Мы познакомились с ним в самом начале 90-х годов. Время было бурное – на Украине разгоралась заря «самостийности» с неоправданно радужными надеждами и неожиданно горькими разочарованиями. Известная украинская поговорка «Там, где собираются два хохла, один из них обязательно должен стать гетманом» в реалиях того времени полностью себя оправдала: политические партии возникали как грибы после дождя и так же быстро уходили в историю, их лидеры проводили митинги, ругались между собой, издавали газеты. В общем, жизнь кипела.
Трений на национальной основе не возникало – в многонациональном Донбассе такого безобразия и быть не могло – но общество раскололось не только по политическим мотивам, но и на духовном уровне. Неожиданно в стране возник Киевский Патриархат, объявивший свою «незалэжнисть» от Московского, и по-большевистски приватизировал все храмы. Когда же выяснилось, что далеко не все священники и прихожане ударились в соблазн нового раскола, начался бурный раздел храмов. Наш престарелый благочинный, отец Поликарп, вдруг обнаружил в себе пышные украинские корни, в нем проснулся бунтующий казацкий дух, он самозабвенно поддержал нового патриарха. И неожиданно для самого себя стал епископом. Но подавляющее большинство священников благочиния нашего региона новоявленного епископа не то что не поддержало, но и не приняло всерьез.
И вот в самый разгар этого двоевластия к нам в город прислали отца Петра. В той неразберихе в приходах Московского Патриархата места для него не оказалось. Новому священнику было около тридцати, он был женат, а вот детей бог ему еще не послал. Но отец Петр, как мужчина обстоятельный, сразу купил домик. При этом он основательно потратившись, поэтому без работы сидеть не мог и, не мудрствуя лукаво, он, русский по происхождению, пошел к епископу Поликарпу, то есть в Патриархат Киевский….
- Бог один, молельщики разные, - объяснял он мне позже свой поступок.
Епископ, несмотря на резкое противостояние со своей непокорной паствой, щедро наградил прибывшего священника самым лучшим приходом. Но там прочно сидел священник Московского Патриархата и прикормленного места уступать не собирался. Отец Петр оказался человеком мирным, и смуту в душах прихожан сеять не стал. Он нашел в одном из близлежащих городков пустующий клуб и с благословления местного мэра-украинофила начал обустраивать в нем новый храм во имя святого Пантелеймона. За это, в частности, и был подвергнут гонениям со стороны коллег из Патриархата Московского. Но, подогреваемый щедрыми посулами Поликарпа, отец Петр продолжал спокойно трудиться, не покладая рук и завоевывая авторитет у прихожан. Молодой и смиренный он пришелся явно ко двору, и ему помогали, чем могли. Один из моих знакомых художников подарил в храм отца Петра большую икону, собственноручно написанную, с изображением святого Пантелеймона, и после соответствующего обряда батюшка сделал ее храмовой. Но когда воодушевленный удачей художник предложил поставлять в церковную лавку при храме свою продукцию – хорошие копии и иконы-новоделы, священник не то, чтобы отказал, но застращал художника тяготами и лишениями суровой и непорочной жизни иконописца. И «мой» художник, ужаснувшись, от своей затеи с радостью отказался.
Политическая подоплека противостояния двух Патриархатов отца Петра не волновала, а вот местной церковной историей он живо интересовался. Этот интерес и привел его к нам в музей, а поскольку историей церковных конфессий на территории края занимался я, наши интересы совпали, и мы стали общаться довольно часто и даже ходить друг к другу в гости.
Но у священника появились и враги. Если вспомнить ту украинскую поговорку про двух хохлов и гетмана, то особо удивляться и не приходится. Отец Петр часто жаловался на секретаря нового епископа, бывшего комсомольского работника, хамоватого и разгульного Ваньку Буракова, который теперь именовал себя «отцом Иоанном».
- Какой из него «отец»? Он даже церковноприходской школы не кончал, а учит меня, как служить и где какие иконы в храме развешивать! – возмущался батюшка, недавний выпускник Одесской духовной академии, впрочем не опускаясь до смакования подробностей непутевой личной жизни своего противника, которые и без того были у всех на слуху.
Конфликт отцов – дипломированного и самозваного – обострился после трагической смерти епископа Поликарпа, которого загрызла собственная собака. Священники из Московского Патриархата увидели в этом знак свыше и всячески смаковали в своих проповедях такое событие. А авантюрист Ванька сразу после похорон начал прилюдно примерять на себя епископскую митру и разбазаривать епископское добро. И от греха подольше отец Петр передал в музей и митру, и архив, и другие ценные предметы церковного быта, принадлежавшие нашему первому епископу РПЦ КП. В отместку Ванька, пользуясь своими связями в Киеве, добился закрытия «москальского» храма святого Пантелеймона, лишил отца Петра прихода, а сам уехал в столицу и обосновался в офисе Украинского Патриарха.
- Все, я – за штатом и – без храма, - растерянно произнес отец Петр, когда мы в очередной раз встретились на скамейке в музейном дворе. И тут же весело добавил: - Придется переквалифицироваться в управдома…
Батюшка достал из кармана рясы пачку сигарет.
- Угощайтесь! – и, видя мое недоумение, добавил: - Теперь мне все можно… Если желаете, у меня здесь в портфеле коньячок есть, рюмочки, пиво хорошее…
Управдомом он не стал, но жизнь продолжалась, а для жизни нужны были деньги, и уже «просто Петр» переквалифицировался в пролетария - пошел работать на обувную фабрику. Но и священнослужительскую деятельность не забросил. У него был антиминс – специальный плат с вшитым в него фрагментом мощей какого-то святого. С этим церковным атрибутом он мог совершать даже обряд крещения. Ну а освящение домов, квартир, автомобилей, отпевание и все такое прочее – в любое свободное от основной работы время и за отдельную плату.
Именно с крестинами связан один из эпизодов нашего с ним знакомства. Мой приятель, в то время пламенный сторонник «самостийности», решил крестить свою новорожденную дочку. Но только в одном из храмов Киевского Патриархата. Поскольку к тому времени ближайший из них уже находился верст за двести от нашего городка, я предложил ему воспользоваться услугами отца Петра. Священник согласился, мы оговорили цену вопроса, и в тот же день шумной компанией нагрянули в его небольшой домик.
Вместе с орущей новорожденной нас было человек двенадцать. Приготовив все необходимое и выстроив нас в ряд, отец Петр вкрадчиво поинтересовался, кто из нас крещенный? Каково же было его возмущение, когда и крестные родители, и добрая половина присутствующих (все – дети советского прошлого) не смогли вспомнить в своих биографиях такого факта, как ни старались. А врать не хотелось – все-таки священник… Но батюшка, мгновенно отреагировав на интересную ситуацию, и сам успокоился, и нас успокоил.
- Ничего, чада мои, сейчас мы этот грех исправим, - обнадежил он. – И тебя окрестим, и тебя, и тебя…
Когда после священного таинства крещения мы перешли к делам мирским – оплате оказанной услуги – оказалось, что платить крестному отцу придется не только за себя и за свою дочь, но и за остальных новоявленных «рабов божьих». Дружба дружбой, а табачок… Думаю, после этого обряда массового крещения отцу Петру можно было месяц не показываться на своей обувной фабрике.
С ней отец Петр вскоре расстался совсем. У киевских иерархов в очередной раз сменилось руководство, батюшкин недоброжелатель «комсомольский поп» Ванька лишился своего покровителя, подался на Западную Украину, перешел в католическую веру, о чем бедные католики, наверное, сейчас очень жалеют. А отцу Петру вернули его приход, так и остававшийся все это смутное время без духовного окормления. Там, в бывшем клубе, превращенном его стараниями в уютный храм уже в лоне Московского Патриархата, он служит и по сей день. Житейская сметка сделала из него, когда-то худого и высокого, благообразного священника, с брюшком, окладистой бородой и с двумя пацанятами...