(Глава из книги «Опочка в зеркалах легенд». – Псков: ПОИПКРО, 2016)
Предшественницей опочецкой крепости, построенной в 1414 году, была крепость Коложе. Её остатки, то есть городище, находятся примерно в двенадцати километрах от Опочки.
Местность здесь поражает необычностью и красотой. Оттуда, где некогда стояли дома давно исчезнувшей деревни Городище, открывается вызывающий искренний восторг вид на гряду высоких холмов, на широкую долину небольшой речки Кудки, на дальние леса, луга и поля, резкость очертаний которых смягчает нежная, неопределенного оттенка, атмосферная дымка. Ничего подобного в Опочецком районе мне больше не встречалось. Совсем недавно я узнала, что это место в кругах опочецких любителей природных красот известно как «опочецкая Швейцария».
Найти дорогу на Коложе не так-то просто. Но, обнаружив на склоне поросшего лесом холма пологий пандус, заблудиться уже трудно – он выведет прямо к вершине возвышенности, где когда-то стояла крепость.
От былых укреплений на городище сохранилась лишь часть земляного вала. Из других достопримечательностей – источенный временем известняковый каменный крест XVI века с обломанной левой лопастью, стоящий среди еще не сровнявшихся с землей могил деревенского кладбища, которым занята северо-западная часть площадки городища. На кресте – Голгофа (схематично изображенный крест на возвышении) и традиционная надпись: «Царь славы Иисус Христос Ника». О примерном времени изготовления креста говорит поперечная черточка у буквы Н – она уже горизонтальна.
Мне рассказывали, что еще в 60-х годах XX века кладбище на Коложе было гораздо больше, оно насчитывало тогда не менее тридцати могил. Здесь хоронили своих мертвых жители всех окрестных деревень, которые в то время были обитаемыми.
Коложе, по всей видимости, основали псковичи вскоре после того, как Псковская феодальная республика отложилась от Новгорода, стала независимой (1348 год), то есть в середине или даже в третьей четверти XIV века. Документально крепость Коложе упоминается впервые в «Списке городов русских дальних и ближних» (1390–1391 годы).
Было ли что-нибудь на коложском крутом холме до того, как здесь воздвигли крепость? Есть некоторые основания предполагать, что в языческие времена на этом месте находилось капище Перуна. Ведь позднее на городище Коложе стояла Ильинская часовня, которую в 1926 году сожгли местные пастухи, а до нее – Ильинская церковь, существовавшая, возможно, в 1562–1572 годах.
Тем, кто хоть немного интересовался историей религии, хорошо известно: христианский Илья Пророк – преображенный новой верой славянский языческий бог Перун, повелитель грома и молний, которому как раз на высоких холмах и поклонялись (а вот капища Велеса, покровителя скота и сельского хозяйства, наоборот, чаще всего располагались в низинах – ведь Велес был еще и богом подземного мира).
Кроме того, в деревнях в окрестностях городища Коложе местные жители до недавнего времени праздновали не только день Ильи Пророка (2 августа по новому стилю), но и «второго Илью» – в первое воскресенье после Ильина дня. До Октябрьской революции ко «второму Илье» приурочивался и крестный ход на Коложе, и ярмарки. То есть особое отношение к Илье Пророку здесь – налицо. И отношение это, как представляется, имеет древние языческие корни.
Просуществовала крепость Коложе недолго, всего около полувека.
В Псковской первой летописи под 1406 годом говорится, что 5 февраля великий князь Литовский Витовт нарушил мирный договор, напал на Коложскую волость, многих жителей убил, а 11 тысяч пленников увел в свою землю. Куда именно – летопись молчит. Молчат об этом и первые опочецкие краеведы – Л.А. Травин (XVIII век) и И.П. Бутырский (XIX век). А вот Л.И. Софийский, книга которого «Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем (1414–1914 гг.)» вышла в свет в 1912 году, уверенно называет – 500 лет спустя – место, куда были уведены коложане. По его мнению, это город Гродно.
На мой взгляд, история с пленением и уводом коложан в Гродно требует очень внимательного рассмотрения. Насколько вероятно то, о чем – весьма эмоционально – повествует летописец?.. Ведь далеко не всегда в истории события, которые теоретически произойти могли, происходили на самом деле.
Прежде всего, в летописи почему-то названа точная цифра – 11 тысяч плененных. И уже одно это внушает подозрения по части достоверности указанных сведений. Ведь, описывая близкие по времени события, летописец больше нигде не приводит конкретных цифр. В рассказе о зверствах войска Витовта под Вороничем, расположенным не так уж и далеко от крепости Коложе, совершенных примерно в то же время, количество жертв названо очень приблизительно: «[П]од Вороночем городом наметаша рать мертвых детей две лодьи; не бывала пакость такова и Псков стал…»
Но ведь мертвых, которые остались на месте, сосчитать до последнего человека гораздо легче, чем живых, уведенных прочь. Тем не менее этого почему-то сделано не было.
Точно так же летописец не указывает количества воинов, которые отправились вместе с псковским посадником Юрием Филипповичем Козачковичем в погоню за литовским войском, уклончиво написав, что посадника сопровождала малая часть его собственной дружины – но ему сопутствовали также изборяне, островичи, вельяне, вороничане.
28 февраля 1406 года под Великими Луками погоня литовцев настигла. В летописи говорится, что у воинов Витовта при этом было отобрано знамя Коложской крепости, а также захвачено много пленников и другой добычи. Заодно псковская погоня разорила и разграбила Великолукскую и Ржевскую волости, которые находились тогда под властью литовцев.
И опять летописец не пишет даже приблизительно, сколько же всего пленников-литовцев было захвачено. Много – и всё тут…
Здесь же я хочу обратить особое внимание читателей на то, что про пленных коложан, которых – по логике вещей – литовцы должны были бы вести с собой к Великим Лукам и которых следовало бы, в первую очередь, освободить псковской погоне, в летописи не упоминается ни полусловом. Правда, некоторыми любителями истории высказано предположение, что обоз с коложскими пленниками двинулся в путь раньше и пошел в сторону Полоцка. Но вот я не рискнула бы утверждать, что псковичи потому не поскакали выручать соплеменников, что им не удалось-де обнаружить следов этого каравана. Этого просто не может быть. Ведь каждый средневековый воин был по определению охотником и следопытом. И такие люди могли не заметить дорогу, по которой прошло множество людей и лошадей?.. Прошу прощения, но это даже не смешно. Гораздо логичнее предположить, что след в феврале 1406 года литовцы оставили один и вёл он в Великие Луки.
Давайте, уважаемые читатели, порассуждаем обо всех нестыковках в этой давней истории.
Понятно, что летописи переписывались не один раз, и не только переписывались, но и редактировались. И что при этом выбрасывалось, а что добавлялось, установить не так-то просто. Ведь начальных текстов не сохранилось. Так разве не может быть запись об 11 тысячах коложан, угнанных Витовтом, позднейшей вставкой? Чтобы усилить у читателя впечатление о масштабе погрома Коложской волости литовским князем?..
Другое соображение: если запись о русских пленниках в самом раннем варианте Псковской первой летописи в XV веке всё-таки была, то ведь она выглядела не по-современному, поскольку до отечественного царя-реформатора Петра I числа на Руси изображались не арабскими цифрами, как сейчас, а буквами кириллицы. Потому и в тексте летописи, обозначая количество коложских пленников, могли стоять только не привычные нам цифры, а лишь буквы и особые значки. А что, если переписчик просто неверно их прочел?.. И свое ошибочное прочтение зафиксировал в копии, дошедшей до наших дней?.. Подобное происходило не так уж редко.
Следовало бы также задуматься об источниках, которые использовал летописец, повествуя о современных ему событиях. Вряд ли это – за отсутствием газет и прочих средств массовой информации – непременно были уже проверенные годами хартии. Думается, чаще всего автор летописи выслушивал устное сообщение. И я полагаю, что от прямого очевидца некоего события оно исходило редко. (Замечу еще, что и такие очевидцы, бывает, лгут; не зря же среди сотрудников уголовного розыска бытует поговорка: «Врет, как свидетель»… Причем – врет неумышленно. Просто ему так показалось.)
Но разве не могло случиться, что рассказ о произошедшем доставался летописцу и не из первых, и не из вторых рук, а долго путешествовал от человека к человеку, прежде чем был записан?.. И за время своего непростого пути оброс домыслами и превратился в слух?..
Слухи же, это общеизвестно, нередко деформируют реальность удивительнейшим образом. За примером далеко не пойдем – заглянем в дневник польского ксендза Станислава Пиотровского, сопровождавшего в 1581 году войско Стефана Батория во время похода на Псков.
Вот что он записал около 20 июня 1581 года:
«Мы узнали здесь, что русские с татарами сожгли Оршу и около 2000 деревень около Могилева, Шклова и в других местностях, забрав в плен много людей и причинив много убытку; это было уже после перемирия, которое заключили здесь московские послы 4 июня.
Король очень беспокоился и послал в эти края гонцов узнать наверное о случившемся, а также и о том, где теперь жители <…>».
Запись от 6 июля: «…[И]звестие об опустошениях, произведенных русскими около Могилева и Шклова, подтвердилось. Русские напали на весьма заселенную страну; сожгли около 2000 деревень, взяли много шляхты, женщин и погнали их за Днепр, а сами поплыли за ними».
11 июля: «Нет никакого подтверждения слухов о том, будто русские под Могилевом сожгли 2000 деревень и наделали большого вреда. Оказывается, что эти слухи распространены литовцами. <…> Селениям не причинено никакого вреда, <…> и земля не опустошена».
Мораль сей басни такова: к текстам, опирающимся на устные сообщения, надо относиться критически. Отсюда следует, что даже если бы современные историки каким-то чудом обрели, назовем его так, оригинал Псковской первой летописи, окончательно прояснить вопрос о большом коложском полоне, угнанном Витовтом, вряд ли удалось бы.
Вернемся, однако, к событиям вокруг крепости Коложе.
Витовт напал на Коложскую волость неожиданно, не объявляя войны. По этой самой причине жители округи не имели времени собраться и массово укрыться в крепости. Да и места там было немного: согласно исследованиям археологов, вся ее площадь составляла всего 0,8 га. Это была очень маленькая деревянная крепость. Так что 11 тысяч душ своих пленных литовцы должны были наловить в деревушках, затерявшихся в окрестных зимних лесах.
Насколько же плотно была тогда заселена Псковщина?
По мнению ряда историков, на Северо-Западе Руси в XV веке 70 % населения проживало в 1–2-дворных деревнях, 29 % – в 3–4-дворных и только 0,1 % – в поселениях, насчитывавших более 50 дворов. Основной причиной преобладания малых сельских населённых пунктов были природные условия: в лесной зоне и в зоне деятельности ледников удобные для сельского хозяйства (а значит и для размещения селений) сравнительно небольшие участки чередуются с болотами, озёрами, холмами, лесами.
Не стоит также забывать, что демографическая ситуация в то время благоприятной не была. Мало того, что эпидемии «чумного столетия» (ведь только что закончился XIV век, когда в Европу пришла чума и убила порядка 25–30 миллионов человек) продолжали выкашивать людей, еще и погода редко способствовала хорошему урожаю, и об этом более чем красноречиво говорят летописи. Смерть от недоедания и голода не была из ряда вон выходящим событием.
Поэтому Витовту и его войску пришлось бы долго и усердно прочесывать Коложскую волость, чтобы набрать то фантастическое количество пленников, о котором говорит летописец.
Подчеркиваю – долго. А как раз времени у литовцев и не было. Крепость они подожгли (к слову, Коложе горело не однажды, об этом говорят археологические исследования), дым от пожара оповестил окрестных жителей, что происходит неладное, и о нападении Витовта в Пскове стало известно очень быстро.
Ранее уже назывались временные рамки событий февраля 1406 года в Коложской волости, но повториться, думаю, не грех: на ограбление местности и прочие подвиги, а затем отход к Великим Лукам у Витовта было всего недели три – 5 февраля он напал на коложан, 28 февраля псковичи литовцев догнали… И, как уже подчеркивалось, почему-то не обнаружили при них огромного каравана своих пленных земляков – вот какая странность!
Да был ли вообще захвачен Витовтом этот многотысячный полон в Коложской волости?..
Хотя я только что высказала сомнения в отношении реальности пленения литовцами в крепости Коложе и её окрестностях огромного количества местных жителей и попыталась их обосновать, всё же перейду теперь к той части легенды, о которой в Псковской первой летописи не говорится. Я имею в виду поселение якобы угнанных Витовтом коложан в Гродно.
Между прочим, этот город по отношению к крепости Коложе находится на юго-западе, а Великие Луки – совсем в другой стороне, на юго-востоке, причем путь до Гродно от наших мест раза в три длиннее, чем до Великих Лук.
Замечу также, что о появлении большого количества русских пленных в Гродно в 1406 году дружно молчат и польско-литовские хронисты, хотя цифра 11 000 для Средневековья очень значительна. Ни современные исследователи, ни их предшественники таких сведений у наших соседей – литовцев, белорусов и поляков – не нашли и на них не ссылаются.
Выше упоминалось, что, по всей видимости, впервые о коложанах в Гродно опочанам рассказал Л.И. Софийский уже в XX веке. И данный факт прямо наводит на мысль, что эта легенда имеет позднее происхождение. Краевед честно указал источник, откуда он взял сведения о коложанах в Гродно. Это «Гродненский православно-церковный календарь, или Православие в Бресто-Гродненской земле в конце XIX века», составленный епископом Иосифом (в миру Никодимом Андреевичем Соколовым) и опубликованный в 1898 году (замечу, что было несколько выпусков этого календаря – разных лет и с разным, естественно, содержанием).
Занявшись исследованием легенды о коложанах в Гродно, якобы поселенных Витовтом в окрестностях древней Борисоглебской церкви, которая будто бы именно от них получила свое новое, второе, имя – Коложская, я не смогла найти упомянутый выше выпуск календаря даже в Российской государственной библиотеке. Но в ее фонде обнаружилась гораздо более интересная для меня работа того же духовного писателя, а именно – «Коложская в г. Гродне церковь, с бывым при ней Борисо-Глебским монастырем, в подробном изложении положения ея прежнего и за последнее время, с фототипическим изображением Коложской иконы Богородицы и 5 видов церкви».
Старательно собирая всевозможные сведения о Борисоглебской (Коложской) церкви, епископ Иосиф не обошел вниманием и сочинения профессора Санкт-Петербургской духовной академии Михаила Иосифовича Кояловича, из которых он приводит обширную цитату, проливающую яркий свет и на более или менее точное время возникновения легенды о коложанах в Гродно, и на возможные личности ее создателей.
Вот что, согласно епископу Иосифу, писал в 1886 году профессор М.И. Коялович: «Немало там (в Гродно. – Прим. М.Я.) псковичей – и архиерей пскович (епископ Берестский Анастасий, впоследствии Сарапульский, Чебоксарский, Балахнинский), и соборный протоиерей – западно-русский старожил – пскович (отец Алексей Опоцкий, родной брат епископа Анастасия, впоследствии епископ Балахнинский, Вятский), и в учебном ведомстве несколько псковичей; все они серьезно-де относятся к Коложанской местности и окрестному её населению, в котором ищут потомков тех своих родичей-предков, которые с лишком четыре с половиной века тому назад были выведены из Псковской области, поселены здесь и, конечно, были главнейшими в свое время охранителями Борисоглебской церкви, от них получившей, как и вся местность, название Коложи <…>».
Надо прямо сказать, что словам М.И. Кояловича о коложанах-охранителях древнего гродненского храма резко противоречат документальные данные. Из старинных записей известно, что в самом начале XVI века, то есть примерно через сто лет после набега Витовта на Коложе, Борисоглебская церковь находилась в полуразрушенном состоянии; она была совершенно заброшена много десятилетий назад. Возникает закономерный вопрос: а куда смотрели её заботливые православные прихожане-коложане, в реальном существовании которых был так уверен профессор?..
В то самое время, то есть в первые годы XVI столетия, реставрацией Борисоглебской церкви занялся королевский писарь и троцкий кастелян пан Богуш Богувитинович. Он восстановил её стены и крышу, а затем и внутри «украсил дом Божий с должной пышностью», как писал Игнатий Кульчинский (1707–1747), деятель униатской церкви, историк и доктор теологии. Эти сведения он взял отнюдь не с потолка. В 1736–1747 годах Кульчинский был архимандритом Гродненского Борисоглебского (Коложского) базилианского монастыря, изучал документы монастырского архива XV–XVIII веков, но к его исследованиям российские профессора не обращались. Видимо, по той причине, что в работах Кульчинского нет никаких упоминаний о пленных православных коложанах, якобы живших у стен Борисоглебского монастыря.
Кульчинский сетовал, что монастырских документов первой половины XV века и более ранних не сохранилось. Однако вполне возможно, что уже в то время монастырь (и его церковь соответственно) принадлежал грекокатоликам, то есть католикам восточного обряда, которые подчинялись папе римскому, но молились на православный манер.
Думаю, именно таким грекокатоликом был и благотворитель Борисоглебской (Коложской) церкви пан Богуш Богувитинович.
А сейчас я хочу вернуться к приведенному несколько выше списку выходцев из Псковской губернии, служивших в Гродно во второй половине XIX века.
При первом же прочтении этого перечня мой взгляд сразу остановило уже знакомое мне имя Алексея Алексеевича Опоцкого (1837–1914).
Будущий архиепископ Тверской и Кашинский Алексий родился в Опочке, в семье протоиерея. В 1863 году закончил Санкт-Петербургскую духовную академию. Служил в Вильно. В 1871 году стал настоятелем Софийского собора в Гродно.
Именно Алексей Алексеевич Опоцкий, по моему мнению, и есть наиболее вероятный творец легенды о коложанах в Гродно (впрочем, не будем забывать и о его родном брате – епископе Берестском Анастасии).
Опоцкий, человек умный и образованный (а другой и не сделал бы блестящей духовной карьеры), приехав служить в Гродно, просто не мог не обратить внимания на название древней Борисоглебской (Коложской) церкви. Опочанин по рождению, Алексей Алексеевич, конечно же, знал о городище Коложе, об озере Коложе, находящихся на территории Опочецкого уезда. А связать имена древней гродненской церкви и опочецкого городища, далеко разнесенных в пространстве, помогли строки из Псковской первой летописи, повествующие о большом полоне, якобы угнанном в 1406 году Витовтом из Коложской волости неизвестно куда.
Вот так и родилась в Гродно в 70-е годы XIX века красивая легенда, которая очень нравится многим современным опочецким любителям истории.
Из процитированного выше сочинения М.И. Кояловича следует, что создатели мифа о коложанах в Гродно и сами в него искренне поверили, поскольку пытались искать в этом городе потомков своих земляков. Однако профессор отнюдь не сообщает, что псковичи их там нашли.
Нет ничего удивительного в том, что легенда о коложанах в Гродно имела в гродненской православной духовной среде большой успех и получила известный резонанс. На это были очень веские причины.
Во второй половине XIX века, после подавления польского католическо-шляхетского восстания 1863–1864 годов, носившего национально-освободительный характер, остро стоял вопрос об укреплении позиций православия на территориях, прежде принадлежавших Польше. Общеизвестно, что православная церковь всегда была опорой царского престола и проводником имперской политики. Поэтому с 60-х годов XIX века российские власти и направляли в Вильно, Гродно и другие литовские и польские города образованных и талантливых православных священнослужителей, которые использовали любую возможность для проповеди о древних и прочных корнях православия в тех католических местах.
Так что легенда о православных коложанах в Гродно появилась совсем не случайно. В ней – или ей подобной – была острая необходимость в 60-е и 70-е годы XIX века на польских в прошлом землях.
Но если коложане в Гродно никогда не жили (кстати, современные археологические исследования подтверждают, что вокруг Борисоглебской церкви никогда не было городской застройки), откуда же взялось второе имя у древнего храма – Коложская церковь?
В историко-краеведческой литературе есть и иная версия происхождения этого названия. Суть альтернативной гипотезы в том, что Борисоглебская церковь в XII веке была построена в урочище Коложа (Коложань). И это слово, значение которого прочно забыто русскими, многие современные белорусы знают до сих пор. Означает оно сырое место; место, где бьют родники (для сравнения: в старорусском языке наличествовало слово калужа – сырое, топкое место).
Исследователи предполагают также, что в урочище Коложань до возведения там христианского храма находилось одно из языческих святилищ, где местные жители поклонялись обожествлявшейся ими водной стихии. А строить церкви на священных для язычников местах при христианизации территории было явлением распространенным.
К сожалению, документальных свидетельств, относящихся ко времени строительства Борисоглебской церкви в урочище Коложань, нет. У Гродно история бурная, войны и пожары не раз проходили по этому городу; летописи же, как и книги, к величайшему прискорбию, горят. Тем не менее устные предания о некой связи именно Борисоглебской (Коложской) церкви с язычеством существовали еще и в XIX веке.
В «Трудах девятого археологического съезда в Вильне, 1893» опубликована работа Е.Ф. Орловского «Основание г. Гродны и его история до 1241 года».
Вот что пишет Евстафий Филаретович, ссылаясь на «Памятную книжку Гродненской губернии за 1882 год»: «В Гродне до настоящего времени (конец XIX столетия. – Прим. М.Я.) сохранилось смутное предание, неоднократно записанное, – будто Коложская церковь в литовский период была обращена в языческое капище; неподалеку от алтаря указывают и в настоящее время камень, на котором будто бы совершались человеческие жертвоприношения в тени развесистых дубов».
Предание, о котором сообщает Е.Ф. Орловский, весьма любопытно и заслуживает пристального внимания.
Обратимся к истории.
Город Гродно был захвачен великим князем Литовским Витовтом в 1376 году. Начался «литовский период» в жизни Гродно – когда, по легенде, здесь было реставрировано язычество. Но ведь всего через шесть лет после захвата Гродно, в 1382 году, Витовт крестится первый раз, по католическому обряду, приняв имя Виганд. Потом, в 1384 году, – по православному, выбрав на этот раз имя Александр, и в 1386 году – снова по католическому, оставшись Александром.
Вряд ли такой политик, как Витовт, принял решение креститься в одночасье. И сомнительно, что он так уж яро поддерживал язычество даже до принятия им христианства – ведь совсем рядом гремели оружием и доспехами монахи-рыцари Тевтонского ордена, в любой момент готовые к очередному походу на языческую Литву.
Крестившись, Витовт старательно демонстрировал свою приверженность новой вере. Он основал храмы в Ковно, Старых и Новых Троках и ряд других церквей и монастырей. Великий князь Литовский преследовал важную цель: развеять в Европе представление о литовцах как о язычниках и пресечь возможную агрессию со стороны немецких рыцарей.
По этой причине в «литовский период», при Витовте, Борисоглебская церковь вряд ли могла превратиться в языческое капище.
Что же касается камня языческих времен в Борисоглебской церкви, упоминаемого Е.Ф. Орловским, здесь можно сказать следующее.
Как полагает ряд современных ученых-историков, в нижнюю часть стен этого древнего храма действительно вмурованы камни, которые некогда могли составлять языческий жертвенник.
Так что устное предание о языческом святилище на месте Борисоглебской церкви, записанное в Гродно во второй половине XIX века, восходит еще к здешней дохристианской эпохе, к первым векам II тысячелетия нашей эры. И Борисоглебская церковь носит название Коложской не с XV века, а с XII – со времени постройки этого храма в урочище Коложань, куда местные язычники ранее приходили поклоняться бившим там родникам – возможно, имевшим славу чудотворных и целебных.
Завершая эту главу, я хочу снова вернуться в Опочецкий район, на дремлющее под сенью старых легенд городище Коложе. Древние сны рождают новые сказания до сих пор.
Говорят, однажды разбившие лагерь у подножия канувшей в Лету крепости туристы были среди ночи разбужены странными звуками – будто неподалеку шел средневековый бой: топали копытами и ржали лошади, лязгали мечи о броню, вскрикивали раненые, стонали умирающие… Словно во влажном ночном тумане у городища Коложе вдруг восстало из небытия далекое прошлое этой земли, приводя живые человеческие души в трепет и ужас…
К сожалению, ни старые, ни новые предания не способны напугать тех, кто одержим, как дьяволом, мыслью о наживе. В двадцатых числах апреля 2013 года, через 607 лет после набега Витовта, городище Коложе снова подверглось разорению. Здесь устроили масштабные незаконные раскопки «черные копатели».
Псковские археологи считают, что вырывшие глубокие шурфы и траншеи вандалы имели в своем распоряжении самую современную технику – не только металлодетекторы, но и георадары, позволяющие определить на большой глубине места былых построек. Грабители изъяли весь комплекс обнаруженных ими средневековых артефактов.
Потом на рыхлых земляных отвалах были подобраны фрагменты керамики XV века; подковные гвозди; ледовый шип – приспособление в виде небольшой скобки с острым выступом, надевавшееся на подкову, чтобы лошадь на льду не скользила; кусок лосиного рога со следами обработки и еще некоторые мелочи.
Несколько глиняных черепков нашли волонтеры – подростки из городской школы № 4 и Опочецкой гимназии, которые в октябре 2013 года и в мае 2014 года принимали участие в восстановительных работах на городище, организованных по инициативе краеведческого клуба «Отчий дом», действующего на базе Опочецкой районной библиотеки имени А.С. Пушкина.
Остатки средневековой керамической посуды с городища Коложе были впоследствии переданы в Опочецкий краеведческий музей.