- Але, привет, ты дома?
- Ясный пень, раз подхожу к телефону, значит дома. А ты не видишь?
- Да вижу, вижу. Ну так идешь?
- Да уже, все… Иду, иду.
- Давай быстрей, я жду.
- Иду же.
- Как поедем?
- На метро, время есть.
- Черт, далеко.
- Да вроде не далеко.
- Театр Эстрады.
- Не знаю, где это.
- Да ладно, ну на такси поедем, таксисты то знают.
Утро. Воскресенье. Мы идем на концерт Аллы Пугачевой, маслинские родители достали нам 2 билета. Начало в 13-00, на дневной концерт проще попасть, хотя тоже очень и очень трудно. Выйти нужно пораньше, пока добреешься это этого театра, пока войдешь в зал, да и вообще хотелось погулять перед концертом. Пугачевой мы не особенно интересовались, но все же упустить такую редкую возможность мы не хотели. Пугачева - настоящая звезда и удача послушать ее улыбалась немногим. Мы конечно же могли встретиться во дворе, но по какой-то до сих пор необъяснимой причине я всегда заходил за Маслиным.
Я вышел во двор. Конец апреля, уже тепло, снег стаял. Непривычно много народу. Кажется, все пожилое население нашего дома зачем-то высыпало на улицу. В воздухе повисло какое-то странное напряжение. Чего-то все ждут. Чего-то очень важного.
И вдруг. Шепот: «Идет, идет, генеральный.»
Какой-то старик, в плаще и шляпе, окруженный людьми, одетыми примерно также, тяжело шел по дорожке, мимо клумб в наш дом пионеров. Он шел очень медленно, шаркая ботинками, под одобрительный шепот собравшихся людей. Его поддерживали за руки двое его спутников, отличавшихся разве что более молодым возрастом. Почему-то я запомнил его плащ – темно-серый почти черный, все линии очень ровные. Плащ, как будто совершенно новый, либо только что из химчистки. Человек дошел до дома пионеров, и скрылся за его парадными дверьми, которые в обычные дни не открывались. Маслин стоял на своем балконе, он наблюдал за процессией.
Брежнев.
«Товарищи, ходят слухи, что вместо меня по городу водят куклу. Со всей ответственностью заявляю – это неправда. Вместо куклы по городу водят меня». Анекдот того времени.
Человек, которого вели под руки, и которого я совершенно неожиданно встретил оказался Леонидом Ильичом Брежневым. К восторгу всех жителей нашего дома, это событие показали вечером по телевизору в самом начале программы «Время». Брежнев приходил голосовать на выборы, кажется в Верховный Совет СССР, так назывался в те времена парламент. Как и все советские граждане, он сделал это на избирательном участке «по месту прописки». Как и все граждане голосовал он: «За блок коммунистов и беспартийных». Мои родители, голосовавшие в том же доме пионеров, принесли домой бутерброды с черной и красной икрой, с малосольной семгой, и две бутылки газированной воды «Байкал.» Все это (за исключением разве что, воды «Байкал») представляло из себя дефицит.
Брежнев жил (по крайней мере, по прописке) в нашем доме. Я даже мог считаться его соседом, потому что Брежнев жил в подъезде номер 5 а я – в подъезде номер 7. Все естественно знали, чей это подъезд, и в общем этот факт не вызывал ни у кого особого удивления. Единственно, когда я оказывался где-нибудь вне дома, например, в пионерском лагере и рассказывал другим детям, кто мой сосед, чаще случалось, что мне не верили. Говорили, что Брежнев живет в Кремле, где же еще должен жить вождь советского народа? Но нет, я доподлинно знал место, даже подъезд. И никакой это не Кремль. В подъезд, ясное дело, просто так не попадешь, он был заперт. Но рядом с дверью - звонок, можно позвонить. И кое-кто из моих сверстников, притворяясь ничего не знающим, звонил. Дверь открывалась, выходил крепкого телосложения, коротко подстриженный молодой человек в сером костюме. И спрашивал: «Чего надо?» Достаточно всего один раз посмотреть в его стальные глаза чтобы, понять «нажимать на эту кнопку не стоило». Но это не останавливало «новых героев». Мой младший брат, однажды даже стрелял в охранника подъезда из водяного пистолета, и его за это ровным счетом никак не наказали. Пистолет вернули родителям со словами «следите лучше за вашим сыном». Я гордился поступком моего брата и рассказывая всем эту историю. «Мой брат, подобно брату другого известного человека, хотел убить самого царя.»
Мой брат.
Мой брат Сергей на 7 лет младше меня. Несмотря на довольно солидную разницу в возрасте, мы всегда дружили, и когда родители уходили на работу, придумывали разные веселые игры. Например, «кормление птиц». Балкон нашей квартиры выходил на двор, мы с братом очень любили крошить вниз хлеб, бросать корки. Птицы слетались со всего двора - голуби и воробьи, и довольно быстро они заполоняли все пространство под нашим балконом. Тогда кто-нибудь из нас под громкий одобрительный гогот окатывал глупых птиц водой из трехлитровой банки.
Потом мой брат придумал еще одну шутку, но уже без моего участия.
Он сконструировал нечто похожее на самодельную винтовку, с огромным количеством каких-то пружин, затворов, стволов и прочего. Вид она имела столь угрожающий, что «если вдруг выстрелит», то разнесет к чертовой матери пол Кутузовского проспекта до самой Триумфальной арки. Но винтовка не стреляла, ничем. Она и не могла стрелять. Психологическое оружие. Впрочем, действовало оно весьма эффективно. Случалось, мой брат стоял на балконе, со своей винтовкой в руках, выслеживая добычу. Добычей становился кто-нибудь из моих друзей, просто проходивший мимо.
- Эй, ты урод, - кричал громко на весь двор мой брат.
- Я?!
- Да ты, кретин, сюда иди быстро…
Сергей взводил какую-то пружину в своем обрезе, она издавала неприятный тугой, угрожающий звук.
- Серый, ты чего? - узнавал моего брата прохожий.
- Иди, быстро, а то щас в лобешник, кааак…
- Да ты что?
- Ничего. Быстро. Таааак, руки вверх. Давай.
- Серег, да я же…
- Не волнует.
Несчастный в нерешительности поднимал руки. Где-то в глубине души он может и догадывался, что это шутка. Но кто его знает? Может правда «влобешник». Уж очень убедительно выглядело оружие.
- Теперь пляши?
- Чего?
- Пляши, чего! Лезгинку пляши.
- Серег?
- Чего Серег? Пляши, давай.
Человек начинал делать какие-то непонятные судорожные конвульсивные па с совершенно идиотскими ужимками.
- Ладно, - говорил мой добрый брат с ухмылкой, - Иди пока. В следующий раз точно убью.
Как я уже говорил, обычно жертвами становились мои друзья, и когда я им потом рассказывал, что эта штука ровно ничем не стреляет, они только ржали. Изобретательность и главное - обаяние моего брата подкупало. Его любили все, кто приходил к нам в домой. За его увлеченность. Когда он увлекся фотографией, к нам нельзя было зайти, чтобы тебя не сфотографировали во всех ракурсах, во всех местах – вплоть до того, как ты моешь руки, или заходишь в туалет. В ванной постоянно что-то проявлялось, печаталось, сохло. В общем, ванная не для того, чтобы мыться. Потом Серега бросил фотографию и увлекся морским делом. У нас в квартире стали появляться книги по этому самому морскому делу, журналы, тельняшки, бескозырки, морские брюки-клеш. Они заполонили все пространство, их скоро просто не куда стало складывать. Однажды соседи сообщили моей маме, что видели Сергея, плывущего по Москве-реке на самодельном плоту. У мамы случился сердечный приступ. Потом мой брат утверждал, что он вовсе не плавал. «Настоящие моряки не плавают,» - говорил он. - «Плавает говно. Моряки «ходят» будь то море или река.» Вскоре морская романтика уступила место романтике неба. Сергей записался в парашютный клуб. Морские тельняшки сменились десантными. Не трудно догадаться что, для того чтобы ребенок прыгнул с парашютом нужно разрешение родителей. Когда Сергей его попросил, у мамы случился еще один сердечный приступ. Понятно, отец тоже оказался против. Понятно, мой брат их пересилил. Получил разрешение. Прыгнул с парашютом. «Полное говно» - вот его вердикт, и он очень быстро нашел какое-то новое увлечение.
Алла Пугачева.
«Я несла свою беду,
По весеннему, по льду,
Обломился лед,
душа оборвалася»
Пугачева стояла в центре освещенного софитом белого круга, и казалось, что вокруг нее нет никого и ничего. Ни музыкантов ее группы, ни рабочих сцены, ни осветителей. Она совершенно одна, в белом, почти до пола балахоне и босиком. Что делало ее одновременно, и невероятно дерзкой, и абсолютно беззащитной.
«Камнем под воду пошла,
А беда хоть тяжела
Но за острые края
Задержалася».
Песня звучала странно, наверное, потому, что мы никогда ее раньше не слышали, ни по радио, ни по телевидению. Но самое-то удивительное я обнаружил в программке.
- Смотри, Санек, - Высоцкий.
- Владимир?
- Сам читай. Вот в программе русским языком написано. «Стихи и музыка В. Высоцкого.»
- Да, но другой наверняка.
- Почему?
- Ну откуда, не может же быть, да и послушай слова, разве это он?
«Но за острые края задержааалася…»
- А если не он, так кто тоже?
- Да шут его знает. Ну, может брат.
- Писю ты съел, брат. Сам ты брат. Какой еще нафиг брат?
Высоцкий в то время в нашем сознании представлялся человеком, запрещенным «раз и навсегда». Мы даже не предполагали, что он играл в каком-то московском театре, а когда мы видели его в кино (а это случалось очень редко), мы совершенно не думали, что именно вот он поет эти все хриплые надрывнее песни, которые несутся из каждого магнитофона. Для нас Высоцкий - мифический герой, обитающий в каком-то неведомом потустороннем мире, внутри магнитофонов марки «Весна.»
«И беда с того вот дня,
Ищет по свету меня ….
Рядом с ней идут молва
С кривотолками»
Голос Пугачевой звонкий и глубокий, мог в мгновение стать удивительно мягким и нежным, то он парил над залом, то падал камнем и мог сорваться в хрип. В нем слышалась и нежность, и любовь, и злоба, и отчаяние. Мы не понимали этого, но чувствовали, - здесь происходит, что-то такое, чего нет в нашей обычной жизни. Пугачева совсем не та, что по радио и на пластинках. Она объявляет песни «на стихи великого русского поэта Мандельштама», фамилии которого мы прежде никогда не слышали. Странные необычные стихи, в которых много боли. Но Пугачева пела и быстрые, «забойные», как мы говорили, песни, и тогда зал начинал сначала робко, а потом все быстрее и быстрее подпрыгивать. Мы прыгали вместе с залом.
«Надо же, надо же, надо такому случиться…» - неслось из динамиков.
- А, вот интересно, как в Америке на концерте? – спросил я Маслина.
Он конечно же не знал этого, а спросил я так просто.
- Там же грохот такой, что все дуреют, - с полной уверенностью ответил мой приятель.
- С ума сходят.
- Вот ништяк, вот бы хоть раз в жизни.
- Да уж фиг там, не получится.
- А, моя бабушка говорит, там одни наркоманы и проститутки.
- А, вот этого как раз и хочется.
- Да только не получится.
- А, может, и нет никакой этой Америки? Может это все выдумка?
- Кто знает? Говорят, ведь есть. По телеку показывали.
Назад мы ехали на такси, просто потому, что плохо представляли, как по-другому добраться до нашего дома из Театра Эстрады.
- Слушай Санек, а что бы случилось, если бы вот, я, проходя по нашему двору, крикнул бы тебе сегодня утром, – «Ну ты, как зарядил уже базуку?»
- Да, а я бы в ответ, - «Да нет пока, сейчас достану, сейчас, сейчас...»
- А я бы, – «Быстрей давай, уйдет же, гад!»
- Уйдет, уйдет…
Таксист, конечно, слушал наш разговор.
- Вы о ком ребята? - спросил он.
- О Брежневе. Мы видели его сегодня, когда он голосовать ходил. Я чуть не налетел на него, а вот он, (я кивнул в сторону Маслина), на балконе стоял, с заряженной базукой.
- Да ладно пи.. деть, Брежнев, какой на х.. Брежнев.
Все таксисты в Москве знали, что дом 26 – «брежневский дом», но мало кто верил, что там можно увидеть самого Леонида Ильича.
- Да вот зуб даю, сказал Маслин. Видел, сам, с балкона.
- С базукой, твою мать. Тебе бы пулю меж глаз всадили, не успел бы пикнуть.
- Это, смотря, кто первый выстрелит.
- Ладно, мОзги мне е…ать. А вообще-то вы его часто видите? Чтоб ему.
- Да нет, - ответил Маслин. - Вообще, первый раз. Он не живет там, он на даче живет, туда он только на выборы приезжает.
- И все тогда ходят на него смотреть – поддакнул я.
- Ну, так обоссать его нужно было прям с балкона, е.. ать его в сраку вместе с охраной.
Предложение таксиста поглумиться над вождем в сочетании с нецензурной образностью его речи вызвало дикий хохот, и у меня, и у Маслина.
- Чего ржете, как кони? Обоссать конечно. Ну а вообще, как он?
- Да все такой же с бровями, но кажется, высок ростом.
- Что б ему!
Мы еще некоторое время болтали о Брежневе, хотя сообщить любопытному таксисту больше ничего особенно интересного не могли.
- Ну, все ребят, приехали. Я «на кирпич» в арку не поеду.
- Да заезжайте, ерунда, все ездят, подбодрил таксиста Маслин.
- Нет, нет, ребят, ну его на х… Я права не на помойке нашел. Что вам трудно два шага пройти?
Мы расплатились и пошли по домам.