Так уж случилось, что учится я, пошёл в туже школу, в которой училась моя старшая сестра. Наверное, родители хотели, чтобы она присматривала за мной, и это правильно. Иначе я бы учился в самой ближайшей школе, а она вообще начальной. Директор этой начальной школы был изрядно пьющим человеком, а выпускники, как правило, не отличались хорошими знаниями, продолжая образование в других школах. Ближайшая восьмилетняя школа находилась под Ключевской горой, и улица так называлась Дальняя Ключевская, она плавно переходила в переулок Дербышевский. В честь братьев революционеров, когда то живших на этом переулке, который выходил на дамбу реки Томи.
Здание школы было деревянное двухэтажное по-своему уютное, на первом этаже находились начальные классы, на втором старшие. Даже удивительно как в таком небольшом здании уместилось всё: вешалка, буфет, библиотека, кабинет физики и химии, актовый зал со сценой и даже гимнастическая стенка, не говоря уже об учительской и шикарном кабинете директора. Особенно мне запомнился двух тамбурный коридор парадного входа, который сохранял тепло и чистоту здания, как само собой разумеющиеся без особых напрягов. На первых годах своего обучения мы даже не переобувались, приходя в школу, и не мучились, с мешочками для неё. С теплом в помещениях школы были проблемы, отсутствовало центральное отопление, а своя кочегарка находилась на приличном расстоянии от здания школы.
Проблему усугублял кочегар, здоровый мужик со шрамом через всё лицо, по фамилии Подрезов, он иногда позволял себе уходить в запои. В школе он был всем на свете: кочегаром, сантехником, столяром и стекольщиком, он даже жил в маленьком домике с другой стороны кочегарки со своей женой. Завуч школы, Мария Григорьевна Вощинина, всегда хвалила его. Может быть только перед нами, говоря, - «Вот когда вы вырастите большими, станете такими же сильными и умелыми как наш Подрезов, дядя Володя». Кочегар улыбался, а его шрам становился ещё глубже. Уходя в запой, этот умелый силач, оставлял нас без тепла, мы сидели одетыми в пальто, занимаясь только устными предметами, потому, что чернила в чернильницах замерзали, хоть и не совсем. Двоечники ставили большие кляксы от упавших кристаллов чернил, а отличники отогревали чернильницы руками и своим дыханием, шариковых ручек ещё не было.
Зато у нас была знаменитая на весь город директор школы, с красивой фамилией Быстрицкая, - первая пионерка ещё тех 20-х годов. Её постоянно чествовали, возили по разным праздникам, она имела постоянную прописку в почётных президиумах всех сборищ и собраний, мы гордились ей и боялись её одновременно. Она была тихая спокойная женщина, никогда никого не отчитывала, даже голоса не повышала, не знаю какой предмет, она преподавала раньше, но при нас она было только директором. Её непутёвый бездельник, брат был учителем пения, а её дочь учителем химии. Не смотря на свою, замызганность он всё-таки был из интеллигентной семьи, играл на пианино, знал нотную грамоту, когда то учился даже в медицинском институте. Его недостатком кроме неряшливого вида было то, что он учил нас только одной песне, - «Учил Суворов в лихих боях …», и то не всем куплетам.
Самым незабываемым случаем в начальной школе, это был случай с Галичем, не поэтом диссидентом и исполнителем своих песен, а моим товарищем. Он жил в Тихом тупике, он так и назывался, - тупик Тихий, это вроде как переулок, но не сквозной. Он отходил от переулка Тихого влево и где то обрывался между домов, наглухо. Это место делило мой путь на две равные части, я шёл дальше, а Галич, тупо сворачивал и шёл к своей бабушке. Вот так мальчишке не повезло, он жил не с родителями, а с бабулей, весьма странной особой. Маленькая сгорбленная, одетая в видавшую виды кожаную куртку времён гражданской войны, на ней уже не то, что краска, кожа протёрлась. Если бы на бок она могла нацепить маузер, то выглядела бы пенсионеркой - революционеркой. Мой товарищи попутчик Галич всё время хотел меня затащить к себе в гости, а я не любил ходить по дворам, но однажды, поддался на его уговоры.
Они жили в маленьком и низеньком домике, состоящей из прихожей и кухне одновременно и узкой спальной комнаты с двумя кроватями у стенок и большущим комодом. В домике было холодно, грязно, темно и неуютно. В этом огромном комоде хранились необыкновенные вещи: не нацепленный на бок бабули маузер, старые потёртые револьверы, гранаты, - «лимонки» и целая куча монет царской чеканки. Одно мне не нравилось, с его бабкой, надо было обязательно громко здороваться, а она потом несколько раз спрашивала, поздоровался я или нет? Потом я ещё несколько раз в жизни встречал столь же «не воспитанных людей», все они были украинцы.
Узнал я и истинную причину заискивания Галича передо мной. У меня была большая коллекция марок, собрать её мне помог фронтовой товарищ моего отца, он заведовал главпочтамтом. Галич хотел её выменять на бабушкины монеты, но я не соглашался, однажды мне сильно влетело от отца за предпринимательство. Кончилось тем, что мы с ним раздружились и я, не подумав сказал, что его бабка, дверь в кабинет директора открывает ногой, а все боятся её, заискивают и ставят ему высокие оценки, которых он не заслуживает. Всё это было чистой правдой, но он как подлый пионер исказив, рассказал это всему классу. И вот захожу я в класс, а на доске написано, как будто я заявил, что наша учительница, - подхалим, хотел стереть, они не дали. Усадили на парту, руки растянули в разные стороны, лицом в парту, вот так я «распятый» ждал прихода учительницы. Она пришла и прекратила эти безобразия, меня спросила, - «Говорил»? «Да», - был мой ответ, чего боятся правды. Учительница добрая была, Нина Иннокентьевна Желткова, мы потом с другом часто к ней в класс заглядывали и садились за маленькие парты.
Дочь директора преподавала химию, предмет химии был для нас очень интересным. Взорвать бутылку с карбидом, изготовить мину из бертолетовой соли с красным фосфором, или просто выпить содержимое спиртовки, были любимейшими нашими занятиями. Но учительница отбила всякую охоту, заниматься химией, ругала нас за принесённые в школу капли ртути и отбирала другие с таким трудом добытые химикаты, а под конец добавила в спиртовки чернил. Это не задержало моего друга Сашку, он специально принёс в школу солёный огурец, все знали, что чернила не ядовиты, ими в нашей округе глистов травили и то не помогало. Сашку, да ещё с огурцом ей отравить не удалось, только язык посинел у моего друга, но на другой день он был уже как огурец, нежно розового цвета.
Да, народец учился в школе знатный, в основном с Ключевской и Черемошников, это городская окраина, рабочие районы. Из моих одноклассников, многим пришлось пройти через тюрьму, за разные преступления, задатки которых чувствовались уже в школе. Ну как это можно не заметить, когда парнишка 11 лет ломает руку первокласснику, зажав её в двери? А другой, поспорив, втыкает скальпель товарищу в бок прямо через толстый ремень. Мне на вешалке разрезали очень красивое импортное пальто, а о драках я и вспоминать не буду, но смею заметить, деньги у нас не отбирали как в других школах.
Лучше всех, может быть только для меня, был учитель физики, он даже внешне походил на изобретателя радио Попова, спокойный и обстоятельный подробнейшим образом объяснял материал в своём кабинете, где вместо парт стояли лабораторные столы. На уроки физики и химии нам приходилось оставлять свои классы, и переходить в кабинет, это придавало особую значимость нашим занятиям, сами себе мы казались уже взрослыми. Кроме хулиганов и бандитов некоторые ученики всё-таки стали учёными, директорами и начальниками, а инженерами вообще много. Даже я учившийся до пятого класса на четыре и пять, а после на четыре и три, умудрился с красным дипломом окончить техникум и даже немного поучится в институте, а потом успешно работать инженером конструктором и делать изобретения.
Хуже всего мне давался русский язык, на то были свои субъективные причины, они также повлияли и на оценки моих знаний по другим предметам. Учительница Мария Тихоновна Аксёнова, интеллигентная молодая стройная женщина, была глубоко несчастна, у её сына был церебральный паралич, муж оставил их, и она одна билась, как могла, пытаясь свести концы с концами. Посетив наш дом и увидев в нём достаток, она просто возненавидела меня, такое бывает в среде учителей, я сам работал в школе и говорю это неспроста. Нам всегда было жалко учительницу, особенно когда видели её сына, этого ни в чем неповинного мальчика, передвигающегося маленького паучка. Его даже оставить было не с кем, приходилось таскать его с собой в школу. Будучи учителем русского языка и литературы, она писала стихи, играла на пианино и пела, но никому не была нужна кроме своего сына. Родители хотели нанять репетитора для меня и этим поделились с ней. Это ещё больше унизило её, - «Разве я плохо преподаю»? сказала моя учительница и классный руководитель одновременно, ставя мне очередную двойку, совсем ни за что, просто в табеле оказалась пустая незаполненная графа.
К нашему выпуску её уже не было в школе, говорят она начала сильно выпивать и продавать на базаре семечки, мне не хочется в это верить. Последний раз я видел её уже во времена перестройки, она шла со своим взрослым сыном, так и не вылеченным с тех пор. Он работал киномехаником в кинотеатре «Сибиряк», и она пристроилась там же, или на кассе, или на контроле. Она меня не узнала, долго приглядывалась и называла фамилией друга. Она торопливо мне рассказывала, о проблемах кинематографа и кинопроката. Я потом молча пришёл домой, выпил водки и заплакал, мне хотелось вернуться, найти её и низко ей поклониться. Таких верных матерей великомучениц я больше в жизни не встречал.
Старое здание родной школы начинали ремонтировать, а нам пришлось доучиваться, вернее, консультироваться и сдавать экзамены, в пустующем здании вечерней школы рабочей молодёжи. ШРМ №1 располагалась почти в центре города в старинном здании с большими окнами и ещё большими филёнчатыми массивными дверями, эти двери мне пришлось запомнить на всю жизнь. Я опоздал на консультацию и искал, в каком классе её проводят, дёргая по очереди все двери подряд. Одна дверь слегка подалась на меня, и мне показалось, что её кто-то придерживает изнутри, дёрнул посильнее и поломал створку по диагонали. Мало того меня ещё и застукали хозяева помещения, завхоз и директор ШРМ. Судьба моя была предрешена, до тех пор, пока дверь не будет налажена, свидетельство об образовании мне не выдадут. Кое-как я нашёл специалиста, который устранил поломку.
Грех обижаться на учителей, особенно мне, всё равно я выучился и не плохо, если бы не был скромным человеком, мог бы гордиться своими знаниями по многим предметам, кроме русского языка. Мария Тихоновна в том не виновата, это из-за слуха скорей всего, умноженного на моё упрямство, о том, что сложно учить русский язык я не буду распространяться, это и без меня распространённое мнение. Моя дочка, ещё в детском саду, что то там не выговаривала, но попался хороший логопед и всё исправил, даже объяснил что это из-за слуха. Пообещал, что с таким исправленным вниманием она обязательно будет учиться хорошо. В дальнейшем, преподаватели закрывали глаза на мою безграмотность и восхищались литературностью моих сочинений, брался писать даже стихи, а вот теперь осваиваю и прозу. Не печатался и не собираюсь, пишу для своих детей и внуков, они многого не знают.
Окончив восьмилетку, я с успехом завалил экзамен по русскому языку, в приборостроительный техникум который потом окончил мой сын, так сказать исправил ошибки своего отца. Пошёл и записался в школу на Черемошниках, об этом узнал мой дядя, - муж сестры моего отца, велел забрать документы, пока меня в тюрьму не посадили. Он был председателем профсоюза завода – шефа элитной школы и договорился с её директором, чтобы меня записали. Запись произошла прямо первого сентября и не очень удачно. Я долго ждал директора, но нашёл её в учительской, передо мной сидела в глубоком кресле маленькая старушка, которой не хотелось покидать уютного места. В присутствии всех учителей мне пришлось, рассказал о причине моего визита, а все учителя молча слушали меня. Одна, видать самая наглая учительница, буквально выхватила из рук директора моё свидетельство, а все другие начали рассматривать мои оценки, я бы не сказал, что они были уж слишком плохие. Весь преподавательский коллектив решил иначе, с тех пор я получал самые низшие оценки. Доходило до того, что мои товарищи, списавшие у меня, выполненное задание, получали отлично. Я же за свой оригинал, не выше тройки, конечно не заслуженно. Потом в вечерней и заочной школе, техникуме и институте, справедливость восторжествовала.
В этой школе, которую мне пришлось бросить, были и хорошие учителя, самая лучшая для меня была Фаина Ивановна преподаватель физики, заслуженный учитель. Она интересно обучала меня, зайдя в класс, она сразу отбирала у меня шапку, а после уроков, я упрашивал её мне отдать, не май же месяц, на улице минус тридцать. Через день мне приходилось решать по десять задач по физике, и только потом, но уже в шапке тащиться домой. Мало того, что я научился решать их в лёт, мне ещё не приходилось на выходе встречаться с местными хулиганами, трясущими с учеников деньги. Иной раз мне доставалось от них, потому, что денег я им не давал принципиально. Конфликты с хулиганами закончились по-хулигански. Я жил недалеко от карандашной фабрики и ходил на их стадион кататься на коньках. Туда же однажды заглянули мои враги, главарь получил коньком по голове, у него, что то там развернулось, и он стал первым здороваться со мной и денег больше не спрашивал.
За одной партой со мной сидел очень умный мой товарищ Колька Васильев, ещё бы ему не быть умным, у него оба родителя преподаватели, кажется даже в институте. Мы сидели на первой парте, меня посадили, чтобы лучше за мной наблюдать, а он сам попросился. Оказалось, он плохо видел одним глазом, а я не внушал доверия учителям, так за одной партой оказался «двоечник» и отличник. Мы помогали друг другу, но до дружбы дело доходило только тогда когда мы в буфете пили забродившую газировку, или у меня в гостях кофе с коньяком. Один раз в каждую неделю мы проходили практику на заводе, до обеда мы паяли настоящие декадные переключатели, а после обеда шли ко мне домой. Родителей не было, а денег, которые они давали нам на обед, хватало на бутылку хорошего белого портвейна. Однажды, сэкономив за две недели, мы купили армянского коньяка, а у матери стоял уже готовый кофе с молоком, но мы не подумали, что молоко скиснет, а оно скисло. Нам всё равно хотелось попробовать кофе с коньяком, ну не выливать же его, так мы и подружились. Жаль ненадолго, Колька, победил, в какой-то олимпиаде, и его отправили в Новосибирский Академгородок в ФМШ, - физико-математическую школу, для одарённых детей, а я пошёл работать на завод учеником токаря.
Мы встретились с Николаем Васильевым перед самой моей армией, случайно, почти около моего дома, я пригласил друга, но у меня не было ключа от дома, был только от веранды. На дворе стояла поздняя осень, оставив его на веранде, я сбегал за бутылочкой коньяка, а он перелистовал мои тетрадки, исписанные уже после обучения в школе. Он рассказывал, как он учился в ФМШ, а теперь в Томском университете. Как дружил с бывшей одноклассницей, да не долго, она конечно умница, но не это главное теперь уже между взрослыми людьми. Я рассказывал о том, как работаю, как ко мне в гости тоже приходили бывшие одноклассницы. Он прервал мой рассказ, открывая одну из моих тетрадей и спросил, о чём эти записи? В тетрадке аккуратно были написаны ряды нулей вперемежку с единицами, пытался отшутиться, но он просил опять объяснить, о чем эти записи? Пришлось сознаться, что пытался выводить закономерности двоичного, исчисления. А где ты об этом прочитал? Нигде из головы взял. А ты знаешь, что это называются машинные коды? Нет, не знаю. Пообещай мне, что ты продолжишь учиться. Я пообещал, но не стал рассказывать, что пытался учиться в вечерней школе, но друзья хулиганы постоянно сбивали меня с истинного пути. До тех пор пока пути наши не разошлись, мои в армию, а их в тюрьму.
Как то встретил одноклассников из школы, которую я бросил, они рассказали мне, что Колка Васильев умер, ехал в троллейбусе случился приступ, так его и катали уже мёртвого, царство ему небесное! Ведь он был не только умницей, но ещё практически безгрешен.
Отслужив два года, я чуть не погиб, падая с высокого кедра вниз головой, выжив, решил продолжить ученье. Это от того, что передо мной пролетела вся моя жизнь, особенно не сбывшиеся намеренья, - школу не окончил, даже с девушкой не дружил, так умирать нельзя. В деревянном здании моей родной школы, расположилась, - областная заочная школа, вот туда я и направил свои стопы.
Мне опять понравилась школа и не только, где то через месяц, появились какие-то девчонки, их заставляли учиться не только в ближайшем ПТУ, но и в средней школе. Одна из них всё время попадалась на моём пути, то в кино, то в театре. Я боялся к ней подойти, она была совсем молоденькая, красивая, но с грустными глазами. Ничего в ней не изменилось, она всё такая же, даже по сравнению со своими подругами более серьёзная. В этой школе я учился хорошо, можно сказать даже отлично, она не могла меня не заметить, а я насмелился и начал её провожать, а потом и школу начали вместе прогуливать. У неё ученье продвигалось плохо, и все мои старанья были напрасны, она не хотела учиться и предложила мне бросить школу вместе. Я понимал, что если потеряю её из виду, то потеряю навсегда, так отличник, гордость заочной школы выбрал не образование, а любовь. Учится, я продолжил потом в зрелом возрасте, а выучившись, стал работать инженером конструктором в отделе
Однажды меня вызвал начальник Отдела Главного Технолога и послал меня на встречу с выпускниками той самой школы, в которой я бросил дневное обучение, рассказать о профессии конструктора. Мне сильно не хотелось идти на эту встречу, но отказаться, не удалось, значит пришлось. Встреча проходила в технической библиотеке, передо мной выступил токарь с токарных автоматов и настройщик радиоэлектронной аппаратуры сборочного цеха. Первый парень был с романтическим сдвигом, вся его речь была пронизана чудесными превращениями, прутков в красивые детали. Второй настройщик, был прагматичен, до безобразия, - получаю много, а командировками объездил всю страну, когда инженеры не понимают, чего-то зовут меня, за это и платят. Выступать после него, инженеру со скромной зарплатой, корпящему над чертежами, и без всякой романтики, а с чисто техническими расчётами. Дело не простое, но я упростил его до безобразия по примеру пред идущего оратора. Представился, сказал, что учился в той же школе, а потом спросил, нравится ли им учиться? По раздающемуся шуму понял, что не очень, вот и подвёл черту, если вам не нравится учиться, не ходите в инженеры, потому, что учиться придётся всю жизнь. Работа то бумажная, иной раз за день приходится 50 листов, технической литературы прочитать и понять и сделать выводы, самому изобразить на бумаге чертёж, а потом нести ответственность, за созданное детище. Только так и не иначе. Раньше инженеры вставали под созданные по их чертежам мосты и только потом их именами назвали всё от бронзовой таблички на входных дверях квартиры, до упоминания в учебниках всех времён и народов. Инженер, переводится как Ин Гениум, находящийся в гениальности. Дерзайте!