Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/04/21/317
Но взгляд уже расчерчен властью,
В изгибах губ, таится страсть.
Она летала сладострастно,
Она уже вкусила власть.
("Ведьма" Сергей Леонидович Логинов)
Прошло 10 дней, а от Петра не было никаких известий. Глаза Катерины всё больше становились похожи на озерца после дождя — не столько из-за синевы, сколько из-за влажности. Как не таилась Катя от матери, но того, что она в полном отчаянии скрыть было трудно.
Марь Петровна поняла, что дело тут нечисто. После очередной «истерики» дочери она решила сходить к директору совхоза Ван Ванычу, чтобы узнать куда тот отправил её непутёвого зятя.
Митин с удивлением посмотрел на малознакомую мадам, заявившуюся к нему в кабинет без спроса и с претензиями.
-Кто пустил вас сюда? - строго поинтересовался он. - Разве не видите, что я занят?!
-Чем? - пошла в наступление Марь Петровна. - Ворон считаете, или как кот хозяйство вылизываете?
Иван Иванович задохнулся от негодования:
-Немедленно освободите кабинет!
-Как только — так сразу, - усмехнулась в ответ зловредная мадам, всем своим видом давая понять, что никуда не уйдёт, пока не получит ответ на все свои вопросы.
Марь Петровна демонстративно, без спроса уселась в кресло напротив Митина и поинтересовалась:
-Куда вы отправили моего зятя Петьку Бокова?
-Вы хотели сказать Бокова Петра Филипповича — главного зоотехника совхоза? - ответил Митин, едва сдерживаясь.
-Что хотела — то и сказала! - сверкнула глазами Марь Петровна. - Не заговаривай зубы, директор!
Митин спокойно выдержал её взгляд, и отреагировал вполне профессионально:
-Теперь мне стало ясно, почему Пётр так поспешно взял рассчёт и уехал в тот же день.
-Как уехал?! - взвилась посетительница. - Куда уехал?!
-Вы у меня спрашиваете, мадам? - улыбнулся в ответ Ван Ваныч, внутренне усмехаясь.
-А кого же ещё?! - продолжала атаковать та. - Ты же здесь главный. Ты и знать всё должен.
-Что должен, то знаю, - парировал Митин. - А чего знать не должен - это уже дело моё, личное, а не посторонних посетителей, которые врываются в кабинет без спроса и начинают предъявлять претензии, даже не поздоровавшись и не назвав своего имени.
Марь Петровна фыркнула в ответ:
-Заболошная Мария Петровна! Прошу любить и жаловать.
-Даже так? - усмехнулся директор. - И жалование и тем более любовь, нужно заслужить, а вы, мадам, пока кроме непонимания и удивления никаких иных чувств не вызываете.
Мадам вновь полыхнула на директора своим взглядом, словно намеревалась сразить его наповал.
-Можете, Мария Петровна, не стрелять глазками, - предостерёг её Ван Ваныч. - И взглядами своими — не пугайте! В этом кабинете мне довелось видеть многое: и истерики, и слёзы, и взгляды испепеляющие... Привык я уже к таким инцидентам... Потому отвечу без обиняков: помочь вам ничем не могу. И далее попрошу вас освободить кабинет: через десять минут у меня планёрка - соберутся все совхозные специалисты... А тут вы со своими претензиями...
Ван Ванычу очень хотелось сказать «дурацкими претензиями», но он сдержался, добавив строго:
-До свидания, Мария Петровна! Успехов в жизни и... вообще.
Ох, как много в ответ хотелось сказать Марь Петровне этому мужлану, но схлестнувшись с директором взглядом, она поняла: не стоит — сей фрукт ей не по зубам.
Она молча поднялась и, не прощаясь, вышла из кабинета, гордо неся голову с поистине греческим профилем — (это в российской-то глубинке!).
В прихожей суетилась секретарь, подготавливая какие-то бумаги, и Марь Петровна решила сорвать досаду на ней. Окинув женщину с ног до головы ядовитым взглядом, она поняла, что придраться не к чему: не девочка, но фигура ладная, одета для жительницы села очень даже прилично и соответственно возраста, руки, причёска, лицо тоже не вызывали никакого нарекания. Пришлось уходить несолоно хлебавши, поэтому со злости Заболошная так хлопнула входной дверью, что в прихожей задрожали стёкла, а «хрустальная» люстра начала позвякивать своими подвесками.
-Надо же какая нервная женщина, - пожала плечами секретарь и, взяв со стола документы, постучала в дверь кабинета директора.
-Иван Иванович, - спросила она, - к вам можно?
Послышался ответ:
-Входите Роза Матвеевна.
Дома Марь Петровну встретила Катя, исходящая слезами и соплями.
-Сколько реветь можно, Катька?! - обрушилась на неё женщина. - Был бы человеком твой Петруха, я бы ещё могла понять, а то ведь — протоплазма!
Протоплазмами она считала всех, кто не мог противостоять ей — дочь была такой же протоплазмой, как и её отец. Зять тоже был причислен к их числу.
* * *
Пётр с каждым днём всё больше и больше привыкал к изменениям в своей новой жизни. Изменения были координатными. Новая работа, новые люди, новое жильё — всё это требовало некоторых и моральных и физических затрат.
Неоднократно Пётр ловил на себе вполне заинтересованные взгляды, которые словно спрашивали: - «Кто ты? Что от тебя можно ожидать?».
Боков улыбался в ответ открыто и от души, давая понять, что он — свой парень, и опасаться его не нужно.
Он постепенно приходил в себя: «пиявка» уменьшилась почти в два раза, но всё ещё время от времени беспокоила его. Спасала работа. Когда он занимался большими собаками, пиявка основательно съёживалась и начинала тихо и безысходно поскуливать, словно побаивалась их, или опасалась.
Животные признали Петра сразу, видимо, почуяв в нём «своего парня».
Намного легче было с хозяином квартиры: тот как-то сразу проникся к нему доверием. В первый же день, когда Пётр спросил дедка, как к нему обращаться, тот ответил просто:
-Зови Михалычем.
-Почему Михалычем? - удивился Пётр. - Мне казалось у вас иное имя...
-Так это и не имя, - засмеялся дедок в ответ. - Фамилия у меня Михалычев. А зовут Ксенофонт Филистратович... Как тебе, а? Проще уж — Михалыч.
-Да, заковыристо вас назвали — улыбнулся в ответ Боков. - Где только такие имена отыскивали?
-Так из священнослужителей мы, - пояснил Михалыч. - И отец мой был священником, и дед, и прадед по отцовской линии. И мне суждено было стать священнослужителем. Да только жизнь иначе повернулась... Оленьку я встретил Меньковскую. А она даже слышать не хотела о попах: семья интеллигентная, образованная, атеистическая. Из-за неё я вместо религии — ушёл в науку... Почти пятьдесят лет прожили душа в душу и рука об руку. Только оставила меня Оленька одного... Вот и коротаю дни и ночи один одинёшенек.
-Теперь вдвоём коротать будем, - криво усмехнулся Пётр.
Михалыч словно сказать что хотел, но махнул рукой и отвернулся. Пётр так и не понял чем расстроил старика, но допытываться не стал: всему своё время — захочет сам скажет.
Так и пошло: днём работа, вечером беседы с Михалычем. Занятным он оказался человеком. Столько всего знал, такие интересные мысли и суждения высказывал, такие коварные вопросы задавал: не-то прощупывал, не то старался понять душу парня. Он и свою-то душу, казалось, наизнанку выворачивал, что вызывало у Петрухи особое доверие и уважение.
В один из вечеров Михалыч рассказал одну интересную историю, произошедшую с ним через несколько дней после похорон жены.
-Не спалось мне что-то, - начал он с задумчивой улыбкой. - Сердце слегка пошаливало — словно предчувствуя что...
Продолжение: http://proza.ru/2017/04/23/358