Мужичок с гладкой блестящей лысой головой представился Ильичом. Его имя - Степан - я узнал позже, когда мы познакомились поближе и тут же перешли на «ты». Ильич пришел в музей, чтобы предложить устроить выставку своих работ - модернистской керамики, как он обозначил стиль своего творчества. Привез с собой и пару скульптурок. Одна из них изображала страшненького Лешего, другая - девушку. Тоже не красавицу. Статуэтки были сделаны непрофессионально, но наивно и довольно симпатично.
Ильич полностью согласился с условиями проведения выставки и от своего процента с продажи билетов сразу отказался. Он работал мастером на ликеро-водочном заводе и в деньгах недостатка не испытывал. Ударили по рукам, и он начал на своем «Москвиче» свозить маски и блюда, цветочные горшки и садовую скульптуру, узорчатую плитку и светильники, а также странных истуканов, отдаленно напоминающих своих сородичей с острова Пасхи. Ильич явно гордился произведенным эффектом, а когда наша искусствовед, чтобы обозначить технику его работ, произнесла слово «терракота», переспросил значение этого звучного слова и начал гордиться еще больше.
По сути техника была проста: он брал на керамико-трубном комбинате необожженные трубы разного диаметра и молотками придавал им нужную форму, а потом уже занимался отделкой деталей. Обжигал законченные работы на том же комбинате. С рабочими расплачивался продукцией своего завода - водкой. Все просто, но в деталях вышла заковыка. Именно в деталях шедевров Ильича мы и обнаружили одну особенность его творческой манеры. Все лики на скульптурах - женские, детские, мужские - имели явное портретное сходство с их автором: круглый овал лица, нос с характерной горбинкой, лукавые раскосые глаза…
- Ильич, вы, когда их лепите, в зеркало, что ли смотритесь? - спросил директор.
- Да, - невозмутимо ответил Ильич.- Кто-то ведь должен позировать. У меня некому. А что?
- Да ничего. Просто вы с таким роскошным бюстом как-то немного странно смотритесь, - и директор постучал по голове терракотовой Венеры с шикарными формами и лицом Ильича.
Маэстро задумался, а потом вдруг рассердился.
- Хорошо, раз вас это не устраивает... Вот ты, - он ткнул пальцем в сторону молоденькой худенькой кассирши Ленки. - Будешь мне завтра позировать?
- Как? - смутилась Ленка. - Для Венеры?
- Нет, на Венеру ты не тянешь. Портрет твой буду лепить.
- А-а, - обиженно протянула кассирша.
- Будет, будет позировать, - успокоил скульптора директор. – В приказном порядке.
На следующий день Ильич пришел с большим куском глины и два часа корпел над ним, усевшись напротив Ленки.
- Ну? - спросил он, когда работа была закончена.
В общем, определенное сходство угадывалось. Но вместо вздернутого Ленкиного носа из глиняной массы упрямо выдавался все тот же неподражаемый нос с горбинкой. Отступить от раз и навсегда выбранного эталона - своей внешности - маэстро уже не смог.
- А что, так и назовем - «Портрет дочери», - съязвил директор, но Ильич пропустил издевку мимо ушей и гордо рассматривал очередной шедевр.
- Нравится? – спросил маэстро натурщицу. - Когда обожгу - подарю.
Ленку еще никто никогда не ваял, и она согласно закивала.
На удивление кичевое творчество Ильича нашло отклик в душах горожан. Что-то ему удалось продать, но большую часть своих химер он раздарил. Скульптор купался в лучах неожиданной славы, а его терракотовые гномики, Лешие, и Венеры украсили загородные дачи, городской парк и даже витрины магазинов. Их приспособили в качестве цветочных горшков, напольных ваз, садовой скульптуры. Особенно забавно было смотреть на пышнотелых Венер, на головах которых росли кусты папоротников, а из этих зарослей торчали носы Ильича.
Но настоящий сюрреализм я увидел в саду самого маэстро. Большой глиняный череп со срезанной теменной частью, из которого на солнце буйно выползли ромашки, они же пробивались из глазниц, носа, торчали между зубами черепа - это производило жутковатое впечатление.
- Торжество жизни, - пояснил Ильич мрачноватую философию скульптуры, и уточнил: - По вечерам в нем еще и фонарики зажигаются…
Жил Ильич одиноко в своем домике на окраине города. В детали его биографии мы не вдавались, но, скорее всего, жена не выдержала буйной фантазии скульптора, а особенно проросшего черепа в саду, и сбежала от всей этой красоты и «торжества жизни». Его сын уже вырос, и жил в соседнем городе, изредка навещая отца.
А неудержимое буйство фантазии просматривалось даже в конструкции дома. Со стороны улицы он был обычным одноэтажным особнячком, ничем не отличавшимся от соседних домов. Но участок Ильича резко понижался в сторону задней части обширного двора, это и обеспечило простор для творческого поиска. Со стороны сада дом уже насчитывал два этажа, а мощный подвал увеличивал его этажность до трех уровней. Когда же я попал внутрь дома, то вообще сбился со счета этих этажей: многочисленные неожиданные переходы, ниши, чуланчики, лестницы, комнатки - все это располагалось в разных уровнях, и такое понятие как «этаж» внутри дома просто перестало существовать. Это был особый мир, чем-то напоминающий сказочный мир хоббитов. И из всех углов выглядывали терракотовые химеры.
- Как же ты здесь живешь? - удивился я.
- Понимаешь, жилище человека должно нести на себе черты индивидуальности хозяина, - снисходительно пояснил Ильич. - Вот ты живешь в стандартной квартире, в такой же, как и твои соседи, у вас даже мебель может быть одинаковой, ну, возможна разница в деталях и все. Стандарт, одним словом. А свой дом я строил сам, в нарушение всех правил, и продолжаю строить… Пошли, покажу.
Мы спустились в подвал, Ильич пощелкал выключателями, открыл массивную дверь, и мы очутились… на ночной улице. Это, действительно, была улица, короткая, узенькая, но все же улица - со старинными фонарями, светящимися окошками, коваными козырьками над узкими дверьми.
- Здесь у меня сауна, душ, тут будет бассейн… А вот здесь бар, бильярдная, здесь кальянная, а это библиотека, - комментировал Ильич, идя вдоль окошек. - Идем в библиотеку.
Ну, конечно, вспомнив про хоббитов, я не ошибся: почетное место в библиотеке занимали книги Толкиена. И это в то время, когда их можно было купить только в столичных магазинах!
Бар тоже впечатлял. В нем не только хранилась «жидкая валюта», которой Ильич расплачивался с рабочими, исполнявшими его затейливые прихоти, на отдельной полке была выставлена продукция нашего ликеро-водочного завода, начиная, наверное, еще со времен его основания. Такой небольшой музейчик.
- И где мы находимся? - растерянно спросил я.
- А под моим двором. Сначала мне вместо него вырыли котлован, я его обустроил, все это перекрыл плитами и засыпал грунтом. Правда, хорошо получилось?
Все это безумство, конечно, впечатляло, но к хоббитам я себя причислять не захотел, и, для приличия повосторгавшись, попросился наверх. Уже сидя под самой крышей в гостиной с большим окном, за которым садилось летнее солнце, Ильич продолжал проповедовать толкиенщину:
- Здесь все экологично, органично и удобно. Обрати внимание, в доме нет ни одной пластмассовой детали, только керамика, дерево и железо. Даже выключатели деревянные. Природные материалы, они даже душу греют. Особенно люблю дерево. А что керамика? Керамика это баловство, хобби. Да и материал для этих химер, как ты их называешь, вместе с обжигом мне ничего не стоит...
Через какое-то время на ликеро-водочном заводе случилось сокращение, и Ильич остался без работы, без дармовой водки и, соответственно, без сырья для своего творчества. Несколько месяцев мы не виделись, а потом я встретил его на улице, когда он засовывал в свой «Москвич» шикарный пень с мощными корнями.
- Посмотри, какой отличный осьминог получится, - вместо приветствия сказал он. – Видишь, у него даже глаза уже есть... Приходи ко мне через неделю, покажу кое-что.
То, что я увидел через неделю, в очередной раз произвело на меня впечатление. Посреди гостиной на полу стоял большой деревянный осьминог, нужно думать - из того пня, весь покрытый красивыми коричневыми прожилками, отполированный. На стене висела голова Горгоны, обвитая кореньями, которые, как и положено, заканчивались змеиными головками. Под потолком, растопырив лапки, висел паук… Еще несколько кореньев скромно лежали в углу, ожидая своей очереди, чтобы превратиться в красивые поделки.
- Что, нравится? - спросил Ильич, и я, ничуть не лицемеря, согласился. - А знаешь, сколько мне за них дают? - и Ильич назвал страшную сумму. - Я теперь и на работу устраиваться не буду, пенсию я уже заработал. А этого добра вокруг - как мусора, только нужно внимательно присмотреться. И на меня эти игрушки, кажется, не похожи. Это уже не химеры. Ведь правда?- и он погладил осьминога по блестящей лысой голове.