Страх

Виктор Мясников
          Все люди чего-нибудь, да боятся. Ничего не боятся только самые маленькие дети или полностью безмозглые взрослые. Первые – потому что ещё не видели ничего страшного и не ощущали опасности. А вторые – по причине того, что им просто нечем бояться – мозгов-то нет.

          Первый раз я здорово испугался года в три.
          Гулял себе с ребятами возле дома, босиком бегал по травке и искал «калачики» – бутончики спорыша, которые мы собирали и ели. Не с голодухи, а просто так – интересно же. Забрёл в маленький овражек. Вообще-то это была просто небольшая канава, но для трёхлетнего пацана это углубление виделось глубоким оврагом. И там, на дне среди подорожников и спорыша я увидел её. Громадную гусеницу! Толще моего пальца, с глазами и страшным рогом. И эта гусеница ползла по листику прямо на меня!

          Как же я улепётывал от неё! Как же я орал! На мой крик мама выскочила во двор и помчалась ко мне. Подхватила на руки, успокоила, потом поняла в чём дело и повела меня к этому страшному оврагу, чтобы найти чудовище, которое так испугало ребёнка. Искала, искала, но, увы, не нашла. Так и ушли мы ни с чем, а мама подумала, что мне показалось. А мне не показалось, я до сих пор её вижу, если закрою глаза и начну вспоминать…
          С тех пор я не люблю гусениц.

          Второй раз я крепко испугался, когда мне было уже лет 14.
          Полезли мы с ребятами на крышу нашей пятиэтажки. Зачем полезли – уже не помню. То ли позагорать, то ли просто доказать друг другу, что мы не трусы. Полезли по пожарной лестнице, поскольку чердаки были заперты на замок. Я сначала лез по внешней стороне лестницы, потом, где-то на уровне третьего этажа я переместился на внутреннюю сторону, чтобы стена была у меня за спиной. Чтобы не так страшно было. И вот, уже на уровне четвёртого этажа, под моей рукой шевельнулась перекладина. Так, что я понял: сейчас она отломится! Видно, с одной стороны была плохо приварена, вот и оторжавела под дождями.

          Как же я испугался! Тело словно окаменело. Буквально, стало твёрдым. Я обхватил руками и ногами боковину лестницы и не мог двинуться ни вниз, ни вверх. Мальчишки звали меня, махали руками, а я висел и только глупо улыбался. Лишь минут через пять, когда я понял, что мои друзья сейчас приведут взрослых, и я буду опозорен на всю жизнь, я начал медленно сползать по боковине, обхватив её всем телом. Сполз! Сказал пацанам про перекладину и ушёл домой на дрожащих ногах. Через пару дней я увидел, как на лестнице работали сварщики.
          С тех пор я боюсь высоты.

          Третий раз в жизни я испугался не очень сильно. Мне было уже лет тридцать.
          Отдыхал я себе с друзьями под Костромой, гулял по высокому берегу Волги, радовался хорошей погоде, прекрасному виду великой реки, отпуску, да и вообще жизни и вдруг… Прямо как в детстве я увидел её. Громадную, нет, не гусеницу, а громадную гадюку! Толстую, длиной больше метра! Она грелась на солнышке, свернувшись полукольцом на плоском камне.
 
          Как же я отскочил от неё! Ещё не успел испугаться, а тело сработало пружиной и отбросило меня в сторону метра на три-четыре! И только отскочив, я почувствовал, как меня всего накрывает жар адреналина. А змеюка подняла голову, взглянула на меня укоризненно и нехотя уползла в кусты.
          С тех пор я боюсь змей.

          Прошли годы. Банально, но так и было, действительно прошли. Я больше не встречал змей, не лазил в высоту, да и гусеницы мне попадались всё какие-то мелкие и нестрашные. И я стал думать, что ничего на свете не боюсь! Ходил гоголем и занимался интереснейшими делами, сложными и опасными. Связанными с электричеством и разными летающими аппаратами. И всё у меня получалось хорошо! Правда, электричество меня било неоднократно, но не смертельно, а по-приятельски, по-свойски, что ли. Как бы напоминая, чтоб не зазнавался. А я и не зазнавался, хотя считал себя опытным укротителем кулонов и электронов.

          И вот, видно, пришло время испугаться в четвёртый раз. Но чем можно испугать сорокапятилетнего мужика в мирное время? Да, пожалуй, ничем! Ан, нет, не так всё просто, у мироздания в рукаве всегда есть лишний козырь.

          Представьте себе: лето, отпуск, родной город, родительский дом. Я пришёл в гости к старому другу. Засиделись, заболтались, оглянулись – уже ночь глухая. Часа два ночи было, не меньше.

          Засобирался я домой. Друг отговаривает, оставляет ночевать. Я бы и согласился, да утром обещал родителям съездить с ними на участок, окучить картошку. В общем, побежал домой.
          Идти – всего ничего, четыре квартала. Два – до центральной улицы, да два – вниз к нашим домам, что стоят несколько на отшибе.
На улице никого, даже пьяницы угомонились и спят где-нибудь по подъездам. Жара спала, пришла прохлада, но в небе погромыхивает где-то уж слишком близко.
          Когда я прошёл полпути и вышел на ярко освещённую центральную улицу, на голову мне упали первые крупные капли дождя. Я ускорил шаги. Дождь тоже наддал. Я побежал. Осталось-то меньше двух кварталов, несколько минут бегу!
 
          И тут дождь, нет, не дождь, а ливень, водопад просто обрушился на улицу. То, что я вымок насквозь, уже не имело никакого значения. Вокруг стоял такой грохот падающей воды, что иногда гром казался игрушечным, ненастоящим. Я бежал, оскальзываясь на битом асфальте, и уже ничего не соображал. Только чувствовал промокшей кожей, как свистит в порывах холодный ветер, бросая в меня кубометры воды.

          Дорога шла под уклон, по её проезжей части, также грохоча, нёсся вниз широченный поток воды, несущий ветки, бумагу и прочий уличный мусор. Фонари горели редко, метров через пятьдесят, всё-таки эта улица была второстепенным ответвлением, и на ней не было никаких значительных строений, сплошь частные домишки.

          До дома оставалось совсем немного, когда яркая молния треснула в пирамидальный тополь метрах в пятидесяти от меня! Я ослеп, и тут же оглох, поскольку гром отстал лишь на долю секунды.

          Я резко остановился, но не от страха, которого ещё не было. Остановился, потому что враз погас весь свет на улице. Погасли фонари, погасли редкие окна. Я оказался внутри чёрного пространства, насыщенного водой. По коже забегали иголочки, а волосы, как показалось, встали дыбом. Этого быть не могло, ведь я был просто пропитан водой. Но ощущение не проходило. И рука сама протянулась к голове, чтобы проверить, что волосы  не торчат, а просто лежат. Иголочки исчезли.

         Надо было идти. Подумав, что снаряд дважды в одну воронку не попадает, я сделал несколько шагов. Где-то вдали сверкнула молния и осветила мне ближайшее пространство. Я ускорил шаги, не обращая внимания на неослабевающий поток воды.
И вот тут дало по-настоящему! Молния одновременно с громом снова ударила в многострадальный тополь. Через несколько секунд слух восстановился, и я услышал треск. Я замер в ужасе. Где-то рядом ломалось громадное дерево, а я не видел где и куда оно падает.
 
          И я испугался так, что не передать! До столбняка! Стоял и тупо ждал удара по голове. Но мне повезло, треснуло на другой стороне улицы – дерево упало туда и меня не задело. И в кромешной темноте я увидел тут и там яркие жёлто-фиолетовые искры, а в их отсвете – шевелящиеся спирали проводов, оборванных упавшим тополем. Спирали катались по земле с пружинным звоном, а при соприкосновении друг с другом злобно искрили.
 
          И я понял, что все страхи до этого были смешными, детскими. Расположенная рядом трансформаторная подстанция на шесть тысяч вольт (я знал это), которая питала весь квартал, почему-то не отключилась, и сейчас раскинула по мокрой земле свои сети оборванных проводов и ждала меня, как мышеловка ждёт мышь.
Теперь меня обуял уже, говоря латынью, не фобос, а деймос, то есть, не страх, а настоящий ужас! Я просто не знал, что делать. Как когда-то на лестнице, на высоте четвёртого этажа тело одеревенело и не желало двигаться никуда. Воображение рисовало, как я шагаю прямо на спираль провода, касаюсь его и падаю, дымясь и сгорая в луже.

          Между тем, гроза, удовлетворившись тем, что натворила, собралась уходить. Громыхнула пару раз, потом сверкнула где-то рядом, но уже слабо, потом ещё и ещё подальше, потом подобрала свои мокрые одежды и отправилась восвояси, отряхиваясь и ворча.

          Дождь явно слабел. Но за те несколько вспышек, что сверкнули рядом, я увидел узкий проход у стены частного дома, между деревянным забором и рядом кустов. Провода не пробились сквозь кусты, а притаились с внешней стороны, надеясь на мою панику.

          И тут деревянность отпустила меня. Перестали дрожать ноги, а кожа начала ощущать холодные розги дождя. Никакой паники, сказал я себе, всё нужно проделать точно, не отклоняясь. Я медленно двинулся в путь, касаясь одной рукой стены дома, а потом и забора. Через метров пятьдесят я вышел из опасной зоны и так же, на ощупь добрался до своего подъезда.
 
          Я не стал зажигать свет в прихожей, прошёл сразу в ванную. Но и там света не было. Пришлось зажечь свечу, при свете которой снял мокрую одежду и насухо вытерся банным полотенцем. Потом тихо прошёл в комнату, стараясь не разбудить родителей. Но мама, как оказалось, не спала.

Я уже укладывался на диван, когда услышал мамин голос из спальни:
     -  Пришёл, полуночник?
     -  Пришёл! – ответил я, – Спокойной ночи!
     -  Спокойной ночи! А у нас света нет.
     -  Я знаю! – ответил я.

     И, засыпая, всё слышал злобное шипение искр на фоне журчанья воды и звона колец проводов в мокрых кустах.
     До сих пор я так и не знаю, бояться электричества или не стоит? И будет ли пятый раз?

                * * *