1.Почему женщины так носятся с понятием собственной ****оценности? Такое ощущение, что если природа не наделила создание болтающимся между ног органом, то оно обретает некую величественность само по себе. В силу чего-либо рьяно бережет целостность своего отверстия, дабы впоследствии выторговать за это мужа получше и жизнь послаще, либо активно торгует им направо и налево (впрочем, с той же целью). Причем объемы продаж у первых со вторыми давно сравнялись, спасибо добрым дядям хирургам, научившимся восстанавливать целковость за весьма скромные суммы. Я же за другие операции. Я за хирургическое и невосстановимое после (запретить нахер!) лишение девственности еще в раннем возрасте, дабы соблюсти уравниловку. Помилуйте, я не за общество ****ей, но я за равенство в нашем ****ском обществе.
Не ставьте меня за такие суждения в угол, и не прижимайте к стенке. Я от подобного перевозбуждаюсь и становлюсь агрессивной. Когда страуса пугают, он прячет голову в песок. Когда пугают меня, я хочу спариваться. Но не как обычная течная сука, приглашающая запрыгнуть на нее сей же миг, а как начисто лишенная психического здоровья особь. Перервать зубами сонную артерию, забраться на уже просто теплящегося сверху, и тереться вагиной о приподнявшийся член, размазывая вытекающую из шеи кровь по остывающему телу.
Вообще посмертная эрекция жутко интересная штука. Намного интереснее, чем ценность чей-то ****ы.
Не пытайтесь меня обвинять. Уберите с лиц недовольное выражение, а из мозга мысли о моей недотраханности. Я всего лишь о том, что не стоит возвышать бесплатное до бесценного.
2. Почему женщины так недооценивают член? Член, пожалуй, единственное в мире, чему стоит поклоняться женщине. То, чему стоит служить, из чего делать культ, не в пример ****е. Та – внутренне пустая ерунда, требующая заполнения. Абсолютный ноль при единице. Любой женщине можно долго и упорно признаваться в чувствах, ухаживать за ней, быть преданным и верным, и быть объектом насмешек. Но стоит пару раз ее хорошо выебать, заполнить ее пустоту, и она станет к Вам небезразлична.
Член изначально – символ созидания и плодородия. Вытекающая из него сперма - сама жизнь.
Искреннюю злобу вызывают те, кто спускает ее в гондоны, превращая в убогий мусор. Женщина должна принимать ее любым способом, будучи благодарной, а не ныть: «только не в меня, меня вырвет, а вдруг вытечет…» Не хочет, чтобы текло в нее, пусть течет «на», впитывается в кожу, украшая и облагораживая ее тело.
Если женщина явно переоценивает значимость своей ****ы, то мужчина явно переоценивает свою собственную значимость, потому что вся она расположена исключительно ниже линии ремня. Даже когда женщина становится на колени, чтобы отсосать, она преклоняется не перед мужчиной. Она вообще не видит его в этот момент. Она хочет заполнить себя. Мужчина – лишь декорация к главному объекту ее желания.
Именно поэтому женщина не должна быть моногамной лицемеркой. Она должна быть открыта к ублажению любого члена, который того возжелает.
Ну вот Вы опять за свое, занудные мои. Это – не пропаганда ****ства и распутства. Это – непротивление естественному в наше время. Естественному и прекрасному.
3. Ги знает о моих фаллоцентричных убеждениях, и я от этого совсем не в плюсе. Он превратил мою любовь, мою потребность в повод для «детских» манипуляций, которые причиняют мне по-настоящему недетские мучения. Стоит мне проявить агрессию по отношению к нему, и он тут же лишает меня «главного».
Ги ужасно заботливый. Каждое утро он купает меня и собирает на работу. Ги забоится и моем удовольствии. Каждое купание неизменно заканчивается оргазмом от его рук или языка. Последние семь дней это вызывает придушенные слезы и тянущие боли внизу живота. Я не удовлетворяюсь ничем, кроме члена. Все остальное дразнит, распаляет, немного глушит желание, и все. Я постоянно хочу трахаться, и не в состоянии переключиться на что-то другое. Это просто навязчивая мысль. «Один раз, всего один, » - упрашиваю его я. Он щурится, улыбается и медленно произносит: «Все еще нет…» «Урод, » - выдыхаю ему в лицо я, и ухожу.
Вечером я надеюсь на лучшее.
«Ташка, солнышко, отвлекись от уборки, сядь на стул, » - ласково просит он, подталкивая меня к ореховому уродцу в зеленой обивке. Сводит мои руки за спинкой, и фиксирует их веревкой. «Неужели? Неужели сейчас? Наконец-то. Мой Ги… Мой добрый, хороший Ги….», - я пошире развожу ноги, и смотрю на него. Вместо поцелуя, эта сволочь заклеивает мне рот. Он становится почти вплотную ко мне, достает член и начинает дрочить. Ему хорошо. Я вижу как туманится у него взгляд, как ходят желваки на шее, учащается, а потом углубляется дыхание, напрягается все тело… Сперма капает на пол… Он растирает ее тапком… Мне кажется я сейчас задохнусь. Полуобморочное состояние желания выплескивается потоками слез. Он снимает скотч. «Урод! Уебок! Тварь! Фашист!» - истерически ору я. «Ненавижу! Ненавижу тебя выродка! Чтоб ты сдох!». Неловкое движение назад переворачивает меня вместе со стулом. Рукам ужасно больно, я могла что-то сломать, но я не думаю об этом. Я захлебываюсь слезами и соплями, нос совсем не дышит, изо рта текут слюни. «Я не могу, не могу так больше…» - вою я. Ги переворачивает стул на бок и режет веревку. «Вставай, пойдем умываться». «Дрянь, » - я даю ему пощечину. «Совсем сдурела, » - он заламывает мне руку за спину и толкает на пол. «Ноги шире! Еще шире! Или я встану с тебя».
«Душенька моя, милый мой… Мой Ги… Да-да-да, Мой Ги… Мой чудесный Ги… Еще… Еще мое счастье… Даааааааа…… Дааааааа….Охуеееееть…. Мой. Ги.»
4. Пожалуй, из нас двоих фашист все-таки не он. Это я ратую за то, что в обществе не место фригидным женщинам и импотентам. Я против убийств, поэтому я за то, чтобы они жили отдельными поселениями. К чему играть в игру «не нарвись на урода?» Пусть живут себе в отдельной резервации, своем убогом мирке без секса, и не портят жизнь полноценным людям.
Они – выкидыши природы, бредившей умеренностью.
Если бы была такая возможность, и это не нарушало иные функции организма, я бы говорила о том, что мужчинам, утратившим способность трахаться, следует ампутировать член. Пусть будет гладким, как манекен, пусть сравняется с женщиной. Импотент также пуст, как и она, но невосполнимо пуст, и тем отвратителен. Он – низшее из живущих существ. У фригидности еще есть шанс быть нераспознанной или компенсированной, у импотенции – нет. Первая лишает полноценного удовольствия только женщину, вторая – обоих. И обе – символы мира, гниющего не с головы, а с гениталий.
Наш летучий космический шарик вообще все еще вертится только потому, что на нем есть те, кто подталкивают его своими фрикциями к вращению, трахаясь часто и с удовольствием. И поэтому на нем еще есть жизнь. И счастливые люди.
Правда же, Ги? Правда, моя радость?