Дома же, благодаря ему, давно и уверенно свирепствовал настоящий ад. Для него стало вполне обыденным состояние постоянной раздраженности и недовольства всем, приводящее к всплескам слепой ярости по любому поводу.
Его перестали интересовать знакомые, друзья, родственники. Наоборот, общение с ними стало в непонятную тягость.
Да и с ней, хорошо если за день перебросятся «Привет», «Пока» и парой пустых фраз.
Чаще бывает, что сутками не видятся – то она на своей работе, то он на своей, то либо как обычно, в автоматах.
Из-за постоянных переживаний за него она заметно осунулась и почернела, уже почти не упрашивая его остановиться, а только периодически плача и повторяя, что однажды точно сойдет с ума.
Наконец-то поняв, что что-то надо делать, он попытался перестать играть. В семью вроде робко зашел некоторый покой.
Она сколько могла помогала ему удержаться от соблазнов, но ни одна болезнь не лечится за один день. А подобные этой зачастую имеют и рецидивы.
И видимо он слишком сильно запустил свою болезненную зависимость, так как достаточно продолжительные периоды сдержанности вдруг сменялись такими срывами, что временами ему самому казалось, что у него натурально снесло крышу.
От этого становилось еще хуже, чем прежде. Так как очередного срыва можно было ждать когда угодно, в любой момент и причем без всякого повода.
Но все же, постепенно, игровая зависимость начала становиться управляемой, все более подпадая под его личный контроль.
Сокращая число посещений, он продолжал периодически забегать в игровые клубы, но уже скажем так в состоянии близком тому, когда только втянулся в игру, и самое главное стараясь не смешивать полезное с приятным – алкоголь с игрой, дававших только адский коктейль дебильных проигрышей.
Она, видимо понимая, что есть вещи, с которыми нет возможности бороться, как например с цунами или землетрясением, вроде смирилась с его более-менее контролируемыми заскоками, став немного спокойнее и даже веселее.
В общем все как будто стало только налаживаться, как очередная беда, не утруждаясь предупреждением, подкралась как всегда внезапно.
Уйдя с работы, на которой как не без определенного основания он считал его подло подвели бывшие друзья, непонятно почему до сих пор оставшиеся ее друзьями, он не как обычно быстро, а только после длительных поисков нашел другую.
И надо же такому случиться, впервые потеряв обычную в таких случаях чуткость на возможность попадания на кидал, нарвался на жуликов, в итоге кинувших нагло и хладнокровно.
А тут еще их вежливо попросили с квартиры. Короче на них катком наехал один большой облом.
Выкрутились они только чудом, благодаря тому, что ей удалось взять в банке кредит под драконовские проценты.
С крышей над головой проблема вроде временно решилась, но жизнь, слетев с катушек тормозов, уже катилась куда-то неуправляемым мячом, только успевая подпрыгивать на сплошных кочках.
Он вдруг осознал, что дергаясь туда сюда, хватаясь за что придется и постоянно обжигаясь, играя и вечно проигрывая, попросту спекся.
Силы, всегда появлявшиеся как из неисчерпаемого источника, иссякли. Вся его жизнь предстала перед ним одной фальшивой игрой краплеными картами, в финале которой неминуем занавес и жидкие аплодисменты одного единственного, но очень внимательного зрителя.
И тогда ему непреодолимо захотелось недолгого, хоть на пару месяцев абсолютного покоя, забытья от всего, кроме нее конечно.
Однако этого как раз не давало все то же неумолимое время, которое он так спешил обогнать, и которое в результате неспешно обошло его, оставляя позади, в прошлом без будущего.
Дело тем временем принимало все более худший оборот. Сроки поджимали, а он все никак не мог найти нормальную работу, дающую ему наконец стабильность и право хоть на мизерную надежду исполнения мечты о благополучии.
Он искал малейший просвет, но того нигде не было, кругом одна только тьма, тоска и полный раздрай с самим собой.
Пока она пахала по сменам, он натуральной свиньей царил на кухне, дожидаясь ее, чтобы в очередной раз поплакаться на подлость судьбы. Это было омерзительно. И ясно, что не только ему.
Но теперь все позади. Кончено. Еще не все потеряно, еще есть порох на решающий выстрел, и завтра он вытрет сопли и вперед, с новыми силами за старое дело.
Все будет как по Талькову – «Враги считали что устал, но фиг им, это был просто привал». Ну не может же все время фатально не везти!
Даже по Эйнштейну должна когда-то и эта черная полоса закончиться! Так что найдутся и работа, и средства. Все будет нормально.
Ну а к автоматам, будь они трижды кляты, он теперь ближе ста метров не подойдет.
«Все образуется Зайчик. Все будет путем родная. Прорвемся, мы ведь и не такое терпели. Только вот где ты? Где?!»
Встряхнувшись как от длительной спячки, он вскочил будто ужаленный и бросился в комнату, на бегу срывая с себя майку.
И в этот миг входной замок наконец ожил, скрежетом ключа возвещая, что она вернулась. Мгновенно преобразившись, он напустил на лицо самую ироничную мину изо всех возможных и приняв барственную позу, скрестил руки, опершись плечом о косяк двери.
«Ну и что ты мне поведаешь дорогуша? Какая интересно сила тебя до сих пор держала? Позабавь меня басенкой. Да и вообще, зачем ты явилась? Оставалась бы уже там, если тебе так безразлично мое беспокойство».
Она вошла низко опустив голову. Все точь-в-точь как он и предполагал. Только вот теперь его не проймешь подобными уловками. Время упущено милая. И разноса по полной программе тебе однозначно не миновать.
Но когда она закрыла дверь и после нескольких секунд колебаний посмотрела ему в глаза, удушливый приступ бешенства, готовый по первому клику «фас!» стремительно вырваться изнутри и ураганом обрушиться на нее, мгновенно усох, комом застряв в горле.
Она была та и не та. Он, как и вчера, вновь не узнал ее. Но тогда он увидел львицу, а сейчас… сейчас перед ним стояла незнакомая девушка, раздираемая непонятной внутренней борьбой, с глазами наполненными отчаянной решимостью и неподдельным страхом.
- Ты где была до сих пор?
Его голос, от неожиданности ее поведения напоминающий сдавленный лай, не понравился ему самому.
Она молчала.
- Я тебя спрашиваю, где ты была! – Теперь он чеканил каждое слово.
В ответ прежнее молчание и прямой взгляд. Глаза в глаза. И тут вдруг он понял. Понял все. Шестое чувство, никогда не подводившее его, почуяв кого-то незнакомого, чужого, изумленно охнуло, заставив сердце обезумевшей лошадью рвануть в карьер, отбиваясь о ребра и истекая кровью.
Молчание длилось долго. Вечность. Но ничто не вечно на земле. И оно закончилось. Разорвалось на атомы ядерным взрывом, моментально испепелившим душу и лишь по странной прихоти пощадившим тело.
- Я… я… – Ее голос странно прерывался, как у наркоманки, только что принявшей дозу. Но она никогда не увлекалась не только кислотой, но даже травкой.
- Я… - Тяжело, прямо ощутимо переступив невидимый барьер собственного сознания, она наконец решилась. – Я ухожу от тебя.
- Что? Что ты сказала?
Почему вокруг стало так темно? Куда пропал тусклый свет от сиротливой лампочки без абажура, куда сквозняк предстоящей разлуки унес тепло домашнего уюта и откуда, с какой стороны до него доносится чей-то голос, очень умело имитирующий ее и очень подло пытающийся разыграть его?
- Что ты сказала?!!
- Я ухожу от тебя.
Ее голос разом окреп, зазвенев клинком, разрубающим многоголовую гидру сомнения, тяжкие путы колебаний, липкую паутину сожаления.
Мир вокруг него стал беззвучно рушиться. Он стремительно исчезал за посыпавшимся откуда-то сверху густым пеплом, черной шалью стирающим живую яркость красок будущего, делая счастье, их счастье, все более блеклым, прозрачным, бесцветным и вот уже совсем не видимым.
Осталась только пустота, огородившаяся невесть откуда выросшими обшарпанными стенами и подретушированная ее ожившей тенью.
Эта тень стояла перед ним, смотрела на него и молчала. Она до боли была похожа на нее, но все же она была только тенью. Тенью ее души, оставшейся где-то там.
Там, где находился Чужой, коварно пробравшийся в его оставленную без присмотра семейную крепость и похитивший ее.
«Нет!!! Это невозможно!!! Этого не может быть! Это сон! Да просто сон. Пьяная галлюцинация. Но я не пил ничего кроме пива. Все равно белочка. Временное умопомешательство. Сейчас я проснусь, и все исчезнет. И сон, и тень, и Чужой, и Апокалипсис. Ну же! Ну!!!»
Но галлюцинация не исчезала. Самодовольно ухмыляясь, она внимала неслышным никому более воплям его души о пощаде и все четче становилась явью, безжалостной от невероятности своей простоты и неожиданности.
Так вот, наверное, приходит и смерть. Без приглашения, предварительной договоренности и тем более глашатаев.
Приходит и без церемоний сразу хватает за горло, затыкая в нем крик - «Оставь еще хоть минуту! Дай всей грудью сделать последний вздох, чтобы ощутить всю так и не понятую за целую жизнь радость от этой самой жизни!».
Ори не ори, а привычную ко всему косую не проймешь. Она равнодушна к крикам и тем более к чувствам. Костлявая наоборот избавляет от чувств, тем самым навсегда избавляя от терзаний ими.
Да и помешательство, также наверное наступает. Вот только что человек был нормальным, может даже маститым профессором и вдруг хлоп – и все.
Он уже дебил, еще периодически могущий по-английски с оксфордским акцентом цитировать отрывки из своей лекции по теории вероятности и тут же одновременно жующий горсть пуговиц, оторванных с цивильного костюма.
«Интересно, а кто первым явится к нему? Что окажется слабее – сердце или рассудок?»
С трудом отогнав от себя наваждение, он бессмысленным взором обвел вокруг, споткнувшись об ее преисполненный тревожным ожиданием взгляд.
Да, это не сон, это правда. И перед ним не ее тень. Перед ним она. Его прошлое счастье, краткое как луч зимнего солнца, и его беспредельная по длительности будущая боль.
Его радость и его горе. Его взлет и его падение. Его начало и его конец. Его рай и его ад. Она. Та, которую он искал всю жизнь.
Та, которую он так страстно любил. Та, ради защиты которой он без колебаний был готов когда-то умереть, с одним игрушечным перочинным ножиком храбро вступая в темноту подворотни. Та, которая навсегда осталась во вчера.
Он попытался что-то сказать, но голос не слушался, предательски отозвавшись нечленораздельными всхлипами и бульканьем.
Тогда, мотнув головой, он оттолкнулся от стены и очень осторожно переставляя ставшие ватными ноги двинулся на кухню, где, едва не промахнувшись упал на стул и закурил.
С того момента сигареты практически не покидали его противно трясущихся пальцев. Он смолил их одну за другой, все отчетливее покрываясь характерным азиатским налетом.
Мозг, последним трусом спасаясь от обжигающей лавы мыслей, отключился, оставив вместо себя вереницу глупых вопросов.
«Как ты могла? А как же я? Когда это произошло? Зачем? Почему? Ты его любишь?»
- Не знаю. Но он любит меня.
Вздрогнув от ответа, произнесенного на немой вопрос, он с удивлением увидел ее уже переодевшейся и сидящей напротив.
Выходит, сжалившись над ним, реальность на какое-то время покинула его? Только почему на время? Зачем ему теперь эта долбанная реальность без нее?!!
Злоба, бешеная и неукротимая, не теряя времени даром, нашла где-то внутри его свой источник и раздувшись болотной жабой на брачном хоре, рванула наружу.
- Ты… ты… - Его лицо жутко исказилось, превратившись в неподвижную дьявольскую маску. – Ты никуда не уйдешь!
- Уйду. В любом случае. Даже если убьешь – все равно получается уйду.
То как спокойно она произнесла страшную по смыслу фразу, говорило только об одном – она и в самом деле уйдет.
И нет на всем белом свете силы, могущей изменить ее решение или остановить ее. И зло, охватившее каждую его клеточку, поняв это, до поры смиренно уступило, спрятавшись в самом темном углу его сознания.
- А как же я? Я ведь не могу без тебя! Понимаешь – не мо-гу!!!
- А кто поймет меня?
И вновь это ледяное спокойствие. Арктический холод против пекла, бурлящего безумием страсти вулкана.
- Нет, нет. Это все неправда! Это ерунда. Нет, не ерунда конечно. Ты… да. Это случайность. Срыв. Ты просто не выдержала напряжения. Я понимаю. Я тебя нисколько не виню. Нервы. Стресс. Мы все забудем. Правда же?
Поток слов. Пустых, бессмысленных. Неуместных и не нужных. Заполняющих пространство и смешащих осторожного паучка, застывшего в углу под потолком.
- Я ничего не забуду.
- Как это ты не забудешь? Почему? – Он оторопело уставился на нее.
- Пойми, я стала другая. - Она нещадно секла его словами, оставляя за каждым глубокую кровоточащую борозду.
- Да ну ты что, какая другая?! Мы… мы же вместе. Всегда. Мы ведь любим друг друга. Ты что, за несколько часов разлюбила меня?
- Не знаю.
- Как не знаю? Ты что говоришь?
- Что все кончено.
Последний взмах палача, последнее «прости» и последняя вспышка надежды, метеором прочертившего навсегда гаснущий небосклон.
- Кончено?!!
И вот тут зло показало, что и не думало так просто сдаваться. Нет, пусть дешевые простачки подставляют свои щечки под удары.
А оно само может сокрушать все, тем более неповиновение, и сегодня настал-таки его долгожданный праздник. Бал сатаны. Так пусть танцуют все!
Он сам не помнит, как это произошло, что он вскочил и нависнув над ней ужасающим демоном впервые в жизни ударил ее. Затем еще и еще…
Когда он пришел в себя, она, беззащитная и растерзанная, расстрелянной птицей раскинув руки, лежала без сознания на полу.
Потрясенный увиденным, он с невероятным удивлением посмотрел на свои ладони и схватившись за голову глухо, по-волчьи, завыл, падая перед ней на колени.
Потом был новый провал памяти, в котором осталось лишь смутное воспоминание о настойчивой трели ее телефона и чьем-то нетерпеливом стуке в дверь.
Очнулся он лежащим одетым на постели в ногах у нее. Она была накрыта одеялом до подбородка. Глаза, припухшие от слез, неподвижно смотрели в одну только ей ведомую точку.
- Солнышко! Родная, любимая! Прости, прости меня! Умоляю!
Истерично зарыдав, он, извиваясь словно червь, подполз к ее лежащей поверх одеяла руке, схватив которую, принялся горячо целовать холодные пальчики. Она была неподвижна.
- Я люблю тебя! Слышишь! Я не могу без тебя. Не уходи. Только не уходи! Я умру без тебя!
- Теперь и для тебя все кончено.
Ее голос, глухой и непреклонный как приговор у разверстой могилы, пригвоздил его, оставив силы только на истошные рыдания.
- Нет! Это не правда! Ничего не поздно! Мы можем все вернуть!
- Ты мог. Но теперь поздно.
Чувствовалось, что говорить ей тяжело не столько от боли физической, сколько от нестерпимости душевной муки.
- Из-за того, что ударил тебя? Но пойми, я ведь тогда потерял совсем рассудок. Я не хотел ничего подобного!
- Ты не тогда его потерял.
Повернув голову, она посмотрела на него долгим, пронизывающим насквозь взглядом судьи, знающего что его суд тяжек, но справедлив.
- А когда по-твоему? - Не понимая к чему она клонит, он вновь вспыхнул подобно спичке, неосторожно оброненной на угли.
- Когда решил, что автоматы могут заменить тебе все.
- Причем тут это?!! Причем тут гребанные автоматы!! Да я забыл давно про них!
- При том. При том, что ты выбрал. Выбрал несмотря на все мои мольбы. Несмотря на все мои слезы. Несмотря на то, что я предупреждала тебя, что однажды ты проиграешь все.
- Дура!! Какая же ты дура набитая! - Вскочив, он раненым зверем заметался по комнате. - Я ничего не выбирал! Да, надеялся! Да считал, что может быть хоть это даст нам возможность выкарабкаться! Но я не выбирал!
- Значит тебя выбрали. Как самое слабое звено.
- Кто?! Кто меня выбрал?
- Кто? – она грустно усмехнулась, некрасиво скривив губы. – Тот, кто стал твоим вторым я.
- Ты о чем? - Определенно он не понимал ее. Может у нее сотрясение? Какое второе я? Что за бред?
- А ты разве не видишь, что стал совсем другим? Вспомни, какой ты был, когда мы познакомились. Как ты любил меня.
- Как к тебе относились люди. Как тебя все, все кто знал, уважали. Как прислушивались к твоим советам. Насколько ты был рассудителен.
- Да, у нас не было ничего. Но мне было спокойно с тобой. И я ничего не требовала от тебя. Разве не так? Я была счастлива тем, что у меня есть ты.
- Я гордилась тобой. А потом все рассыпалось как песочный дом под порывом ветра. Если бы я только знала к чему приведут твои игры, когда ты только начал!
- Клянусь, я остановила бы тебя, пусть даже через расставание, но остановила бы. Ведь ты стал на глазах меняться. Тебя не могло образумить ничего, ни мои слезы в ожидании тебя, ни мольбы Богу остановить тебя.
- Ничего! И во что ты превратился теперь? В чудовище, которое не интересует ничего кроме автоматов! Ты понимаешь, что я боюсь тебя?!
- Каждый раз, когда приходишь после игры, то кажется, что ты вернулся прямиком из преисподней. У тебя глаза становятся пустыми, без всяких признаков наличия разума. Да, да не улыбайся.
- Ты как маньяк становишься. Вспомни что ты творил, когда я отказывалась дать деньги на продолжение? Ты ведь был готов разорвать меня на части. За что?
- За то, что я, забыв про все, позволила себе роскошь любить тебя? За то, что я думала о нас, в то время, когда все твои мысли были обращены к игре? Ты перестал быть собой.
- Если бы я не знала тебя, то подумала бы, что только сейчас проявляется твоя сущность, до этого тщательно скрывавшаяся от меня. Но нет. Ты в самом деле стал другим. Ты раздвоился.
- В какие-то минуты я вижу прежнего, того, кого полюбила. Но они становятся все реже и реже. Гораздо чаще рядом со мной оказывается другой, страшный, очень страшный человек. Он очень хитер и коварен.
- Для достижения своих целей он использует все то, что ты можешь. А ты можешь очень многое. И от этого становится еще более страшно. И я ничего не могу сделать. Пойми.
- Я бессильна. Я устала, я жутко устала, и не могу больше бороться за тебя. Тем более, когда ты сам этого не хочешь. Ты сделал свою ставку, поставив на кон против самого низменного, мою, нашу любовь.
- Только на любовь не играют. Никогда. Потому что любовь не лотерея и не выигрыш, она дар свыше. А даренное как известно не дарят и тем более не разменивают.
Закрыв глаза, она замолчала. И только слезы, покатившиеся из-под опущенных век, свидетельствовали о том, сколь трудно ей было высказать все.
Он сидел в ее ногах, понуро склонив голову, от вакуума рвавшуюся на части.
«Проиграл любовь в автоматы? Поставил на кон? Что за маразм! Какая связь между любовью и автоматами? О чем она? Дались ей эти автоматы! Он ведь уже решил.
Сам решил. Только не успел. Он ведь как раз сегодня собирался сказать ей о том, что все, завязал. Навсегда. Он понял, сам понял!
Ну разве можно добивать сорвавшегося в пропасть, чудом зацепившегося за выступ и вот, ломая ногти добравшегося до края? Добравшегося только затем, чтобы увидеть, как сверху наваливается каменная глыба…»
- Я не буду больше играть. Обещаю.
- Нет. Больше не верю. Не могу. Я бы поверила тебе тому, прежнему. Но не верю другому. Он слишком подл, чтобы ему можно было верить. Да и сколько раз ты уже обещал?
- Да какому другому! Что ты меня грузишь! Что ты мне лапшу то на уши вешаешь! Я по-твоему, амеба чтобы делиться как одноклеточное?!
- Вот видишь. В тебе сидит такая злоба, что ею, наверное, не один десяток нормальных людей с ума свести можно. Откуда в тебе она? Откуда в тебе появилось столько лютой ненависти ко всем? Неужели ты не понимаешь ничего? Неужели ты так никогда и не прозреешь?
- В чем же я должен прозреть по-твоему? - Несмотря на весь трагизм своего положения, он не смог скрыть иронии.
- В том, что стал куклой в чужих руках.
- Ага, конечно. В чьих интересно знать? Может владельцев автоматов? Скажи еще, что они каким-нибудь ультразвуком меня и остальной народ зомбируют, заставляя играть.
- Причем тут владельцы? – Едва покачав головой, она с почти материнским сожалением посмотрела на него как на неразумного ребенка. – Они сами послушные марионетки у…
Ее оборвал звонок мобильника. Звонил Чужой. Он сразу понял это, из эмпиреи отвлеченного от неизбежной разлуки разговора со всего маха брякнувшись в действительность, где для него рядом с ней уже не было места.
Только Чужой мог быть таким нетерпеливым и требовательным, знающим о своей на глазах крепнущей власти над ней.
«Чужой. Кто он, посмевший посягнуть на мое, личное? Какая сила дает ему уверенность в праве на то, чтобы так грубо врываться? Знать, что они сейчас вместе и при этом не бояться подставить ее звонком?
Что им движет? Неужели любовь? Чья? Ее!! Она может еще и не знать о ней, но мы то, во многом другом толстокожие, чувствуем ее за километр, как коты валерьянку.
Только предчувствие ответной любви женщины способно вдохновить нас на самое невероятное. Только ради взаимной любви мы можем совершать великие подвиги или продавать душу. Кто на что способен.
Значит все? Все?!! Конец?!! Вот так, совсем просто. Еще утром планы, мечты, прожекты. А вечером грязный эшафот с кособокой виселицей. И что, я, как баран, все брошу и пойду на заклание?
Добровольно отдам ее, заплатив ценой собственного благополучия? Даже не попытавшись отстоять или на худой конец отомстить? Да. Да пойду и не попытаюсь. Кто сказал, что выбираем мы?
Нет, это самое большое заблуждение. Только женщинам дано право выбирать. Нас из нас. Своим безволием я сам толкнул ее к выбору, и она выбрала. И что бы я не сделал, как бы не пытался что-то изменить, ее выбор окончателен.
Вот и проявилась обратная сторона медали ее характера. Безграничная терпимость всегда опирается на не менее твердую решимость. И если уж решение, то до конца. Всегда только вперед, не оглядываясь.
Позади будущего не бывает. А мстить - нет на это я не способен. Вернее способен, еще как способен, но только не ей. Тут уж как программу в автомате, сам не перенастроишь, будь хоть семи пядей во лбу.
Разве что только взломаешь, став хакером. Хакером собственной чести и порядочности. Но это выше моих сил! Так что будь счастлива. И прощай.»
Он почти собрался, когда она, закончив казавшийся бесконечным разговор, зашла в комнату.
- Куда ты?
- Тебе собственно какое дело? У тебя есть о ком теперь заботиться.
- На улице ночь. Куда ты пойдешь? Тебе ведь некуда идти. Благодаря игре ты растерял всех друзей и близких. Тех, кто мог бы тебе помочь в трудную минуту.
- Еще раз повторяю – не твое собачье дело!
- Подожди!
Несмотря на горечь оскорбления, преградив путь, она пыталась заглянуть ему в глаза, налившиеся дурной кровью. И ее сопереживание сыграло с ним дурную шутку, на миг, лишь на миг, дав обманчивое представление, что все еще можно вернуть, что есть еще едва приметная тропа, обходящая жуткое лобное место.
- Останься хотя бы до утра. Слышишь? Если хочешь, я сама уйду. Сейчас только позвоню ему, чтобы заехал за мной.
Это была последняя горсть горсть соли на рану. Взревев, он отшвырнул ее в сторону и пробкой выскочил на лестницу, захлопнув за собой дверь с грохотом, отозвавшимся по всему подъезду.