День был убит наповал выстрелом грозы. Солнца не стало вдруг, неожиданно. Кривая дождя обрывалась прямо у речки. На одном берегу капли с шумом пытались вбить траву обратно в землю, на другом – стояла мертвая тишина. Не было слышно ни птиц, ни дождя – ни-че-го.
«Бессмысленно пить ночь залпом, - подумал Федор. – Похмелье будет невыносимым». Крыша дома зияла провалом, напоминая рваную рану. Одинокая звезда (Полярная, думал Федор) изредка подмигивала с высоты. Мысли улетали ввысь, но долетали они до небес или нет – никто не знал. Во сне мужчина что-то бормотал, но его уже никто не слышал. Только мыши, суетливо бегая от стола к щели в углу, изредка прислушивались к дыханию спящего. Лужа от прошедшего дождя еще не просохла и загадочно поблескивала в лунном свете.
Федор, как и дом, в который он забрел, спасаясь от дождя, был одинок. Он не рвал остервенело надвигающиеся на него дни, недели, месяцы, не упирался лбом, пытаясь остановить ход времени. «Поздно, - говорил он себе, - поздно оглядываться».
Колокольный звон на заутрене резко ворвался в его сон. Нет, он не был соней и просыпался, как правило, очень рано, но вчерашний день был труден, а день начался неожиданно. Фиолетовые кляксы вместо букв срослись на влажном листе бумаги, рядом стояла жестяная кружка. Федор долго не мог вспомнить, откуда взялся лист, и вообще, не сразу сообразил, где он находится.
Он взял рубаху, от которой исходил едва ощутимый уже запах дыма. Паровозного дыма. От станции он прошел верст десять, значит, оставалось совсем немного. «Дойду за пару-тройку часов», - подумал мужчина. Взглянув на лист, попытался прочесть то, что вчера писал в полутьме.
Капля…капля фиолетовая
На макушке, на заре,
Я пропел бы песню лету бы,
В небо кинув сизарей,
Пил бы мед большими кружками,
По полям прошел босой,
И у лета на макушке,
Я умылся бы росой.
Капли так и остались каплями, а Федор писал поверх них, создавая странный узор из мелких корявых букв, ложащихся на вчерашние разводы. От вчерашнего более-менее разборчиво остались только цифры внизу, да и то две последние, и капельное «…лю». Он знал, что послание, предназначенное только одному ему известному адресату, до цели не дойдет. «Ни-ког-да», - сказал Федор вслух негромко.
Выйдя во двор, мужчина подошел к колодцу, достал ведро воды, зачерпнул пригоршню, отправив в рот. Потом снял рубаху, вылил ведро на себя. Прищурившись, посмотрел на светило, встряхнул мокрые волосы и, засунув два пальца в рот, пронзительно свистнул. Ближайшая береза ответила ему на это криком взлетающей вороньей стаи. И снова тишина.
...Федор никуда больше не шел. Покосившаяся оградка, два деревянных почерневших креста и земляника. И мышь с ягодой в лапах, вопросительно смотрящая на человека в расстегнутой косоворотке…