СЫН
— Тетя Вера! А это вам… — Юра протянул букет желтых роз.
— Что ты, Юрочка! На меня, старуху да такое добро переводить. Не надо, милок! Маше отдай лучше.
Маша, молоденькая квартирантка, смущенно улыбнулась:
— Берите, берите, Вера Алексеевна! Юра мне потом подарит…
Молодые вошли в подъезд, а Машина хозяйка, стоя у крыльца, сказала подошедшей соседке.
— Золотой парень, Максимовна. Таких теперь мало… Бывают же на свете люди…
Соседка, часто мигая, кивнула на раскрытое окно:
— Женятся, поди?
— Дай им Бог счастья. Парень для Марии клад. Через месяц свадьбу справят.
… Весеннее солнце заливало перрон. Маша присела на скамью – спешить было некуда. До прихода сорок второго оставалось еще целых полчаса. С этим поездом на ее свадьбу должна приехать Соня, подруга по детскому дому… Маша хотела встретить ее вместе с Юрой, но того срочно вызвали на какое-то совещание.
Объявили отправление «московского». Заволновался перронный люд. Из общего гула прорывались прощальные крики.
— Галя, Галочка, береги себя, больше кушай!
— Васенька, не забудь поцеловать Люсю.
Вроде как отбывающую в неизвестность Галю направляют на вечный откорм, а некая Люся не проживет и дня без Васиного поцелуя…
Мужчина с веснушчатой лысиной, открывал простуженный рот:
— Родион Оныч, огромный привет Мухину! Да, да Комарову… От старого друга. Он должен знать меня, зимой с ревизией приезжал…
Рядом с Машей примостилась пожилая женщина. Ее морщинистое лицо выглядело печальным.
— Проводили кого-то? —с любопытством спросила Маша.
Женщина повернулась.
— Нет, не провожала никого и встречать некого. Посижу, посмотрю на чужую радость и домой пойду – поплачу в подушку…
Глядя на сухие, жилистые руки, Маша спросила:
— У вас, наверно, несчастье?..
— Нет, еще хуже. Сын мой единственный… жениться задумал…
Маша вспомнила о своем.
— Так вам только радоваться надо.
— Эх, дочка, дочка. Если б оно по-людски было, то и радость была. А вот дожилась… Сын сноху в дом, а мать – куда хочешь…
— Да вы что? Это ж невозможно!
— Теперь все можно. Мать из простого рода, да без большого образования… Полы раньше мыла… А у молодухи родители – не чета мне… — И сухие губы женщины задрожали в обиде. — Или, говорит, угол тебе сниму или сам уйду… А вести в дом невесту не хочет… Думала ли, что доживу до этого дня? Что жизнь так глубоко провалится…
Маша, помолчав, спросила:
— А вы никуда не жаловались? Может, его пристыдили бы.
— Что ты! Сам начальник немалый в городе. Понимает, что к чему… Да и времена нынче другие. Это раньше народ бегал по профкомам да по парткомам…
— Все-таки надо попробовать. Заходите к нам. Мы с мужем поможем. Он, точно, не оставит вас без внимания…
Маша достала авторучку.
— На всякий случай запишу, а то в беготне могу и забыть. Ваш сын где работает?
Женщина тяжело вздохнула.
— Ох, уж эти жалобы… Я так не люблю их. Ведь может не поздоровиться… Сын все же родной. — Подумала и добавила, — а фамилию можете записать… Только это вовсе не жалоба, а обида…
— Как, как? Что вы сказали? — Маша опустила руки.
… Сорок второй опаздывал на двадцать минут. Мимо проходили люди с чемоданами, свертками и пакетами, тянули за собой багажные коляски. Почти все куда-то торопились. И никто не заметил, как на скамейке светлоглазая девушка ласково гладила пальцы пожилой соседки.
У каждого было свое.