Homo homini lupus est
(«Человек человеку волк», лат.)
— С Евгенией Александровной я могу побеседовать? — едва сдерживая яростный трепет в жилах и голосе, спросила у секретарши главврача Лана. Негодование расплескалось малиновым румянцем по лицу женщины, а бессонная ночь дежурства в реанимации провинциальной больницы не оставила и следа от артистического глянца. Испугавшись скорой кончины дорогого отчима, Светлана в категоричной форме решила остаться у постели умирающего вместо не менее уставшей Софии Яковлевны. Темпераменто разругавшись, некрасовские женщины двух разных поколений подменили друг друга на сутки, только в одиночку прорвать блокаду бездушия и профнепригодности врачей вдруг оказалось невозможно. Когда спящая у палаты интенсивной терапии проснулась, то обнаружила там совсем другого почтенного старца.
— Нет… Во-первых, наша заведующая на симпозиуме, — невозмутимо отвечала рыжеватая девушка с тусклым лицом и голосом, словно доносящимся из колодца, — а во-вторых, вы кто и по какому вопросу? Направление, талончик есть?
— Какой ещё талончик! — кипела эффектная блондинка, сдерживая надвигающиеся рыдания по случаю очевидной кончины дорогого отчима, которую, меж тем, ей никто из врачей и медперсонала не подтвердил, однако не мог внятно объяснить, куда мог исчезнуть лежачий пациент реаниматологии. — Скажите мне, что с моим отцом! Почему третья палата в терапии кем-то другим занята? Что с ним?!
— А я знаю? — беспардонно доносилось из колодца с двумя зеленоватыми заводями.
— Что-что?! — настолько грозно отреагировала на эту дерзость младшего персонала, что секретарша и по совместительству дежурный интерн с именем Айна на бейдже пригнула ушки.
— Просто ваш отец же не Папа Римский… Назовите его данные и я, может быть, найду его в системной базе.
— Мейстер Михаил Михайлович, поступил в кардиологию 27 числа с инфарктом. Ночью ещё после реанимации занимал третью палату интенсивной терапии, а с утра, — продолжала пылать звёздная падчерица, — с утра его там уже нет. Притом, нигде нет и персонал не знает, куда подевался их пациент!
— Может быть он умер?
— А вы и диагнозы также будете ставить? — испепелила в ответ она и надвинулась на секретарский стол, заваленный университетскими конспектами, — Тогда вам сразу в анатомичку переходить надо, Айна. Что там в базе по поводу моего отца? — нетерпеливо требовала ответа Светлана.
— Подождите, — хмыкнула непроницаемая девица, — наши компьютеры подвисают.
— Если бы только компьютеры!
— Вообще-то, я не должна этого делать, — лишь для проформы упрямилась медработница, периодически барабаня пальчиками по клавиатуре и поглядывая на дверь, за которой слышались спешащие шаги, — Мне завотделением сказал никому…
— Девочка моя, на Божьем суде вам зачтется это маленькое нарушение инструкций или врачебной тайны.
— Так! Вот у нас тут пациент Мейстер Михаил Михайлович, 1926 года рождения… — сощурила водянисто-зелёные глазки Айна, и Лана буквально влипла в экран ноутбука, не заметив, как в кабинет к Евгении Алхор прокрался приведением её вечный спутник из смежного неврологического отделения.
— Всё верно, он! — встрепенулась Лана, меж тем, заметив, что электронная медкарта отца на фоне остальных выделена красной рамкой, равно как и соседняя, что принадлежала некоему Мурсагуллину Р. М.
— Это, кто ещё он?! — ошарашенно воскликнул вошедший доктор Николаев, с ненавистью глядя на высокую блондинку с жутким нравом, — Айна, почему посторонние в кабинете? Кто разрешил рыться в системе? Дежуришь ещё два дня! А теперь марш отсюда! — гневно распорядился он и захлопнул рабочий ноутбук с такой силой, что девчонка взвизгнула и с нахлынувшими слезами бросилась прочь из кабинета.
— Что ж собственную подрастающую смену калечить? — с ухмылкой язвила Лана, не собираясь отступать.
— Такая бестолочь нам не смена, да и это в сущности не ваше дело, — хамил в ответ не на шутку раздосадованный чем-то Николаев. Он вальяжно прошёлся по чужому кабинету, словно прицениваясь, привыкая, и в довершение плюхнулся в объёмное рабочее кресло главврача цвета слоновой кости. Раскачав до предела золотистый маятник на рабочем столе, докторишка воззрился на непокорную женщину с колючим презрением сквозь полуопущенные веки. — Ваше дело быть рядом с умирающим отчимом. Его искали в нашей базе или?
— Где он, где вы его держите, говорите немедленно?! — загорелась надеждой Лана, мысленно уже простившаяся с близким человеком.
— Бред, — хмыкнул противный, словно змей, доктор, — Вы не в концлагере находитесь, а лучшей клинике Артемьевского района. Пациентов мы силком не держим. Вашего дедушку давно перевели в общую терапию этажом ниже.
— Хорошо, — выдохнула она и краска отхлынула от посветлевшего лица, а на её место рвалась счастливая улыбка. В такой момент честолюбивой актрисе было не разборок с зарвавшимся не по рангу серым кардиналом и выяснения координат заведующей. Уже отворяя дверь, Лана рефлекторно спросила: — с ним всё в порядке? Михал Михалыч так быстро пошёл на поправку?
— Ранним утром наступила ремиссия, подействовали инновационные препараты, что нам любезно поставляют немецкие спонсоры. Но всё же поспешите, может быть остались считанные мгновения. Десять, девять, восемь, семь…
— Больной какой-то… — едва слышно сказала себе под нос недоумевающая актриса, уже выходя из кабинета. В голове сплёлся клубок парадоксальных мыслей о чокнутом неврологе с его тонкими намёками и странных перестановках, случившихся в больнице за одну длинную ночь. Но этого докторишку Лане захотелось порвать в клочья, когда она обнаружила своего отчима, едва дышащего восьмидесятилетнего старика, лежащим на кушетке около забитых до отказа палат.
После вечернего рецидива и реанимации отчима положили долечиваться в общий коридор. Его рудная клетка с тягостью вздымалась и опускалась, а губы имели синеватый оттенок. Словом, никакими заморскими препаратами и не пахло. И Лана, не помня себя от острого чувства несправедливости и отчаяния, раскричалась львицей на всю больницу, не хватало только красных флагов и броневика, а громкоговоритель не требовался.
Зеленоглазый подлец в начальственному кабинете третьего этажа и без того слышал эти децибелы и склоку с медсестрами, учиненную в регистратуре первого этажа. Лучшей ветхую больницу советского образца можно было назвать лишь в сравнении с медпунктами соседних посёлков. Ибо все средства, исправно выделяемые из центра на капитальный ремонт, реконструкцию и оборудование, бесследно улетучивались, подобно этиловому спорту.
Доктор Николаев раздраженно поморщился и, заперев бесхозный кабинет заведующей изнутри, надел наушники, в которых журчала медитативная музыка. Ах, как он не любил человеческих воплей и жалоб! Зачем попусту пугать лабораторных мышей, если всё в полном порядке и под полным контролем. Глянув искоса на белоснежные стены, увешанные лицензиями и грамотами, он всмотрелся в излюбленный волчегорский герб и вспомнив кое-что важное снял трубку дискового телефона.
— В терапии и кардиологии мест нет! Евгения Александровна на симпозиуме в Калининградском перинатальной центре! Женщина, хватит орать, вы вообще-то в больнице, а не на митинге! — завопила из окошка пожилая работница регистратуры.
— Я не ору, я требую соблюдения человеческих прав! — чеканила пунцовая Светлана, уклоняясь от рук подруги, — Эмма, отстань. Я не уйду и не дам этим фашистам в овечьих шкурах покоя. Они бросили престарелого ветерана войны и труда умирать в коридоре, специально. Вчера здесь было полно мест, он лежал в отдельной палате…
— Об чём вы говорите, дамочка, — с характерным южным говором, отвечала невозмутимая и бесстыжая, как и весь персонал, старшая медсестра, окидывая красивую актрису уничтожающим взглядом, — В кардиологии у нас вечно нехватка мест, в городке одни пенсионеры старость доживают, кстати, брошенные своими отпрысками!
— А терапия? А платное отделение? Может что-то… — подавленно осведомилась у тучной медсестры Эмма, чувствуя некоторую вину и желание отдать несчастному дяде Мише свою койку в гастроэнтерологии.
— Сегодня утром к нам спецбортом доставили раненых с Донбасса, мы всех обязаны разместить, у нас лучшие врачи и новое немецкое оборудование с тестовыми препаратами. Там люди искалеченные, истощённые, их спасать надо! Побойтесь Бога!
— Это вы все побойтесь, рвачи! — зарыдала от бессилия и обиды Лана, ощущая какой-то необъяснимый сговор медперсонала. Отчим дышал последние мучительные мгновения под присмотром бездушных людей в белом, а квалифицированное руководство из Волчегорской городской больницы, словно вывели на целый день. Быть может, так попытался свести с ней счёты оскорблённый невролог, думала она, разыскивая сигареты и мобильник в дамской сумочке, точно иголку в столе сена, — Вы понимаете, что мой отец сейчас там в коридоре умирает?! Ему стало очень плохо, его жизнь, жизнь русского ветерана, не надо спасать? Как же клятва Гиппократа?
— Я не знаю, обратитесь к дежурному кардиологу, это на третьем этаже. — опустив глаза, предложила старшая. Затем подняла на заезжую актрису уже другие глаза с презренным стальным отблеском и добавила, кивнув на выросшую за минуты разборок очередь: — Только сперва талончик возьмите, там по понедельникам вечно народу тьма.
— Кошмар, Эмма у вас в Волчегорске, когда люди так озвереть успели? — округлив пылающие от гнева глаза, ужаснулась Лана.
— Да не знаю, сегодня твориться что-то невообразимое! Обычно всё нормально… Может, потому-то вся верхушка в Калининград уехала, говорят. Хотя с Женей я только сегодня часов в девять пересекалась в кафетерии и перекинулась парой слов, на ней лица не было, куда-то срочно вызывали.
— Ясно, — сделала свои предварительные выводы Лана и, отогнав навязчивое воспоминание о типе в сером пальто, обернулась к несговорчивой толстушке в белом халате, — Товарищ медсестра, а ваши родители, если вдруг умирать прямо в больнице будут, вы наверняка будете бить в набат и пробиваться без очереди в реанимацию?
— У меня нет родителей, вставайте в очередь. — всё тем же металлом сквозь усмешку парировала старшая медсестра, и экстренно отчалила в ординаторскую.
— Оно и видно, выродок фашистский… — обескураженно прокомментировала услышанное Лана, не думая ни секунды о мнении прочего персонала и толпы о себе, а они, между делом, нисколько не сочувствовали, вовсю обсуждая заезжую грубиянку.
— Скажите, а платное отделение свободно? Можно туда обратиться? — сунулась в регистратуру Эмма, прикрыв правое ухо, в которое на все голоса бузила очередь с грудными детьми, всевозможными инвалидами и рассыпающимися на ходу пенсионерами.
— Конечно, это в отдельном крыле больницы, по левую сторону от главного входа, — вещала из окна бабулька в белой шапочке, — туда в ихнюю регистратуру обратитесь, но имейте ввиду, недельный курс стационара с лечением европейского стандарта там обычно обходится в условных единицах, как в Светлогорске. Потому, мест там всегда больше, чем пациентов.
— Если с деньгами напряг, туда как раз уборщица требуется. — сочла нужным посоветовать Лане некая медсестричка, криво улыбаясь и скрывая за льдинками глаз извечную зависть заурядных провинциалов к выдающейся не только своими внешними данными гостье из мегаполиса.
— Светка, ты слышала? Ну что насчёт платного? — деловито обратилась Эмма к подруге, присевшей в стороне, чтобы высыпать всё содержимое подлой сумки.
— У этих фашистов наверняка деньги вперёд и только после Гиппократу служить будут, или скорее чёрту. А у меня сейчас с собой валюты нету, но и ваших волчегорских метёлок хлеба лишать заслуженные артистки московских театров не привыкли. Вот, что я думаю, — обвинительным прогремела Лана, потрясая, наконец, найденным ай-фоном, — Я думаю в такой западне может помочь лишь звонок другу. Как думаешь, Муся, Жданову обо всей этой вакханалии, воровстве и коррупции рассказать? Давно с ним по душам не болтала. Или сразу мужу звякнуть? Он недавно здесь бывал вместе со своими немецкими промышленниками и спонсорами, которые этот колхоз снабдили всем необходимым для медицины 21 века. Мамбергеру или сразу Ленцам набрать? — и пока Эмма пожимала плечами, поглядывая на перешептывающийся медперсонал, на том конце провода уже вещал Мюнхен, восторженный и нежно благодарный редкому вниманию к себе со стороны любимой суфражистки, которая от нахлынувшего коктейля чувств искренне разревелась в трубку, как обиженная девочка.
Против лома нет приёма, если нет другого лома. Стелерский лом, как оказалось, мог деликатно открыть любую наглухо заколоченную дверь и прорвать круговое сопротивление, просто Лана не любила злоупотреблять своими связями, доказывая себе и окружению, что имеет собственный вес.
Однако в своём маленьком родовом гнезде она вдруг почувствовала себя невесомой пылинкой, пока в волчегорскую Горбольницу не совершил визит человек из немецкого представительства, ибо Николаев сквозь свою обеденную нирвану не воспринимал никакие телефонные звонки. И пусть когда-то в Мюнхене и Дрездене пятнадцать лет назад холёный блондин в безупречной светлом костюме имел неоднократное общение с молоденькой женой Рольфа Стелера и их голубоглазыми малышами, Светлана всё равно не могла толком вспомнить его имени.
— Как же, Ланочка, я вас тогда хорошо запомнил! Почти родственники… — без тени обиды поднял надбровную дугу русско-немецкий дипломат, сдержанно улыбаясь и великолепно изъясняясь на русском языке, — Я Клаус Мамбергер, для всех здесь и вас Николай. Мы вместе крестили наших первенцев в католическом соборе. Впрочем, позвольте я позже полюбопытствую о вашей прелестной дочке и о том, как Лео устроился после учёбы у нас. Этим вечером я приглашаю всю вашу семью к себе в Дом приёмов «Дойче моторс». А сейчас я разберусь с местным руководством по поводу немедленного перевода вашего отца в реанимацию коммерческого отделения и будем готовить его к транспортировке в Мюнхенскую клинику. Там ему проведут высококлассное обследование, лечение и повторную операцию при необходимости. Если только вы не будете против? — с европейской тактичностью добавил Николай исключительно ради правил хорошего тона и Светлана нервно рассмеялась в ответ.
— Коленька, вы шутите? Я не против, я только мечтала, чтобы в этом царстве тьмы появился такой луч света, как вы. Просто боюсь, что мне средств пока на вашу сказку не хватит, а родители у меня вовсе люди небогатые.
— Лана, пусть вас не заботит финансовая сторона вопроса, — взяв привлекательную даму под руку по пути к кабинету руководства, успокоил Николай, которого в призрачных воспоминаниях актрисы дружественный круг мужа называл Санта-Клаусов за платиновый окрас и излюбленную бородку, — в платное отделение Михаила и так сегодня бесплатно определят, но я знаю, что качественной диагностики и лечения здесь не будет.
— О да… — печально улыбнулась Эмма, верный диагноз которой установили с третьего раза.
— К сожалению, — добродушно улыбнулся ей Николай, — здесь у вас есть над чем поработать европейским партнёрам. Помимо технической стороны, клинике не хватает жёсткой руки, в скором времени мы планируем сменить руководство. Потому, лучше к нам в ФРГ, наш чартер для госпитализации будет предоставлен к завтрашнему утру, а в Мюнхене личные расходы намеревался покрыть Рольф.
— Так, — остановилась непокорная женщина, для которой давним принципом было не жить за чужой счёт властного отца её детей, дабы сохранять независимость, — Это мой отчим и расходы мои. Мне бы только стоящую работу найти, может на гастроли со своим новеньким спектаклем по области и Германии отправиться и всё покрою. Могу я как-нибудь в кредит это оформить?
— Не поверите, Лана, — нашёлся и здесь Санта-Клаус, прищурившись и склонив голову на бок, — У меня и для вас, как для одарённой актрисы, есть предложение.
— Что вы говорите! Вы просто волшебник! — кокетливо усмехнулась она, на глазах расцветая перед обходительным джентльменом и нежданными перспективами. — Вроде бы до Берлинского кинофестиваля ещё далеко…
— Ну-у, вы мне льстите. Я, конечно, желаю вам подобного успеха, но для этого нужны первые шаги в международном искусстве. К Новому году один из наших видных театральных менеджеров Баварии родившийся в Кёнигсберге, запускает уникальный творческий проект, куда со всей Европы и Союза привлекают самых ярких артистов, драматургов и постановщиков. У нас широкая реклама идёт. Подготовка и репетиции экспериментального спектакля будут проходить непосредственно в Мюнхене, а гастроли пройдут по всему Евросоюзу.
— Кто ставит? — деловито осведомилась театралка с блеском в глазах.
— О, это большой мистификатор и ас своего дела Адольф фон Мюрст!
— Первый раз слышу.
— Дай Бог не последний! Я ручаюсь это грандиозный творец, просто ранее он углублялся в документальный и исторический кинематограф, а теперь исследует психологическую магию современного театра. По первому образованию он военный историк и потому начинал консультантом Лиозновой и Басова, когда работал в России. Мурсту уже немало лет, но это залог его богатого опыта и мудрости, словом ему можно доверить свои таланты. Могу согласовать ваше скорейшее собеседование, пробы. Решение за вами, я не навязываю, но вас, Лана Стелер, — с видом одного известного киногероя шутливо обратился Николай, — я попрошу не забывать о моём приглашении на сегодняшний ужин, жена всего наготовят и не простят вашей неявки.
Светлана хитро заулыбалась, но твёрдо обещала явиться в фамильный особняк Мамбергеров на бульваре Победы, предвкушая, что лучшим аперитивом пиршества с минуты на минуту станет отменная выволочка доктора Николаева. Но этот зверёк уже бежал на ловцов из кабинета заведующей с небывало потрясённым лицом.
— Женька погибла! — доложил он хорошо знакомому меценату, не замечая ненавистную себе особу рядом с ним, — Евгения Александровна и ещё двое заведующих из детского отделения, все разбились на федеральной трассе полчаса назад!
***
Болезненный возглас Шпигеля, ослепительная вспышка и всё погрузилось в жуткую темноту. В этот момент студентка-философ со своим индиговым взглядом на мир земной и потусторонний, зачем-то зажмурилась и подумала о том, что примерно также заканчивается звёздная жизнь во Вселенной. Но здесь, на стометровой глубине заброшенной шахты в любой момент могла закончиться её диггерская жизнь. «Вот бы Тильда, наверняка читающая сейчас своего любимого Глуховского на парах в залитом светом знаний универе, обзавидовалась!» — мысленно убеждала себя паникующая Ангела.
— Макс, вы живы? Что стряслось? — взволнованно крикнула на всю подземку она, и по многогранному эху можно было судить о дальнейшем пути в неизвестность и неожиданном идиотизме проводника, — Лёлик? Ты-то хоть здесь? Включай фонарик в мобильном и я тоже. Какие же мы дураки, что полезли сюда!
— Окей, уже! — бодренько отозвался брат и на душе отлегло, а в глаза тотчас забил неоновый свет.
— Я тут р-ребята! Всё… Всё в п-порядке, — кряхтел где-то неподалёку малахольный архивариус. Индигеты осветили и Шпигеля перекрёстными лучами фонариков, тем временем, как он в прямом смысле слова ползал вокруг себя словно ослепшая черепашка, и искал свои кварцевые очки. Вспыльчивая, в точности, как её мать, Ангела прикусила губу, чтобы не обозвать своего провожатого.
— Макс, зачем вам тёмные очки? Здесь и без того не слепит. Что это было?
— А? Это… Да я с-сам не пойму, что с-со мной произошло… — виновато отвечал Шпигель, безуспешно ползая. И Лео за пару секунд помог отыскать драгоценный предмет, сохранивший свою целостность, в отличие от винтажной керосиновой лампы, бессмертность которой так нахваливал незадачливый проводник в начале пути.
— Вы видимо споткнулись о шпалы и выронили лампу. Тут камней и железяк под ногами полно, надо осторожнее. — сочувствующе предположил профайлер, поднимая за локоть невысокого и худощавого книголюба.
— Благодарю, вас. Я с-сам, — смутился он, спеша натянуть свои любимые очки, — Нет, мне вдруг стало дурно, дыхание перехватило и я выронил лампу, р-растяпа… Наверно от непривычки, я в шахты лет десять не с-спускался, с тех пор, как скаутов и университетских ребят перестал на экскурсии водить.
— А сейчас вдруг только ради нас стали? — усомнилась сыщица-индиго, прокладывая в авангарде путь мужчинам в полной уверенности, что они не в пример представительницам прекрасного пола, плохо ориентируются в темноте.
— Я вообще-то с нового учебного года вновь решил взять факультативы для скаутов и абитуриентов. Так вот мне в деканате с-снова предложили экскурсии по историческим местам водить для академического кружка «Ликей», получившего такое греческое название, как младший брат при Волчегорской Госакадемии. У м-меня будто бы лучше всех получается, потому как больше всех знаю. — смущенно шмыгал носом архивариус, — Студсовет давно вынашивает идею из Артемьевской шахты игровые дозоры сделать, а сейчас пока по лесам приключения и исторические артефакты с лицеистами ищут.
— А, понятно, — хмыкнула девушка, с надеждой высвечивая конец секретного маршрута, — за месяц только мы на этот адский ад согласились, да? Говорили мне, что все скитания начинаются со слов «я знаю короткий путь»! Макс, что-то не верится, что отсюда можно напрямую к Готтанскому замку выйти!
— О, ребята, напрасно не верите… Пришла пора удостовериться в мудрости наших пращуров. Они владели всеми секретами мирозданиями и были с природой на ты. Знали всю планету изнутри и снаружи, и, не имея ещё авиасообщение, сокращающего дальний путь, при помощи подземных каналов за несколько часов могли попасть с одного континента на другой. — Лео еле слышно присвистнул, а эрудит продолжал свою упоительную лекцию. — Этот тайный маршрут наш столь же тайный клуб университетских историков называл «Тропа эйнхериев». Мы были ярыми служителями великой науки истории со школьной скамьи, ведь, как завещал наш видный учитель Велимир Васильевич Казанцев: «тот, кто хорошо знает прошлое, не запутается в будущем». Поскольку история повторяется и люди повторяют, гении и злодеи перерождаются. А фольклорными эйнхериями именовали названию бравых германских воинов, священный дух которых пожизненно блаженствует в Вальхалле после героической гибели в бою. Ибо не всякий сможет беспрепятственно проникнуть в священное лоно германского храма. Наш уже давно распавшийся клуб энтузиастов и отыскал его возможные координаты в тевтонском манускрипте магистра Алексиса.
— Вау, вы так чтите немецкие традиции?! — восхитился Лео, осторожно переступая через старенькие рельсы под ногами, но чудак не заметил вопроса, как заслуженный боксёр в известном анекдоте, и парень озвучивал свои волнительные мысли дальше: — страшно представить, куда мы в итоге попадем, ведь в скандинавских мифах так назывался загробный мир воинов. У нас вот под Мюнхеном тоже есть знаменитый музей, «Зал Вальхаллы» называется, где собраны памятники прославленным немецким и мировым деятелям. Вернее, — с улыбкой поправил себя профайлер, — не в прямом смысле слова под Мюнхеном, как здесь, а в пригороде, на альпийских холмах…
— Я знаю, знаю, Леонард. Неоднократно бывал там, обследовал ваши края, в Баварии навеки осталось моё сердце. Она и приграничный с Австрией горный массив полны исторических ценностей и мистицизма. — самозабвенно говорил архивариус, совсем позабыв о своём извечном дефекте в маскирующих потемках, — Да будет вам известно, в таких древних пещерных местах издавна накапливались особые энергетические потоки и обитали духи-охранители целых народов. В Древней Греции таковых как раз и называли пенаты, хранители рода, либо индигеты, хранители земель. Может быть слышали о таких?
— Ещё бы. — сглотнув, откликнулась девушка впереди, и не сдерживала расплывающуюся улыбку в темноте. Она ступала столь мягко, но уверенно и безошибочно по «Тропе эйнхериев», крепко сживая в руках излюбленные синие бусы с новеньким перстнем, что глядящий ей в след Шпигель, мысленно восхитился обостренной женской интуиции и подумал о том, что эта необычная девчонка стала бы лучшей из его университетских скаутов с истфака. Ангела же в свою очередь в мыслях иронизировала над собой, начавшей путь неженского внедрения балтийским морпехом, которого на выходе ждали сомнительные лавры погибших германских воинов.
— Интересно, а какой же дух хранил эти шахтёрский пещеры? — задал напрашивающийся вопрос молодой человек, с приглушённой бранью перепрыгнув через рваные рельсы.
— Ох, будьте ос-с-сторожнее ребята! — пришёл на выручку Шпигель, пробирающийся по длинному шахтёрском тоннелю благодаря молодёжным девайсам. — Эта уз-з-зкоколейка была проложена в 1975 году с-сразу после того, как прорыли ветку Артемьевской шахты городского направления, чтобы доставлять ценную руду непосредственно в Вольфенберг, то есть в Волчегорск, а в ту пору советский городок Артемьевск. Так охотничье предместье Кёнигсберга именовалось при советской власти, от сорок шестого и до девяносто второго года, в честь первого коменданта крепости генерала красной армии Ивана Васильевича Артемьева. Но уже в памятном семьдесят седьмом году раскопки углеразведчиков под самым Готтаном были навеки прекращены директивой с самого верха, потому что здесь на пятой отметке, которую мы уже миновали, произошёл обвал. На подступах к гроту, что по легенде использовался в сороковые, как бункер нацистов, произошло обрушение. После того, как советские войска их отсюда выкурили, фашистское логово ликвидировало, здесь был камнепад, всё завалило и ни один диггер сюда не лезет, завидев метку в виде знака бесконечности. Смотреть нечего, да и грунт здесь особенно хрупкий. В семидесятых здесь по неосторожности погибло трое горняков, а в самом городе началась спецоперации по поимке «Волчегорского зверя», так совпало. Ещё пара шахтёров и добровольцев, которые отправились разбирать завалы и искать тела, пропали без вести, просто не вернулись обратно. Тогда и стало ясно, что подступы к недрами Готтана оберегают особые мистические силы, в народе именуемые духами. Ведь люди пропадали только на подступах к древнему храмовому замку, сразу после той развилки, где основной Артемьевской тоннель, от которого остался шахтинский мемориал, был протянут до города в одну сторону и до замковых руин в другую. А это запретные проклятые земли, так исторически сложилось, что посторонним туда вход строго вос-спрещён!
— Макс, как круто, что вы столь вовремя нас предостерегаете, — язвительно подметила Евангелина, мысленно ругая себя за губительный авантюризм, — когда нас тут пришибёт, будем знать за что.
— Э-нет, — хихикнул историк, — я же сказал, критическую отметку уже прошли, значит духи допускают вас за свой священный острог…
— Это не там, где вас хватил удар и лампа разбилась? — теперь смеялась девушка, в пол-оборота глядя на сутулого брюнета в очках.
— Нет, Ангел мой, поверьте, я з-знаю эту тропу и пятую отметку, как с-свои пять пальцев, потому что сам с друзьями в начале девяностых эти самые завалы и разгребал. Она отмечена древним руническим символом власти и солнца Совело. Как только пал Союз, партийные и конторские запреты были сняты, одни получили вольную, а другие доступ к секретным материалам, которые молодые коммерсанты на моих глазах едва не выбросили на помойку, как груду пыли. И наш волонтёрский клуб, воссоздал этот недостроенный и заброшенный тоннель. Я тогда учился в магистратуре Академии. Для удобства его изучения дирекция Академии в девяноста шестом году даже выделила средства на лифт и инженерную группу. Однако же денег, а может и удачи, не хватило, и на том конце пути нам придётся вскарабкиваться по скальным лесенкам к пещерным подступам старика Готтана, такова проверка на выносливость истинных бойцов.
— Понятно, — глубоко вздохнула Ангела, но, вновь услышав гулкий грохот из противоположной дали тоннеля, вздрогнула, — Макс, рудник с этой подземкой точно не работают? Нас не размажет здесь нежданно-негаданно?!
— Да н-н-нет же! Руку даю на отсечение.
— Не раскидывайтесь конечностями, Макс. Нам всем они ещё понадобятся на обратном пути. — поддержал Лео, а патологический фанат своего дела, полностью лишённый суеверий, решил уместным окунуться в кровавую историю Артемьевских шахт.
— За эту узкоколейку, впрочем, как и за всю шахту, не беспокойтесь. Около тридцати лет это не более, чем заброшенные форты и мемориал. С восемьдесят пятого года по Артемьевскому тоннелю не проходило ни одной вагонетки, весь антрацит из-под Вольфенберга выгребли под чистую. Начиная с хрущёвских, а заканчивая брежневскими временами, наше небольшое, но уникальное месторождение разрабатывалось усиленными темпами, угля ежегодно выдавали на гора. Таким образом запасы ценной руды стремительно иссякли. Я рвался сюда по зову крови, мои родители были шахтёрами Артемьевской. Когда они трудились здесь на износ, словно гномы, я жил в интернате. — архивариус выдержал тяжкую паузу, перевёл дыхание, а затем продолжил речь, — Да так там и остался на воспитание, когда моих родителей не стало. Мне едва успело исполниться шесть лет. Впоследствии пристраивали в чужие бездетные семьи, но я там не приживался…
— Соболезную… — душевно отозвалась девушка с ангельским именем и сердцем.
— С-спасибо, мои раны давно затянулись. Однако я так и вырос волком-одиночкой. Хорошо вам, ребятушки, вы всегда вместе, один за другого горой и опорой. А я остался наедине с лучшими друзьями — книгами, хотя всегда мечтал о сестре или братике. Каз-з-залось хотя бы одна родная кровинка у меня непременно должна быть. Первым погиб мой отец. Он трагически погиб в забое, а мать, увидев его обезображенный труп умерла от острой сердечной недостаточности. Опекун рассказывал мне, что м-мама была замерщицей. Работать в нашей шахте на самом деле всегда было опасно для жизни, в 60—70 годы люди часто гибли, а спустя ещё десять лет пахали за обещания и сидели без зарплаты, пока весь волчегорский Клондайк не прикрыли окончательно. Кто-то из доброжелателей, когда мы юношами начали лазать по этим тоннелям, как кроты, однажды поведал мне, что отца моего по неосмотрительности задавило вагонеткой, наполненной до отказа углём. Горняки бывало в обход инструкциям хаживали по путям до подъемников, кто-то ремонтировал и укладывал шпалы. И не успевали увернуться от сырьевого состава, а после их находили в крови, полностью вдавленными в стены тоннеля с глазными яблоками и языками на выкате.
— Стоп! Прекратите, Макс! — не выдержала впечатлительная девушка, — Вы нарочно ужастики рассказываете вместо обещанных сведений про волчегорские рубины и Юлю Ременчук?! Я и так уже сто раз пожелала, что пошла за вами в эту чёртову Вальхаллу с кровожадными духами Кобальтами.
— Ого! Какие познания! — вновь зашелся восторженным смехом чокнутый библиотекарь и Ангела выискала в тускло освещенном полумраке лицо брата, но тот вдумчиво двигался вперёд, даже не думая подавать сестре какие-либо сигналы и тем более ловить её мысли, — Вы читали об этих горных духах, наводивших ужас или богатство на альпийских горняков?
— Нет, просто пальцем в землю ткнула.
— Ангела у нас студентка философского факультета и автор собственного сборника о всевозможной эпической нечисти, — отрекомендовал её брат, преисполненный гордости.
— Правда?! Какая редкость для юной особы, притом такой хорош-ш-шенькой, п-простите, — почти коллегиальный восторг Шпигеля грозил перерасти в истерический припадок с заиканием, и молодой психолог вовремя перенаправил лишние эмоции в прежнее лекционное русло, — Ах да, потому-то вам с Ангелой так интересен наш пещерный дух, понимаю и непременно о нём поведаю!
— Конечно, ведь пока он главный подозреваемый в серии зверских расправ при Готтане. — остроумничала Ангела, всё же допускающая наличие потустороннего идола, от лица которого по сей день в лесном городке орудовал его преданный фанат.
— Но, прошу меня п-п-простить. Адреса, явки, пароли я вам не назову в с-силу объективных причин. Могу лишь к завтрашнему дню достать для вас архивные материалы тех уголовных дел советского периода. К слову, наши готтанские духи-стражники, по легендам родственны альпийским. Ведь эта одна тектоническая цепочка, складчатость, из недр которой тут и там тысячелетия назад устремлялись в небо божества огня и войн. Потому впоследствии такие сакральные извержения получили общее названиями вулканы…
— Верно, в древнегреческой мифологии даже был такой воинственный бог Вулкан. — авторитетно подтвердила юная исследовательница.
— Как я уже говорил, — увлекательно затянул библиотекарь, поравнявшись с девушкой в занимательном чёрном берете, — в древних святилищах, надёжно сокрытых от человеческой суеты и глаз издревле обитают потусторонние сущности и они полноправные хозяева этих чащ, пещер и земель, короли своих незримых королевств. Согласно скандинавским верованиям, те самые природные божества и их призрачные стражники — это души наших этнических пращуров, которые оберегают свои созидания и нацию. Благодаря их неугасаемой силе, национальные традиции и мощь переходит от поколения к поколению, сохраняясь в исторических артефактах. Может быть вы знаете о таких древних знаках германцев, как руны?
— Разумеется, все наслышаны о руническом алтаре Готтана.
— Так вот возродителем в двадцатом веке этой германской письменности, полной родовой и божественной магии, считается австрийский поэт, рунолог и большой мистик Гвидо фон Лист. Это и есть основатель сакральной германской религия арманизм. По национальному духу он всё же был истинным немцем и ревнителем идей ариогерманства. Впрочем, его напрасно считают одним из первых теоретиков германского национализма, на мой взгляд. Ведь он был исследователем и философом, в первую очередь. Больше всего по душе ему были прогулки по Веймарским горам в поисках мистических знаков и сокровищ нации, там он слышал глас предков, словно визионер. Однажды в ходе таких оккультных практик в подземном германском гроте, что явно был подобен Готтану, вступил в контакт с божеством готского пантеона Одином или Вотаном, от которого получил тайные знания об избранности арийской германской расы. Вообще, сами руны, породив германский рунический алфавит, остались средством религиозных мистерий. Это двадцать четыре иероглифических символа, значат одно только слово, несущее в себе кармическую мощь, а самая мощная и мистическая руна Одина, потому она аб-с-солютно пуста. Верховные жрецы и скальды предсказывали с помощью рун будущее, взывая к небесным богам, творили различные заклинания. Он говорил, что эти позабытые современниками символы ему диктовали сами родовые духи.
— А какой от них толк на самом деле? — спросил Лео, — У нас на лекциях как-то рассказывали, что рунические знаки, как и свастика, оказывают на шаткое сознание психо-нейрологическое воздействие, подчиняя или пробуждая в них звериную суть. — скептично вспомнил он и Ангела ощутила от архивариуса с немецкой фамилией волну досадных чувств, от того что ему не удаётся увлечь своих новых учеников общими национальными идеями.
— Ничего подобного в опытах просвещённых руникендеров и скальдов, воспевавших рунические предсказания, не наблюдается, — убедительно оправдался Макс, — Эти старинные символы обнажают в каждом человеке его тайную суть и приобщают к божественным силам природы, они словно рычаги от ваших собственных духовных сил. Гвидо фон Лист оставался в высшей степени образованным исследователем, высекая в особом состоянии духа эти древние знаки на деревянных и каменных пластинах для того, чтобы священные знаки предков и впредь были посредниками его общения с силами Асгарда и указывали верный путь в будущее. Он открыл для германцев такие этнические верования, как правильное поклонение силам природы и Одину с сокровенными ритуалами высшей власти, которую должны были нести избранному народу исключительно короли-священники.
— Макс, вы очевидно клоните к основателям наших готических развалин. — догадалась Ангела и не нарочно задела чувства хорошо запрятанного за кварцевыми очками библиотекаря, потаенные мысли которого она никак не могла ухватить.
— Развалины невозможно основать, творения германских аристократов тринадцатого столетия разрушила сама матушка-природа и бездумное равнодушие потомков. При первых тевтонских магистрах здесь, в живописных холмах с крепостными пещерами, был выстроен великолепный замок, ничуть не уступавший по величию Кёнигсбергскому. Легенды говорят, что здесь они обрели искомый философский камень и чашу Грааля. Для этого крестоносцам пришлось повоевать с местными готскими племена, которые жили примитивной жизнью и исповедовали лесной шаманизм, который вселял в них особую боеспособность, но всё же прагерманцы пали пред копьями и латами рыцарей. Таким образом римские крестоносцы из Прибалтики постепенно ассимилировались с германцами, подняв их знамя высоко над Европой.
— Всё-таки непонятно, вольфенбергские правители были язычниками-арманистами или христианами-крестоносцами? Тут совершенно разные идеи в кучу… — начала было рассуждать Ангела со своей излюбленной логикой, от которой поморщился ревнитель германских идей. Ему на радость «Тропа эйнхериев» наконец-то закончилась и фонарики индигетов подсветил ступенчатые развалины, ведущие наверх к дневным отблескам пещеры, отвечать за научные казусы Шпигелю не пришлось.
— Аллилуйя! — радостно возвестила Ангела и с счастливым смехом начала подниматься по осколкам пещерного известняка. Обоим индигетам казалось, что по собственной глупости они так навеки и останутся в тайном тоннеле, где полностью отсутствовала сотовая связь.
Молодые путники так радовались близости спасения и тех самых недоступных святынь, что за восторженным щебетом и шутками, не расслышав инструкций своего проводника, спугнули стаю летучих мышей, гроздьями свисавших под откосными сводами пещеры. Эти посланники загробного мира сорвались чёрным облаком со своих импровизированных спален и низко пролетели над людскими головами с жутким оглушительным визгом. Ангела чудом удержалась на выщербленных скалах, но на головы мужчин посыпался поток мелких осколков.
— Я ж-же говорил, будьте с-степенны и осмотрительны в таинственном мире, ведь он охраняется весьма коварными силами. Осталось около двухсот метров до поверхности и добро пожаловать в вечное прошлое, в воплощённую Вальхаллу! — приободрил испуганных Стелеров проводник, и далее все сосредоточенно поднимались вверх, не проронив при этом ни слова, точно их легко возносили некие невидимые руки.
Наконец выкарабкавшись из подземной пещеры, экстремалке захотелось рухнуть бессильно на каменистые и слегка поросшие зеленью предгорные склоны, но она застыла без чувств, озирая невероятно красивые окрестности. Уже на первых ступенях восхождения к километровому Готтану, открывались захватывающие виды на пёстрый городок с багровыми крышами, украшенными винтажными флюгерами в виде корабликов и птиц. Свыше он походил на старые театральные декорации к какой-нибудь средневековой сказке.
Волчегорск был такой далёкий и крошечный, что ребята не могли не восхититься волшебству Шпигеля — меньше, чем за час напряжённого пути под землёй они преодолели приличный автомобильный путь и действительно стояли у самых замковых руин, а под ногами простиралась хвойная Артемьевская чаща с древним Ромовским капищем, у которого за последние месяцы неизвестными было совершено уже несколько зверских преступлений.
Нетерпеливая сыщица-индиго выразила острое желание прямо сейчас нагрянуть в эту роковую чащу, куда её так и звали Юлькины незримые фантомы и обостренное криминальное чутьё. До неё очевидно было рукой подать, а строгой оперативно-следственной группы уже и след простыл. Благо оцепить и наложить арест на бескрайние дары природы было невозможно. Но мрачный, словно тень, архивариус вплотную подошёл к дурной девице и впервые всмотрелся своими чёрными точками глаз за дымчатыми линзами в её блестящие азартом синие глаза. Так, что ей стало не по себе.
— Ева… Ев-в-вангелина, — вновь начал заикаться интроверт, — не стоит так пренебрегать расположением потусторонних сил, которые многих лишали жизни ради своих неприступных тайн, а другим отворяют двери. Посмотрите направо, в-о-он туда… — осмелившись взять тонкую блондинку под локоть, Шпигель повернул её в противоположном от города направлении и предложил новобранцами своего клуба сначала проследовать к соседнему парку с полуразрушенными скульптурами и обелисками, от первого взгляда на которые Ангелу сразу объяла гнетущая скорбь.
— Да, это с-старое немецкое кладбище, тем не менее, не бойтесь, ребята. Я не зря говорил, что «Тропа эйнхериев» заканчивается Вальхаллой, з-загробным миром воинов. Этому кладбищу более восьми веков и оно было основано на месте битвы готов с тевтонцами, после чего здесь воздвигли небольшой костёл на крови. Но он давно разрушился до основания, не устояв перед гнётом с-стихии и времени, и на этом месте стали хоронить знатных немецких военнослужащих и прочих католиков Вольфенберга. Мы с единомышленниками д-добились того, чтобы это мемориальное кладбище Святого Вульфуллы взяли под охрану Юнеско. Советские войска и жители уже не уделяли ему внимание, поскольку сюда непросто добираться, и в Артемьевске уже было новое кладбище. Идём же…
Лео с профессиональным хладнокровием и большим интересом приступил к осмотру старинных надтреснутых обелисков с литыми и витиеватыми крестами, похожими на кельтские, а сестра не спешила в страну мёртвых. Она с детства не любила погребальные мероприятия, неоднократно срывая их истериками или обмороками из-за личной непереносимости подавляющего запаха смерти и слезливых церемоний. Ангела обошла полсотни в разной степени разрушенных могил на приличном расстоянии и с помрачневшим лицом, не особенно вникая в монотонные пояснения архивариуса.
Несколько замысловатых фамилий и принадлежащих им скульптурных фигурок ангелов или крылатых животных сыщица постаралась запомнить, впрочем пока они ей ни о чём не говорили. Только вдруг сжатое стальными тисками сердце пронзило особым импульсом, после которого перед носом и глазами пронёсся ворох ассоциативных чувств. Скромное, но поразительно целостное захоронение почтенной немки завладело вниманием ясновидящей.
Как и прочие, оно представляло собой плоскую лужайку с высаженными цветами, которую огибало полукруглое мраморное надгробие в виде крылатой женщины с умиротворенным материнским лицом, под простертыми ладонями которой грелась пара белых лебедей. Отчего-то увиденная композиция напомнила Ангеле о Горбольнице, где в этот час дежурила мама, и о щемящем рассказе одинокого детства самого Макса Шпигеля.
— Ого! Место рождения Мукден, а смерти — наш Волчегорск… Эрна Клаудия Алхор, 1931 — 1999 год… — расшифровал латинские символы памятника подошедший брат, после чего к задумчивой девушке, начавшей фиксировать зацепки и наблюдения в своём карманном блокнотике, присоединились все путники.
— Д-да, это одна из последних с-современных могил весьма уважаемой жительницы славного Вольфенберга, родившейся в семье немецкого дипломата и военного врача в приграничной китайской области, находившейся в ту пору под п-протекторатом Японии, а ранее Российской Империи. Россия утратила контроль н-над той ценной территорией и вторым незамерзающим п-портом Тихоокеанского флота в ходе пораджения в русско-японской войне 1905 года. Но дипломаты и разведовательный контингент вроде знатной семьи Эрны Карловны, т-там ещё долго оставался. — пояснил Шпигель, оттеняя белобрысых ребят, словно чернопёрый грач, держащий руки в излюбленной сцепке за спиной. — Каждый городской интеллигент с-считал за честь быть знакомым с этой выдающейся мудрой женщиной, а теперь н-никто не навещает её здесь волею влиятельных поклонников, устроивших погребение именно здесь при священном готтанском мемориале, как избранной богами, вероятно. Она в с-самом деле дарила и спасала жизни, была видным профессором генетики и дочерью знатной врачебной династии, долгие годы возглавляла нашу городскую больницу, но при этом до последних своих дней не гнушалась принимать сложные роды, лечить бесплодие и устраивать с-судьбы бездетным семей и сирот.
— Значит, вот почему памятник напоминает древнегреческую богиню Леду с детьми-близняшками и лебедями, на которых богиня прибыла в Гиперборею? — не нарочно озвучила свои мысли девушка, потирая подбородок и перебирая свои сине-бирюзовые минералы почти у своих вещих губ. И никто из увлечённых индигетов не заметил, как архивариус тихо переместился на самую разрушенную могилу военного моряка, в металлическом обелиске которого большой кельтский крест произрастал прямо из якоря, и раскурил винтажную трубку. — То есть, эта женщина, профессор Алхор умерла в 99 году, прожив всего 68 лет… А вот тут ещё на памятнике выгравирована волчица с двумя малышами? Странно… Макс, не знаете от чего она умерла и были ли у неё свои дети?
— Всех детей Вольфенберга она с-считала с-своими, потому и такая геральдика, — пространно ответил мудрец, щурясь в теньке кладбищенского памятника и выдыхая в ясное небо серый дым, — известно только, что она внезапно захворала и тяжело умирала от какой-то лихорадки. Её преданно спасали, за жизнь лучшего эскулапа района бились все коллеги, срочно прибывшие за пару часов из Москвы, Вильнюса и даже ФРГ, но… Всё было тщетно, она сгорела на глазах, и её смышленая дочь со с-старшими наставниками взяли медицину городка в свои неумелые руки.
— А-а! Вот оно, что… — восхищенно прошептал себе под нос Ангела, вспомнив тихую брюнетку в белом халате по имени Евгения, которая вчера боролась за жизнь её деда, а в детстве любила угощать витаминками и представлялась доктором Женей. Должного управления махиной на кризисном рубеже миллениума у неё не выходило, поскольку сама дочь Эрны всегда тяготела лишь к педиатрии и генетическим исследованиям, как и мать. — Макс, а ещё вопросик?
— В-валяйте… — вдруг распущенно ответил подавленный Шпигель, сидящий спиной к ребятам под готическим ржавым крестом, и в следующую минуту ему предстояло поперхнуться собственным дымом, — Кто и при каких обстоятельствах был убит первый из маленьких жертв «Волчегорского зверя»?
Знаток каждого эпизода волчегорской истории крепко призадумался. Он прятал курительный атрибут, медленно поправил очки правой рукой, на которой Ангела впервые заметила крупный шрам, и вместо ответа повёл ребят к заветной Артемьевской чаще. Улыбнувшись брату буквально на бегу, сыщица и не думала, что этот вопрос послужит паролем к не менее табуированному готскому капищу, представлявшему собой кострище посреди поляны, выложенное по кругу валунами кельтским крестом, испещренными древними колдовскими символами.
И всё вокруг, сами ритуальные камни и стволы ближайших деревьев были покрыты красной краской, показавшейся Ангеле вначале следами от кровавых расправ. Потому, не доходя до так называемой «Готтанской плеши», эмоциональный порыв чудаковатого библиотекаря иссяк. Он обеими руками предусмотрительно приостановил любопытную молодёжь от греха подальше.
— Это с-собственно и есть языческое капище остготов, сохранившее своё древнейшее название Ромове и уникальные ритуальные камни с руническими заклинаниями. — пояснил местный эрудит, — Это мес-с-сто поклонения язычников со всей Прибалтики и в силу его доступности оно не имеет такой первозданной силы, как недоступные замковые руины Готтана. Они единый памятник истории и сакральной системы предков, но разница меж высшим и низшим жертвенником Артемьевского района примерно такая же, как между германской религией королей-священников арманизмом и общенародным вотанизмом. И они были посвящены сугубо Одину — главнейшему богу германского пантеона, одно из имён которого было Гаут, отсюда и самоназвание немецких пращуров готов. Но новые с-славянские хозяева этих земель приспособили народное капище под себя и в связи с дубравой, окружающей этот алтарь, чтят и задабривают здесь славянского бога-громовержца Перуна, ведь он имеет одновременно прибалтийское и скандинавское происхождение. Потому апрельские красно-огненные обряды Перуна-Перкунаса были похожи на нынешние пасхальные: красили деревья и подношения в красный цвет, дабы передать его солнечную символику. До Крещения Руси преимущественно ему поклонялся воинственный князь Владимир Красно Солнышко. Гром и молнию, грозу называли стрелами Перуна-Громовика, его высшей божественной милостью. Один из важнейших языческих богов, которого волхвы чтили с начала апрельских гроз, божество огня и войны, всегда требовавший крови, оттого здесь всё этому пос-с-священо… — прискорбно заключил Шпигель, обозревая ритуальную краску, смешанную с кровью жертвенных животных, а может быть и жертв неизвестного по сей день «волчегорского зверя», — Здесь был в-впервые найден растерзанный труп школьника в с-семьдесят седьмом. Он не в-вернулся домой из школы, — начал рассказывать архивариус, — мальчика искали всем городом два дня, а нашли уже мёртвым егеря с-совершенно случайно. Над бедным ребёнком точно волк или зверь какой поработал — горло и грудная клетка были вскрыты и страшно разодраны. Всё это тогда породило новую волну городских страшилок об оборотнях нашей волчьей горы, в честь которой и назван городок. По версии с-следствия, после вечерних факультативов, впечатлительный пятиклассник с-сам отправился в рыцарский поход к готтанскому замку, о коем скаутам гимназии много рассказывал школьный историк-германист и пионервожатый Велимир Казанцев, и там в лесу попался стае голодных собак или волков. Экспертиза показала наличие собачьей органики на теле жертвы, хотя многие грешили и на сатанистов. Видите ли, это д-древнее языческое капище готов и потому здесь периодически хулиганит неформальная молодёжь из субкультур и просто с-сумасшедшие. Проводят чудовищные обряды жертвоприношений и сжигают животных в этом костре. Тогда заподозрили этих сатанистов. Но, когда неподалёку был убит ещё один ребёнок из гимназии, притом любивший гулять в з-запретных местах замковых руин, схватили обоих егерей и Казанцева.
— Почему? — хмыкнула Евангелина.
— Мотив, голубушка, м-мотивы были, только улик не было, а столичные чекисты требовали скорее пресечь охоту на детей. Егеря, Чернов с Буреевым, давно пугали и гнали отсюда шалунов, разрушавших исторические святыни. А Казанцев был очень з-замкнутым и непростым поклонником вотанических верований и в ту пору постоянно водил скаутов в походы, к этим местам. К тому же вторая жертва была з-зверски заколота канцелярским ножом,а по всему телу мальчика зияло множество больших ран, которые маньяк заткнул скомканными тетрадными листами.
— Жуть какая! — ужаснулась чувственная сыщица и едва удержалась на ногах от внезапного головокружения. То ли она проявила свою излишнюю эмпатию с натуральными мыслеформами, то ли от ромовского жертвенника так сильно несло инфернальщиной и свежей энергией адской смерти, но держалась от трусливого побега Ангела из последних сил. Шпигель продолжал самозабвенно бубнеть, с удовольствием излагая Леонарду страшилки, а ясновидящая пошла вокруг поляны, пытаясь набрести на незримый след Юли. Однако, не единого крика и не единой капли хорошо знакомой души не ощущалось, словно танцовщицу убили вовсе не в Артемьевской чаще. Или вовсе не убили.
Отрешившись от внешнего мира на мгновения, Ангела лишь слышала зловещий и оглушительный лай собачьей стаи вперемешку с волчьим воем. Она открыла глаза и наткнулась лишь на пушистые ветви деревьев. На обугленный жертвенник с извечными бурыми разводами смотреть не хотелось, и синие глаза вновь закрылись, чтобы перед ними поплыли сюжеты прошлого. В них сверкала молния и распалялся высокий костёр, очерняя небеса. И вот в этот вой вплелись отголоски предсмертных мужских криков и хриплые слова лютого голоса: «Кто увидит глаз Одина, тот должен лишиться своих и отдать свою жизнь небесному огню!».
Продолжение главы в полной версии романа https://ridero.ru/books/cepnoi_volk/