Околодворцовые интриги конца 1916 года.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2017/04/06/530)
Перед тем, как продолжить рассказ о попытках различных высокопоставленных представителей царской администрации вступить в переговоры с немцами о сепаратном мире, хочу привести одну любопытную цитату из переписки императрицы Александры Федоровны с Николаем Вторым.
В начале 1916 года он принял решение отдать под суд своего бывшего военного министра и генерал-адьютанта Сухомлинова.
Вот что по этому поводу императрица Александра Федоровна написала в Ставку своему супругу 4 марта 1916 года:
«Я узнала из газет, что ты приказал отдать Сухом (Сухомлинова) под суд; это правильно — вели снять с него аксельбанты.
Говорят, что обнаруживаются скверные вещи, что он брал взятки, это, вероятно, ее (жены Сухомлинова — Е.В. Бутович-Сухомлиновой -коммент) вина — это очень грустно! Дорогой мой, как не везет!
Нет настоящих «джентльменов», - вот в чем беда - ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, на которые можно было бы положиться.
Горько разочаровываться в русском народе - такой он отсталый; мы стольких знаем, а когда приходиться выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост».
Вот какая «элита» «России которую мы потеряли» была в ближайшем окружении Николая Второго!
По мнению его, горько разочаровавшейся во всем русском народе, супруги: «нет настоящих «джентльменов», - вот в чем беда - ни у кого (!!!) нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, на которые можно было бы положиться».
Они не могли подобрать НИ ОДНОЙ достойной кандидатуры на место военного министра (!!!) во время тяжелейшей мировой войны, в которую сами же и втянули свою империю…
А нам сегодня рассказывают и снимают дурацкие кинофильмы про тогдашних, сплошь благородных, дворянах и прочих «величествах, высокопревосходительствах и сиятельствах», блиставших своими манерами, воспитанием и стремившихся немедленно положить свои жизни на «алтарь отечества».
А вот царь с царицей таких днем с огнем найти не могли.
Может быть не там искали?!
Несомненной «кадровой» ошибкой стало и назначение на ключевой пост премьер – министра воюющей России такой непопулярной фигуры, как Штюрмер.
Само назначение Штюрмера премьер-министром было результатом договоренностей между Манасевичем-Мануйловым (о котором уже шла речь в предыдущей главе), Григорием Распутиным и членом Святейшего синода митрополитом Петроградским и Ладожским Питиримом.
Договоренности эти были достигнуты в ходе нескольких тайных встреч, проходивших в Александро-Невской Лавре и у Манасевича-Мануйлова на квартире. Именно тогда и было решено сделать Штюрмера премьером.
Мотивация Штюрмера, пошедшего на сотрудничество с Распутиным носила для премьер-министра, видимо, исключительный карьерный характер. Дело в том, что он откровенно презирал Николая Второго и не слишком – то скрывал свое отношение к нему.
Сейчас опубликованы дневники генеральши А.В. Богданович «Три последних самодержца», которые хозяйка знаменитого на весь Петербург аристократического салона вела с 1879 года до самой своей смерти, в 1912 году. В ее салоне бывали: министры, влиятельные чиновники столичных ведомств, военные и полицейские чины, церковные иерархи, дамы петербургского света, известные столичные журналисты, корреспонденты иностранных газет, крупные финансовые дельцы, общественные деятели.
Назовем лишь некоторых: С. Ю. Витте (министр финансов, председатель Совета министров), Н. М. Баранов (петербургский градоначальник, архангельский и нижегородский губернатор), П. С. Ванновский (военный министр и министр народного просвещения), П. Н. Дурново (директор Департамента полиции, министр внутренних дел), Н. В. Клейгельс (варшавский генерал-губернатор, петербургский градоначальник), А. Н. Куломзин (управляющий делами Комитета министров), П. И. Рачковский (шеф заграничной агентуры Департамента полиции), В. К. Плеве (директор Департамента полиции, министр внутренних дел, шеф жандармов), В. А. Сухомлинов (начальник Генерального штаба, военный министр), петербургский митрополит Антоний, издатель влиятельной газеты "Новое время" А. С. Суворин, редактор-издатель "Санкт-Петербургских ведомостей " Э. Э. Ухтомский, редактор "Московских новостей" В. А. Грингмут, священник Г. А. Гапон, лидеры черносотенцев В. М. Пуришкевич, А. И. Дубровин, Н. Е. Марков и многие другие.
Свои впечатления от этих встреч и разговоров Александра Викторовна Богданович заносила в дневник. Часто это были совершенно конфиденциальные данные, известные лишь узкому кругу лиц.
Важно и то, что ее дневник не был предназначен для публикации и был свободен от всякой политической цензуры, так что многому из того, о нем А.В. Богданович записывала «по горячим следам» разговоров, можно доверять.
Так вот, по свидетельству А.В. Богданович, еще зимой 1909 года Штюрмер говорил о Николае II, что «его губит то, что он фальшив, что на него нельзя надеяться, что он фальшивее Александра I, которого доселе никто не разгадал, а царя еще труднее разгадать, что с ним никто не уверен насчет завтрашнего дня».
Штюрмер сумел воспользоваться своим знакомством со «старцем» и организовать интригу по собственному назначению главой правительства.
После того, как Штюрмер был назначен премьером и министром МВД (!!!) , Манасевич-Мануйлов стал управляющим его личной канцелярией. Мануйлов также постоянно находится рядом с Распутиным в качестве одного из его личных секретарей. Он исполняет роль связующего звена между Штюрмером и Распутиным, а также выполняет секретные поручения премьер-министра.
Тогда же у Манасевича-Мануйлова появляется своя «разведка».
Позднее сам Штюрмер утверждал, что он поставил перед Манасевичем-Мануйловым двойную задачу: охранять Распутина и осуществлять за ним негласный контроль. От официального полицейского надзора Распутин, порою, запросто ускользал. (Что он, кстати, сделал и в ночь своего загадочного убийства).
Разведка Манасевича-Мануйлова должна была быть независимой от существующих разведывательно-полицейских сил царской России - Корпуса жандармов, Департамента полиции, охранных отделений крупных городов России (особенно Москвы и Петербурга), разведки военного министерства.
В материалах ЧСК Временного правительства есть документы, свидетельствующие о контактах Манасевича-Мануйлова с германскими представителями.
В своих показаниях комиссии товарищ (заместитель) обер-прокурора Гражданского кассационного департамента Сената Н.В. Кармин заявлял о том, что Манасевич-Мануйлов поддерживал связь с видным общественным деятелем и авантюристом князем Д.О. Бебутовым. (По словам Кармина, Бебутов был информатором Манусевича-Мануйлова в партии конституционных демократов).
Бебутов еще в 1911-1914 гг. приобрел связи с германской социал-демократией и даже отзывался об одном из ее лидеров, А.Бебеле, как о своем личном друге.
После начала боевых действий между Россией и Германией в 1914 году Бебутов, застигнутый войной в Берлине, остался на немецкой территории под предлогом участия в неком комитете помощи русским военнопленным и интернированным лицам. Однако князь продолжал поддерживать сношения с Петроградом через своего личного друга, петербургского юриста А.Н. Вольфсона, ставшего вице-консулом Испании в российской столице.
Именно через Вульфсона дочь Бебутова - княжна В.О. Бебутова - передавала своему отцу письма в Берлин.
В 1916 году Бебутов вернулся через нейтральные страны в Россию.
Как лицо, добровольно оставшееся на территории враждебной державы в момент объявления войны, он должен был иметь серьезные проблемы с законом. Однако Бебутов решил эти проблемы. При этом в период борьбы за свою реабилитацию он часто и тайно посещал И.Ф. Манасевича-Мануйлова.
Многолетний агент политической полиции, Д.О. Бебутов вряд ли мог позволить себе остаться на территории Германии в момент начала Первой мировой войны без санкции своего руководства. Его работа в Берлине по оказанию помощи военнопленным и интернированным российским гражданам не могла не остаться без внимания германских разведывательных и контрразведывательных органов. Поэтому, не исключено, что Бебутов мог быть двойным агентом спецслужб России и Германии в период своего нахождения в Берлине.
Как видим, немалое число высокопоставленных (а порой и официальных) лиц царской администрации и «элиты» в годы Первой мировой войны длительное время запросто (и легально) проживали в столицах вражеских государств (Берлине и Вене) и имели контакты с официальными представителями германской администрации (вплоть до немецких принцев крови), а затем запросто возвращались (через Данию и Швецию) в Россию и спокойно проживали в Петербурге.
Напомню лишь несколько таких «контактеров», о которых ранее мы уже рассказывали:
- одобренная в придворных сферах Царского Села миссия князя В.Д. Думбадзе и князя Г.В. Мачабели и их переговоры с германским посланником в Швеции фон Люциусом и секретарем германского посольства фон Фрейсом в 1915 году;
- миссия фрейлины Васильчиковой, которая в годы ПМВ спокойно проживала в своем имении под Веной, неоднократно ездила в Берлин, где «пользовалась полной свободой», встречалась родным братом русской царицы, Великим герцогом Людвигом Гессенским и своим старым знакомым министром Иностранных дел Германской империи фон Яговым.
Еще в 1915 году она написала (и переправила в Россию) множество писем царю, царице, другим высокопоставленным представителям царской администрации с германскими предложениями сепаратного мира.
Затем она выехала в Россию, причем для проезда по территории Германии и для въезда в Швецию Васильчикову снабдили немецким паспортом. Кроме того, ей снова передали мирные предложения МИД-а Германии и личное письмо брата Царицы к Их Величествам.
С немецким паспортом, и в сопровождении доверенного лица, Васильчикова снова отправилась в Дармштадт к Великому Герцогу Гессенскому. Узнав о поездке Васильчиковой, Герцог отнесся к ней очень сочувственно и снабдил ее письмами к своим царским родственницам и родственникам.
Затем Васильчикова приехала в Берлин, где имела беседы с фон Яговым и получила «резюмэ» для вручения Его Величеству. Через Данциг Васильчикова приехала в Стокгольм, где в посольстве получила русский паспорт. Обедала у нашего посла.
Затем она доехала от финского Торнео до Петрограда и остановилась в гостинице "Астория". В Торнео, на границе ее встречал специальный посланный, а в «Астории» для нее даже были приготовлены комнаты (!!!).
В Питере она явилась к министру иностранных дел России Сазонову, показала ему письма герцога Гессенского и Рейнского Эрнста Людвига. По некоторым данным, она неоднократно бывала и в Царском Селе.
Министр внутренних дел России Хвостов в Думе рассказал, что на следующий день после своего появления (!!!) Васильчикова ездила в Царское Село, и что он лично делал у нее в «Астории» обыск и в числе отобранных бумаг нашел письмо к ней Франца-Иосифа и сведения, говорившие, что она была в Потсдаме у Вильгельма, получила наставления от Бетмана-Гольвега, как действовать в Петрограде, а перед тем гостила целый месяц у принца Гессенского и привезла от него письмо обеим сестрам — императрице и в. к. Елизавете Федоровне.
После страшного скандала в Думе и обществе Васильчиковой было велено отправится а ее имение в Черниговской губернии, где она спокойно проживала до конца войны, а потом уехала в Германию, к своим друзьям.
- Летом 1916 года, в Стокгольме Протопопов встречался и вел переговоры с неофициальным агентом Германского правительства банкиром Варбургом о возможности заключения сепаратного мира.
Встреча Протопопова и Варбурга прошла 6 июля 1916 года в специально снятом для этого номере одной из стокгольмских гостиниц. Во встрече также участвовали шведский банкир У. Ашберг с женой, член Государственного совета граф Д.А. Олсуфьев, видный московский предприниматель Л.C. Поляк с супругой.
Впоследствии, отчитываясь о своей встрече с Варбургом, Протопопов неоднократно заявлял, что о предстоящем свидании с германским агентом знал русский посол в Швеции А.В. Неклюдов.
Сразу же, после этих странных переговоров, А.Д. Протопопов, который имел в Думе репутацию довольно «левого» депутата, вдруг делает грандиозный «скачок» в карьере и становится министром внутренних дел империи, доверенным лицом Распутина и императрицы Александры Федоровны!!!
Это только три примера реальных попыток ведения переговоров царских представителей с официальными германскими лицами о сепаратном мире.
(На деле таких контактов было намного больше).
Давайте сравним эти визиты и контакты с популярными либерально-монархическими обвинениями в адрес Ленина, который-де тайно и коварно пробрался в Россию в своем «запломбированном вагоне» и предательски заключил с немцами сепаратный мир.
Что тут скажешь…
К. Маркс, в свое время, писал, что «идея становится материальной силой тогда, когда она овладевает массами». И это – очень точное наблюдение.
Если бы скорейшего «замирения» (а точнее - мира, мира, любой ценой!) не жаждали бы тогда миллионы русских солдат, то никакой Ленин не смог бы НИЧЕГО добиться своей агитацией и газетой.
Точно такую же агитацию «о мире без аннексий и контрибуций», кстати, вели и германские и австро-венгерские социал- демократы среди своих солдат. И не только агитацию, кстати.
Один из лидеров левого крыла австрийских социал-демократов Фридрих Адлер яростно выступал против Первой мировой войны, намереваясь, в соответствии с предвоенными решениями Второго Интернационала, её предотвратить.
Когда эта война началась, Фридрих Адлер резко осудил руководство австрийских социал-демократов как контрреволюционное, считая, что оно «предало классовые интересы пролетариата» и превратило СДП в мелкобуржуазную и националистическую партию «социал-патриотов». Он был автором «Манифеста австрийских интернационалистов», опубликованного вскоре после Циммервальдской конференции.
В своей борьбе против военной политики Австро-Венгрии Фридрих Адлер пошёл на крайние меры и 21 октября 1916 года в ресторане венской гостиницы «Meissl & Schadn» он застрелил (!!!) тогдашнего министра-президента Австро-Венгрии, крайне консервативного графа Карла фон Штюргка.
Адлер дождался, когда Штюргк сядет за столик, достал револьвер и произвел 3 или 4 выстрела в голову главы правительства. После этого он выкрикнул «Долой абсолютизм, мы хотим мира!».
Сам Адлер в мае 1917 года был приговорён к смертной казни, позже приговор был заменён на 18 лет заключения.
Однако никто в Австро-Венгрии не считал Адлера, за этот акт индивидуального террора, «агентом русского генерального штаба», к примеру. (Откровенных дураков для этого предположения там оказалось немного).
Да и австрийская армия, несмотря на все свои проблемы и поражения, с помощью германских частей достаточно успешно воевала аж на 3-х фронтах мировой войны (Восточном, Сербском и Итальянском), сумев полностью разгромить и вывести из войны Сербию (в 1915 году) и едва не разгромив итальянскую армию (уже в 1918 году).
Французская армия весной-летом 1917 года (после провала попытки наступления Нивеля) также оказалась на грани всеобщего бунта и революции: (массовый отказ от выполнения боевых приказов, дезертирство, бунты – были в ней тогда обычным явлением).
А. Ф. Керенский в своих мемуарах так вспоминал об этом моменте:
«Напряжение достигло высшей точки, когда два корпуса, взбунтовавшись, начали поход на Париж.
15 мая генерал Нивель был снят с поста главнокомандующего и заменен генералом Петеном, который до того организовал оборону под Верденом и пользовался огромным уважением и престижем в армии.
Остановив поход взбунтовавшихся солдат на Париж и восстановив закон и порядок, почти не прибегая к тяжким репрессивным мерам, генерал Петен отвел нависшую над союзническими армиями угрозу. Проводя планомерный отход на новые позиции, которые он сам и выбирал, генерал все то лето и осень находился в обороне».
Как видим, руководство французской армии оказалось поумнее нашего, а их офицерский и унтер-офицерский состав имели куда больший вес и авторитет (по сравнению со своими бывшими царскими коллегами) и французом удалось взять ситуацию под контроль.
Многотысячные антивоенные демонстрации под красными знаменами (!!!) весной 1917 года были даже в Англии.
Активную антивоенную агитацию в своей стране вели левые социал-демократы в Германии и других странах.
Однако во всех этих странах, до осени 1918 года армии сохраняли свою дисциплину и боеспособность.
Только в России пришедшие к власти «демократы» и либералы Временного правительства умудрились устроить сначала гучковскую «чистку» высшего командного состава русской армии, (получившую название «избиение младенцев»), когда только генералов, по политическим мотивам, из Действующей армии было уволено свыше 150 человек!
Затем Временное правительство приняло пресловутую «Декларацию прав солдата», отменило (!) ношение погон офицерами флота, разрешило создание ротных, полковых, дивизионных, корпусных, армейских и фронтовых комитетов, ввело в армии должности комиссаров и т.д.
Ни к одному из этих идиотских нововведений, окончательно порушивших дисциплину и боеспособность русской армии, Ленин и его однопартийцы отношения НЕ ИМЕЛИ!!!
Это – целиком и полностью «заслуга» российских демократических либералов той поры…
О том, как Ленин приехал из эмиграции в демократическую Россию в «Московском комсомольце» довольно подробно рассказывает известный либеральный публицист Л. Млечин.
Поскольку ни его, ни эту газету невозможно заподозрить в прокоммунистических симпатиях, приведем тут его рассказ с небольшими сокращениями и комментариями:
«В Берлине жаждали сепаратного мира с Россией. 29 марта 1917 года канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег говорил в рейхстаге:
— У нас нет ни малейших оснований враждебно относиться к борьбе русского народа за свободу или желать возвращения автократического старого режима. Наоборот, мы хотим, насколько это в наших силах, помочь нашему восточному соседу в деле строительства счастливого будущего и избавления от английского засилия. Германия всегда была и остается готова заключить почетный мир с Россией.
Военное командование обещало без проверки документов пропустить шестьдесят русских эмигрантов.
Поездка не была тайной. Исполнительная комиссия Центрального эмигрантского комитета отправила телеграмму министру юстиции Временного правительства Александру Керенскому с просьбой разрешить проезд через Германию. Видные социалисты из Швейцарии, Франции, Швеции, Норвегии подписали «Протокол о поездке», поддержав право русских товарищей проехать в Россию через Германию.
Протокол опубликовали шведские газеты. А вот деньги на поездку собрали с трудом. Немецкого золота в кошельке не оказалось. Поехали помимо большевиков эсеры и меньшевики, убедившиеся в том, что нет иного пути попасть в Россию.
Ленин и Крупская захватили с собой архив, наиболее ценные книги, вырезки из газет, носильные вещи и керосинку (!!!).
Путешествие по маршруту Швейцария — Германия — Швеция — Финляндия заняло восемь дней. Поезд состоял из одного-единственного железнодорожного вагона. Пять купе: два второго класса и три третьего. Тесновато и некомфортно. В конце вагона ехали два немецких офицера. По полу провели мелом черту, за которую они не заходили. Двери вагона не были опломбированы. Швейцарский социалист Фриц Платтен во время остановок выходил на платформу. Покупал газеты, кое-что из еды и молоко для детей».
Итак, мы видим, что переезд Ленина других эмигрантов из Швейцарии в Россию был вполне ЛЕГАЛЬНОЙ, санкционированной Временным правительством, поездкой.
При неизбежных остановках, германские власти даже не разрешали эмигрантам выйти на платформы. За едой, газетами и молоком для их детей бегал сопровождавший их представитель нейтральной Швейцарии, социалист Фриц Платтен.
Посмотрим, что Млечин рассказывает о Парвусе и его «деньгах германского генштаба» (которыми он, якобы, и снабжал Ленина, по версии нью-монархистов):
«В Стокгольме с Лениным пожелал увидеться Парвус, человек, вокруг которого сто лет крутится интрига с немецкими деньгами.
Парвус — псевдоним Израиля Гельфанда. Родился в Минской губернии, окончил Базельский университет, вступил в социал-демократическую партию Германии. Во время революции 1905 года Парвуса избрали членом исполкома Петроградского совета. Последовал арест и суд. Из ссылки бежал. Интерес к революции утратил, стал литературным агентом Максима Горького. Получил за постановки пьесы «На дне» в Германии сто тысяч марок и все прокутил, в чем чистосердечно признался Горькому.
В Первую мировую Парвус предложил немецкому правительству устроить по всей России антивоенные забастовки. План в Берлине приняли и дали небольшие деньги на антивоенную работу в России. Небольшие, поскольку, во-первых, казна опустела, и немецкие чиновники берегли каждую марку. А во-вторых, Парвус был мелким агентом, особых иллюзий на его счет в Берлине не питали. Оказались правы. Через год от него потребовали отчета. Отчитаться за потраченные деньги ему было нечем.
Летом 1916 года генерал Константин Глобачев, начальник столичного охранного отделения, изучив слухи о подготовке Парвусом забастовок, констатировал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться. Для создания подобного грандиозного движения помимо денег нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет».
Но когда в 1917 году произошла революция, Парвус получил замечательное историческое алиби. И многие поверили, что это Парвус на такие маленькие деньги легко разрушил великое государство! Надо отдать должное Владимиру Ильичу. Большевики не были разборчивы в добывании денег на революцию, но чутье Ленина не обмануло.
Накануне революции он жил скудно, но на марки Парвуса не польстился. В октябре 1916 года (когда Парвус получал деньги от немцев) Ленин жаловался соратникам: «Дороговизна дьявольская, а жить нечем… Если не наладить этого, то я… не продержусь, это вполне серьезно, вполне, вполне».
Встречаться с Парвусом отказался: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике до… последней черты. Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России».
Пожалуй, достаточно.
Сравните эту поездку Ленина (в которую он даже прихватил свою керосинку) и его попутчиков в жалком вагоне 3-го класса с многочисленными визитами царских представителей в Германию (о которых мы недавно рассказывали).
Подумайте сами, кого было проще и легче «завербовать в шпионы»: Ленина (на глазах у 60 пассажиров его вагона) или царских фрейлин, князей, сановников и депутатов, которые запросто, с германскими паспортами (!) разъезжали по «враждебной Германии», неделями жили в берлинских отелях, встречались, с кем хотели и вели с ними конфиденциальные переговоры?!
Да даже и не это самое главное.
Царская Россия действительно была «самым слабым звеном в цепи империалистических государств».
И ее армия, население и экономика просто не выдержали тяжестей мировой войны. Именно царские войска уже к началу 1917 года были деморализованы, а безмозглые действия Временного правительства стали катализатором невиданного развала дисциплины и боеспособности в «самой демократической армии мира» (по определению Керенского).
Народ и армия жаждали (и все громче требовали) только одного: МИРА!
Много лет спустя княгиня Зинаида Шаховская в своем интервью Феликсу Медведеву сказала:
«Я знала Феликса Юсупова, он был недалекий, добрый человек. Однажды я ему сказала, что если бы Государь послушался Распутина и заключил бы тот самый Брест-Литовский договор, то в России не было революции. И вы, – сказала я вашему тезке, – сидели бы в своем имении в Архангельском, а я была бы в Париже женой посла. Всё самое трагическое началось с войны, с немцев…» («Книжное обозрение», 1990 г., 9 марта)
Примерно то же самое в своих мемуарах написал и А.Ф. Керенский.
Альтернативой миру была не разгром германской армии нашим полностью разложившимся «революционным» войском, а распад России и раздел её на колониальные зоны влияния её бывшими союзниками по Антанте.
Вот, что рассказывает об этом А.Ф. Керенский.
Когда он в 1918 году уже жил в Лондоне, в эмигрции, к нему пришел знаменитый французский политик и социалист Альбер Тома. И вот какой разговор у них состоялся:
«Скажите, — спросил я, — какова цель интервенции союзников в России? Что за ней кроется?»
Тома несколько минут молча смотрел на меня, затем, явно нервничая, принялся шагать туда-обратно по комнате. Остановившись в конце концов передо мной, он после напряженной паузы произнес: «Alors, ecoutez! Вы вправе знать, но только вы один». Я заверил его, что все сказанное им останется между нами. Он снова уселся в кресло и стал говорить — четко, безо всякого выражения, отчего каждое слово звучало особенно убийственно… И только когда он кончил, я понял разгадку.
В конце 1917 года, через два месяца после большевистского переворота в Петрограде, представители французского и английского правительства (лорд Мильнер и лорд Роберт Сесиль, с английской стороны, и Клемансо, Фош и Пишон — с французской) заключили тайную конвенцию о разделе сфер действий в западных районах «бывшей Российской империи» с нерусским, в основном, населением.
Согласно этой конвенции, сразу же после победы в войне балтийские провинции и прилегающие к ним острова, а также Кавказ и Закаспийская область войдут в английскую зону, а Франция получает такие же права на Украину и Крым.
Такова была суть потрясшего меня рассказа Тома о намерениях союзников в отношении России.
Слушая его, я внезапно вспомнил слова Клемансо. И тут я впервые в полной мере осознал, что еще до Брест-Литовского договора, в период заключения перемирия между Германией и большевиками, союзники сочли себя абсолютно свободными от всяких обязательств перед Россией…
Согласно этим планам, границы России отодвигались к границам допетровской Московии, а между нею и Западной Европой протянется цепочка из малых и средних государств, находящихся под влиянием держав-победительниц.
Точно такие же цели лежали и в основе союзнической интервенции на территории «бывшей Российской империи».
Что касается западных провинций, упомянутых в Брест-Литовском договоре, то их союзные державы были готовы рассматривать и поддерживать как новые независимые государства, а в самой России они намеревались создать стабильное правительство, согласное принять продиктованные ему границы».
Еще раз подчеркнем, что эта тайная конвенция была заключена Антантой в декабре 1917 года, задолго ДО подписания «похабного» Брестского мира, который Советская Россия была вынуждена заключить в марте 1918 года.
Теперь вернемся к рассказу о том, какие сведения о намерениях Распутина (и его «кружка») в конце 1916 года имеются у нас.
Феликс Юсупов в своих воспоминаниях излагает любопытные подробности о неких «зеленых», которые, якобы, и направляли деятельность Распутина, и подталкивали его к реализации планов по изоляции Николая Второго, передачи всей полноты власти в России царице Александре Федоровне и заключении сепаратного мира с Германией:
«Конечно, и его положение – первого советника и друга Царской семьи – помогает ему порабощать людей, особенно тех, которых ослепляет всякая власть вообще.
Но кто же были те люди, которые так умели им пользоваться в своих целях и издали незаметно им руководить?
Едва ли он был достаточно осведомлен о настоящих намерениях и о том, кто они такие в действительности. Имен их он не знал, так как вообще не помнил, как кого зовут, и имел обыкновение всем давать клички.
Упоминая намеками о своих таинственных руководителях, он их называл «зелеными». Лично он их, вероятно, и не видел никогда, а сносился с ними через третьих или даже четвертых лиц…
Так, например, на допросе ЧСК Временного правительства бывшего министра внутренних дел А.Д. Протопопова спрашивали, почему часть окружения Распутина имела прозвища: «Александр Дмитриевич, ведь дача прозвищ – это также обычай тайных кружков. Это бывает принято в кругу людей, которые желают скрыть свои отношения». Однако Протопопов прямого ответа не дал.
В одном из разговоров со мной он как-то мне сказал:
– Вот «зеленые» живут в Швеции: поедешь туда и познакомишься.
– А в России есть «зеленые»? – спросил я.
– Нет, только «зелененькие», друзья ихние, да еще наши есть, умные все люди, – ответил он.
Думая обо всем этом, об этой распутинской тайне, быть может, гораздо более сложной, чем он сам, я все же ждал дальнейших событий …»
Напомним, что именно в Стокгольме находилась база германской разведки, которая вела работу против России на протяжении всей Первой мировой войны.
В Стокгольме же, летом 1916 года, Протопопов вел свои тайные переговоры с германскими представителями об условиях сепаратного мира.
Приведем другое упоминание о таинственных «зеленых» из юсуповских мемуаров:
«Я приблизился к дверям кабинета, которые выходили в переднюю, и начал прислушиваться. Разговор велся в полголоса, и разобрать его было очень трудно. Тогда я осторожно приоткрыл двери и в образовавшуюся таким образом щель через переднюю и открытые двери столовой увидел Распутина, сидящего за столом на том месте, где он только что беседовал со мной.
Совсем близко к нему сидели пять человек; двое других стояли за его стулом. Некоторые из них что-то быстро заносили в свои записные книжки.
Я мог рассмотреть тайных гостей Распутина: лица у всех были неприятные. У четырех был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собой, были белобрысыми, с красными лицами и маленькими глазами. Одного из них, как мне показалось, я где-то видел, но не мог вспомнить, где именно. Одеты они все были скромно; некоторые из них сидели, не снимая пальто.
Распутин среди них совсем преобразился. Небрежно развалившись, он сидел с важным видом и что-то им рассказывал.
Вся группа эта производила впечатление собрания каких-то заговорщиков, которые что-то записывали, шепотом совещались, читали какие-то бумаги. Иногда они смеялись.
У меня мелькнула мысль: не «зелененькие» ли это, о которых мне рассказывал Распутин?
После всего того, что я от него слышал, у меня не было сомнений, что передо мной было сборище шпионов. В этой скромно обставленной комнате с иконой Спасителя в углу и царскими портретами по стенам, видимо, решалась судьба многомиллионного народа».
О том, кто в действительности собирался тогда на квартире у Распутина нам теперь остается только гадать, но о том, что какие-то «зеленые» были замешаны в эту мутную историю, есть и другие доказательства.
Можно было бы предположить, что это лишь проявление бурной фантазии Феликса Юсупова, пытавшегося таким образом оправдаться за свое участие в убийстве Распутина.
Однако «зеленый сюжет» имеет место и в других источниках.
Следователь Н.А. Соколов (официально уполномоченный расследовать убийство царской семьи), приводит такую фактуру.
В конце ноября 1916 года группа членов Государственного совета поручила одному из своих членов сообщить Протопопову о недопустимости его дальнейшего пребывания на посту главы МВД. 2(15) декабря этот член Государственного совета встретился с Протопоповым.
После тяжелого разговора Протопопов пообещал на следующий день – 3 (16) декабря — подать в отставку.
На следующее утро к члену Государственного совета, требовавшему от Протопопова его отставки, явился один его знакомый (он также не называется).
Он сообщил, что Протопопов немедленно после беседы с членом Государственного совета отправился на квартиру к Распутину.
Из квартиры Распутина в Царское Село была послана телеграмма странного содержания: «Не соглашайтесь на увольнение директора-распорядителя. После этой уступки потребуют увольнения всего правления. Тогда погибнет акционерное общество и его главный акционер».
Подпись под телеграммой гласила: «Зеленый».
С целью проверки данного сообщения Соколов допросил бывшего начальника Главного Управления Почт и Телеграфа Похвиснева. Тот подтвердил, что такая телеграмма, адресованная императрице, действительно имела место.
Но кто был отправитель, Похвиснев не помнит.
Текст телеграммы «Зеленого» явно составлен не Распутиным. Стиль, лексические обороты, терминология телеграммы - все говорит в пользу того, что ее автор принадлежал к образованным слоям общества.
Подпись «Зеленый» должна была указывать на некое влиятельное лицо (или группу лиц), которые были бы недовольны увольнением Протопопова.
Возможно, что сам Протопопов и составил данную телеграмму.
Однако в любом случае подпись «Зеленый» действительно должна была указывать на авторитетное для императорской четы лицо».
Вообще-то в «кружке Распутина» (и Царском Селе) Протопопов имел тогда кличку «Калинин», так что едва-ли он стал бы подписываться как «Зеленый».
В любом случае, некая загадка с этими «зелеными» так и осталась неразгаданной. Кто это были такие, почему в Стокгольме были «зеленые», а в Питере – только «зелененькие», остается только гадать…
Теперь посмотрим, что Феликс Юсупов вспоминает о планах Распутина в отношении Николая Второго:
«Беседа наша коснулась политики. Он начал нападать на Государственную Думу:
– Там про меня только худое распускают да смущают этим царя… Ну, да недолго им болтать: скоро Думу распущу, а депутатов всех на фронт отправлю: ужо я им покажу, тогда и вспомнят меня.
– Григорий Ефимович, неужели вы на самом деле можете Думу распустить, и каким образом?
– Эх, милый, дело-то простое… Вот будешь со мной дружить, помогать мне, тогда все и узнаешь, а покамест вот я тебе что скажу: царица уж больно мудрая правительница…
Я с ней все могу делать, до всего дойду, а он – Божий человек.
Ну, какой же он Государь? Ему бы только с детьми играть, да с цветочками, да огородом заниматься, а не царством править… Трудновато ему, вот и помогаем с Божьим благословением»…
О том, что НА ДЕЛЕ Россией тогда правил отнюдь не «Божий человек» Николай Второй, а его властная супруга, было хорошо известно и в придворных кругах, и за границей.
В июле 1916 года был внезапно уволен с поста министра иностранных дел С.Д. Сазонов, который был послушным проводником политики союзников по Антанте.
По этому поводу французский посол в России М. Палеолог 3 августа 1916 г. записал в своем дневнике:
«У меня сегодня был Сазонов. Он приехал из Финляндии и вчера прощался с чинами министерства иностранных дел. <…>
С выражение глубокой печали, он так резюмировал происшедшее:
– Император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным. Увы! Да хранит нас Бог!» (Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 170)
Очень интересные подробности своего участия в «лечении» Николая Второго не раз сообщал Феликсу Юсупову Распутин:
«– Все меня боятся, все… Как тресну мужицким кулаком – все сразу и притихнут, – сказал Распутин, не без удовольствия взглядывая на свою узловатую руку…
Он, видимо, был невесел и говорил с непривычной откровенностью. Налив себе еще мадеры, он откашлялся и продолжал:
– А ты чего так мало пьешь? Вина, что ли, боишься? Оно-то самое лучшее лекарство будет. От всяких болестей вылечивает и в аптеке не приготовляется. Настоящее Божье средство, и душе, и телу крепость придает. А меня Господь Бог такой силой наградил, что предела этому нет.
А знаешь ты Бадмаева? Ужо познакомлю тебя с ним. Вот у него лекарства какие хочешь, вот уж это настоящий доктор. Что там Боткины да Деревенки – ничего они не смыслят: пишут всякую дрянь на бумажках, думают, больной-то поправляется, а ему все хуже да хуже. У Бадмаева средства все природные, в лесах, в горах добываются, насаждаются Господом Богом, и, значит, Божеская благодать в них.
– Григорий Ефимович, – перебил я Распутина, – а что, Государя и наследника тоже лечат этими средствами?
– Как не лечат. Даем им.
Сама и Аннушка доглядывают за этим. Боятся они все, что Боткин узнает, а я им и говорю: коли узнает кто из ваших докторов про эти мои лекарства, больному заместо пользы от них только большой вред будет.
Ну, вот они и опасаются – все и делают втихомолку.
– Какие же это лекарства, которые вы даете Государю и наследнику?
– Разные, милый, разные…
Вот ему самому-то дают чай пить, и от этого чая благодать Божия в нем разливается, делается у него на душе мир, и все ему хорошо, все весело – да ай люли малина.
Да и то сказать, – продолжал Распутин, – какой же он Царь-Государь?
Божий он человек. Вот ужо увидишь, как все устроим: все у нас будет по-новому.
– О чем вы говорите, Григорий Ефимович. Что будет по-новому?
– Ох уж больно ты любопытный. Все бы тебе знать да знать… Придет время, все сам узнаешь.
Я никогда еще не видел Распутина столь разговорчивым. Очевидно, выпитое вино развязало ему язык…
Распутин пристально посмотрел на меня, прищурился и, немного подумав, сказал:
– Вот что, дорогой, будет: довольно воевать, довольно крови пролито; пора всю эту канитель кончать.
Что, немец разве не брат тебе? Господь говорил: «Люби врага своего, как любишь брата своего». А какая же тут любовь?.. Сам-то все артачится, да и сама тоже уперлась; должно, опять там кто-нибудь их худому научает, а они слушают…
Ну, да что там говорить! Коли прикажу хорошенько, – по-моему сделают, да только у нас не все еще готово».
А вот и еще один пример сообщения Распутиным Юсупову намерений о скором заключении мира:
«Однажды я зашел к нему за несколько дней до возвращения в Петербург великого князя Дмитрия Павловича и Пуришкевича.
Распутин был в самом радостном настроении.
– Что это вы так веселы? – спросил я его.
– Да уж больно хорошее дельце-то сделал. Теперича не долго ждать: скоро и на нашей улице будет праздник….
С «ним» вот бывает подчас трудно; как от дома далеко уедет, так и начнет слушать худых людей.
Вот и теперича сколько с «ним» намучились.
Я ему объясняю: довольно, мол, кровопролитий, все братья, что немец, что француз… А война эта самая – наказание Божье за наши грехи…
Так ведь куды! Уперся. Знай, свое твердит: «Позорно мир подписывать».
А какой такой позор, коли своих братьев спасаешь? Опять, говорю, миллионы народу побьют.
Вот «сама» – мудрая, хорошая правительница…
А «он» что? Что понимает? Не для этого сделан, Божий он человек – вот что.
Боюсь одного, – продолжал Распутин, – как бы Николай Николаевич не помешал, коли узнает. Ему-то все только воевать, зря людей губить.
Да, теперича далече он, руки коротки – не достанет. Подальше его и угнали затем, чтобы не мешал, да не путался».
Свое собственное «расследование», сразу после убийства Распутина, затеял самый «свободолюбивый» член Династии — Великий князь Николай Михайлович (о нем мы подробно рассказывали в этой главе: http://www.proza.ru/2017/02/18/633).
19 декабря 1916 года он «настиг» Феликса Юсупова в доме Дмитрия Павловича и «учинил дознание». Молодой князь ему «открылся», признавшись в убийстве. Самое замечательное состояло в том, как он мотивировал свой поступок. Оказывается, как зафиксировал Николай Михайлович в своем дневнике, Феликс Юсупов узнал, что «к концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией»:
«…Юсупов мне выложил всю правду. Первый раз он познакомился с Распутиным в 1911 году, скорее из любопытства, но возобновил знакомство с ним за несколько месяцев до убийства, осенью 1916 года. Гришка сразу полюбил его, много толковал о том и о сем и вскоре совсем доверился ему, Юсупову, доверяясь ему вполне.
Они виделись чуть ли не ежедневно, говорили обо всем, причем Распутин посвящал его во все свои замыслы, нисколько не стесняясь такой откровенностью…
А тем временем Распутин все больше влюблялся в Юсупова и откровенно высказывал ему свои невероятные планы на будущее.
К концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией!!
Это вызвало у Юсупова желание, а вскоре и твердое решение покончить с ним во что бы то ни стало».
Тот факт, что стремление к скорейшему заключению мира нашло широкое распространение в стране и армии, подтверждает и Приказ Государя Императора по армии и флоту 12-го декабря 1916 года.
Давайте проанализируем его основные положения.
Уже первый его абзац вызывает недоумение:
«Среди глубокого мира, более двух лет тому назад, Германия, втайне издавна подготавливавшаяся к порабощению всех народов Европы, внезапно напала на Россию и её верную союзницу Францию, что вынудило Англию присоединиться к нам и принять участие в борьбе», - утверждает безвестный сочинитель этого приказа.
Ну, для безграмотных солдат того времени такое утверждение еще может «сойти», но любой образованный человек тогда прекрасно знал, что НИКАКОГО «внезапного» нападения Германии на Россию не было, и более того, именно царские войска первыми в августе 1914 года вторглись в пределы Германии (в Восточной Пруссии), где и были разгромлены.
Плохо, когда приказ, подписанный царем, начинается с заведомой неправды…
Следующее утверждение:
«Под натиском германских войск, до чрезвычайности сильных своими техническими средствами, Россия, равно как и Франция, вынуждены были в первый год войны уступить врагу часть своих пределов, но эта временная неудача не сломила духа ни наших верных союзников, ни вас, доблестные войска Мои»
- тоже не слишком-то соответствовало действительности.
Уже с осени 1914 года состояние духа очень многих частей царской армии, а особенно второочередных дивизий, оставляло желать лучшего.
Вот лишь несколько примеров.
Как писал генерал Ю. Н. Данилов, «уже в октябре — ноябре 1914 года пришлось ввести суровые наказания за умышленное причинение себе или через другое лицо увечий или повреждений здоровья». В конце октября генералом Гильчевским отмечалось бегство Бузулукского полка. По воспоминаниям Ф. Новицкого, в ноябрьских боях 1914 года под Лодзью 6 рот 87 Нейшлотского полка, «не оказав никакого сопротивления, воткнули винтовки штыками в землю и сдались».
Описывая бой 17/30 ноября, генерал А. А. Незнамов отмечал, что «от 217 и высланного в 9 ч. 30 мин дня 220 полка в Стругенице и кустарниках были лишь небольшие группы, удерживающиеся уцелевшими офицерами; остальные все сдались в плен…
Где были офицеры, там еще эти второочередные войска кое-как дрались, держались и отстреливались по крайней мере; где их было очень мало или не было (за убылью) вовсе — там сдавались в плен без всякого сопротивления».
Стоит отметить, что приказ 3-му мортирному дивизиону стрелять по своим отступавшим солдатам был отдан еще 4 августа 1914 года, в первых боях на территории Германии. Директива 26-й дивизии «оборонять позицию пассивно, но упорно; кто оставит самовольно окопы, того расстреливать на месте без суда и следствия» командующий 2-й армии Ренненкампф отдал еще 26 августа.
Как видим, «состоянием духа» наших войск, в этих случаях, было крайне неудовлетворительным.
Читаем далее: «…ещё с осени минувшего 1915 года, враг наш уже не мог овладеть ни единой пядью Русской Земли, а весной и летом текущего года испытал ряд жестоких поражений и перешёл на всем нашем фронте от нападения к обороне. Силы его, видимо, истощаются, а мощь России и её доблестных союзников продолжает неуклонно расти. Германия чувствует, что близок час её окончательного поражения, близок час возмездия за все содеянные ею правонарушения и жестокости.
И вот подобно тому, как во время превосходства в своих боевых силах над силами своих соседей Германия внезапно объявила им войну, так теперь, чувствуя своё ослабление, она внезапно предлагает объединившимся против неё в одно неразрывное целое союзным державам вступить в переговоры о мире. Естественно, желает она начать эти переговоры до полного выяснения её слабости. При этом она стремится для создания ложного представления о крепости её армий использовать свой временный успех над Румынией, не успевшей ещё приобрести боевого опыта в современном ведении войны».
Положим, тяжелые поражения, на германских участках фронта, и в конце 1915, и в 1916 году, царские войска, увы, потерпели неоднократно.
Вступление в войну Румынии (чего дипломатия России и Антанты добивалось два года) привело к молниеносному разгрому ее армии германцами, захвату Бухареста и значительному удлинению нашего фронта, что только усугубило ситуацию для русских войск.
А вот упоминание в приказе о том, что Германия предлагает вступить в переговоры о мире, говорит о том, что разговоры об этом в армии уже шли вовсю, и скрыть эти мирные предложения было невозможно.
Далее в приказе говорится:
«Но если Германия имела возможность объявить войну и напасть на Россию и её союзницу Францию в наиболее неблагоприятное для них время, то ныне окрепшие за время войны союзницы, среди коих теперь находится могущественнейшая Англия и благородная Италия, в свою очередь имеют возможность приступить к мирным переговорам в то время, которое они сочтут для себя благоприятным. Время это ещё не наступило, враг ещё не изгнан из захваченных им областей».
Обратите внимание на использованные в царском приказе эпитеты: «могущественнейшая» (!!!) Англия (такой термин прекрасно подходит для лексикона вассала в отношении своего сюзерена), и «благородная» Италия».
И если «благородная» Италия действительно только «теперь» (на деле - с мая 1915 года) стала союзницей Антанты, то «могущественнейшая» Англия участвовала в мировой войне с самого её начала.
Странно, что в приказе вообще не упомянуты другие союзники России: Япония, Румыния, Сербия, Бельгия и т.д.
Второе упоминание, в этом коротком приказе, о «мирных переговорах», приступить к которым «время еще не наступило», тоже показывает, что это было «больной» темой, волновавшей умы.
Затем в приказе говорится:
«Достижение Россией созданных войной задач, обладание Царьградом и проливами, равно как создание свободной Польши из всех её ныне разрозненных областей ещё не обеспечено. Заключить ныне мир значило бы не использовать плодов Русских войск и флота. Труды эти, а тем более священная память погибших на полях доблестных сынов России, не допускают и мысли о мире до окончательной победы над врагом, дерзнувшим мыслить, что если от него зависело начать войну, то от него же зависит в любое время её окончить».
Как видим, откровенно провозглашаются «империалистические цели войны» (овладение Царьградом и проливами, которые с XVвека принадлежали Османской империи и никогда не входили в состав Российской державы).
Кстати говоря, уже в июне 1917 года, Временное правительство стало настойчиво «открещиваться» от претензий на этот самый «Царьград с Дарданеллами».
А.Ф. Керенский вспоминал:
«Через несколько дней мы получили от союзнических правительств уведомление о согласии провести конференцию о пересмотре целей войны…
Согласие союзников провести конференцию о целях войны положило конец распространявшейся на фронте и в левых кругах пропаганде, будто мы с Брусиловым ведем войну ради достижения «империалистических и захватнических целей».
Обратите внимание и на то, что и в этом абзаце царского приказа ДВАЖДЫ содержится попытка обоснования несвоевременности немедленного заключения мира.
Ну, и последние два абзаца:
«Я не сомневаюсь, что всякий верный сын Святой Руси, как с оружием в руках вступивший в ряды славных Моих войск, так равно и работающий внутри страны на усиление её боевой мощи или творящий свой мирный труд, проникнут сознанием, что мир может быть дан врагу лишь после изгнания его из наших пределов, только тогда, когда окончательно сломленный, он даст нам и нашим верным союзникам прочные доказательства невозможности повторения предательского нападения и твёрдую уверенность, что самой силой вещей он вынужден будет к сохранению тех обязательств, которые он на себя примет по мирному договору.
Будем же непоколебимы в уверенности в нашей победе, и Всевышний благословит
наши знамёна, покроет их вновь неувядаемой славой и дарует нам мир, достойный ваших геройских подвигов, славные войска Мои, мир, за который грядущие поколения будут благословлять вашу священную для них память».
Здесь о грядущем мире (а отнюдь не о необходимости разгрома врага!) сказано аж ЧЕТЫРЕ раза!!!
После прочтения такого приказа, мысли о необходимости заключения скорейшего мира, могут невольно возникнут даже у тех, у кого их и вовсе не было.
Вот такие сочинители были у царских приказов, да, видимо, и ему самому, когда он подписывал этот документ, не пришла в голову простая мысль, что такой текст будет сеять среди солдат не уверенность в скорой победе над врагом, а провоцировать в их среде новые разговоры о «замирении».
Итак, в качестве основного мотива своего участия в убийстве Распутина, в своих воспоминаниях, Феликс Юсупов указывал стремление Григория Ефимовича склонить царицу к заключению сепаратного мира с немцами (и изолировать «Божьего человека» Николая Второго, при этом).
Целый ряд обстоятельств, а особенно участие агента спецслужб Великобритании в этом убийстве, который, видимо и поставил «точку» в его грешной жизни, подтверждает правдоподобность этого предположения.
В следующей главе рассмотрим «моральный облик» основных участников убийства Г.Е. Распутина.
На фото: царская семья на празднике Собственного ЕИВ Конвоя, 4 октября 1916 года. Спустя 4 месяца никто из этих бравых молодцев даже пальцем не пошевелит в защиту своего императора.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/04/27/791