинность, по
коренному переделывать суть, у ИФФИЛСА имеется ряд иных
качеств, условно называемых его “личностью”.
               

   - Д-а-а-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - глаза Гадеса загорелись всеми тонами восторга, всеми цветами: на первый взгляд неодушевленный, артефакт с ним вдруг заговорил. Он пообещал, что обеспечит ему лучшие условия для дальнейшего создания новых по замыслу культурных, материальных ценностей, что предоставит краски и кисточки, пообещал дать лучший мир!
               

   - Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – ослепленный безумящей радостью и желанием поскорее покончить с земной цивилизацией, дабы расчистить территорию, к дьяволу убрать все эти мегаполисы, к дьяволу убрать все леса, выкачать воду из всех водных объектов, к дьяволу выкачать воздух, мистер дьявол… прикрыл глаза и переместил ИФФИЛС путём телекинеза. Спустя несколько секунд пурпур плавно опустился на ближний из двух алтарей – на алтарь Святого Михаила, образовав настоящий шедевр художества. Теперь Каину и впрямь было чем погордиться, поскольку он сам от себя не ожидал ничего такого и уж точно не думал, что когда-нибудь достигнет вершин, самых наивысших. “То, что раньше казалось почти недосягаемой планкой, становится простым и обыденным почти моментально”.
               
   
   После полуночи (вернее, окончания отчётного периода) ИФФИЛС акклиматизировался. Полностью! По всем его граням, по всем плоским частям, разлилась необыкновенная, чудная энергия, достойная считаться образцом беспримерности! “Ослепленный” боялся моргнуть лишний раз, дабы не пропустить ни один микромиг самого красивого конца света в истории космоса! При этом риск захлебнуться рваным ритмом собственного пульса (от счастья, разумеется) рос ежесекундно, а вместе с ним росло и влияние куба!
               


   Больше миллиона лет назад. Храм Богинь.
   Казалось, Элль намучилась достаточно, чтобы устать и сказать сестрам-богиням “я больше так не могу, с меня хватит”. Казалось, никто не может терпеть эту вечность. Но Лиф рождал её заново, снова и снова. Чаша, как могла, выполняла свои обязательства, вытравливая плохие воспоминания недавно пережитых падений и утрат. Не всегда успешно, но... со стороны ученицы было бы непростительной глупостью надеяться на больший эффект, зная о неимоверной сложности энгельской миссии, о функционировании всех энгельских систем.
   - Чем бы ты ни забивала голову, деточка, не смей соскакивать с тропы! Демоны, наши враги, только того и ждут - чтобы мы расслабились! – Илифия, которой в будущем самой предстоит умереть от рук демона, готовила Элль к худшему, заранее, чтобы у той не осталось вопросов, - Я много раз думала об этом. Предавалась сомнениям в выбранном пути! Был даже период такой, когда хотелось все бросить, так как чувствовала, что смертный век приятнее и легче. В самом деле, вправду, это, действительно, так. Смертный век легче…

   Для Элль стало хорошей неожиданностью, что мудрая наставница раскрылась с новых “светлых” сторон: впервые за всё обучение Илифия предстала в каком-то свежем образе. В образе мученицы, а не богини, признающей исключительно теоретический фундамент и избегающей прямого участия. “Навсегда запретить греху пускать в нас ростки можно только, изучив этот грех”.
   Больше собственной участи Элль беспокоила судьба мироздания! Пока силён тот, от чьей руки пали Арай и Сафер, она не сможет есть без кома в горле, не сможет спать без гнетущего ощущения, что всех подвела, и её страдания приобретут демонический характер!

   - Я забиваю голову лишь тем, что поможет нам выжить. Нам и вселенной! – акванка, долгое время изучавшая теорию и практику боевой магии, не нашла и слабого намека, что Каина возможно убить. Книжки молчали об этом. Ну, а Илифия всячески отклонялась, когда речь заходила о смертности дьявола, будто бы боялась об этом говорить, но при этом владела некими поверхностными сведениями.
   - Ты, вероятно, хочешь спросить, почему ни одна из моих учениц до сих пор не поинтересовалась, когда, по-моему, прекратятся злодейства Гадеса и Дарейдаса, поутихнут войны и во вселенной воцарится мир и покой, как было при Эйл и Арае? – дочь Геры словно читала нимфовские мысли, - Честно? Всё просто. Я искренне не хочу их расстраивать, так как не вижу конца этому хаосу! Сморды обезопасили себя. К их галактике нельзя подступиться! А Гадеса… знала бы ты, сколько раз его уже убивали, но он каждый раз воскрешался!

   Илифия отвернулась, выражая сожаление. Очевидно, этот разговор все только усложнил. Водяная Нимфа больше не верила в себя, не верила в Храм, и требовалось чудо, чтобы это исправить – чтобы вернуть прежнюю Элль. “Непоколебимость духа важнее физической стойкости”.


   “Да-а-а-а-а-а” – Каин дождался, пока ИФФИЛС привыкнет к среде земного мира и прижал подушечки пальцев к вискам, где внезапно и сильно застучало. Ему открылись знания, архиценные для любого демона. Какие-то несколько секунд злодей пробыл в иллюзии, что к его ногам падёт вся вселенная, до последней микрочастицы. Ему бы не хотелось с ней разлучаться. Но подобные эйфорические надежды обречены на неминуемое огорчение во всех случаях, и эта слепая несравнимость, уводящая в трепетные дали, прервалась грубым образом.
   Нимфа выбила дверь ударом ноги и угрожающе вломилась в храм Святого Патрика!
   - Мы ещё не закончили! – воинственно сказала она, направляя меч верхней, ведущей рукой, и используя вторую, у основания рукоятки, ради баланса.
   Гадес, громко, в ответ:
   - Я ещё только начал! – и по всему помещению церкви расползлись бесплотные призрачные сущности, мигом окружившие Элль. Артефакт показал извергу, как применять свои силы на полную катушку, чем тот не замедлил воспользоваться: этой ночью из Аида вырвались миллионы “грязных” душ, некогда порабощенных безжалостным дьяволом. Им было поручено захватить этот мир! Встречное предложение – освобождение, и тут без вариантов, ибо от такого никто не откажется!

   “Клочки тумана”, какими Нимфе показались призраки, воспринимали её как бокал вина и могли высосать до капли её жизненность. Безокие, глухие, не имеющие ртов, рабы преисподней беспокойно наворачивали бесчисленные круги вокруг полуэнгела. Элль грозило головокружение, а также усталость от постоянной необходимости оглядываться через плечо. Первая попытка атаковать была предпринята лишь
спустя несколько минут затянутых враждебных присматриваний.
   Нимфа ощутила дуновение, взъершившее волосы, и поняла, что только что допустила контакт с привидением. Этого не должно повториться. Неизвестно, каковы могут быть последствия соприкосновения с изгнанными!

   - Тебе не удастся меня остановить, ибо нас МНО-О-О-О-Г-О! Имя нам - Л-Е-Г-И-О-Н! - выступая в роли заинтересованного зрителя, Каин стоял в стороне, защищал ИФФИЛС и секунда от секунды направлял падшие души в центр схватки.

   Водяная Нимфа, порядком измотанная продолжительными боевыми действиями и собственными криками, сопровождающимися маханием рук, отбивалась, как могла, используя магию света. В Храме Богинь чему только не учат, и нередко полученные там знания спасали Элль жизнь! Похоже, этот случай не стал исключением. Полуэнгел не дала изгнанникам ею подпитаться лишь благодаря мечу, чье лезвие испускало непроглядные белые потоки, врезавшиеся в мертвых. Эти ослепительные сгущенные лучи, узкие блистающие полосы, обезвреживали их. Лучи сливали раздробленное, обобществляли! Вражие души столкнулись с тем, что из-за крепкой магической защиты камма Нимфы, её экстракт, её квинтэссенция, была недоступна им. Она была недоступна никому!

   - У-а-а-а-а-а-а! - поднимая меч высоко над собой, акванка боевито вскрикнула, произвела широкий всеохватный взмах и тем самым разогнала всех привидений!

   Убедившись, что план не сработал, что принцесса для тех душ - некусаемый локоть, Гадес моментально потушил в себе какие бы то ни было надежды избавиться от Элль, не вступая в поединок лично, и постарался напасть как можно неожиданнее. Пока та еще не пришла в равновесие после длительных “танцев”…
   Постоянное любимое оружие Каина, прекрасно сохранившийся железный акинак, меч короткой формы скифского происхождения, с рукоятью-змеёй и хвостом-лезвием, звонко ударил по мечу Элль. Героиня отшатнулась, спиной коснувшись стены, и совершила контратаку, которая, хоть и не оправдала себя, зато показала сатане, что Водяная в превосходной форме по сей миг и придется немало потрудиться, пообливаться толстым потом, чтобы её изнурить.

   Клинки покинули ножны в мгновение ока, клинки начали биться сами по себе, будто не слушая собственных хозяев, швыряясь светлыми крапинками – горячими искрами.

   - Ты и вправду настолько наивный и думаешь, что можно безнаказанно сделать что-то масштабное, не согласовав это с космосом? Не поделившись с богами? – Нимфа верила в себя, верила в Эдем! Здесь и сегодня, в эту минуту, она демонстрировала пример преданности древнему делу, не подпуская сомнения, выбираясь из колючих кустов обольщения проиграть и предаться забвению!
   Гадес сдерживался, чтобы не взорвать церковь смехом, выражая наигранное недоумение:
   - С какими богами ещё? Я всех истребил! - профессионально-неуловимым движением враг сил добра отобрал у Элль меч. Удар локтем приблизительно в три раза мощнее такого же удара рукой… он отправил героиню в лёгкий обморок.

   “Так и знал… Ты можешь махаться ножами, можешь пускать магию, но твои реальные боевые навыки остались на довольно низком уровне относительно настоящего искусства, поэтому моя победа… была делом времени” – Гадес мог решить судьбу беззащитной врагини прямо сейчас, мог убить её самым простым способом, не оригинальничая. Но это было бы серо и бездарно. Нет… Он хотел, чтобы она взвидела печальные итоги великого небесного фиаско, вкусила нейтрализующий аромат неудачи, а также почувствовала начатки вторжения Себастьяна Дарейдаса и раз триста себя прокляла!


   …Героймен, который был слишком занят воздушными войнушками, отчего не замечал, что творится внизу, думал о своём предназначении, думал о Земле, и, как обычно, в своем стиле, успокаивался тем, что большинство считает его богом из-за его сил. Это дарило чувство признания и нужности…
   “Я защитник мира и добра на планете. На меня возлагают чужие обязанности, на меня вешают тяжкий груз чужих проступков и прегрешений. Суждено мне быть козлом отпущения в самом деле или я себя излишне накручиваю – не велика важность. Главное, чтобы это им всем помогло. Сейчас, или же в одном из предполагаемых вариантов будущего…”

   За Геройменом гналась “живая” молния, его преследовали огненные черепы, еще какая-то подвижная хреновина целилась откусить кусочек от “мессии” и отхлебнуть кровушки, а ему лишь бы философствовать! Пришелец был неисправим…


   …Тем временем Водяная Нимфа неподвижно лежала на тёмном каменном полу, не испытывая ни малейшего желания шевелиться. Правая щека чувствовала весь холод церкви Патрика, перед изредка моргающими глазами, такими слабыми и такими уставшими, бесконечно маячил Гадес. Сраженной приходилось шептать, потому что не было энергии говорить громко. Это - оружие непрестанной молитвы, животворящей скрытые дерзания, коими полнилась Элль. При грамотном использовании оно могло укрепить способности энгела в деве…


   Храм Богинь. Незадолго до нападения предателя Каина, незадолго до гибели Илифии и разрушения чаши Лиф…
   - Знаешь, дитя, я поразмыслила над твоим вопросом, посетила не одну библиотеку, потревожила не одну энгельскую гильдию и, кажется, нашла решение нашей общей проблемы! Вот, загляни сюда… - богиня, дочь Геры, поднесла Элль книгу с подробным объяснением способов ликвидации разных чудовищ, известных магов и демонов. В ней также было уделено несколько строк и Гадесу. Якобы есть во вселенной оружие, созданное (!!!) Евой, дочерью Арая, дочерью Сафер, не родной по крови, но родной по душе (кто настоящие родители Евы – неизвестно), нацеленное на искоренение зла способом призвания высших сил света, когда это требуется. Поскольку Каин вконец утратил человеческие качества, делавшие его ровней Авелю, он представляет сплошное зло-сословие и данное оружие по всем теориям может быть использовано против него.

   Акванка находилась в страшном ожидании. И вот, спустя минут пять, прошедших, как на иголках, Илифия откуда не пойми вытащила (!!!) меч, который станет главным соратником Нимфы в большинстве её миссий. Меч умел думать, меч умел выбирать… меч удивительно быстро нашёл с ней язык.
   Магический и одушевленный, он слился с сердцем Элль. Казалось, не пролетело и мига…


   - Сволочь! - не выдержав чувства, сравнимого с позором, воительница набросилась на Каина, когда тот не ожидал. Лезвие отрезало голову. Снова!
   Но хитрый люцифер, для которого восстать – единожды плюнуть, появился в целом виде уже через мгновение, из-за угла, и всыпал упрямице в челюсть. Снова, с локтя!

   Отлетев назад на несколько метров, Элль дотронулась пальцем до разбитой губы и громко сплюнула кровь. По-старому упорная, она, судя по всему, не была намерена сдаваться. Но и дьявол тоже. Поэтому их битва могла затянуться на вечные века!

   Каин повторил вслух то, что уже некогда ей говорил, три века назад:
   - Создавать себя заново – первое, чему я научился!

   Нимфа попыталась… встать, всё еще считая, что однообразные отрубания конечностей могут, кхм-кхм, умертвить сатану, но не получилось. Гадес зверски избил её. Залепил пяткой сапога в развороте, охватил рукой прядь волос, охватил трепет от сотни предвкушений!

   Вытерпев боль, Элль надумала его оскорбить, назвать обреченным, да не вышло! Язык подчинялся ей всё меньше и меньше, как и все части тела!

   - Видишь, сколько меня? Посчитай! Или разучилась? А может, у тебя просто троится в глазах? Или четверится? Или шестерится? А может, ты в рай не хочешь попасть? – по-всякому посмеиваясь, Гадес насоздавал десяток своих двойников, повторяющих его ухмылки и жесты.

   “Вот и всё. Мне суждено бесславно умереть. Но я хотя бы сделала попытку, о чем не жалею…” – вера покинула Нимфу в самую неподходящую минуту, будто назло! Когда она вернется - было неизвестно, а также неизвестно, вернется ли она…


   Илифия произносила тихо, практически беззвучно, без участия голосовых связок. Её целью было научить Элль слышать своё сердце и поступать в согласии с ритмом. От того, как быстро акванка освоит главные уроки, зависело многое, очень и очень. И ни у кого не возникало сомнений, это “многое” изменит ход истории. Ни у кого из богинь!
   - В твоих руках то, что может раз и навсегда обезопасить миры от Гадеса, то, что может его наказать! Но подобного успеха можно достичь лишь путем соблюдения определенных правил и условностей. Ничего просто так не совершается! Тебе придется постараться, если хочешь, чтобы твои подвиги были зачтены!
   - Я готова – молвила Нимфа, принимая меч.
   Илифия стала нежно шептать, инструктировать:
   - В книге есть строчка, которая гласит, что нужно заставить зло коснуться его рукояти, что нужно зло обмануть!


   Между тем…
   Гадес (как и все его копии) непозволительно надолго отвлекся, позволив Нимфе подумать, что не всё потеряно и у Земли остался маленький, пускай ничтожный шанс дотянуть до завтрашнего дня.
   У людей остался шанс, у “недоделанного”, “сырого” человечества!

   - Какой эпохальный, значимый, славный… какой знаменательный миг! – Гадес (все Гадесы) вскинул(и) растопыренные ладони над ИФФИЛСОМ, любуясь перспективами, раскрывающимися с разных углов, блаженствуя в слепящем созерцании. Не в состоянии держать натиск озорных чувств, он (они) улыбнулся (улыбнулись) широко-широко. Алчность, ненасытность, стремление получить и захватить как можно больше, не прикидывая шансы, не заботясь о последствиях… порой вытворяет немыслимое. Вечно бледное (вечно бледные) лицо (лица) слегка порозовело (порозовели), - Я… тот, над кем не властны года, тот, в чьих возможностях навязать свою волю, управлять жизнью и на жизнь воздействовать, даже вопреки
сопротивлениям, заклинаю тебя немедленно мне повиноваться! ПОВИНУЙСЯ! DJHJRRRES! ПОВИНУЙСЯ!

   К этой минуте ИФФИЛС уже привык к земной среде и признал в Гадесе нового хозяина. С помощью пурпура, добыча которого оказалась не самым легким заданием, Гадес сможет убрать с личного пути всех, кто мешается, а также свергнуть засидевшегося, по его мнению, сморда, и занять смордский трон.

   К этой минуте Нимфа уже придумала свежую стратегию и созрела для новенькой попытки. Очень вовремя вспомнились прочитанные некогда строки…

   Элль громко прошептала заклинание выбивания оружия. Однако ей повезло не просто вырвать меч из рук Гадеса. Ей повезло его сломать. Это случилось, пока лукавый пребывал на верхушке блаженства. Он постарался удержать акинак, который прежде его не подводил, но тот (!!!) сломался под давлением. Целый металлический кусок пронзительным визгом отлетел в какую-то сторону…

   Молясь “хоть бы сработало”, полагаясь на небеса, на теплое отношение к Земле, к человечеству, Нимфа швырнула в Каина клинок. Теперь уже свой! И как вы думаете, что за этим последовало? Элль промахнулась! Намеренно!
   - Вы, энгелы, всегда меня забавляли! – по-прежнему уверенный в себе, насмешливый и безгранично алчный, люцифер повёлся на хитрость и допустил роковую ошибку, - Неужели ты думаешь, что мне нужно оружие?

   Попинав меч носочком, Каин наконец-то поднял его. Ухватился за рукоять всеми пальцами!

   “Да…” - Нимфа тайно возрадовалась. Волна мышечных спазмов вспыхнула в области затылка и позднее прокатилась по всему её телу! Внутри принцессы заплескала злораднейшая радость и предвкушение реакции изверга, когда тот получит окончательный шах, заткнуло за пояс все прочие чувства. Расплата была уже не за горами!

   
   …Попинав меч носочком, Каин наконец-то поднял его. Ухватился за рукоять пятью пальцами! Отныне вся надежда оставалась на подтверждение легенды о предусмотрительной Еве, на подтверждение весомости строк, на правоту всеславной Илифии!

   - Ну, надо же, не клинок, а прямо какое-то чудо! Всегда хотел такой иметь! Ты ведь не против, если я оставлю его у себя? – Гадес прошелся по острию языком, всем своим видом показывая счастье, - Ммм?
   Нимфа еле слышно шепнула:
   - Не против.

   Неизвестно как бы повернулся сюжет, не окажись у героини палочки-выручалочки в виде меча: злодей уже на третьей минуте ощутил непорядок, с подозрением всматриваясь то туда, то сюда. У него скрутило живот, прибавив к чему головокружение со звоном в ушах, можно получить симптомокомлекс сонмища хворей! Затем этот свет… неприятный и резкий, испепеляющий, сжижающий внутренности! Он вышел из глаз, из отверстий между сухими губами, вышел из глубоких лобных морщин.
   Медленно околевающий, гад пытался оторвать ладонь, прилипшую к треклятой рукояти, но всё как-то втуне. Ничего не помогало! Энгельский меч, будь он трижды неладен, буквально его пожирал.

   До рассвета осталось недолго, хоть ещё и слишком темно за окном! Мучения Каина, однако, не закончились, и было неизвестно, закончатся ли. Кожа антихриста начала каменеть после первого брызга странной “кашицы” из приоткрытого рта. Рептилоидная белая кожа, более плотная, чем у людей, испещрилась медно-желтой гноистой бороздчатостью. Из канавок-борозд, как из углублений, стали пролагать себе путь детские души, древле всосанные без суда и следствия. Эти головастики (именно такое название хотелось им дать) соблюли понятие о должном соответствии деяния и воздаяния, отплатив мучителю сполна, “под метелку”. Дети подмяли под себя весь дьяволо-организм, просочились в дьяволо-мозг, узурпировали галерею дьяволо-настроек. Очевидно, им, пережившим отлучение от родителей, от своих церквей, от своих миров, было мало безлистной, неприправленной мести. Сей органический катагенез выкорчевывал из Каина незаслуженно приобретенные “способности”, делая его уязвимым перед собственной злостью. То, чего так добивался убийца богов, встало на дыбы и висцерально подняло восстание.
   Одна из вылезших душ, наиболее активная, разорвала деспоту ноздри, другая же спровоцировала разрыв сетчатки и сосудистой оболочки правого глаза. Заданным темпом и без того уродливое лицо окаянного превратилось в дерматологический сумбур. Вскоре понимать, где у него нос, а где, к примеру, губы, стало сложно. Подошло бы выражение “чёрт ногу сломит”.

   “Неужели это…? Да нет. Быть того не может. Неужели я…” – Элль смотрела на зрелище и долго не могла поверить в успех. В данный миг её одолевали смешанные чувства, поскольку осознание победы еще не пришло полностью, но было весьма близко.

   Примерно спустя минут десять, когда Гадес стал визуально напоминать ходячие мощи, только с одной поправочкой – он не мог шевельнуться, принцесса Аквы, жаждавшая мщения больше, чем кто-либо во вселенной, наклонилась и подняла обломок его акинака. Затем подошла впритык к этой “статуе” и… произнесла, не торопясь, то, что вертелось на языке уже три столетия!
   - Наверное, ты еще не понял, но тебе изначально было суждено проиграть, а всё потому, что, в сущности, я такая же смертная! Я могу чувствовать, я умею любить! Мне важно, что думают обо мне окружающие! Вот поэтому ты мне и не угроза!

   “Не угроза…”

   Каин умоляюще смотрел на акванку. Из всего материального начала, из всей внешней формы подвижными остались только зрачки. Правда, эта ограниченность не мешала передаче мыслей. Элль прочитывала их с полувзгляда, воспроизводя про себя.
   Через какое-то время она созрела для финального акта:
   - Это тебе за Милберна! – и с силой воткнула обломок акинака в месиво, которое раньше было лицом, - За моих сестёр! – тёмно-зеленая зловонная слизо-кровь забрызгала пол, - За Арая, за Эйл! – а когда Нимфа развернула острие немножечко влево, в бешенстве калеча урода, кровь пол залила, и в воздухе повис противный жгучий смрад, - А также за меня!

   “Аминь…”

   Полуэнгел совершила стопроцентное убийство, ничуть не жалея. Когда всё закончилось и зрачки закостеневшего
прекратили движение, она раздраженно откинула сломанный меч сатаны и… опустилась на колени перед его вонючими останками.
   Прошло несколько тревожнейших минут. К ней прилетели её любимые феи, желая побыстрее утешить. “Лучики раннего света, существа, сочетающие черты насекомых и птиц”. Их правота в отношении закономерности произошедшего рябила явностью. У принцессы не поворачивался язык с ними спорить, как бы ей не хотелось в душе…

   Ну, а слегка позже, когда ярость постепенно улеглась, и наступило необычное прекрасное спокойствие, Элль явился призрак погибшего возлюбленного. Милберн Уокер, как оказалось, до сих пор питал благодарность и мучился все три столетия из-за отсутствия способа выразить. Мертвец был несказанно рад, что такая возможность ему наконец-то представилась. Это ощущалось в голосе фантома, который с одной стороны физически отсутствовал (как, впрочем, все фантомы), а с другой - они словно вновь друг друга обрели и занялись любовью, так трепетно, будто бы никакой разлуки не случалось и они были любовниками все эти века – оставшийся восемнадцатый и полные двадцатый с девятнадцатым.

   - Прими мои поздравления, ангел. Ты добилась того, к чему шла. Я всегда в тебя верил. Всегда. Теперь я вижу, как Вселенная радуется, ведь ты только что предотвратила одну из самых серьезных угроз. Больше беспокоиться не о чем…
   Мощь взаимной признательности, стоявшая превыше всего, заколдовала Элль на непроизвольные повторения искренне-бальзамных, трогающих фраз. Это был самый лироэпический эпизод из многовекового пути Водяной Нимфы, не искавшей богатства, жаждавшей ни почестей, ни славы. Только общение и, возможно, любовь были ей интересны.
   - Нет, беспокоиться всегда будет о чём! Всё бытие дышит сражениями. Сражения между ангелами и демонами незаметны для смертных, но мы воюем как раз таки за вас! – акванка поспорила с призраком, после чего довольно утонченно увела разговор в более приземлённую, в более правильную сторону, - Надеюсь, ты не осудил меня за мой поступок. Надеюсь, ты понимаешь, почему я это сделала!

   Ни истекающий Милберн, ни сатана так и не поняли, куда, в итоге, делся чудо-меч. Лишь впоследствии Гадес заметил, что из живота его жертвы вылезает грязная, окровененная грань…

   - Конечно – сказал Милберн, - Прекрасно понимаю. Я не держу на тебя обиды, и виноватой тебя не считаю. Ты спасла мою душу, пожертвовав моим телом, потому что знаешь, что важнее. Более того, ты сократила срок моего земного испытания, и я не совершил столько грехов, сколько мог бы.

   Водяная Нимфа приложила ладони к своей широкой груди, кончиками пальцев ощутила учащенное биение собственного сердца. От неё исходил жар, как от единственной звезды Солнечной системы. Нетрудно было догадаться, что она испытывала. Куда труднее воспроизведение подобных эмоций, проявляющихся редко и образующих в существе особый тип электричества.
   Все, о чём в данный момент молила Водяная Нимфа, это чтобы возлюбленный не уходил, а ещё немного побыл с ней. Чтобы их встреча считалась состоявшейся, принцессе требовалось вкусить его присутствие, изведать кожей, испить до всех краёв. Это было истинное сказочное счастье, несмотря на краткосрочность. Хотя правильнее назвать это сказкой! “Если хорошего должно быть понемножку, пусть чудеса будут случаться с нами значительно чаще, чтобы хватило на всю бесконечность”.

   Континуум достоинств и общность пропасти красот,
   Фигуры, глаз, волос – того, что око/око подчеркнёт
   Заложен в образце надзвездного примера.
   Элль - идеал за неимением меры. Элль не обесценить,
   Понеже всё и ничего Элль! Элль – всё и ничего.
   И вакуум, и засилье.


   Без символичных искорок добро, без лиловатого театра.
   Властительница дум не более/не менее чем (!!!) арт.
   Но настоящней нас, однакО. Материальность.
   - миф, что наши грезы возродят, и Элль - фундамент.
   Понеже всё и ничего Элль – то надзвездное добро.
   Доверься этим строкам, дух…


   …По наступлению пика наслаждения, когда уже стало некуда девать ненакормленную, голодающую радость, фантом растворился в очищенном от скверности воздухе. И совсем скоро Водяная Нимфа поняла одну вещь – любимые на то и любимы, что для них всегда предназначено место в нашем сердце и в мыслях. Их не изжить и не выжечь калёным железом. Любимые люди рядом во все времена... даже после физической смерти, доказательство чему очень легко получить. Надо просто прислушаться…

   Внезапно в храм Патрика вошел Героймен с усталым измотанным видом, и с ходу задал “великолепный” вопрос, едва ли не вызвавший у Нимфы улыбку:
   - Эмм, я пропустил что-то важное?!

   Элль поглядела на него с возмущением, как глядят разве что на детей. Ну, а после вновь повернулась к уродливой мумии, предполагая, что Каин/Гадес в своём нынешнем виде сгодится для какого-нибудь крутого музея. Музей Естествознания – подойдёт в самый раз.

   Apology of a devil: it is necessary to remember that only one party is in this case listened. The Lord has written all books of both Precepts. Samuel Butler
   (Апология дьявола: следует помнить, что в этом деле выслушана только одна сторона. Господь написал все книги обоих Заветов. Сэмюэл Батлер)


   Нью-Йорк – это прекрасный город, в котором живут, рождаются и умирают прекрасные люди. Была одна девушка, чьё имя – Эми. Эми умела описывать Нью-Йорк и все черты его характера лучше, чем кто-либо, и ежедневно дышала его воздухом, гордясь, что родилась именно здесь, а ни где бы то ни было.
   С недавних пор завелось оплакивать погибших в какой-нибудь особой катастрофе. Не успел могучий Нью-Йорк прийти в себя после нападения чудовищного Апокалипто (перевод. Судный День), как с небес обрушилась очередная напасть, из-за чего город потерял несколько жизней, высоко ценимых, важных до зарезу. Но на Земле, обычно, всё компенсируется. И сегодня Земля приобрела нового защитника, предотвратившего вот уже два Конца Света.

   …Водяная Нимфа (это была именно она) провела длинным ногтем указательного пальца по его щеке и шее. Милберн стал как на иголках, предвкушая худшее.

   …Водяная Нимфа, женщина, оберегающая бедных, запала ему в сердце, в голову, в душу, отпечатлелась на них глубоко и теперь уж не бывать “разпечатлению”.

   …Водяная Нимфа долго не могла сообразить, что происходит, но потом осознала – это проблеск людской благодарности.

   …Водяная Нимфа, убедившаяся в твердости намерений Милберна вести себя не так, как все, тоже повела себя несвойственно толпе!

   …Водяная Нимфа очнулась в апогее ночи…

   …Водяная Нимфа положила ладонь на его щеку и не очень значительно, немного приопустила его голову!

                Водяная Нимфа…
   
 


   Полуэнгелу и неуязвимому зеддерианцу не пришлось особенно возиться. Благо, останки Гадеса исчезли с первыми лучами солнца. Они обратились подобием жидкого болота, провалились в образовавшуюся в полу криво-круглую дыру и благополучно сгорели там.
   Нимфа пожелала врагу всего наихудшего, искренне надеясь, что душа Каина будет страдать вечно в месте, которое он создал сам. Это был бы наиболее справедливый исход…

 
   

   Ну, а храм Святого Патрика, покровителя и просветителя Ирландии, ожидают ремонтные работы по восстановлению. Как знать, может, после них он будет еще красивее, чем прежде, зацветёт новой жизнью, как и многое в мире…


 


   Уладив свои заботы на Земле, Нимфа отправилась в свободное плавание по отдаленным уголочкам Вселенной, по “лицу” космоса!
   Принцесса Аквы вернула украденный ИФФИЛС туда, где находилось его законное место. Храм Богинь, долго прослуживший убежищем для нечистых сил, наконец-то от них освободился. Элль очистила ауру, как только заскочила под арку, выйдя в погруженную в несчастье алтарную комнату! Её появление сжило обмылки зацветшей темноты, принеся желанную надежду. Её благородное дело не останется незамеченным на небесах. Её ценнейший вклад пойдёт на всеблаго и будет оценен всеми благами. Памятник Илифии и остальным богиням, отдавшим жизнь за этот храм – мемориал, расположенный на самом верхнем уровне, огороженный надежным магическим забором.
   “Вы можете покоиться с миром, мои сёстры. Все основные счета были сквитаны, наше горе не осталось без внимания. Не так давно я уничтожила Гадеса, ну, а следующий в списке - Дарейдас.

   Я даю торжественный обет. Я… обещаю, о, сёстры”


 
   Наверное, математики не изобрели такой цифры, как долго, сколько веков, сколько вечностей Элль не было дома. Аква, отнюдь, не растеряла и четверти прелести, чего по-страшному боялась принцесса. Подводный мир поразил её своей красотой и выглядел ещё более живописно, чем во времена её детства. Казалось бы, что может омрачить эту ностальгию?
   Неожиданное известие о резком ухудшении самочувствия короля, вечно мужественного, всегда мудрого Эбресса, заставило Нимфу поторопиться на встречу с отцом. Лишь бы не опоздать!

   …Всё-таки не зря боги называли Акву их главной жемчужиной, обобщающей в себе различные и разносторонние явления. Есть и кораллы и рыбки и достаточно разнообразные, что смотрятся великолепно и вместе, и по отдельности. Есть и заброшенные храмы, на изучение которых уйдет ни одна ночь и даже ни одна неделя. Там ещё столько всего любопытного! Нимфа расплакалась, увидев всё это вновь… и её слезы оказались сладкими на вкус. “Слёзы-леденцы”

   Нимфа со всеми познакомилась, всех поприветствовала. На пороге дворца, где сейчас лежал Эбресс, она сняла с пальца драгоценный перстень и бросила на дно сундучка, который держал в руках десятирукий головоногий моллюск со смешными усиками и твёрдым кваргазийским акцентом.
   (кваргазийцы – раса разумных кальмаров, Она входит в число исконных народов Аквы)
   

   К сожалению, лучшие стороны дворца, заключавшиеся не столько в изысках архитектуры, сколько в его незримом, мощном духе, обошли принцессу стороной. Так она жаждала добраться до папиных покоев, так она хотела обнять короля, попросить прощения за свой уход, словесно износиться и выспокоиться. “Устные портреты ушедших в мир девчоночьих грез не давали мне полно вздохнуть по сию минуту”.
   Вместо крепкого здорового рыцаря, каким всегда слыл Эбресс на памяти Элль, в кровати формы большой ракушки лежал немощный старик. Он умирал очень тяжело, уже какой век! По уставшим глазам было видно, что жить он не хочет, ибо не для кого, ибо незачем. Но гонит от себя безносую смерть, понимая, что всему есть предел, который ощутил он сегодня, поскольку проклятье, наложенное Гадесом, снялось, по всей видимости!
   Эбресс не жилец на этом свете. Но он не уйдёт, не простившись с дочерью, не насладившись прикосновением к мягким рукам Элль, которая всегда останется малышкой для него. Он не позволит себе сдаться…

   - Н-н-н-е в-е-р-ю-ю-ю-ю-ю… - выдавил отец, махая быстрыми костлявыми пальчиками, - Т-т-ы н-е м-о-ж-е-шь быть е-е-ю…
   Наступила пауза, похожая на сон, во время которого все происходило будто в тумане. И вдруг сквозь этот туман прозвучали слова внезапно возникшей, единственной дочери:
   - Но, как ни странно, это я. Прошу, узнай… Узнай меня!

   Старик тяжело и болезненно задышал, подбирая слово:
   - И вправду ты! О, Элль! Но как…? И почему только сейчас? – а затем закашлялся. Постарался ударить себя кулаком в грудь, да только руки недостаточно слушались, - Почему…
   - Потому что мне так сказали – заплакала Нимфа, - Мне запретили видеться с тобой! Я все столетия, все эти тысячи лет неустанно мечтала о возвращении и… не предполагала, что такой день наступит!

   Эбресс спросил, хрипя:
   - Почему запрещали?
   Дочка сказала, вытирая нос:
   - Я дала клятву не думать о доме, пока не найду убийцу Арая и Эйл Сафер и убитые не будут отмщены! Я совершила это на эмоциях, о чем ужасно жалела…
   Эбресс… чуть не умер раньше времени, насколько его шокировало это откровение. Означало ли оно, что шантажист, благодаря которому владыка Аквы стал предателем, покоится вечным сном и более для Элль не опасен? Что худшие напасти их многострадальной семьи позади?
   - Это всё… (кашель) всё из-за меня! Я виноват в твоей судьбе и мне нечем оправдаться… - Эбресс уже хотел было рассказать о своем участии в преступлениях против Рая, о помощи дьяволу, о том, как он сожалеет, что когда-то согласился напасть на Эдем. Но невозможное оказалось возможным: Элль давно об этом знала, почти с самого начала, а, понимая отцовские мотивы, она не смела его осуждать. “На что мы только не готовы пойти ради ближних”
   - Папа, не нужно. Тебе не оставили выбора! Твои страдания несравнимы с тем, что там произошло! Твои страдания несравнимы ни с чем! Боги обязательно зачтут это…

   Всё вышло так, будто бы королю было важно услышать конкретно эти слова. После его кровь остыла, побелели виски, ввалились глаза! Лениво бьющееся сердце уведомило заранее, прежде чем сгаснуть, как громовая зарница. Уложиться в это окказиональное преважное мгновение Эбрессу помогла никуда не ушедшая родительская бережность. Лицо Элль проступило сквозь полог боли, и лежачий совершил глубокий вздох, словно перед длинным прыжком.
                …Печаль в том, что его рот так и не закрылся.
                …Правитель Аквы получил желаемое.
                …увидел “малышку”,
                …и добровольно ушёл в неподвижность,
                …в покой…


   …Похороны короля прошли в соответствии со всеми древними традициями, которые почитал сам покойник. В Далл Раде, в крупнейшем из городов Аквы, все собравшИеся преклонялИ коленИ И трИ раза выкрИкИвалИ Имя... Победами Эбресс был обязан преданностИ, верностИ И мужеству своИх соратнИков!
   Режим, установленный им, не имел произвольного характера, а также исключал массовые голословные репрессии. Чтобы продлить этот идеальный порядок на несколько поколений вперёд, близкие единоверцы умершего, заинтересованные в благоустроенности королевства и поддержании безопасности народа, постарались уговорить дорогую принцессу… остаться и занять трон. По мнению политической части, лучшего кандидата невозможно найти, и дело, отнюдь, не в родственных узах, а в наличии у дщери короля нужных характеристик и качеств.

   Итак, о каких именно качествах идёт речь?

   Водяная Нимфа не боялась завистников, зная, что без них не может быть власти;
   Водяная Нимфа держала своих врагов на более близком расстоянии, чем своих друзей;
   Водяная Нимфа сделала то, что не смогли сделать боги - победила дьявола;
   Водяная Нимфа – вдохновляющий символ Далл Рада и всех близрасположенных соседних земель.

   Ну, и в заключение, Водяная Нимфа – воин. И, как всем воинам, ей известна высокая цена войны и насилия. Она стремится к миру и по-настоящему любит свой народ, даже идиотов, которых большинство!
   Пройдет несколько дней, прежде чем Элль сможет полноценно продолжить дело отца. Эти дни – раздумья и рефлексии, вытягивания из прошлого ключей, подходящих ко всем замкам всех дверей будущего! “Надеется на лучше, одновременно готовясь к ужасному” – такова позиции великих героинь, отказавшихся от смертности в угоду мучениям, чтобы гарантировать свободу, обеспечить надежду, чтобы огородить добро от всезла, чтобы своеземцы растили детей в безопасности и у них было для этого всё самое важное.

   Водяная Нимфа.
   Приди и спаси…

 


   Истина бытия в том, что любви никому не достаточно. Даже Водяной Нимфе, которая, стройно общему ошибочному мнению, совсем в ней не нуждается. Это, однако – не так.
   Несмотря на все испытания, Элль сохранила в своём сердце главное - умение любить, а также грамотно распоряжаться личными эмоциями. Хотя второе и не всегда получается, “как ни прячьте слабости, они все равно вылезают наружу”, данная особенность, скорее, преимущество, чем недостаток. Неисчерпаемая энергия природы, беспрерывно порождающая новую жизнь, не должна расцениваться как подлежащий перенастройке изъян или как что-то негативное.

   Без любви не было бы жизни,
   не было б Земли
   не было бы Аквы.
   Без любви не было бы Водяной Нимфы…

               
 
               
   

   …А пока кое-кто принимал бразды правления целым королевством,
где-то в очень солнечном, очень радостном, зелено-голубом приятном месте лежал на мягкой кроватке (!!!) Джек Хэлван, пожалуй, самый известный из серийных убийц-психопатов на планете Земля. Лежал… задумчиво почесывая волосы на затекшей от безделицы жопе (БУХ), упираясь лбом в подушку с наигранной комической угрюмостью (БУХ) и почти без перерыва сочиняя песни да стихи, которые он обязательно посвятит Эмилайн Тёрнер, когда отсюда выберется (если выберется). При каждой мысли о ней в нем рождался поэт!

Сколько раз я стремился с тобой преступить струну,
Ты мне не дала
Сколько раз ты с другими малевала свою мечту,
Донесла молва!
Так протекали эти дни
Только остались мы одни
И не ждать изменения…

Ты для многих звезда
Но тебя покорить никто так и не сумел
Ты и мне скажешь да
Но и это опять не то
Просто мой удел
Вечною тенью быть твоей
И не считать тебя своей
И любить с разрешения

Прости меня, за то, что я не был с тобой
Прости меня, за то, что я не тот другой
Могу лишь рядом быть
Но это всё напоминает вновь
Только контракт на любовь

Мы меняем друзей и подруг
Мы меняемся
Так тому и быть
Мы расходимся снова
Потом возвращаемся
Как мне пережить
Всех телефонов номера
Жизнь для тебя
Всё лишь игра
На выживание
И пускай с рассветом
Я пойму всё это
Ты опять не здесь и не со мной

   - Да ну нахуй. В ****у все эти затяжные отпуска. Что я только забыл здесь? Пора сваливать! – Хэлван не знал, для чего его определили в это место, такое расчудесное, и неловкость не прекратила его мучить даже на четвертые сутки. Лохматый не уловил вкуса зеленистых пышностей, не полюбились ему и ароматы воды на чистой коже здешних несговорчивых дев.
   Ерунда какая-то!

   “Да ну нахуй…”

   Как только псих вздумал подняться с кровати, ибо осточертело валяться, к тому же пальцы левой ноги стали неметь, к нему в комнату зашла симпатичная блондинка в белом халате с подносом в гладких руках. Красавица принесла Джеку Хэлвану сок, а также массаж спины предложила, сказав “какой мужчина лежит”. Тот бы с удовольствием согласился, но… ему что-то не нравилось в блондинке. За приятной оболочкой скрывалась недосказанность!
   - Знаешь, я бы, конечно, вструячил тебе спермы, как лицехват внедряет эмбрион из фильма про Чужих, по полной программе! Да вот незадача, у меня что-то ленится подниматься, кисуль. Не принимай на свой счёт и не комплексуй! Ты очень сексуальна и даже… сногсшибательна. Правда!
   “Просто член, мать его, не встаёт… видимо, отлежал я его. Вот же дурак. Повторилась история с задними поверхностями бедер. Ничему не учусь”

   - Ну, хорошо, я загляну к тебе позже – сказала блондинка, пожелав Джеку всего наилучшего.
   - Заходи обязательно! – крикнул Хэлван.
   “Может, мой лицехватик к тому времени будет готов внедрить эмбрион, и я кого-нибудь жестко изнасилую. Интересно, здесь где-нибудь продается лекарство от эректильной дисфункции? Так, на всякий пожарный...”

   Прости меня, за то, что я не был с тобой!
   Прости меня, за то, что я не тот другой…
   (ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха)

; Подрочить на Эми, накатить литр Колы, пописать на трупы
; Дрочить на Эми

   Психопат плотно прижимал её к двери, поддерживая за ноги и одновременно их раздвигая, готовясь войти в неё полностью. Экс-полицейская стонала и заливалась удовольствием, будто в первый раз. Вся раскраснелась. Хэлван трахал её, подбадривая шутками в коротких перерывчиках.

                Big mad smile. Mad love. Mad love.

   
   Какая чудесная погода – первое, что пришло в голову Джеку, когда он наконец-то вышел на улицу. Птички щебетали беспечно и нежно, на лугах цвели фиалки и подснежники, солнышко снабжало хорошим настроением всех, на кого только попадали светло-златистые лимонные лучи! Всё говорило о том, что это был самый истинный рай! И тут Джека осенило! Вдруг это - правда, и он действительно находится в раю? Хотя… быть такого не может! Он же до хрена и больше грешил! Правильней сказать, грешил бесконечно! Он убивал, затем писал на трупы, какал на трупы… потом еще что-то с трупами делал! В общем, служил негативным примером. Если снять документальное кино в лучших традициях поучительных короткометражек и дать ему название “каким не должен быть человек”, то фильм будет обязательно посвящен Джеку Хэлвану)))

   - Ну, шо? Будем искать себе занятие по специальности? Не пропадать же такому таланту! – не зная чем увлечься, лохматый обошел желтый дом, в котором находилась его комната. Обошел раз эдак десять! Легкая пижама на нём при быстрой ходьбе и задорному подпрыгиванию меняла статус шутника на статус клоуна. Его было невозможно всерьез воспринимать, а ещё вряд ли бы кто-то поверил, что этот паяс и кривляка с клочковатой шевелюрой и с нескончаемым запасом сарказма о жизни некогда взорвал мегаполис, стал главной проблемой не только системы государственных служб и органов по охране общественного порядка, но и главной проблемой супергероев!

   Парочка светлосиних гуманоидов, обсуждавших что-то очень личное, посмотрели на паяса и высказали мнение.
   Один гуманоид, который повыше, сказал собеседнику вот что:
   - :;’’’*&jh&*((*&^&*&&**()8*%#@!!
   (Надо же. Вроде, новенький, а гляди, ведёт себя так, как будто в Эдеме уже два тысячелетия! Как думаешь, из-за чего это? Я что-то не припоминаю примера столь быстрой адаптации!)
   Второй гуманоид, который пониже, выдвинул предположение касаемо вызывающего поведения “фрукта”:
   - &*(*$#@21!!3***((:’”{!!!
   (Не знаю, не знаю! Тем не менее, мои наблюдения за новичками показывают, что большинство быстро привыкших ненавидели свою предыдущую жизнь. Но это ведь очень логично, дружище, задумайся! Если испытательный период этого джентльмена выдался настолько тяжелым, то о чем, ему, собственно, жалеть? Вот и отрывается себе на здоровье)

   Гуманоиды еще долго перетирали между собой…


   - Этот день победы порохом пропа-а-а-а-а-х! Это праздник с седино-о-о-о-о-ю на виска-а-а-а-х… - когда Джеку приелось молчание и бесцельная беготня уже не вызывала прежнего восторга, Джек озаботился, какими способами можно себя повеселить, и запел знаковый атрибут торжеств по поводу легендарного ДНЯ ПОБЕДЫ в Великой Отечественной войне в странах СНГ, - Это радость со слезами на глаза-а-а-а-а-а-х!

   - День Победы! День Победы! День Победы!


   “Надо же. А здесь не так уж и отстойно, оказывается. Предусмотрена садово-стилевая специфичность. Вот только если бы не странное отсутствие физиологических потребностей... Почему мне до сих пор не припекло испражниться? Почему желудок не урчит, ведь я не жрал уже *** знает сколько? Почему я не притронулся к ****ому соку? Что это за лютейшая бредятина, господи? Как мне перезапустить операционную систему?”


   Примерно спустя часик Джек вышел на цветочную поляну, сквозь кусты черемухи. Необъяснимые изменения в организме, странная легкость в голове, во всём теле, быстро забылись и прекратили доканывать, ведь теперь Джек, как и другие обитатели этой всеохватывающей, универсальной “базы отдыха”, дышит свежачком, доверительно лепечет о будничных геморроях своего маньяческого профиля, валяет дурака… спрашивается, что ещё надо для полного счастья? Каких ингредиентов может не хватать?

   - Лепестками белых роз наше ложе застелю…


   Джек выбрал, пожалуй, самую удобную скамью, откинул голову на изгиб спинки и закрыл глаза, пытаясь то ли задремать, то ли проснуться. Он не до конца определился, где находится – во сне иль наяву. Все казалось каким-то неестественным, или, сказать точнее, “сверхъестественным”. Жизнь здесь текла во многом иначе, чем на территориях других пансионатов.
   К Джеку подошел старичок неожиданно. Седобородый, сутулый, в солнцезащитных очках, с повседневным атрибутом аристократии в руке – чёрной тростью. Старичок спросил новенького и присел на скамью, к нему поближе:
   - Приятно познакомиться. Как сюда попали? В смысле вы сами умерли, или вам кто-то помог умереть…?
   На секунду Хэлван представил, что погиб. На секунду! Погиб и очутился в раю. Чтобы подтвердить подозрения или же их окончательно рассеять – попаданец согласился поддержать диалог, обещавший выйти познавательным.
   - Не хочу, конечно, оскорбить. От вас несёт крутым одеколоном! Но было бы лучше, если сперва вы о себе что-нибудь расскажете! Ну, хоть что-нибудь! Хотя бы самую малость! – и, используя мастерство красноречия, уломал дедулю начать с его истории.
   - А что рассказывать-то? Со мной всё банальнее некуда! Меня жена отравила, вызнав об изменах… - оказавшись ходоком по бабам, дедок пустился во все нелегкие и давай перечислять, с кем именно он изменял, - Однажды я лег в постель с домработницей, затем переспал с уже другой домработницей! Барменши, горничные и пошло-поехало…

   Джек довольно скоро пожалел, что завёл эту тему! Упаси боже ему выслушивать сопли молью траченных бабников, которым до смертинки – три пердинки, а в послесмертии им никто “пердеть” не запретит!

   - О, братишка, да мы с тобой коллеги по несчастью, оказывается! – шутник Хэлван засмеялся, захлопал бывшего ловеласа по спине и обмолвился о собственном горе, - Знаешь, меня ведь тоже мил-сердечныая грохнула! Да-да! Истина глаголет устами страдающих, все беды от женщин! Мне размозжили лицо кирпичом. А знаешь, за что размозжили? За то, что я был… одарен даром любить до безумия, до абсурда, полностью отдаваясь человеку, не требуя взамен! Я был морально раздавлен, растоптан. Именно тогда ко мне... и… наверное, прибежал... закономерный результатик – я влюбился в свою смерть. С брутальным кирпичом! Пха-ха-ха!

   - Чувствуешь подвох, дружище, да? Пха-ха-ха!

   Веселый Джек грубо толкнул деда, приказав ему немедленно отсесть. Джек желал уединения. Его всё раздражало. Всё без исключения! Даже бабочки и те больше не радовали!


   Несколько месяцев назад.
   Безумный Джек лежал и не вставал, беспокойно ворочая головой, то приподнимая, то опуская её. Куда-то исчезнувшая “мамочка” вернулась буквально через несколько минут, да и к тому же - не с пустыми руками. Её скрываемый порывами ветра и метелью грозный силуэт здорово щекотал нервишки и навевал разные нехорошие теории. Подстреленный напряг уставшее зрение и рассмотрел предмет, который она держала.
   Окажись на месте Хэлвана любой другой, этот человек, без сомнения, вёл бы себя совсем иначе, его реакция в корне отличалась бы от реакции психа, воспринимающего смерть исключительно как праздничную шутку.
   - Да иди ж ты на ***, девочка моя. Буду петь я лучше ла-ла…

   “Я должна, должна, должна…”

   Обрушив всё свое внимание на убийцу, Эми резко поднажала в холоде, в жестокости:
   - Спи, малыш! – и набросилась с тяжелым кирпичом.

   Оттащить её от Джека было невозможно! На неё не действовали ни крики, ни плевки, ни просьбы перестать…
   - Должна! Должна! Должна! – сие длилось чудовищно долго. Она раз за разом его ударяла, дробя его ребра и превращая лицо в кровавую кашу.

   Изувеченный хрипел, растянув, как резиновый, рот, слабо бил ручонками, беспомощно дрыгал ступнями, но, что называется – без шансов. Это была уже не жизнь. Это были банальные рефлексы…


   “Просто полнейший ****ец” – матюгнулся в мыслях охеревающий Джек и пошел себе дальше, плескать ручонки у ближайшего фонтана, да высматривать блондинку в форме медсестры. Авось подфартит и ему удастся развести красотку на интим! Это не будет считаться предательством Эми, по крайней мере, не полностью. Во время траханья с другой он будет представлять лицо Эми. В будущем это может послужить хорошим оправданием скверному поступку…

   Итого! Джек потратил на “высматривание” чуть меньше получаса. Данное занятие достаточно быстро осто****ило шуту. Шут постепенно забил на идею спариться с блондинкой. Тем более, половые отношения в раю вряд ли допустимы(

   “Что…?” – Джек уже собрался было вернуться в свою комнату, чтобы улечься и вновь застрять в поэзии, в создании художественной речи, организованной делением на ритмически соизмеримые отрезки, как вдруг заметил слежку.

   За Хэлваном следил мужчина. Пристально, ни спуская глаз! В чёрном капюшоне, но с выглядывающими белыми кудрями. Ему был интересен этот попаданец. Мужчина стоял между неподвижными высокими деревьями и ждал, когда товарищ Джек сообразит к нему подойти.
   Это всё же случилось, хоть и не так быстро, как надеялся тип…


   - Шо вы на меня смотрите? Автограф, наверно, хотите? Обломитесь, я перестал их раздавать! – сначала Джек перед ним покривлялся, изобразил некое подобие танца, спел “День Победы”.
   Кудрявый поразился наглости паяца. Прежде ему не смели дерзить, особенно так.
   - Мои родители основали это место много миллионов лет назад… - стал рассказывать он, уверенный, что Хэлван всё слышит и просто придуривается, - Несмотря на своё несовершенство, как сына, так и продолжателя священных традиций, я понимал предназначение Эдемии куда лучше остальных! Мой брат, Авель, был призван заменить меня, когда во мне разочаровались, но не смог, в чем, отнюдь, его вины не было. Родители это чувствовали, можно сказать, знали, хоть и боялись признавать. Увы, есть вещи, которые дважды не купишь. Моё расположение – среди таковых!

   И вот лохматый спросил кудрявого:
   - Так, я не догнал шего-то. Давай по порядку и с самого начала. Кем там были твои родители…? Богами? Или теми, кто богов подменял? Бога…подменяльщиками, шо ли? Или как это назвать…
   Кудрявый, вместо того, чтобы отвечать НАПРЯМУЮ, только подпитывал любопытство паяца. Смотря по сторонам, то на небеса, то на деревья, то куда-то в направлении озера…
   - Раньше мои родители заведовали садом! Теперь сад живёт самостоятельно, следуя четкому заданному ритму. Бесконечная мантра! Это постигается душой, а не умом!

   И лохматый снова кудрявого спросил:
   - Так я не достоин здесь находиться! Ловишь суть? Я был, как бы тебе это помягче сказать… непослушным! ВО!
   А кудрявый лишь слабо улыбнулся:
   - То есть, ты не знаешь, почему тебя сюда, непослушного, определили? Сюда, а не в Аид ко мне, где уготовано место тебе и всем, кто часто оступался?
   Лохматый тоже улыбнулся. Тоже слабо…
   - Как видишь – не знаю ни хрена! Да я и сам немало удивлен! Честно? Я еще при жизни представлял, как меня жарят на грёбаном костре! Как меня переворачивают черти! Сто раз переворачивают! Я вообще думал, что черти – вылитые геи, потому что, спрашивается, зачем им, мужчинам на других мужчин глазеть, пусть и жареных! Сам подумай… - а где-то в середине очередного “смешного” монолога улыбку растянул, - Но ты ведь, надеюсь, не гей? Исключительный гетеро-чёрт?

   - Очень смешно… - к сожалению, кудрявый не оценил фирменного юмора “клоуна” и подошел к фонтану, чтобы снова почувствовать прикосновение эдемийской воды. Уж больно он соскучился по ней.
   - Как есть. Это не я шутки выбираю. Это шутки выбирают меня! – подпрыгнул Джек Хэлван.

   - Точно также, как и у всех смертных, у тебя имеются зависимости… - говорил кудрявый, трогая воду, - Имеются желания и надежды, которые только твои и ничьи больше! Если ты, в самом деле, умён, если ты такой, каким рвешься казаться, то ты ни за что не откажешь мне в помощи! Я вознагражу тебя, щедро…

   Джек, отнюдь, не был любителем скромничать. Он заухмылялся, принял важную позу и с видимым удовольствием принялся вещать:
   - Зависимости? У меня? Ой, не хочу даже комментировать. Это один из самых отвратительных анекдотов, который мне доводилось когда-либо слышать!
   Тогда кучерявый, имея в намерениях переубедить шутника, слабо до него дотронулся и, поморщившись, чётко произнес:
   - Отрицать очевидное… люди не перестают меня удивлять даже спустя столько лет! – затем перешел в режим полушепота, - Моя первая забота - доставлять счастье и удовлетворять. Рекомендую пересмотреть своё решение!

   Когда кучерявый отошел на четыре шага, Джек энергично замотал головой. Ему привиделась девушка, подозрительно похожая на Эми. Сначала она была мимолетным глюком, пока не размножилась. Через малое время её стало значительно больше. Теперь клон Эми везде!
   Натирает промежности у озера, лежит на берегу.
   Срывает спелое яблоко с яблони.
   Отправляет Джеку воздушный поцелуй, крутясь на месте и закидывая ногу вместе с промокшими джинсиками высоко вверх.

   “Вот тебе, бабушка, и Юрьев день” - Хэлвана заклинило ею любоваться.
   Кучерявый с трудом оторвал его взгляд.
   - Ну, как? Теперь ты чувствуешь, на что я способен? Ощущаешь присутствие во мне творческого гения? Готов ли помочь мне восстановить мои силы?
   Считая себя обязанным оплатить оказанные услуги в сроки и в порядке, Хэлван быстро подобрел. Настала пора добраться до сути.
   - Хм, и шо от меня требуется?

   В ту же минуту Каин/Гадес просиял с неизменной яркой усмешкой, очень польщенной, очень довольной:
   - Что ж, а вот это уже другой разговор!

                Безумный Джек не заметил, как лицо собеседника побледнело, став похожим на мел, а глаза налились бесовской багровостью!!!(((