– ...Национализм! Национализм! Кричат со всех сторон, миллионы молодых и стариков, которым больше нечем занять свои умы. А у меня, они, этим своим национализмом, и этими своими героями убили тот самый несчастный патриотизм и веру в свой народ! Потому что всё национальное, непременно у меня теперь ассоциируется с агрессией и радикализмом, убожеством и однобокостью! – С непривычным для него возбуждением, выпалил Стрём.
– Ну, не знаю... Это ты Гофу расскажешь. Он любитель направлять на путь истинный! – Ответил ему Могила, который, с ногами, сидел на широкой плите от старого фонтана, и пускал кольца сигаретного дыма, в ночное пространство.
– Ничего ты не понимаешь, Стрём, страну нужно любить. И национализм – лучшее проявление этой любви! – Тоненьким, протяжным голоском сказала очень миниатюрная и не различимая в чёрных одеждах, девчонка, лет шестнадцати. В темноте светилось только её выбеленное лицо с чёрными провалами глаз и рта.
– Здесь даже не в любви дело. Каждый любит по-своему, и проявляет эту любовь, кто как умеет. Просто, зачем доводить всё до крайности? Да и зачем навязывать мне эту свою любовь, которую я не принимаю? Ладно, у них другие корни и другое понимание этой любви, но нахрена мне это навязывать?
Я готов смирится с тем, что у них в голове. Я готов уважать их выбор. И более того, я готов понять их. Так почему же им не даёт покоя то, о чём думаю я? Они хотят подогнать всю страну под себя, не принимая никакой другой точки зрения. Вот что меня возмущает – их навязчивая, наглая, всепоглощающая лесть. Это даже не любовь, это даже не патриотизм!
О каком, нахрен, патриотизме может идти речь, если они мечтают о европейских ценностях? Да срал я на эти ценности, и на Европу в том числе! У меня свои ценности, у меня своя культура ни чем не хуже европейской! Только, вон наши люди, в погоне за заграницей, забыли о ней. Так зачем жить по чуждым принципам, если можно вспомнить свои? Тоже мне патриоты нашлись! Только и знают, что "многострадальная, закованная, геноцид, советска влсть!" Они видят её в образе старенького немощного Шевченка, так, словно он никогда не был молодым...
Было дело, и во мне они воспитывали комплекс национальной неполноценности, рассказывая в школе, что всю историю нас били и угнетали, завоёвывали и грабили. Но слава богу, им это не удалось. Мне повезло, что были люди, которые смогли разъяснить, что и к чему. Но, таких как я не много, большинство-то поверило им. И теперь они пытаются компенсировать этот комплекс национальной неполноценности, рисуя на лбах тризубы (ещё бы на заднице нарисовали!). Выдумывают ложную историю.
Это точно то же, как сегодня, негры обвешивают себя золотими цепями и при малейшем намеке на их цвет кожи, взрываются в ярости, что бы показать насколько они не рабы. Так же и эти хвастают на каждом углу своей идентичностю, как сектанты, и повторяют ни то гимн, ни то траурную песнь, как молитву, как будто это способно повысить их культуру, или улучшить жизнь. А нихрена! Как были быдлом – так быдлом и помрут! Потому, что не гимны нужно орать, не тризубы на задницах рисовать, не заграницу слушать, а книги читать и пытаться понять свои корни! Только в этом случае мы выйдем из этого замкнутого круга убожества и невежества. А в другом – загнёмся, как нас и не было, потому что народ не фашистскими кричалками живет, а культурой!
– Да, хуле ты завёлся? Какая разница! От этого лучше жить не станем. – Сказал другой какой-то парень, который сидел недалеко от Стрёма.
– Давай лучше о "Потеряном рае"! Вы слышали, что у них теперь стриптиз есть?! – Восторженно крикнул Могила, что бы перевести разговор на другую, более интересную для него тему, но Стрёму это не мешало, и он всё равно продолжал что-то доказывать светлому девичьему овалу лица, во тьме.
– Блин, я тоже слышал! Только, говорят, лучше в пятницу приходить. Там билеты дороже, но зато там есть одна, такая... последняя выступает. Говорят, готесса! Только не помню, как-то ее... э-э-э... Что-то типа Ночная Русалка, или что-то в этом роде. Я сам хочу туда сходить, но сейчас коплю на концерт Moonspell. – Сказал парень.
– Или тебя, Стрём, тёлки уже не интересуют, кроме этой, психованной Нади?
– Какой Нади? – С наигранным возмущением, спросил всё тот же, девичий овал лица.
– Есть там одна, ненормальная. Рассказывала нам здесь, что никому не верит и что все мы ненастоящие. – Смеясь, ответил ей Могила.
– Стрём, я не поняла! Что за психованная Надя? – Кокетливо сказала всё та же девчонка и села ему на колени, крепко обняв за шею. Стрём, молча, посадил её рядом с собой, убрав тоненькую лёгкую ручонку. – Неужели ты её любишь больше чем меня? – Игриво спросила та. Стрём напряжённо молчал.
– Он вас всех одинаково сильно любит. – Сказал Могила
– А националистов, особенно! – Рассмеялся другой парень.
– Эх, и всё же, что не говори, не любишь ты меня, Стрём… А я тебя бы полюбила! И как бы я тебя любила… – Задумчиво сказала она, улыбаясь. – Никакая психованная Надя не смогла бы так тебя любить... Эх, мне бы твои ресницы… Ну, рас ты такой, пойду-ка я лучше любить Могилу, а то ты какой-то злой сегодня. И ругаешься много… Это ты без Нади так скучаешь?
Стрём продолжал напряжённо молчать, уставившись куда-то в темноту.
– Ну, расскажи мне. Я серьёзно, неужели наш Гость из преисподней влюбился?
– Какая разница? И вообще, достали! Могила, идёшь? Он встал, отодвинув прильнувшую к нему худенькую девичью фигурку. Что ты там говорил про стриптиз?