Рассказы приходского батюшки

   
              Это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.
                (Откр. 16 14)

                Батюшка
Выглядел он чудаковато и необычно. Озорной взгляд, юношески блестящих глаз, длинные ресницы, стремительные движения, и седая, развевающаяся за ним, не поспевающая за всеми его порывами, борода. Рост его был так высок, что если бы довелось ему принимать исповедь у команды баскетболистов, и то, пришлось бы немного склонить голову. Волосы его никогда не стриглись и давно отрасли почти до колен. Но волосы были убраны, спрятаны под широкой рясой, зато борода всегда оказывалась выставленной на всеобщее обозрение. Может быть, и она была только ширмой и скрывала нечто самое важное в его облике? Наверняка так и есть. Но нам за эту ширму не заглянуть, а тот, кто заглядывал за неё, рассказывает, что там слышно было постоянную молитву к Богу, не усыпающую, и самодвижущуюся.
Борода росла трубой. Не валторной и не геликоном, а водосточной трубой, настолько длинной она была. Оканчивалась она ниже пояса, у колен, что при выдающемся росте хозяина, составляло внушительные размеры. Усы его ввинчивались в бороду и были абсолютно черного цвета, как египетская ночь. Борода, и это составляло самую её необычность, росла двуцветной. Сверху она была седой, а внизу волосы чернели. В итоге получался цвет, который метко окрестили: перец с солью. Сочетание седины с юным лицом создавало непередаваемое впечатление и действовало неотразимо. Может быть, поэтому и бесы поражались от него, и в страхе бежали. Говорили, что он имел чудесный дар слёз, который проявлялся только во время келейной молитвы. Как только батюшка оставался один, глаза его начинали увлажняться, и борода вскоре делалась мокрой. Некоторые говорили, что его седина это застывшая соль слёз. Но слёзы его никто не видел. На людях он всегда представал радостным, всегда открытым для общения.
Сложения он был, однако, не богатырского, а хрупкого. Стан его был гибок, и лёгок как прутик. Всё в нём необычно, ново, свежо. И внешний вид, доступный обозрению всякого, говорил об этом. А уж когда начинал говорить сам батюшка, то можно было заслушаться глубоко за полночь. Так отрывал он своих прихожан от привычной мирской, суетной жизни, что следовали за ним люди, действительно, как малые овечки за пастырем. Обо всём забывают, словно никаких уже дел на земле не осталось у них, и готовы как ангелы, слушать толкования на Святое Писание и немедленно лететь на небо.
Всем что-то нужно от него. Кто-то хочет жениться, и спрашивает совета, кто-то развестись и нужно благословение. Кто-то вознамерился жениться во второй раз, и даже в третий, и всё равно хочет благословения и совета. Для всех у него находится неожиданный и точный ответ. И слово, соединённое с молитвой, оказывается не советом, а путём. И путь этот приводил куда следует, выводил из тупиков, из блужданий. Ибо путь этот - Христос.
Приняв в себя множество человеческих исповедей, он как бы и прожил не одну жизнь, а миллионы жизней. Он был не только духовником, но и душой общества. Кроме любви к людям, он обладал даром рассказчика. Записать рассказы не приходило ему в голову. Для этого надо быть писателем, а не священником. Его остроумные, искромётные рассказы передавались из уст в уста. Православные байки расходились широко, как некогда анекдоты, доходили до ушей епископов и даже монашествующих. И все находили в них известное утешение. Рассказы эти заслуживают того, чтобы их слышали не только близкие к церкви люди, и батюшкины духовные дети. Попробовал я кое-что записать... И вот что получилось.

Велики и чудны дела Твои! (Отк. 15. 3.)

                Карма
Пропаганда лжеучений, звучащая через все источники массовой информации, делает своё дело, разрушает душевный мир человека. Смешение понятий - самая распространённая болезнь современных христиан.
Подходит ко мне однажды после службы женщина и с такой интонацией, словно уличая в чём-то нехорошем, спрашивает: «А вы признаёте авторитет шастри?» - «Нет, не признаю» - отвечаю просто, как есть. Что дальше, думаю, последует? А её уже нет, как водой смыло. Ну, на этот раз легко отделался.
Нашла она меня в храме и в другой раз, теперь уже не с вопросом, а с просьбой. Слёзной просьбой.
• Батюшка, мне сделали, - проникновенно смотрит на меня, и молчит. Только скорбно так головой покачивает.
• Что сделали? - спрашиваю.
• Подложили! - и опять пауза, чуть ли не мхатовская. И плакать начинает. - До третьего колена испортили, - всхлипнула уже в голос.
Как её утешить, и не знаю. О чём она просит, как понять? Все слова-то русские, а понять нельзя. Ни в Евангелии нет пояснений, ни у святых отцов таких учений. И дико звучит «сделали», «подложили».
• Ну, чем помочь вам? Что от нас-то требуется?
• Снимите карму, - трагически шепчет она в ответ и рыдает, уже не сдерживаясь.
• Хорошо, хорошо, будь, по-вашему, - спешу её утешить, - снимаю вашу карму, только не плачьте.
Вокруг уже собралось порядочное количество народу. Готовы меня защищать. Видят, что человек не в себе. Да, такие люди бывают опасны, они не отвечают за себя. Но та женщина утихла, присмирела, скандала не вышло.
Нет ничего легче, чем снять то, чего не существует. Нет у человека кармы, и всё тут! Грехи есть, а кармы нет.
Человек теряется в чаще собственных выдумок, его не найти среди ложных понятий. Нет в Евангелии ни «порченых», ни «сглаженных», ни «сделанных», ни «просветлённых». Ни духовных вампиров, ни доноров. Бесноватые есть, больные - есть, с такими Церковь знает, как управиться, как помочь. А как избавить от того, чего нет? Грехи мы разрешаем, кающихся принимаем. А с такими что делать?
Поисповедовал я её, оказалось - грехи у этой женщины тяжкие.
• Вот, - говорю, - в чём дело-то, а не в карме!
На следующий день приходит меня эта женщина благодарить, «спасибо, батюшка» - и в ноги кланяется.
• За что спасибо? - Спрашиваю опасливо, на всякий случай. С такими людьми, ухо востро держи. Измениться за один день нельзя. Долго нужно из них эту дурь выбивать.
• Всё по ветру ушло, на того, кто подложил. Сняли карму.
• Опять вы за своё, - теперь я чуть не плачу, - ну, слава Богу, что по ветру ушло, а то ещё «до ветру» бывает нужно идти.
Стала ходить эта женщина в храм. Исповедовалась регулярно. И переменилась она неузнаваемо. Просто другой человек. А недавно вместе смеялись, вспоминали, что ей «сделали», да как «подложили». И сама не может объяснить теперь, что это было с ней, наваждение, да и только. А ведь ещё совсем недавно для неё за всей этой галиматьёй стояло что-то страшное, непреодолимое, роковое. А на самом деле, это был туман, за которым не видела она свои дурные поступки. Грешила, и не знала, что такое грех. Самые обычные человеческие понятия, что такое хорошо, что плохо, перестали для неё существовать, разве это не одичание?
Разве может дать покой мировоззрение, при котором каждый человек представляет собой открытую энергетическую систему? Каждый встречный для такого или глаз нехороший имеет, или вампир, и сосёт «прану» по дороге на работу, в вагоне метро, самым бесстыдным образом, и спасибо не говорит.



              И чудесами, которые дано было ему творить пред зверем, он  обольщает живущих на земле      
                (Откр. 13 14)

                Третий глаз
А вот случай с плохим концом. Работала в нашем храме женщина, много делала доброго, полезного, но страдала той же болезнью - смешением понятий. Было у неё два сына, и они заглядывали иногда в наш храм, жили - не тужили, казалось бы. Но узнал я как-то, что занимается она регулярным массированием своего кундалини, который находится, как известно, в самом неприличном месте, на котором сидит всякий человек. Вот бы ему там и оставаться, так нет, поднимают его себе на беду, до самых небес. И понял, что дело плохо, далеко зашло. И упорство её в лжеучении, лжезнании, принесло свои ядовитые плоды.
Подходит ко мне однажды эта женщина и сообщает радостную новость.
• Мой сын увидел вчера у вас, золотисто-зеленую ауру. Открылся у него третий глаз.
Я был ошарашен. Ведь она только в это воскресенье причащалась! Что ответить ей на это? Понимаю, что губитель близок, но как отвести его? Если мерещатся человеку такие вещи, как «аура», - это значит, что он уже целиком во власти льстивого и лукавого обманщика. Беса.
• А где же ваш сын? - спрашиваю, - вот бы посмотреть на человека, который такие диковинные вещи видит.
Оказалось, что сыновья ходят на какие-то занятия по энергетическому очищению, просветлению и прочему ума поползновению. Все деньги в семье тратятся на ублажение какого-то гуру, который и в церковь не запрещает ходить. И вот достиг, оказывается, сын её высокой ступени посвящения, благодаря этому гуру.
• Вразуми, Господи, маму-дуру, которая водит своего сына к гуру, - сокрушённо думаю про себя. Но об этом никому, ни гу-гу.
Подводят ко мне этого молодого человека. И он не без некоторого хвастовства рассказывает, что может различать «чёрных» людей - духовных вампиров, и по ауре определяет энергетическое состояние человека. Такая вот диагностика духовной радиации.
Просто ужас! Что делать? Он столько лекций выслушал, убеждать бессмысленно. В позе «змеи» по несколько часов каждый день стоит. Господи, помилуй, как помочь?
Он смотрел свинцово и хищно. Потом взгляд стал каменным и устрашающим, только внутренне рассмеявшись, можно было не поддаться, скинуть с себя цепкие чары. И я рассмеялся. Чувство юмора здесь пригодилось. Неожиданно я попал в поле зрения третьего глаза и стал объектом его исследования, и так же неожиданно, обладатель этого глаза, стал объектом моего веселья. Скорее он был достоин сожаления. Но не все хотят, чтобы их жалели, многие обижаются на это.
Без юмора сейчас трудно жить. Лев Оптинский ещё умел пробирать пришедших к нему, но Амвросий Оптинский уже не обходился без шутки. Так и сегодня никакой мало-мальски серьёзный разговор не будет воспринят без доброй шутки. Я помог этому человеку, вернул ему правильный взгляд на себя, взгляд, исполненный самоукорения, а не самовосхваления. А то ходил среди нас трехглазый циклоп. Мы же люди, а не энергетические чудовища. Страшно жить с таким человеком.
• Ну, что, не чешется у тебя третий глаз? - спрашиваю. - Не улыбнулся.
• А где он у тебя, покажи.
Показывает на лоб.
• А хочешь, закрою тебе третий глаз? - По наитию говорю, сам не знаю что.
Взгляд у него тупой, тяжелый, лицо мрачное. Тяжело ему в Божьем храме стоять, надо же как-то помочь человеку. Он же ко мне пришёл! И как щелкну его по лбу, в то место, куда он пальцем показывал.
• Закройся, третий глаз! - приказываю, как власть имеющий.
Молодой человек испуганно моргнул. И лицо его сразу приняло осмысленное выражение. Словно проснулся.
Чтоб же вы думаете? Через несколько дней приходит ко мне его мама и говорит:
• Зачем вы моему сыну третий глаз закрыли?
Такая претензия ко мне. Губы дрожат, на лице злоба, обида. Она посчитала, что я по своеволию, вместо того, чтобы поздравить сына с приобретением, лишил его третьего глаза. И так разобиделась, что в храм перестала ходить, никаких объяснений не захотела выслушать. Нет её с нами теперь.
Не знаю, как объяснить этот случай. Может быть, щелбан получился очень сильный, так, что в голове зазвенело, а на уме прояснилось, может ещё что. Но они-то с гуру как-то объясняли, как-то толковали это по книгам. Что-то из космоса у них принималось, какая-то энергия голубым лучом нисходила, другая эманация выходила, что-то в результате включалось, что-то выключалось. Беда, беда с этими заблудшими умами. Мучает их злой дух «кундалини», и не могут найти они покоя ни в «лотосе» ни ещё в какой-то позе, потому что придет «сглазник» и отнимет, что нафантазировали себе «третьеглазники». И весь труд насмарку.


            И выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и     Магога, и собирать их на брань.
                (Откр. 20 7)

                Проповедь
Воистину, это демонический образ мыслей, при котором человек является открытой энергетической системой. Приносит это людям одни беды, вся их жизнь становится кошмаром. Они заболевают подозрительностью к другим, потенциальным «вампирам», и преклоняются перед учителем-гуру, чтут его как бога, верят ему беспредельно. Потому что Бог в их понятии и есть сама биоэнергия. Кто этой энергией обладает, кто распоряжается ей, тот и бог.
Среди таких людей часты скандалы. Они постоянно что-то друг другу «подкладывают», «ввинчивают», «сглаживают». Они - потенциальные пациенты психиатров. Распылить в метро отравляющие вещества - это в их духе. Их собственные души отравлены давно.
И среди тех, кто считает себя православным, можно встретить усвоивших неправославные учения. Обнаруживается это неожиданно и впечатление производит ужасное. Человек ходит в храм, исповедуется, причащается, участвует в делах прихода, а потом ни с того, ни с сего заявляет на исповеди, что у него энергетические каналы уже прочистились, «чакры» открылись, и он стал получать энергию прямиком из космоса. Я ничего в этом не смыслю, кроме одного - дело нечисто, надо бить в набат. Из космоса ничего высосать нельзя. Никакой энергии, кроме материальной, там нет. А значит подключается человек посредством своих установок к самым нечистым источникам и лукавый, льстец, обманщик начинает вертеть им, как вздумается. Недаром по-гречески дьявол называется «космократором». Вот к какой энергии подключаются эти люди.
Глянешь на такого: действительно, что-то в нём поехало. Не открылось, а скорее - перекосилось, в общем, человек ненормальным стал. Наш домашний одноглазый циклоп, которому на самом деле открыты все каналы космической связи, и он действительно подключён бывает если не к космосу, то к околоземной орбите, много способствует такому отравлению умов. Именно по этим, вполне реальным каналам теперь часто происходят встречи телезрителей с колдунами, экстрасенсами и другими слугами демонических сил. На голубой огонёк приглашают и Мефистофеля и Вельзевула и Азазелло, и Асмодея... только не православного батюшку. И насмотревшись на этот голубой огонек, люди начинают заражаться такими мыслями, такими идеями, которые раньше ни под каким соусом не могли бы в них зайти. Телевидение теперь стало воистину орудием демонов.
Печальна судьба тех, кто внимал и усваивал поновлённые современным рационализмом лжеучения. От начала прошлого века эти поветрия стали сильно волновать русские умы, опустошать души. Это и падшие русские антропософы, среди которых немало и талантливых поэтов, увлечённых Рудольфом Штейнером на строительство Гетеанума - храма нечистым духам. Экзальтированные теософки круга мадам Блаватской. Столовращатели, медиумы, взыскатели Софии - мудрости Божией, которую ложно именовали четвёртой ипостасью Святой Троицы. И в суемудрствующих умах она становилась и Прекрасной Дамой, и «незнакомкой», и оказывалась чьей-то женой, например, Александра Блока. А сейчас эти наваждения стали ещё пуще, нечистые силы вмешиваются в нашу жизнь нагло, грубо. Раньше тонко прельщали, обольщали, что-то обещали, а теперь губят без всякой предварительной обработки. Не соблюдая ни малейших приличий. Люди и так готовы: ни религиозного воспитания, ни образования у них теперь нет. Чего же с такими церемониться?
Наши правительственные круги ведут воистину безумную политику, открыв страну для агрессии мирового сообщества. Россия уж точно не должна быть открытой энергетической системой, донором хищного мира, из которой вывозятся реальные капиталы, ценности, технологии, природные ресурсы, а взамен ввозятся призраки обещаний и яды тоталитарных сект.


                И схвачен был зверь, а с ним и лжепророк, производивший чудеса.
                (Отк. 19 20)

                Гипнотизер (Дар махатм)
Прихожане они были самые, что ни есть незаметные. Мама и дочка. Екатерина и Людочка. А тогда я даже и не знал их по имени. Храм посещали не часто, но регулярно: по праздникам, по воскресным дням, исповедовались кратко, а такие обычно не запоминаются. Запоминаются те, кто требует к себе особого внимания, и те, которых посещают большие скорби. Не миновали скорби и эту, ничем с виду не примечательную семью.
В субботу вечером, когда я исповедовал, подошла ко мне маленькая девочка с бантиком на тоненькой косичке и неспешно, искренне, почти по взрослому назвала свои детские грехи. Я уже хотел ее отпустить, но она подняла на меня свои большие серые глаза и, сделав паузу, сообщила:
• Нас учитель на уроках гипнотизирует.
Так началась эта история. Девочка стояла и смотрела на меня, спокойно и терпеливо ожидая ответа. Её круглое лицо выражало наивность и беззащитность. А моего сердца вдруг коснулось чувство грозной и близкой опасности. Позвали на помощь маму, она оказалась недалеко. Исповедь пришлось прервать, и мы втроем отправились за колонну на солею, чтобы поговорить без помех.
Девочка рассказала историю, которая только на первый взгляд может показаться невероятной. С нового учебного года у них в классе ввели урок психологии. Вести эту, так называемую психологию, поручили какому-то мужчине, который как оказалось, вообще, не имел право преподавать, но зато обладал редкими экстрасенсорными способностями и с их помощью обаял весь педагогический коллектив, по составу, как и повсюду в школах, в основном женский. И таким образом легко получил доступ к детям.
На первом же уроке он испытал на детях свои чарования, введя весь класс в состояние глубокого гипноза, причем, под гипнозом дети не просто тихо спали, но вели себя крайне безобразно. Они прыгали, кричали, конвульсивно дергались, приблизительно так же, как на сеансах Кашпировского. А на Людочку гипноз не подействовал, потому что она молилась.
Она закрыла глаза, уши рукам и только повторяла одну краткую молитву, запавшую ей в сердце: «Господи, помилуй меня, грешную». И учитель-экстрасенс не заметил, что она не впала в транс. На нее суггестия не подействовала. Люда оказалась единственным свидетелем того урока, потому что другие дети после сеанса, ничего не помнили, так приказал им гипнотизер.
Людочка все рассказал маме, а мама сразу повела девочку на исповедь. Умная мама, так она и девочку свою спасла, и как потом оказалось, весь класс.
И вот стоим мы втроем и совещаемся, как нам быть. Я им посоветовал завтра же вместе причаститься. Что наши слабые силы, по сравнению с тем милосердием, которое оказывает обидимым Иисус Христос. Обратился я и к прихожанам с просьбой о молитве за Людмилу, случай был из ряда вон! А в понедельник решено было пойти в школу.
На все наши недоуменные вопросы директор отвечала с неприязнью. Так она реагировала на мою рясу и крест. Она говорила, что школа отделена от Церкви и поэтому наша миссия нарушает этот принцип и вроде бы как даже незаконна. И вопросы наши просто неуместны. На самом деле логики здесь не было никакой. Так что получился диалог, достойный театра абсурда.
• Зачем вы позволяете калечить детей? - спрашивал я, - такие уроки не только не входят в программу, но они вредны для здоровья.
• У нас церковь отделена от государства, будьте добры, не вмешивайтесь, куда не следует.
• Проведение гипнотических сеансов с детьми недопустимо, это говорит не церковь, а медицина, дети будут травмированы на всю жизнь. Их психика будет подавлена, они навсегда сохранят повышенную внушаемость. Но могут произойти и более серьезные расстройства. Никакие специальные программы обучения не позволяют подвергать детей суггестивному гипнотическому воздействию.
• В программы не входит Закон Божий, а мы проводим вполне научные, психологические опыты, на уровне современных знаний.
• Эти опыты губят душу! - восклицаю я в сердцах.
• Душа - это тоже церковное понятие, а мы решили подправить биополя наших учеников, почистить чакры, расширить сферу ментального. И гипноз тут не при чем. Вы в этом слабо разбираетесь, я вижу.
• Да, это не гипноз, а просто колдовство, призывание нечистых духов.
• Вот-вот, именно потому школа и защищена от церкви. Вы еще не вышли из средневековья. Понятия нечистых духов уже давно не существует, а есть понятие энергетика. Мы взяли специалиста высшего класса, он обучался у восточных махатм, от них он воспринял свой дар. И наши занятия, как вам может быть и неприятно слышать об этом, уже принесли свои плоды. Дисциплина повысилась. Дети больше не шумят на уроках. Повысилась и успеваемость. Дети отвечают все уроки, назубок.
• Так это оттого, что они еще не отошли от гипноза, поэтому покорно повторяют за учителями их лекции. На самом деле их активность понижена, я обратил внимание, у вас заторможенные дети. Это означает, что у детей все еще подавлена психика. Они в ступоре.
• Вы знаете, медицина тоже отделена от церкви, не хватало еще того, чтобы церковь вмешивалась в медицину. У нас есть свои опытные врачи в школе. Дети регулярно обследуются. А последствия того, когда открываются ментальные чакры, хорошо известны. Это вторая чакра, и при ее очищении, интерес к внешнему и плотскому падает, а интерес к духовному, к ментальному, в частности, к знаниям, возрастает. Это вовсе не заторможенность, а следствие изменения энергетического поля. Так что, как видите, наш опыт удался. Церковь и наука несовместимы. Фундаментальные принципы у нас абсолютно разные. Поэтому вам здесь делать нечего.
Так отвечала эта сумрачная женщина. Обработана она была капитально. Дальнейший разговор был бесполезен. Меня поразила та важность, даже величественность, с которой она произносила свои безумные речи. Несомненно, что и её совесть и природная нравственное чувство, всё, находилась под воздействием лжеучений. И безмолвствовало. Это своего рода прелесть, от которой излечиться бывает невозможно. Человек не отвечает за себя. Им руководит что-то иное, как бы наведенное со стороны, какая-то тень, падает на сознание и человек не замечает, что делает откровенное зло, несет разрушение.
Из моего заступничества, конечно, ничего бы не вышло, если бы не помогла Людочка. Она рассказала все, что происходило на уроке, как бесновались, кричали ее подруги, как у одного мальчика шла пена изо рта... Как уже целую неделю никто не играет ни в прыгалки, ни в классики...
В кабинете присутствовал доселе молчавший молодой человек. Его глаза, как мне пришлось заметить, как-то неестественно ярко блестели, как будто были смазаны постным маслом. Пока он оставался доволен ходом беседы, но после слов Людочки, вдруг с жаром стал все отрицать. Это оказался тот самый психолог. Маленький, с курчавыми черными волосами, он дергался от возбуждения, словно чертик на пружинках. От каждого его слова, жеста исходила какая-то неестественная энергия, казалось, что она и заключена в этих непроизвольных подергиваниях. Он дернулся на пружинках в очередной раз, наконец, прочно утвердился на своих тоненьких ножках и вперился в Людочку черными, колючими глазками-буравчиками.
• Как не заснула? Этого не может быть! Ты ничего не видела! Откуда ты все помнишь?
В голосе слышались и негодование, и обида, и угроза. Казалось, он хотел немедленно исправить оплошность, и усыпить маленькую свидетельницу и, на самое, по возможности, долгое время.
Людочка от этого взгляда оцепенела, она смотрела на него, и не могла отвести глаза, нападение произошло так неожиданно, что и я растерялся. А потом, спохватившись, закрыл лицо девочки, положил её голову себе на грудь.
• Гипнотизируй меня, если хочешь, а от девочки отстань!
Директор, вот удивительно, смотрела на происходящее совсем не по-директорски, а просто как любопытный прохожий смотрит: загрызет бультерьер дворнягу, или дворняге все же удастся убежать, словно шла азартная охота, а ведь охотились за человеческими душами.
Я накрыл голову Людочки наперсным крестом, взгляд гипнотизера уперся в мой крест, и стал медленно угасать. Наконец, он моргнул, что делать гипнотизёру, конечно, совсем не полагалось, потупился, и в задумчивости отвел глаза. Словно вид Распятого пробудил его совесть. Как бы там ни было, но нападение было отражено. Так он вел себя в присутствии родителей и меня, представляю, до чего мог довести свои эксперименты этот молодой человек в отсутствии взрослых свидетелей. Директор казалась разочарованной, и даже несколько обиженной, что явилась помеха проведению в их школе передового научного эксперимента.
Но Людочка была вне опасности. Можно было вздохнуть поглубже, и тут я почувствовал, как душно в том мрачном кабинете, было впечатление, что он не мылся горячей водой со времен Ноя. А вернее, со времен первого указа первого президента, в котором говорилось об улучшении материального положения учителей. Вечная память первому указу. С тех пор учителя и были поставлены на грань выживания. А их место заняли лжеучителя.
Мы сидели в этом мрачном кабинете и чего-то ждали, все были потрясены неожиданным проявлением ничем не прикрытой агрессии, надо было спасать Людочку. Конечно, спасаться бегством легче всего, но куда бежать, если всюду так? По крайней мере, в середине четверти перейти уж точно никуда невозможно, решено было доучиться четверть, а потом переходить в другую школу, может быть, в гимназию. Я обещал помочь.
Уроки психологии приходились на вторник, мы решили, что учиться на этих уроках нечему, и сказали Людочке, что запрещаем посещать их.
• А как же Вера, а как же Вика? - спросила она, опять подняв на меня свои серые глаза. - Они же останутся там одни, они заснули, им будет плохо.
Вера и Вика были её подругами, и они тоже, оказывается, иногда ходили в наш приход, бросать их было бы бесчеловечно.
Мы подумали, и решили, что посещать эти уроки все же надо. Но спросили об этом сначала Людочку.
• А ты не побоишься ходить?
• А я с молитвой...
• С молитвой не побоишься?
• С молитвой ничего не страшно.
Это был уже ее собственный духовный опыт. Это не были слова старших. Ни у её мамы, ни, тем более, у папы, который, вообще, церковь не посещал, такого опыта не было. В воскресной школе такого тоже не проходили.
Людочка не испугалась продолжать посещать психологию. Ведь она была как никак единственным свидетелем. Она была удерживающей беззаконие. И собственными руками отнять этого удерживающего мы не имели права. Она могла воспрепятствовать безнаказанности этого беззакония, творимого самозванным «махатмой». Она одна, и больше никто не мог подробно, детально рассказать, что происходило на уроках, какие команды давались. Она могла спасти тем самым своих одноклассников, и всю школу, вместе со всеми учителями и директором, разве ж это не христианский поступок?
Было решено, что до начала уроков, по вторникам, Людочка будет приходить в храм причащаться, а потом сразу после причастия, идти на урок. Храм, к счастью, был недалеко, и если литургии не было, Дары ей мы всегда оставляли. Причащали запасными.
Конечно, это было крайнее решение. Такого у нас в церкви не практикуется. Но и случай был такой, что мог грозить и здоровью, и самой жизни детей.
Так мы и стали делать... Дальше, собственно, все и закончилось. Рассказывать больше решительно нечего, казалось бы, наша история подошла к кульминации, и сейчас должна разгореться борьба между махатмами и церковью. Но на самом деле, ничего интересного, достойного описания, не происходило. Борьба, может быть, и развернулась и разгорелась жарко, но мы её не видели. Эта борьба проходила незаметно. Людочка часто приходила в храм, причащалась и в воскресенье и по вторникам. Никакого страха, никакого даже беспокойства, она не выказывала. А психолог оставил её в покое. Она сидела на его уроках безучастно, погружённая в молитву. Свои гипнотические сеансы молодой человек больше не проводил.
Сделать что-то другое в такой ситуации мы не могли. Мы оказались полностью беспомощны. Наш голос был отделен не только от школы, но и от общества. Но, как верим, не от Бога. И молитвы наши были услышаны. И кто-то невидимый быстро за нас всё доделал.
Обращаться к общественности было бесполезно. Газеты, телевидение – всё было полно той же бесовщины и растления, мы не могли рассчитывать на сочувствие, а только на насмешки, гипнотизеры лезли из телевизионных ящиков, как тараканы, один за другим. И политика, и экономика, и вся страна дергались в каких-то гипнотических конвульсиях. А нравственность высмеивалась с диким гоготом, и попиралась. Что же могло удержать такую страну от пропасти? Какие-то хитроумные экономисты? Смешно, да и только. Они и были первые разбойники.
И как я часто себе сейчас представляю, посреди этой мистической чумы, сидит где-то тихая девочка с бантиками, и, закрыв глаза и уши, беззвучно молится. И её неслышная молитва есть самый веский аргумент, а всё остальное не имеет никакого значения.
Четверть ещё не закончилась, как психолог исчез, так же неожиданно, как и появился. А к концу года опомнились и родители. Были шумные собрания, директора с треском сняли. Приходили и ко мне, благодарили, даже звали преподавать. Но Закон Божий так и не разрешили вести, тогда я наотрез отказался. Развращать, калечить детей можно, а возвещать истину нельзя. Нет, видно еще не опомнились от атеистического гипноза, а значит надо ждать новых скорбей, новых несчастий... Ещё не до конца выпита эта горькая чаша...


И дано было ему вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.
                (Откр. 13 15)

                Полтергейст
Окончилась служба. Я выхожу как обычно из алтаря. Одна знакомая прихожанка, опережая других, вцепляется в меня и сообщает новость:
• У моих знакомых появился полтергейст!
• Та-ак, - говорю, - дождались и этих «немцев года». Ну, а от нас-то, что требуется?
• Не могли бы вы его изгнать?
Обыденно так говорит, как о самом заурядном деле. Словно каждый день мы этот полтергейст ловим за хвост и оправляем в мешок, по примеру кузнеца Вакулы. Народу кругом масса - стоят стеной, и все ко мне. Все причастники, сам же их из одной Чаши причащал, лица светлые, радостные. Подходят, благословляются, спешат по своим делам... А у кого-то дома такая малопривлекательная вещь, как полтергейст.
Не знаю, что и ответить прихожанке нашей, Валентина её зовут. Бесов нам заповедано изгонять, но о полтергейстах ничего не сказано. Чтобы бесов изгонять, надо благословение у епископа получить, но епископу об этом «полтора-гейсте» не скажешь, невесть что подумает про тебя. Епитимью еще наложит. Встречаться с таким явлением мне еще не приходилось, как быть, не знаю.
• Наверное, ваши знакомые хотят освятить квартиру? - нашёл я выход из затруднительного положения.
• Ну да! радостно просияла Валентина. Батюшка оказался догадливым. Догадливым до гадов.
Машина нас уже ждала. Хитруля эта Валентина. Давно её знаю, тихая прихожанка, но имеет знакомых с полтергейстами. «Можно ли?» - а у самой машина за углом, да с шофером, и разогретым мотором.
Не заметил как сели, - всё мигом, - помчались.
Словно выхватил кто из храма. Обычно после службы и за час до сторожки не дойдешь, не присядешь, ничего в рот не возьмешь, пока всех нуждающихся не выслушаешь, не благословишь. А тут и моргнуть не успел, только сизый дымок завивается сзади кучерявым хвостиком.
И шофёр такой лихач! По Москве, как на помеле летим, голова моя закружилась, даже креститься стал мелким крестиком, как никогда не крестился раньше:
• Господи, помилуй. Господи, помилуй, Господи, помилуй.
И осеняет меня такая мысль: нет, не два, не полтора, а целый легион гадов баранку крутят, как бы живым от них вырваться, отпустите душу на покаяние! Но с дороги назад ходу нет.
• Да нельзя ли потише ехать?
• Эт-можно, - откликнулся весело шофер, но газ не сбросил. Шофёр оказался хозяином квартиры, Феликсом Арнольдовичем. Судя по его виду, да и по зверюге-машине, был он из новых «крутых».
Стал он мне рассказывать о своей необычной квартире. Полтергейст, который в ней появился, оказался шкодником с фантазией. Да никакой и не полтергейст, а самый обыкновенный гаденыш, как я сразу стал его называть по-русски: бес.
Нет, он ничего не бил, не поджигал, мебель не передвигал. Просто пугал хозяев. Например, только лягут они спать, все утихнет в доме, как с кухни послышится разговор. Конечно, ложились то они без молитвы. Как можно окончить день, и пустится в сон, не освятив его молитвой, не поблагодарив Господа за прожитый день? Вот результат.
Слышался женский голос и мужской. Сначала тихо говорят, потом всё громче и доходит до скандала. Кричат, ногами топают. И пока не выйдешь к ним, не утихнут. О чём говорят, нельзя разобрать. Говор свой - русский, но язык какой-то иностранный. Только отдельные слова понятны, да и то, матерные.
Между прочим, мат и есть самый настоящий, натуральный бесовский язык, на котором в аду бесы разговаривают между собой. Заметьте, что и пользуются им только люди ближе всего к этим адским силам стоящие. Не случайно же! Напрасно филологи ищут его корни в разных языках народов, особенно татарам достаётся, на них грешат, что от них, мол, русские научились так грязно выражаться. Это самый настоящий поклёп на татар, и на татарский язык, который ничем не хуже других языков. На матерном языке выражаются вполне свободно только в одной стране - адской, населяющие её - бесы. Здесь настоящая родина этого языка. И если люди ругаются, значит, бесы учат их ругаться и богохульствовать. Чем дальше человек от Бога, тем привычнее он использует этот язык.
Так вот, сидят те бесы на кухне и говорят, ругаются на своём родном языке. А если хозяева подходят к ним по коридору, как не подойдешь, если в твой дом забрались бандиты, то женский голос приказывает: «стой!» Когда первый раз такое услышали, так напугались, что прямо ночью бежали из квартиры. В кухне дверь прозрачная, видно, что никого нет. Только голоса, милицию на голоса не вызовешь. Люди богатые, не одна у них квартира в Москве, да все нежилые, необжитые. Так и живут в этой, с бесами.
• Значит, не полтора у вас, а два гада, не полтер-гейст, а два-гейст, - говорю Феликсу Арнольдовичу.
Хохочет. С юмором всё в порядке, значит, не всё ещё потеряно. И дальше рассказывает, да так рассказывает, что вижу, не понимает, кто у них в квартире завёлся.
• Это ж - бесы, - говорю ему.
• Что ж, вам виднее, это по вашей части.
По моей значит бесы части, ну хорошо. Разговор прервался. Видно было, что Феликс Арнольдович с таким определением не согласен, но в спор вступать не хочет.
«По вашей части» - да нет уж, это по вашей. Но обидеться нельзя.
Потом, когда история эта близилась к своей трагической развязке, Валентина подробно рассказала мне об этой семье, жившей с бесами в одной квартире.
Кроме мата, понятно было из бесовского разговора, как называли они друг друга по именам.
• Филли, - пронзительно кричала гадина.
• Милли, - мужским голосом отвечал гад.
Хороша парочка: Филли и Милли - какие-то американские кликухи. Вот кто смущал наших деловых людей, воспитывал их по своему образу и подобию, и охотился на них. Феликс Арнольдович оказался одним из директоров очень известной фирмы. Её рекламу часто демонстрируют по телевидению, она всем известна. Так что не будем здесь называть её.
Жили гады в квартире уже больше года. То пропадали, то внезапно появлялись вновь. Появлялись уже в несколько ином амплуа, с новыми репризами. Был период, когда они для своих проказ избрали коридор. Возились там, громко топали в вечерней тишине, даже по телефону разговаривали. Сначала слышалось, как кто-то набирает номер, потом разговор, выйдешь в коридор - никого нет. Телефон на базе.
Вскоре так они осмелели и привыкли к хозяевам, что и гостей не боялись. Просто ручными стали. Шумели, бранились, ходили и при гостях. Раньше при посторонних в доме они не объявлялись. Думали таким макаром свести хозяев с ума. Мол, только они одни слышат, а другие нет. Но не вышло, с ума сходить хозяевам было некогда.
И однажды, когда гости сидели за столом. (А приглашать к себе гостей стали часто, почти что и каждый день кто-то бывал у них. С привидениями одним жить не очень-то уютно. А если придет кто-то чужой, то и отдохнешь от шагов в коридоре, голосов на кухне.) Гости сидели за столом, и настала после изрядного количества тостов та недолгая минута сытого умиротворения, после которой следует второй этап застолья. Либо идет на убыль, либо наоборот, застолье превращается постепенно в загул. И вот в эту тихую минуту раздумчивости под дверями кто-то явственно стал чесаться, будто шелудивый пес.
• Собачку завели, - спросила молодая, эффектная секретарша их фирмы. Одевалась она как фотомодель и была постоянным объектом мужского внимания. Все замерли и прислушались. Дверь комнаты приоткрылась, и из коридора явственно дохнуло запахом хлева.
Хозяйку дома звали Алиса. В кругу этих людей было принято всех называть по именам. И старичков и молодых. На западный манер. Старички тем самым как бы и молодели, и если нужно, оказывались на равной ноге и равных возможностях с молодёжью. Молодёжь обретала солидность. Но когда я познакомился, то попросил назвать и отчество. Не могу обращаться только по имени, не привык. Алиса сначала замялась, заподозрив что-то, но потом всё же назвалась: Алиса Марковна.
Хозяйка, переглянувшись с мужем, взяла на себя смелость объяснить, что это такое появилось за дверью. Неизвестно, как к этому отнесутся? Но слово «полтергейст» неожиданно прозвучало очень прилично. Совсем недавно говорили о том, у кого какие акции, и какие лучше, кто-то собирался купить землю в Испании, поговорили и о машинах. А вот полтергейста ни у кого не было. Но об этом слыхали все.
• «А вот у нас есть он!» - сказала Алиса Марковна. - «А может быть даже и оно! Не знаю, как правильно, но уж точно, - они есть!»
Гости с удовольствием приняли известие о Филли и Милли. Выйти к ним вызвалась та самая фотомодель. Перед тем, как открыть дверь, она игриво оглянулась на шефа, который был приглашён, как главный гость.
• Смотри, не зачни от Филли, - сострил кто-то. (Привожу это как документальное свидетельство нравов.)
Вернулась Майя (так её звали) в том же игривом расположении духа, в каком и вышла. И с того дня, как все заметили, положил шеф на секретаршу глаз, то есть, зашла в него блудная страсть. Да и сама Майя изменилась. Словно колдовскими чарами облили её. Стала привораживать к фирме выгодных клиентов, и такие капиталы закрутились, что за полгода удесятерился оборот. Майя получила в подарок от шефа новую квартиру (где они и стали встречаться) и машину.
А тогда веселились всю ночь, пришёл кураж. Под дверью хрюкали, гавкали, чесались. А они заказали ужин на дом, пили дорогие вина, удачно острили. Даже танцевали. Майя на столе, остальные пониже... Ко всеобщему восторгу получился настоящий бал у сатаны. Но сатану звали не романтически - Воланд, а как-то унизительно, по - плебейски - Милли и Филли. Всё мельчает в наши дни. И сатанинская сила тоже?
Квартира стала популярной. Шеф частенько заглядывал сюда, и не один, а с друзьями-партнерами. Филли и Милли, как правило, не подводили. Развлекали, чудили, пужали вовсю. У них даже о делах что-то спрашивали иногда, но слушались привидения только Майю. Сидит она в кресле с сигареткой в руке, выставив напоказ свои, сводившие с ума мужчин ноги, и спрашивает громко:
• Филли, подписывать ли контракт с такой-то фирмой?
И Филли отвечает. Шумнет чем-то. А если невыгодное дело, то промолчит. В общем, Майя его понимала. Трактовала его знаки безошибочно. И что же? Стала фирма процветать! А Майя стала незаурядным средством общения с нечистой силой.
Наконец, мы приехали. На парковке возле дома дежурил охранник в чёрной куртке и с кобурой. Дверь подъезда нам тоже открыл охранник. С Феликсом все почтительно здоровались. Квартира, которую мне предстояло освятить, оказалась необычной. Я никогда раньше в таких не бывал. Всё было сделано с безудержным размахом. Дверь в квартиру вела самая обычная. Но за этой дверью открывалось огромное пространство. По всей видимости, квартира была составлена из двух целиком занятых этажей. В холле потолок, и стены двух или трёх комнат были сломаны, и холл представлял собой подобие заполненного светом храма. Наверху была и балюстрада с перильцами.
Квартирка оказалась и богато обставленной. Не квартира, - антикварный магазин. Много освещал я квартир, но такой не видел, насмотрелся я на современную нищету, и привык к ней. А дух этой квартиры так мне невыносим, что, отставив в сторону всякую дипломатию, да правила хорошего тона, решил говорить без экивоков:
• Хотите избавиться от своих бесов? - спрашиваю громко и решительно.
Хозяйка Алиса Марковна, как она мне не без некоторых сомнений представилась, оказалась женщиной средних лет со следами былой красоты на лице. Встретила она меня в своём, скажем по-французски, будуаре, одета она была в длинное бархатное платье с глубоким вырезом. Что тоже меня поразило, поскольку никак не вязалось с обыденной современной модой. Но у них своя мода. Грудь, руки, всё было обвешано, унизано брильянтами, она ослепляла, как ёлка ослепляет детей своим блеском под Новый год. На мой вопрос вспыхнула она всеми своими блёстками, и как крикнет властно и повелительно:
• Это не бесы!
• Ну, тогда и говорить не о чем, - с некоторым облегчением заключил я, собираясь на пороге отрясти прах со своих ног. Не бесов же освящать, в самом деле.
Но уйти отсюда было не так-то просто. Неожиданно Алиса Марковна покраснела. Наверное, впервые после перестройки. Некогда было тогда краснеть, надо было хватать и «прихватизировать». И вот, покраснела... Это было первое чудо. Не суметь сдержать своих эмоций считалось в их кругу, видимо, самым большим неприличием. Всё можно: и блудить и обманывать, и подкупать и наживаться за чужой счёт, а вот голос повысить - нехорошо. Такое у них было понятие о морали. А может быть, и можно было покрикивать, но только на подчинённых, и вот сочла она и меня таким наймитом, подрядившемся за мзду чего-то тут совершать, и вроде бы собирающемся набить себе цену и поторговаться о размере вознаграждения.
• Извините, отец А., за резкость, я прошу вас освятить квартиру, мы недавно сделали ремонт, - быстро отчеканила она. И тем спасла положение. Пришлось возвращаться. В находчивости, выдержке, этим новым людям, нельзя было отказать.
• Бог простит, а вы меня простите, - отвечаю с поклоном. И начинаю их испытывать дальше.
• В чине освящения содержатся заклинательные молитвы, для всякой нечистой силы отгнательные. При освящении дома мы просим Самого Спасителя войти в наш дом и жить с нами, как вошёл он под сень Закхея-мытаря, если вы не хотите этого, не стоит и начинать.
Алиса Марковна позвала на помощь мужа.
• Так быстро, всё готово? - фальшиво изображая радость, восклицал он, не разобравшись, что к чему. - Больше не будет Милли кусаться теперь?
По лицу Алисы Марковны я понял, что он сказал больше, чем было нужно, её рука была забинтована и вот, оказывается, почему. На днях она, как обычно, пошла, чтобы утишить ночной скандал на кухне. Привычно пренебрегла окриком Милли «Стой!», а когда взялась за ручку, чтобы открыть дверь, почувствовала сильнейшую боль в указательном пальце правой руки. Он был прокушен до кости, и даже следы виднелись от двух тонких клыков...
• Да, вот такие дела, Милли ревнует к Майе и ко всем бабам, - не унимался хозяин, меня он совсем не стеснялся, от него так и несло цинизмом.
Я хорошо себе представлял его центральный офис с круглосуточной охраной, хотя никогда там не бывал, каждый день к ним приходят письма из бедствующих приходов и обителей. Откуда только монахи адреса нужные узнают? даже старообрядцы обращаются к нынешним коммерсантам, наступив на собственную гордыньку. А другие конфессии, секты, так просто атакуют их. И письма шлют всё такие жалкие, униженные, приходилось мне читать их. «Мы последний духовный оплот ... на вечные времена запишем в помянники. Потомкам накажем поминать до скончания мира ... только станьте нашими благодетелями...»
« Ну, кому хотим, тому и поможем, - усмехались бизнесмены такой сговорчивостью строгих моралистов, - захотим, и вся Русь-матушка в синагогах обрящется. Великое обрезание Руси устроим».
За циничным тоном Феликса Арнольдовича читался приблизительно такой подтекст : «Если бы я захотел, я бы этому отцу весь храм его облезлый вызолотил изнутри и снаружи. Но пусть он мне сначала послужит, пусть поклонится мне, а уж потом, покуражившись ... и видно будет.
Да, храм мой тогда был в плачевном виде. Руины, а не храм. И может быть, это не я его мысли читал, а мои собственные отражались от него.
Не знаю, почему была дана этим новым русским такая власть. Сначала коммунистам-атеистам, потом бандитам-коммерсантам. Значит, мы этого заслуживаем, значит этого и заслуживает на самом деле наша слабая вера. Наше малое усердие. Христиане вновь являются неисправными, не исполняют свой христианский долг. Но вот и я понадобился новым хозяевам жизни. Я, а не кто-нибудь другой, не экстрасенс, не шаман, не баптист, не мормон... В этом и был смысл, надо было выполнять свои обязанности, и выполнять хорошо.
Итак, бес не только прельщал, пугал, но теперь уже покушался на живую плоть, которой сам был лишен. Это был серьёзный знак. Какую власть он взял! Это было знамение не только им, но и мне, и всем нам, христианам. Ещё немного времени пройдёт - и воплотится «сын беззакония» - антихрист, настолько полно люди уже предались его воле. И готовы раболепно, бездумно её исполнять и дальше.
Феликс и Алиса, конечно, понимали, кого они в моём лице призывали на помощь, Они сами себя обманывали, когда объясняли аномалии в своей квартире стертым современным сленгом, что полтергейст - это, мол, «шумный дух», некое таинственное физическое явление, ни к добру, ни к злу отношения не имеющее. Просто некий биоэнергетический феномен, и всё, говорят об этом как-то по-снобистски, свысока, словно невесть какие тайные знания выкладывают, но феномен-то кусался! И это плохо укладывалось в псевдонаучные теории.
Алиса быстро опять взяла себя в руки, всё-таки это была деловая, коммерческая женщина, привыкшая владеть своими эмоциями:
• Злых духов нам не надо, - подытоживала она мирные условия, - если это злое, пусть уходит.
Я всегда поражаюсь практичности новых русских людей, наверное, они и вошли в такую силу сегодня, поэтому от них так много зависит. Чаще в пастырской практике приходится сталкиваться с людьми совсем иного рода, которые и сами не знают, что им надо. Какие-то природные нытики.
Придёт такой нытик к священнику и начнёт ныть, жаловаться на жизнь. Надо тогда его спросить: «Вы чего хотите?» На этот тестовый вопрос он не сможет ответить. Так и выявляется нытик. Он продолжит говорить о своих ощущениях, о своём унынии. Ничем такому помочь нельзя. Все великие церковные таинства пред ним бессильны.
Есть и другие, с виду деятельные. Возьмутся за что-то с жаром и тут же бросят. Не из-за трудностей бросят, а неизвестно почему. Мятутся, мечутся из стороны в сторону, и всё в пустую.
Распространён ныне сомневающийся тип. Сделает один шаг и оглянется. Так и не идёт вперёд, так и топчется на месте.
«Можно ли просфору святой водой запивать? - вот типичный их вопрос, который возникает в итоге десятилетней церковной жизни. Или такой вопрос: «Можно ли мыться в воскресный день?» Больше ничего за всё время они не накопили в душе. «Можно ли рыбу есть в день причащения? Там же косточки, их выплёвывать приходится.» «Можно ли целоваться со знакомыми после причащения?» - засыпят такими вопросами. «Можно и соевые конфеты есть в великий пост?» И действительно, для них это самые важные вопросы. У них не возникает вопрос: «Чем помочь ближнему?», «как участвовать в жизни прихода?»
Приходит ко мне однажды такая, запутавшаяся в трёх соснах женщина, спрашивает: «У меня такая сильная, теплая молитва была, но куда-то ушла. В чём я согрешила?» - и слезу пустит. «В том и согрешила, что считала свою молитву сильной». - Если ответишь так, обидится, перестанет разговаривать, надуется. А чего приходила, чего ждала? Что мы будем восторгаться её красивой душой и будем оплакивать утраченные молитвенные прелести?
Доведут себя этими мелочными, пустяковыми сомнениями до изнеможения, измучаются. А помочь им нельзя. Чем поможешь? Таких настигают в жизни большие стеснения и скорби. То без денег сидят, то без жилья оказываются, с работы их гонят. Только самые критические обстоятельства могут привести их, наконец, в чувство.
Уважаю «новых русских» за деловитость и не перестану это повторять. Хоть и служат они маммоне, но если обратить их, они свою природную практичность, разумность, привнесут и в служение Богу. Они только на первый взгляд казались невеждами в религии. На самом деле они неосознанно, может быть интуитивно, но очень отчетливо чувствовали за кем стоит реальная сила. Силу они и призывали. Искали самое эффективное средство. Эффективность была их спасительным человеческим качеством, поэтому и привели они к себе домой православного священника. От религии им не нужен был ни дурман, ни опиум, ни душевные восторги, но истина, и сила.
Вопрос был только в том, что перевесит: разумность, в которой скрыт образ Божий, или ненасытная жадность князя мира сего. Разумность диктовала умеренность, следование правилам морали: не укради, не убий, не прелюбы сотвори, не обманывай. Подталкивала к следованию традициям - храму, добродетельной, упорядоченной жизни - в этом было их спасение, их будущее, их жизнь. Жадность звала на риск, на обман, потакала необузданным страстям, льстила самолюбию. Это была их смерть.
• Что ж, такой богатый дом, а иконочки не найдется, - заметил я, обращаясь как бы к их совести. Действительно, не дом, а дворец, но образа Божия в нём нет.
Однако, иконы нашлись. И не простые, а XVI века, строгановского письма. В Третьяковку бы такие!
Перекрестился на иконы, похвалил, да начал с Валентиной готовиться к освящению. Облачаюсь, кадило разжигаю. И начинаю молебен...
• Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков!
• А-а-аминь, - откликнулась Валентина
И тут же в коридоре, под дверью, как завизжит кто-то, как ошпаренный. Да, такой визг не могло бы издать ни одно существо мира. Тварь не способна на такие звуки. Это был голос самого ада - противника Твари и Творца.
Помолчали мы, отошли от первого испуга, подождали пока брезгливость не прошла, и продолжали петь потихонечку, устремив молитву к Богу. А гаденыши так и визжали, пока мы молились. Пели мы тихо, голоса не повышали, разве их перекричишь, да и не в голосе сила. Хозяев было искренне жалко. Заложить души дьяволу, какая пошлая суета...
Начал я помазывать стены елеем, кропить кругом святой водой... и при каждом кроплении - взвизги, да на два голоса. Словно действительно кипятком их окатывали. Так и есть, святая вода для них невыносима. Смотрю, и Алиса и Феликс - оба в обморочном состоянии лежат на тахте, тяжело дышат. Я и их окропил. Вздрогнули они от святой воды, что-то рвалось из них. То ли крик о помощи, то ли слёзы покаяния. Но люди оказались крепкими, сдержались. Только руками загораживаться стали. Далеки они были о Бога, не привыкли они следовать голосу совести.
С молитвой, с каждением, со святой водичкой прошли мы по всей квартире, как полагается, и к двери, она легко открылась, выпустив нас, вот тоже чудо! Никто не провожал, да мы и не ждали... И побрели мы с Валентиной пешочком к метро. Так и шёл я в облачении, как был. И кадило в руках курилось, словно ещё не остывшее после боя оружие.
У каждого дела нужно видеть конец, чтобы понять его смысл. Бесы из квартиры с того дня ушли, стало тихо. А через год Валентина принесла весть: Феликса Арнольдовича застрелили в подъезде, не помогла охрана, Майя разбилась на новой машине, Алиса Марковна в сумасшедшем доме, всем известная фирма обанкротилась.
Жадность всё же победила, а как жалко! В их собственном доме Господь явил великое чудо. Он изгнал бесов, готовых вцепиться им в глотку. Господь готов изгнать бесов из всей страны, только обратитесь к Нему.
И как долготерпелив Господь! Сколько времени им было дано, чтобы образумится, - целый год! Но они даже не улучили минуточки, чтобы придти ко мне в храм, поблагодарить Бога, внести, может быть свою лепту в восстановление храма. Они ничего не дали, ни копеечки... Никто не требовал, и они благополучно забыли.
Бесы ушли из квартиры, но нашли их души. Коммерсанты не захотели расстаться с гадством и расстались со всем, что у них было. Даже с собственной жизнью.


                Явление Троицы
                (удостоверение, что надо венчаться)
Они прожили долгую совместную жизнь, 35 лет вместе. Евгения Семёновна - учительница, Евгений Семёныч - архитектор. Двое детей, трое внуков. Десять лет назад, в 1991 году они поверили в Бога, крестились всем кланом. Ходили в наш приход.
И вот неожиданно глава семьи серьёзно заболел, хотя в таком возрасте неожиданно заболеть трудно. Всякая болезнь ожидаема, как званый гость. Обнаружили онкологическую опухоль, он находился между небом и землёй. В тяжёлую минуту Господь не оставил человека, а послал откровение. Во сне являются ему три ангела. Одежды их переливались яркими красками, всеми цветами радуги. Лица их сияли как солнце. Он был изрядным художником и откровение явилось в красках, во всей полноте цвета. Ризы ангелов переливались в разных колоритах. У одного были преимущественно зеленоватая, изумрудная гамма цветов, у второго преимущество имели голубые, синие тона, у третьего светлые, тёплые, нежно-розовые. А лики не имели цвета, они были светоносными, сами излучали свет, а не отражали его. На них не было ни бликов, ни рефлексов. Троица Рублёва - вот на кого походили ангелы.
Ангел спросил:
• Ты готов?
• Нет, я не готов, - отвечал больной.
• Мы придём позже. - И ангелы удалились.
Прошло немного времени, болезнь прогрессировала. И вновь предстали ангелы с тем же вопросом:
• - Ты готов?
• - Нет, не готов, - вновь отвечал он. Хотя и соборовался и причащался. Готовился. Посещение ангелов не прошло бесследно. - А как же моя жена? - спросил он. - Как я могу оставить её одну?
• - Она тебе не жена, она тебе никто. - Отвечали ангелы. И опять исчезли.
Эти слова запали и уже не выходили у него из души. Супруги не были венчаны. Вот что. И считали, что венчаться, прожив долгую совместную жизнь уже не надо. Господь и так благословил их брак. Но оказалось, что нет. Со свидетельством, полученным от ангелов, спорить было невозможно.
С неба они получили удостоверение о своей жизни. Как разнятся Божии пути и человеческие, как разнятся Божии оценки и человеческие! Они считали себя соединёнными навек узами брака, но на небе  так не считали!
Я венчал их Рождественским постом, на дому. Когда никакого венчания и быть не может. Но откладывать было нельзя. Жениха водили вокруг аналоя под руки. Провели тихонечко три раза, с остановками, с перерывами.
До Рождества он не дожил. Являлись ему ангелы в третий раз, перед смертью, или нет? Никто не знает. Даже думать об этом страшно. Но предстал пред Богом человек венчанным.