1854-й

   
       -  Ах, если бы вы знали, господа, какой азарт охватывает меня, когда дуло моего пистолета смотрит прямо в лоб mon opposant !
 Подпоручик Ш. поставил на грубо сколоченный стол пустую рюмку. Кажется уже шестой раз.
 - Именно в лоб? – скептически переспросил прапорщик Фёдоров.
 Подпоручик посмотрел на 19-летнего юношу с высоты своих 26 лет.
 - В грудь целиться тоже волнительно. Но есть вероятность, попасть в нательный крест. Сам-то я крест с осьмнадцати лет не ношу, так года три назад мне один преображенец тоже в грудь целил. А стрелок, доложу я вам, был отменный. Но пуля в пуговицу угодила! Значит, не моя та пуля была.
 - А почему крест не носите? – Фёдоров как бы ненароком коснулся груди, проверяя, на месте ли его крестик.
 - А зачем? Бога всё одно нет.
 Подпоручик достал кисет и принялся набивать табаком трубку.
 - Что же вы такое говорите! Как же нет? А это всё разве не Бог? - прапорщик кивнул на окно, за которым зеленела тайга.
 - Это, юноша вы мой, природа!
 - Во-первых, я вам не юноша, - начал горячиться Фёдоров, - во-вторых, без Божьего произволения ничего этого не было бы.
- Господа спор этот может длиться бесконечно, - встрял третий участник офицерской попойки мичман Фестун. – К тому же философические беседы так утомительны.
 - Отчего же, - подпоручик Ш. пристально посмотрел на юного Фёдорова. – Спор можно решить быстро.
 Он подошёл к стене, где на гвозде висела его кобура, и достал пистолет. Это был весьма модный револьвер «Кольт-Неви» с 6-зарядным барабаном, американская новинка.
 - Вы, прапорщик, полагаетесь на своего Бога, а я на свою меткость. Идёт?
 - В Евангелие сказано «не искушай Господа Бога твоего».
 - Что, струсили?
- Отнюдь!
Побледневший прапорщик вскочил с табуретки.
 - Друзья мои, это уже лишнее! – попытался урезонить спорщиков мичман.
- Почему же? – пожал плечами подпоручик. – Вы изволили говорить о бесконечности спора, а я позволю себе не согласиться и предложил достойное его завершение.
 Он подошёл к Фестуну вплотную и едва слышно добавил:
 - Не беспокойтесь, я не буду его убивать.
 Стараясь, чтобы руки не дрожали, Фёдоров извлёк из своей кобуры оружие,  довольно новый, сорок девятого года выпуска, пистолет о двенадцати нарезах с капсюльным механизмом.
  Все трое вышли из деревянной избы, гордо именовавшейся цейхгаузом. Впрочем, кроме ветоши, никакой армейской амуниции в избушке этой не хранилось. Построили её наспех для таможенных нужд, но корабли в эту бухточку, почитай, лет десять как не заходили. Всё же охранял эту развалюху солдат инвалидной команды, да и тот с год назад как отдал Богу душу. А нового так и не поставили.
  Стояла середина августа, и был редкий в здешних краях погожий денёк. Вокруг зеленела тайга, в ярко-голубом небе   солнце только что достигло  зенита. Офицеры вышли на большую прогалину, с трёх сторон окружённую лесом, а с  четвёртой, восточной, ограниченную крутым спуском к бухте. Стоял штиль и голубые воды были зеркально неподвижны. Посреди бухты они увидели корабль, кажется бриг и мичман Фестун, как единственный моряк отметил, что корабль не наш. От незнакомого судна как раз в сторону берега отходила шлюпка. Но рассматривать более внимательно мичману было недосуг, потому что предстояла дуэль. И в этакой глуши!
 - Подпоручик! – вдруг воскликнул Фестун, взглянув на оружие дуэлянтов. – А ведь ствол вашего «американца» длиннее, чем у пистолета прапорщика.
 - Так в чём же дело? – беззаботно ответил Ш. и, подойдя к Фёдорову, протянул ему Кольт.
 - Благодарю, но я предпочитаю свой.
 - Как пожелаете. Со скольки будем стреляться?
 - Мне всё равно.
- Предлагаю с двадцати шагов. Считаю, что это справедливо; ваш Бог против моей меткости.
 Фёдоров в ответ даже плечами не пожал. Юноша горячо молился. Господи, если мне суждено погибнуть за тысячи вёрст от родной Смоленщины, то пусть смерть моя будет быстрой и непостыдной! А самое главное, не бессмысленной! Ибо смерть – это встреча с Тобой, Господи!
 И уже твёрдой рукой он затолкал пулю в дуло, прижал пыжом  и взвёл курок. Ранее стрелять ему приходилось только по мишеням. А ведь перед ним даже не враг, а сослуживец!
  А сослуживец уже навёл на него свой Кольт.
 - Молитесь усерднее, прапорщик!
                ***

 В шлюпке их было семеро; шесть матросов, вооружённых новенькими штуцерами Тувенена и maitre .
 - Вижу на берегу людей в русской военной форме! – крикнул впереди смотрящий.
 - Дистанция? – спросил мэтр.
 - Меньше половины кабельтова.
 - Люсьен!
 Люсьен, самый опытный стрелок в шлюпке, приложил приклад к плечу, прицелился.
                ***
 
    Подпоручик нацелил свой Кольт в чистый лоб прапорщика. Спиной и затылком он чувствовал прохладу с  моря. Палец ласкал спусковой крючок. Мышцы наливались мощью от осознания того, что в твоих руках жизнь человека. Затем Ш. тяжело вздохнул и сместил ствол, целясь в правое плечо. Лазарет этому юнцу будет только на пользу! И в это время подпоручик почувствовал сильный толчок под левую лопатку. Правая рука его дёрнулась, палец судорожно надавил на спуск, и пуля ушла в мохнатую ель. Последнее, что он почувствовал в этой жизни, было разочарование в неудачном выстреле.
 А прапорщик увидел, как упал приехавший неделю назад в их «тьмутаракань»  столичный дуэлянт. Упал с выражением досады на холёном лице, этим самым лицом уткнувшись в камчатскую траву. А на спине, обтянутой новеньким пехотным мундиром расплывалось красное пятно.
  Фестун бросил взгляд на шлюпку, которая быстро приближалась к берегу, затем на неподвижно лежавшее в траве тело. И только посмотрев второй раз на шлюпку, увидел на корме французский флаг. Затем сопоставив французов и лежащего с пулей в спине русского офицера, бросился к цейхгаузу.
  Прапорщик продолжал стоять, рассматривая недоумённо свой пистолет. Неужели я выстрелил и попал, билась в голове мысль.
   Его хаотичные размышления прервал мичман, который выскочил на поляну с двумя карабинами за спиной и зарядным ящиком в руках.
  - Ах, как стыдно, прапорщик! Петропавловск уже месяц ждёт атаки союзного флота, а мы мало того, что беспечны, ещё пьём и дерёмся на дуэли! Будто нет у нас других дел. А подпоручик нашёл свою пулю, назначенную ему Провидением Господним. Должно быть, ради неё и приехал в такую даль.
  Произнеся эту краткую эпитафию, Фестун перевернул тело Ш. на спину и закрыл серые глаза, в которых даже не отражалось камчатское небо.
  - Неужели это я его? – воскликнул Фёдоров.
  - Полноте, прапорщик! Наш бретёр убит выстрелом в спину. Очнитесь и гляньте вон туда!
 Юноша проследил за рукой мичмана и увидел шлюпку под французским флагом, которую матросы вытаскивали на берег.
 - Нас двое против семерых, - продолжал Фестун, - фактора внезапности у нас, я так понимаю, нет. Так что будем воевать хитростью.
 - А может в штыковую? – спросил Фёдоров. – Подпустим поближе, да и ударим, а? Всё же боятся французы нашего штыка.
  - Прапорщик, вы случаем на солнце не перегрелись? – сочувственно спросил мичман. – Во-первых, у нас штыков-то и нет, а у французов штуцера дальше наших ружьишек бьют. И стрелки они отменные.
 Он кивнул на тело подпоручика.
 - Так что будем вести гверилью .
 Они спрятались в зарослях козьей ивы, и мичман, приложив ко лбу  ладонь козырьком, с минуту рассматривал копошившихся на берегу людей.
 - Всё ясно! Вот тот рослый с бакенбардами – старшина, мэтр по ихнему. Ему и первая пуля.
  Фестун лёг в траву, приложил приклад карабина к плечу. На мгновение скосил на Фёдорова глаза.
  - Замрите, прапорщик!
 Оба задержали дыхание. Прапорщик впился глазами во французов, которые вытащив на берег шлюпку, растянулись короткой цепью и двинулись в сторону холма.
  Мичман целился долго. Когда, наконец, он спустил курок, Фёдоров увидел, что человек с бакенбардами схватился рукой за грудь и сел на землю. Радости от удачного выстрела не было, а была горечь, что ещё одно Божие творение лишается жизни. Прапорщик тут же одёрнул себя; если такой чувствительный, шёл бы в священники, а не в армию. Приложил штуцер к плечу и прицелился в ногу  матросу, пока тот по пояс не скрылся в высокой траве. И без удовлетворения увидел, как после его выстрела француз схватился обеими руками за колено.
  - Меняем диспозицию! – дал команду Фестун.
 Оба вскочили и бросились к участку высокой травы. Мичман, явно бравируя, не бежал, а шёл быстрым шагом, выпрямившись во весь рост. Когда до высокотравья осталось какие-нибудь три шага, его настигла французская пуля. Вошла чуть сбоку под левую лопатку. Молодой человек упал сначала на колени, затем ткнулся загорелым лицом в траву.
  Люсьен погладил приклад своего ружья. Два удачных выстрела за последние полчаса. Досадно, но и у них потери; мэтр получил смертельную рану в грудь. Вон, он лежит неподалёку, хрипит и на губах кровавая пена. Не надо быть доктором, чтобы понять, долго не протянет. Жаку пуля раздробила колено, хромать будет всю оставшуюся жизнь. А никто и не говорил, что с русскими будет легко!
 Но там, кажется, был третий. И он тоже должен умереть от моей руки, думал Люсьен, пригибаясь к земле и поднимаясь всё выше по холму. На товарищей даже не глядел, с юности у себя в Дордони  он всегда охотился один.
   Вот он и первый убитый в форме пехотного офицера. Второй, если его не подвело зрение, а оно Люсьена никогда не подводило, был, судя по мундиру, моряком. Третий, тоже пехотинец, должен быть где-то неподалёку. Так что ухо и глаз нужно держать востро.
   Люсьен осторожно выглянул из-за куста. А вот и убитый русский моряк, лежит, уткнувшись лицом в землю. Третий русский может притаиться вон в той высокой траве. Француз, пригнувшись и держа штуцер, наготове побежал к высокотравью. Увидел среди буйной зелени фуражку с овальной русской кокардой, встав на одно колено, прицелился, выстрелил. Дистанция была небольшой, всего около 30 метров и Люсьен увидел, как пуля пробила головной убор.
  Кажется всё! Стрелок поднялся во весь рост и оглянулся назад, чтобы позвать товарищей. Боковым зрением он заметил, как подстреленный им русский моряк зашевелился. Рука потянулась к кожаномку поясу, за которым вместо положенной, но бесполезной здесь сабли, торчал Шетельро . Выхватывая пистолет, француз развернулся к «покойнику», который полулежал, опершись левой рукой о землю. А правой целился в Люсьена из пистолета. Пуля вошла французу прямо в яремную впадину, в середину  чёрного матросского галстука. Вместо стона из его горла раздалось бульканье, изо рта хлынула кровь, и он рухнул спиной на траву.
   А Фёдоров стянул с себя окровавленный мичманский полукафтан и юркнул в высокую траву, где лежал убитый Фестун и два заряженных ружья. Враг должен был появиться с минуты на минуту.
  Вот из-за косогора показалась белая круглая шляпа с лентами, затем загорелое лицо. Фёдоров прицелился, задержал дыхание, плавно спустил курок. Голова француза дёрнулась так, что шляпа улетела в сторону.
  Долгое время никто не показывался, и палец на спусковом крючке свело судорогой. Солнце пекло нещадно, голова под фуражкой взмокла. Прапорщик уже хотел сам идти на французов, как увидел белый платок, привязанный к ружейному стволу.
  - Ne tirez pas ! – раздался звонкий голос.
  - Не буду! – по-французски отвечал Фёдоров. – Один может подняться.
  Они встретились на поляне. Французский матрос оказался моложе 19-летнего прапорщика, на вид ему едва можно было дать восемнадцать. Загорелое симпатичное лицо и глаза как камчатское небо погожим днём.
 - Позвольте нам забрать тела, мы сядем в шлюпку и вернёмся на корабль.
 - Сначала помогите  отнести моих убитых товарищей в цейхгауз.
 Юноша позвал двоих своих товарищей и вчетвером они отнесли тела подпоручика и мичмана в избу. Фестун уместился на лавке, а подпоручика пришлось уложить на столе.
  Фёдоров помог положить трёх убитых французов в шлюпку, четвёртый, раненый его пулей, стоная и ругаясь с трудом, перевалился через борт, запачкав его своей кровью.
  Молодой моряк подошёл и протянул прапорщику руку.
 - Было не очень приятно иметь с вами дело, - улыбаясь, произнёс он.
 - Следующий раз приезжайте с миром, - ответил Фёдоров.
 Юноша запрыгнул в лодку. Снял шляпу и помахал стоящему на берегу русскому офицеру.
  - Меня зовут Винсент! – крикнул он.
  - А меня Василий! – прокричал в ответ Фёдоров.
 Остальные двое матросов даже не посмотрели в его сторону.
  Погибшие офицеры были похоронены на кладбище Петропавловска, а прапорщик учавствовал в битве за город. Ему довелось сражаться на Смертельной батарее, которой командовал князь Максутов.
  Загадочная гибель английского адмирала Прайса, поражение англо-французов, всему этому 19-летний  юноша был свидетелем.

    

   Май 1904 года.

  Мелкий дождь начался едва они с матушкой вышли из пролётки перед зданием Николаевского вокзала.
  - Плачет Питер по тебе, не хочет отпускать в такую даль, - полушутя молвила матушка Аглая, когда шли  по перрону к своему вагону.
 - Везде люди православные живут, - отвечал отец Серафим. – А далей, нам ли бояться?
  Ехать они собирались до Москвы, а там Транссибом и Китайской Восточной до Владивостока. А в тех далях сынок их служил единственный. И там уже четыре месяца как война, самураи напали. Но официально ехали 69-летний отец Серафим и 60-летняя матушка Аглая не к сыну, а в Сибирский пехотный полк, где пастырь должен был подвизаться полковым священником. В такие-то преклонные лета должность получить было сложно, но отец Серафим использовал все свои связи, кои приобрёл за сорок лет службы. Опять же к дитяти поближе. Дитяте уже 35-й годок идёт, в Корпусе корабельных инженеров числится. Дослужился до штабс-капитана.
  Кондуктор уложил их дорожные сумки и вышел. А супруги стали смотреть в окно, пытаясь сквозь усеянное дождевыми каплями стекло разглядеть перрон.
  Немолодой господин с дамой средних лет быстрым шагом спешил к их двуцветному вагону , беспокойно оглядываясь на едва поспешавших следом двух носильщиков. И мужчина, и женщина были одеты по европейски  и, судя по жестикуляции, говорили не по-русски.
У входа в вагон возникла заминка, священнику сначала, показалось из-за огромного дорожного сундука. Ан, нет, даме сделалось дурно, повисла на руках у мужа.
 - Матушка, женщине плохо! – обернулся отец Серафим к жене.
  Матушка Аглая в последнюю турецкую кампанию бывшая сестрой милосердия и много повидавшая, вскочила с бархатного дивана и бросилась в тамбур. За ней и отец Серафим.
  Даму довели до купе, уложили на диван, и матушка принялась хлопотать над ней.
 - Ah, je vous remercie ! – простонала дама, едва придя в себя.
 - Je vous en prie, ne vous levez pas ! – коверкая слова, посоветовала француженке матушка Аглая.
  Отец Серафим всегда поражался неспособности жены к освоению иностранных языков. Урождённая Савина, она была правнучкой капрала Великой армии Савена, а по-французски говорила через пень-колоду. Вот и сейчас ища поддержки, просяще смотрела на мужа.
   Выяснилось, что мадам Уни страдает малокровием, от чего испытывает частые головокружения и утомляемость. А когда, разобравшись с вещами подошёл месье Уни, и сказал, что направляются они в Маньчжурию, матушка Аглая укоризненно закачала седой головой:
  - Как же её, болезную в этакую даль везти! Разве не страшно?
  - Мы никогда не расстаёмся, - серьёзно отвечал муж, - вот уже тридцать лет.
  - Mon cher Vincent! – нежно проворковала мадам Уни, коснувшись мужа бледной рукой.
 - У вас в Маньчжурии дела? – спросил отец Серафим.
 - Никаких дел. Но мы купили акции ваших железных дорог на 10 тысяч франков и хотим проверить, правильно ли мы вложили деньги?
 - Именно таким затратным образом?
 - Мой муж уже бывал в тех местах, - ответила мадам Уни. – На Камчатке.
 - Вы были в Петропавловске?
 - К счастью, в Петропавловск нас не пустили, - улыбнулся господин Уни.
 - Почему же к счастью? – спросил отец Серафим, и его посетила мысль, что где-то он уже видел эти улыбающиеся голубые глаза.
 - Это было давно, пятьдесят лет назад. Я тогда служил под началом контр-амирала Фебврье-Деспуанта.
 - Вы воевали с нами в Восточную кампанию?
 - Увы,  месье! И с той поры понял, что с русскими надо дружить, а не воевать.
 - Но ведь там, куда мы едем, идёт война.
 - Для меня это возможность заработать. Я взял с собой бокс-камеру  Кодак и «Илюстрасьон»  охотно купит у меня фотографии.
 - А ведь мы с вами встречались тогда, 50 лет назад, - произнёс отец Серафим, - и даже могли убить друг друга.
 Господин Уни долго всматривался в лицо священника.
 - Я был тогда без бороды, а вот ваши голубые глаза запомнил.
 - В таком случае, не заказать ли нам в купе шампанского, чтобы отпраздновать встречу?
 Отец Серафим вот уже лет тридцать не пивший шампанского кивнул в знак согласия  седой головой.


   1.Здесь: моему  противнику (франц.)
  2.Звание во французском флоте, соответствующее старшине первой статьи.
  3.Партизанская  война в Испании во времена оккупации страны войсками Наполеона.
  4.Дордонь – департамент во Франции в провинции Аквитания.
  5.Французский пистолет 1842 года.
  6.Не стреляйте! (франц).
 7.То есть вагон смешанного типа I и II классов.
  8.Ах, благодарю вас! – (француз)
  9.Прошу вас, не вставайте! – (француз.)
 10. Бокс-камера – один из первых ручных фотоаппаратов, изобретённых в 1888 году американцем Джорджем Истменом.
 11. Еженедельный французский журнал.