Веранду затрясло. Джена застыла, пережидая толчки, обернулась к мужу: - Ну вот, опять.
Рик недовольно отвернулся от компьютера: - Дорогая, здесь через день трясет, за год можно было и привыкнуть.
- Сегодня это уже второй раз. А если это из-за той сверхглубокой скважины, что в Африке бурят?
- Да ладно, и больше бывало. И вообще, где та Африка, а где Калифорния. Давай, собирайся, сейчас к бабушке в больницу поедем.
- Так мы ведь через месяц собирались...
- А поедем сегодня. Мне из клиники звонили. У них там новая научная программа стартует.
- А мы при чем?
- Мы - ни при чем. А вот бабка - даже очень. Кровь, говорят, особенная. Так что будут старушку бесплатно лекарствами кормить, а потом кровь брать и клетки из разных мест.
- У бабушки что, кровь будут выкачивать? И вырезать что-то?
- Так ей все равно, она в коме. От страховки крохи остались, а пока она в программе - все бесплатно, а нам еще и приплатят. Повезло.
- Ну, не знаю. Неловко как-то. Мы и так в ее доме живем, и счетами пользуемся. И вообще бабуля меня вырастила. И потом нам помогала.
- Послушай, она сама все тебе отдала. А сейчас вообще ничего не чувствует и не соображает. Давай, поехали. Все равно интернет пропал - наверняка из-за этих чертовых вспышек на солнце.
- Знаешь, Рик, мне страшно. Землетрясения эти, и вспышки...
- Не истери и выгоняй машину. Если больница сразу заплатит - купим тебе то платье.
Джена покорно пошла к выходу, и, только закрывая за собой дверь, бросила через плечо: - Вообще-то бабушка моя, значит - все деньги тоже мои.
Машина вырулила на раскаленный хайвэй. В горячем мареве казалось, что у пламенеющего солнечного диска выросли два гигантские отростка, слегка напоминающие ладони. Вода в океане была похожа на расплавленное стекло.
Радиоприемник захрипел. Не успела Джена протянуть к нему руку, как уходящая вдаль лента асфальта пошла волнами и взметнулась вверх. Машина взлетела вместе с асфальтом и обрушилась в океан. От края обрыва к небоскребам на горизонте стремительно поползла, расширяясь и ветвясь, кипящая лавой трещина.
***
Боль пробивалась даже через беспамятство. У нее почти не осталось ни мыслей, ни чувств. Только обида на то, что о ней забыли. Как будто она не живет, да и никогда не жила.
А ведь было же по-другому! Голоса, лица, подарки, праздники. Ну, разумеется, и просьбы. Она чувствовала себя любимой и нужной. И дарила, дарила...
Вдруг привычная боль стала невыносимой - раскаленный бур, давно терзавший ее тело, вонзился, кажется, прямо в душу. Она выгнулась в судорогах и страшно, отчаянно закричала.
Так же внезапно боль прошла, будто ее сняли чьи-то нежные и теплые руки. Обняли, приласкали как маленького ребенка. Бодрящая волна энергии пронеслась через все тело, убирая беспамятство, усталость и обиды, заживляя раны, обвеяла ласковым очищающим пламенем.
Испарились выкачивавшие кровь трубки, затянулись раны и язвы. Даже причинявший постоянные страдания, пульсирующий нарыв Йеллоустонской кальдеры начал рассасываться, выпустив лишь тонкую струйку пара. Остановил свое движение, начал стягиваться гигантский разлом, уже дотянувшийся до Нью Йорка.
Она успокоилась. Прислушалась к давно забытым ощущениям - как это, быть живой? С хрустом потянулась, сбрасывая бремя катетеров, повязок, асфальта, трубопроводов, злобных жалящих насекомых. И чутко задремала, завернувшись в тепло ласковых ладоней, в предвкушении давно забытого праздника.
Наверное, ждать осталось не очень долго - издалека повеяло дымом ритуальных костров, донеслись полузабытые слова: - Ты прости нас - детей твоих неразумных... О Богиня, чье одеяние - океан, а груди - горы, я склоняюсь пред Тобой и касаюсь ногой - будь милостива ко мне!