Одиозная личность...Роман 10
10. Двойное дно...
Я не опоздал. Без десяти пять уже находился около подъезда лётного училища, припарковавшись. И ровно в пять показался в дверях Джордж Алдерман, в хорошем настроении, улыбаясь мне, а когда сел, сказал:
– Хорошо, что вовремя, не люблю, когда опаздывают, а сейчас поедем в кафе «Салют».
– Я не знаю такого кафе. Если же вы подскажете дорогу, то подвезу.
– Не подвезу, а вместе пообедаем, знаю, что ты ничего не ел, видно сразу по твоим глазам.
Я же хотел оправдаться и придумать что-нибудь, но не посмел, потому что он на меня смотрел влюблённо, поэтому мне не хотелось его отталкивать. Пока что я ехал под его диктовку, не проронив ни слова. Я понимал, что обратной дороги нет и надо плыть по течению, куда-нибудь и доплыву, лишь бы семья моя не жила впроголодь, с этим-то я знаком. И мне сразу же стало ясно, зачем он меня привёл сюда.
Когда мы вошли в кафе-бар «Салют», там была в основном одна молодёжь Лондона. Начиная с двенадцати лет, а может, ещё и меньше. Вели они себя достаточно вульгарно в присутствии посторонних – открыто, ничего не стесняясь: кто целовался, кто обнимался, и когда мы вошли, то Джордж хотел мне всё это показать, он знал, что у меня на такие заведения никогда не было денег.
Он не захотел брать отдельный кабинет, как делал обычно, а попросил, чтобы накрыли стол в зале. Я пока вопросительно посмотрел на него, он понял и ответил на мой взгляд:
– Ты видишь, сколько их, и любого поманю, за несколько фунтов стерлингов обслужит по полной программе, но я к тебе неравнодушен, пойми ты наконец.
Мы здесь пообедали, и я отвёз его в маленький домик, заехал во двор и припарковал машину. Он сегодня не заказывал себе вино, был вполне в здравом виде и хорошо выглядел. Мы поднялись в дом, и Джордж, включив чайник, сказал:
– Люблю вечером Цейлонский чай.
Я молчал, потом он добавил:
– Ты даже не спросил, что за срочное и важное письмо заказное я получил вчера?
– Если вы сочтёте нужным, мне сами расскажете – это будет ваше право, я никогда не спрошу о том, что меня не касается.
– Ну, это-то письмо напрямую касается тебя, Андрей!
– Как это меня, ведь мы знакомы всего несколько дней?
– С тобой, может быть, и несколько дней, а с твоим отцом – уже достаточное время. Так слушай, я тебе почитаю это письмо, вернее, главное из него. Ты же знаешь, что я «женат», и моя «жена» – партнёр по бизнесу и по всем моим вкладам, мы долго жили вместе, и мне кажется, я любил, но он серьёзно болен, у него рак и его дни сочтены.
– А что, и сам Уильям знает об этом?
– Он знает, однако не предполагает, насколько быстро прогрессирует всё это, а письмо я получил из Германии, отказ в операции, хотя обещал любую сумму, чтобы они озвучили, их же ответ: шанс после операции ничтожный.
– А мой отец знает об этом?
Он удивлённо посмотрел на меня, но всё же ответил:
– Мы не докладываем каждому работающему у нас, однако в доме для твоего отца всегда найдётся работа, но после смерти Уильяма ты займёшь его место, и я бы не хотел, чтобы у нас работал твой отец, ты же меня понимаешь. Он получит хорошее пособие и крупную сумму, хватит ему на приобретение жилья в Лондоне – это немало.
– Спасибо, мистер Джордж, я вас понял и буду молчать об этом.
– Дома ты можешь называть меня просто Джордж. Ты будешь молчать об этом и о многом другом, если хочешь вырастить своих детей в достатке, чтобы они окончили высшее учебное заведение и не работали за бесценок.
– Я вас понял, Джордж!
– Так иди скорей в ванную комнату, переодевайся в халат, чувствуй себя как дома и посиди со мной, расслабься на диване за чашкой чая.
Но потом пошли его поцелуи страстные, объятия, он что-то и пытался, однако снова был облом, мы ни к чему не пришли. Затем он хотел оправдаться, но не смог, просто сказал:
– Новость об Ульяме вывела меня с равновесия.
Я устал, свернулся в клубок и заснул до утра, а утром он меня сам разбудил:
– Вставай, а то мы опоздаем.
Опять плотный завтрак, и мы поехали в лётное училище. Он меня сам завёл в класс первого курса. Все студенты встали, увидев его, он же произнёс:
– Это мой племянник, не дай бог кто-то его обидит.
Все покосились на меня, многие уже прошли через жернова Джорджа, он здесь был ещё тот петух, но мне он никак не смог показать свою мужественность, только слабость в глазах и ревность к молодым петушкам – курсантам лётного училища.
Занятия окончились в три часа, я подошёл к его кабинету, там было совещание, он позвал меня и в присутствии всех сказал:
– Поезжай, проведай мать, привет передавай родным и к пяти часам возвращайся.
Я сразу понял, что он в присутствии остальных совсем другой, и ответил:
– Хорошо, мистер Джордж!
Затем выбежал быстро, ведь мне оставалось слишком мало времени на встречу с семьёй.
Я не помню, как гнал машину, но вскоре уже был у моей Софьи с моими крохотными детьми. Они как будто бы росли на дрожжах, а может, внешний вид: распашонки, пелёнки сделали их такими красивыми. Я долго не мог налюбоваться, это счастье – обнюхивать новорожденных детей, они пахли моей любимой женой и её грудным молоком. У меня это из детства – слишком чувствительное обаяние.
Что такое час времени? Мы и не успели наговориться, но зато я понял, что дома всё в порядке, есть молоко, и яйца, и обед. Я попрощался и выбежал обратно, я не должен опаздывать никогда.
Он, конечно, мне давал время на семью, понимая, что пока я не подойду к жене, но со временем сокращал мне срок на встречу, чувствуя, что Софья меня заинтересует, как женщина, как жена, и я захочу ей отдавать супружеский долг. Однако она сама этого пока не хотела, она всячески стала избегать меня при каждом моём появлении, даже поцелуев. Мне сказала мама, что это послеродовая травма у неё, а может быть, это ревность, а может, любовь, забота к детям. Я её тоже не понимал, но замечал, что она полностью меня игнорировала, только была рада тогда, наверно, когда я приносил большие суммы домой, ведь Джордж вовсю старался меня удержать возле себя, в то же время понимая, что это нужно для семьи.
Я же не понимал её совсем, иногда подумывал найти кого-нибудь на стороне, однако Джордж меня предупредил, чтобы никаких борделей, он любил чистоту в отношениях. Поэтому вот так не солоно хлебавши я голодный в интимном плане возвращаюсь опять к нему, забираю его из училища, потом мы обедаем где-то в дорогих ресторанах и спим в одной кровати. Уже бог знает что думают о нас курсанты. Но как я понял, может, он израсходовался не по годам. А может, и правда стресс из-за письма?
С отцом я никогда не пересекался, и что там со здоровьем Уильяма, не знал.
Учёба в лётном училище у меня шла на отлично по теоретическим дисциплинам. Уже многие мои однокурсники поднимались в воздух и летали, но меня пока не допускали к полётам. Я замечал, что Джордж всё же ректор этого училища и он мною дорожит, он стал настолько любить меня, что уже подносил мне кофе чуть ли не в постель.
Прошло достаточно времени, но однажды, купаясь и плескаясь в душевой вместе, я был сильно возбуждён и, залетев в него, как в дупло, оттарабанил. Может быть, от нехватки больше сил терпеть? Я думал, это всё, он меня выгонит. Но он ничего мне не сказал, а даже был рад такому исходу. Он понимал, во всяком случае, я не буду искать себе партнёршу. И так каждый раз я уже без стеснения освобождался в нём. Это ему нравилось, и через месяц, наверно, может, и больше, он стал опять петухом, но у нас было уже равноправие. Открылось второе дыхание, как двойное дно. Мы оба клевали друг друга, как могли, и это ему намного больше нравилось, быть и курицей, и петухом. После этих сближений мне уже не нужна была женщина.
Как там моя жена Софья? Как мои детки? Я знал, что возложил на отца большую ответственность за них, очень помогла также моя мать и родители Софьи, они до сих пор жили вместе, как одна семья. А я иногда передавал приличные суммы через мать, которая не работала, взвалив на себя обязанность доставлять продукты с рынка. Она говорила мне, что уже собрана большая сумма, и я верил, ведь Джордж после того, как стал петушиться, оплачивал по тройному тарифу. Я же себе ничего не оставлял.
К самолётам Джордж меня не подпускал, но я мечтал о небе и хотел летать, тем более обострялся конфликт между Великобританией и Германией, предвестие Второй мировой войны. Джордж всегда говорил:
– Ещё налетаешься, я бы хотел, чтобы ты здесь, в лётном училище, преподавал теорию, ты с этим справишься.
И вот однажды он сам сел в самолёт со мной впервые, и мы поднялись вместе в воздух. Он хотел, чтобы я почувствовал страх, но нет, это было прекрасно! И в следующий раз я сам уже летал, и первое, что сделал, – пролетел возле окон и дома моих родных и любимых Софьи и маленьких двух детей. Только здесь, над облаками, я почувствовал, как люблю свою семью, что ради них могу и камнем вниз, лишь бы они не падали, так низко, как я.
Начало 1 часть http://www.stihi.ru/2017/04/08/1326
2 часть http://www.stihi.ru/2017/04/18/1051
3 часть http://www.stihi.ru/2017/04/18/9005
4 часть http://www.stihi.ru/2017/04/19/736
5 часть http://www.stihi.ru/2017/04/20/585
6 часть http://www.stihi.ru/2017/04/21/156
7 часть http://www.stihi.ru/2017/04/21/8848
8 часть http://www.stihi.ru/2017/04/23/1187
9 часть http://www.stihi.ru/2017/04/24/3081
http://www.proza.ru/2017/04/25/1403
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2017
Свидетельство о публикации №217042501403