Смирнонрав велел отчистить хутор от тел и созвал воевод на совещание. Немедленно всем старшинам передали их приказ: считать своих убитых и раненных, ыканских пленных, собирать оружие и сгонять к поселку разбежавшихся лошадей. Перед воротами стала расти гора из клинков, лезвий, древок и броней.
Какого оружия здесь только не было! Готовясь к войне, каган не жалел богатства для снаряжения своих полков. Потом еще долго на базарах хвалынской страны и сопредельных стран вспоминали о неслыханной щедрости Ыласы. Со временем эти воспоминания обрастали выдумками, превращаясь в байки, отделить которые от правды стало невозможно. Рассказывали, что купцам, привозившим оружие на торг в устье Черока, ыканцы за один меч нагружали корабль доверху кожами, а за полный набор всадника - с доспехами, копьем, булавой, садком, защитой для коня и всей сбруей – в такой корабль загоняли рабов сколько войдет! В то время в южных приморских странах нигде нельзя было купить ни стрелы, ни одного кольчужного колечка – купцы опустошили все оружейные и всем мастерским задали заказов на месяцы работы вперед!
Кроме кривых сабель, обычного оружия степняков, здесь были искривленные кпереди ойгарские мечи, хвалынские - для конного боя, с длинным прямым клинком и загнутой рукояткой, тесаки, длинные кинжалы и сабли с тяжелой елманью, какие носят гляуры на полуденном отроге Хребта. Попадались здесь даже мечи, какие Хвостворту видал у незнакомцев в горной войне – длинные, с истонченным острием и широким перекрестием, и совсем уж диковинные – те, что ыкуны покупали в далеких, неизвестных ратаям восходных странах. Тоже было и с доспехами – самыми разными, медными, стальными или железными, из кольчуги, пластин и чешуи, из круглых и прямоугольных блях, наклепанных на кожу или войлок, соединенных кольчатым полотном, нанизанных на веревку, ремни и проволоку. Шлемы – остроконечные, округлые как котелки, плосковерхие, с бармицами, с затыльниками, наушниками, масками и полумасками, кольчужные накидки на голову, с наплешниками и без. Простые, или богато украшенные узорами, золотой и серебряной насечкой, покрытые надписями на неведомых языках. И все остальное - оружие от топоров до луков и стрел, седла, уздечки и попона, было самое разномастное, свезенное из далеких и близких стран.
Убитых ыканцев насчитали за три сотни, еще почти столько же взяли живьем, и отвели под стражей на ровное место чуть в отдалении от хутора. Коней, с седлами и без седел, выловили поблизости больше полутора тысяч. Но за теми лошадьми, что убежали далеко в поля, князь запретил уходить. Запретили также преследовать табунщиков, бежавших с поля боя – упиваться успехом было слишком рано.
В самом полку насчитали девять человек убитых, их тут же предали огню. Ранено было три десятка. Лохматый вожак засемьдырских охотников получил глубокую сабельную рану в плечо. Еще меньше повезло хранителю рода – в добавок к своей первой легкой ране, Лихому в пешем бою проткнули копьем левое бедро. Кровь, побежавшая в начале из раны, вскоре успокоилась, но сделать даже шага или сесть в седло боярин не мог.
Насчет раненных посовещались, и решили быстро – на хуторе нашлась только одна телега, в которую и половины не могло вместиться. Кто мог ехать в седлах, тех посадили на коней, для остальных из всего, что было под руками, соорудили две волокуши. Месяц отобрал из своих бояр одного порасторопнее, и велел ему ехать с раненными к тому месту, где вчера нашли в поле разбитый обоз и сжигали тела. Там – приказал воевода - садить всех в оставшиеся в телеги, и что есть духу, меняя коней сколько влезет, нестись в Каяло-Брежицк.
- Слишком тяжело им будет, воевода! – сказал боярин – Не растрясти бы насмерть, за такой-то путь.
- Тяжелее будет, если вас кизячники нагонят. – сказал Месяц – А ты вези быстро, но осторожно.
- Вот, что: - добавил Рассветник – Постарайтесь добраться в Каяло-Брежицк до заката. Если не будете успевать, то спрячьтесь где-нибудь, и сидите тихо, шагу не делайте. Ночью за нами начнется настоящая охота! Тогда если злыдни вас заметят, то могут сбить с пути, и привести прямо к себе в руки!
Из взятых в бою коней быстро отобрали лучших для полка. Из ыканского оружия снарядили всех воинов до зубов – каждому, кто нуждался, подобрали бронь, шлем и доброе оружие, остальные трофеи навесили на лишних лошадей, и отправили с отрядом всадников в Струг-Миротворов. Доставить добычу в столицу Месяц поручил Гордому. Воевода велел Хвалынскому Халату скакать быстро, и больше оставлять по дороге следов, чтобы ыкуны, если опомнятся и бросятся в погоню, увязались бы за его табунами, а не за медленным обозом раненных.
Теперь пришло время подумать о пленниках.
- Что с ними делать, господа? – спросил князь.
- А что с ними сделаешь? – сказал Месяц, как бы рассуждая вслух – С собой не потащим.
- Если отправлять в Струг-Миротворов, - сказал Быстрый – то для половины все равно подвод не найдется, очень много раненных. Пешком им не дойти, и верхом тоже не доехать.
- А сколько наших придется с ними для охраны отправить! – сказал Месяц – Нас и так осталось три сотни с лишним…
- Что, предлагаете их перебить? – спросил князь.
- Нет такого обычая, чтобы убивать тех, кого пощадили в бою… - сказал Быстрый – Так тоже нельзя.
- Что делать-то тогда! – сказал Месяц – Вывести не можем, убить не можем, бросить здесь, или оставить – тем более! Что тут прикажешь делать!?
- Ыкуны бы убили. Еще, пожалуй, помучили бы перед смертью. - сказал один из бояр.
- Вот, что: - сказал Смирнонрав – Давайте это оставим на последнюю очередь. Так или иначе, надо их сначала допросить. Вот и будем допрашивать. Как будем вести допрос, бояре?
- Светлый князь! – сказал Месяц – Позволь мне! У меня и люди есть, кто по-ыкански говорит.
- Добро. – сказал Смирнонрав.
Месяц со своими людьми сходил к пленникам, и привел из них одного, одетого получше других, может быть сотника или другого старшину. Загорелая лысая голова пленника блестела как медь. Борода на полных щеках была побрита, а на подбородке - заплетена в тонкую косичку. Пришел и переводчик – по виду и не понятно, то ли из полуостепнячившихся ратаев, то ли из полуоседлых кочевников, каких тоже в миротворской земле было немало.
Ыканца, связанного по рукам, вывели на середину хуторского двора и бросили на колени. Князь, Месяц и Быстрый сели перед ним на скамье, остальные бояре стояли вокруг. За спиной князя встал Рассветник.
- Пусть говорит! – приказал Месяц – Кто он такой, и какого звания.
Насмерть перепуганный ыканец, кажется, и не думал запираться, и с готовностью, рассказывал все, о чем ему велели, сбиваясь и заикаясь от страха.
Он служил вторым начальником в сотне «черных колпаков» Знал многих полководцев, и вообще ему было многое известно о войске кагана.
Вся орда – говорил он – состоит из сотен и тысяч, над которыми поставлены «черные колпаки». Много отрядов разошлось по всей стране, кто-то ушел к северным лесам, кто-то – к степным городкам ратаев. Каган с главным войском идет на Струг-Миротворов. Главное войско разбито на три больших полка, по три тысячи в каждом. В походе они движутся порознь, примерно в ратайском дне пути друг от друга, а при необходимости быстро собираются в единое войско. Серединный полк ведет сам Ыласы, полки левой и правой руки ведут быръя из числа ыканцев. То в один полк, то с другой с проверками и приказами постоянно заезжают колдуны-мары, или, как их именуют «быръя-ирек-каган» ближайшие подручные Ыласы. Еще один из злыдней всегда находится при самом кагане. Кроме трех тысяч простых степняков, с полком кагана идет тысяча «черных шапок» под его собственным началом. Еще одна такая тысяча была доселе передовым полком войска. И ее тоже возглавлял быръя-колдун.
- Значит, здесь их была тысяча? – спросил Смирнонрав.
Ыкунов в передовом полку было около восьмисот. Часть ушла небольшими отрядами на север и на юг. Часть – погибли или были ранены в предыдущих сражениях. Мелкие группы всегда отходили от полка на разведку и на грабеж. Кто-то уходил, кто-то возвращался.
- Восемь сотен против наших четырех! – сказал Быстрый – Что ж, хороший почин у похода!
- Где сейчас каган? Полки его вместе или порознь? – спросил Месяц.
Пленник сказал, что каган стоял возле небольшого города на восходе отсюда, за широкой рекой. Эту реку передовой полк пересек вчера ночью.
- Это река Сонная, наверное. – сказал Быстрый – Граница Каяло-Брежицкой и Каильской земли. Если так, то город на той стороне – Черново Городище.
- Спроси: - сказал Месяц – С каганом сейчас все главное войско, или опять разделились.
Этого ыканин не знал. К сильной каильской крепости каган свел воедино свои главные силы, а когда Каиль пала, то часть их – те, что не участвовали в штурме, сразу отправил дальше на закат – захватывать пригороды. Другие оставались на отдых. Пришли ли они теперь к Чернову Городищу, отправились ли в другие стороны, или все еще стоят на месте – медноголовому сотнику было неизвестно.
- Значит, Каиль пала? – спросил Месяц.
Степняк подтвердил: Каиль, большой город на высоком холме, воины кагана взяли приступом четыре дня назад.
- И что сделали с городом? – спросил Месяц.
Толмач пересказал пленнику его слова. Ыканец не ответил.
- Скажи, чтобы говорил! – велел Месяц.
Пленник сказал, что не знает, что его не было в день штурма в большом войске.
- Врет. – сказал Рассветник, глядя куда-то в сторону.
- Ну вот, что! – сказал Месяц – Пойдемте-ка вместе с ним к остальным.
Князь с воеводами пешком вышли из хутора к тому месту, где на земле разместились ыканские пленники. Туда же погнали и связанного табунщика.
Одни ыканцы сидели, связанные по рукам, другие – слабые от ран, лежали на своих меховых халатах. Над их безмолвным лежбищем прохаживались часовые.
Месяц велел пленнику указать на кого-то из своей сотни. Ыканец промолчал.
- На колени его! – приказал воевода. – Спроси, кто из ыкунов его знает.
Переводчик прокричал по-ыкански. Сомнище пленников промолчало. Лишь несколько человек подняли головы.
Месяц подошел к ближайшему ыканцу, и вынул меч. Табунщик закричал…
- Кто его знает! – закричал Месяц – Пусть отвечают, не то убью!
С земли поднялся ыканец в летах, с худощавым сухим лицом. Взгляд его был невозмутимым. Длинная борода чуть шевелилась от ветра. Правую руку успели перевязать какой-то ветошью.
- Знаешь его? – спросил Месяц. Толмач перевел.
Ыканец заговорил тихим сдавленным голосом. Он был десятником в той же сотне, что и первый пленник.
- Тащи его сюда – приказал Месяц отрокам. Табунщика подвели к воеводам, и повалили на колени.
- Спроси, был ли их полк под Каилью, когда взяли город.
Десятник молча кивнул головой. У ыкунов это, как и у ратаев, означало «да»
- А вот он, был с ними тогда – Месяц указал на медную плешь. Лысый кочевник стоял, зажмурив глаза, и стонал что-то сквозь стиснутые зубы. Слезы в два ручья лились по его скулам и подбородку.
Старик снова кивнул.
Месяц подошел к лысому, наклонил его голову, держа рукой за лисий воротник короткой распашной куртки, и поднял над ыканином меч.
- Пусть говорит, что стало с Каилью!
В ответ ыканец только разрыдался сильнее прежнего.
- Отвечай! – приказал Месяц – Отвечай, или прощайся с жизнью!
Степняк закричал. Смерть неотвратимо приближалась к нему, и терять было, кажется, нечего. Но ыканец все равно не мог сказать и слова. Ответить, рассказать об участи Каили, и тем погубить себя своими руками – самому произнести себе смертный приговор – было выше его сил.
Взмах меча – и голова, сверкнув лысиной, покатилась в траву.
Месяц подошел к старику, и приставил меч к его прямой как палка шее.
- Пусть говорит, что стало с Каилью! – приказал снова.
Десятник молчал. Он смотрел прямо перед собой, голова была высоко поднята.
- Говори! – закричал Месяц, тряся перед его лицом окровавленным мечом. Князь, Рассветник и другие молча смотрели на них. Молчал и степняк.
- Говори! – воевода с яростным криком ударил ыканца сапогом в лицо, тот свалился без единого звука, и приподнявшись на здоровой руке, сплюнул на землю кровь.
Месяц повернулся к Смирнонраву и боярам.
- Светлый князь! – сказал он – Прикажи собрать весь полк до одного. Пусть привязывают коней и идут сюда пешими.
За несколько минут вся дружина была тут как тут, при оружии, старом и новом – триста с лишним человек. Раненных уже увезли, и Хвалынский Халат со своими конниками уже увел табуны на закат.
Месяц влез на коня, чтобы быть всем видным, и с седла сказал:
- Братья! Храбровцы, миротворцы, верхнесольцы, дубравцы, стреженцы! Ратаи и пятиградцы! Вот – показал он рукой на пленников – перед вами враги. Сегодня они, сдаваясь в плен, молили о пощаде! Просящих пощады – щадить, вот наш закон на войне. А четыре дня назад они вошли в Каиль, город нашей земли, наших братьев-ратаев. Там тысячи людей – женщин и детей, стариков и старух, тоже молили о милосердии. Молили вот этих вот! – он снова указал на сидевших и лежавших на траве табунщиков
– Братья! Четыре дня назад кизячники сожгли великий город Каиль дотла, а всех, кто в ней был, тех истребили или угнали в степь.
- Светлый князь! – обернулся Месяц к Смирнонраву - Что нам с ними делать? Губить себя и страну, чтобы их доставить целыми в Каяло-Брежицк? Или, может быть, отпустить, взяв с них обещание против нас не воевать? Как нам быть, братья? Граждане, бояре!
Руки у людей сами тянулись к топорам. Мечи и кинжалы словно без их воли извлекались из ножен. Смирнонрав подошел к старому табунщику с обнаженным мечом.
- Подержи его! – сказал он Месяцу. Воевода ногой согнул спину ыканца, рукой придерживал за ворот.
Меч, блестнув на солнце, описал в воздухе дугу. По лежбищу пленников пронесся унылый сдавленный вой. Ратаи с поднятым оружием двинулись вперед…
Весь оставшийся день, малый полк спешно уходил от Волчихиного Хутора на север. К закату, одолев не менее четырех пеших переходов, снова укрылись в лесу. Расставили караулы и стали готовиться на ночлег старым порядком, только нести стражу уговорились ставить вдвое больше людей и чаще сменять. Рассветник и Клинок снова поделили ночь пополам.
Пилу было не узнать. Из трофеев ему достался толстый войлочный подлатник, кольчуга до середины плеча и до колен, с налокотником на правую руку, островерхий граненый шлем с длинным наносником и кольчужной бармицей, закрывавшей шею до подбородка, а под шлем – набивная шапка. Вместо обожженной жерди у него теперь было короткое копье, с которого Пила содрал черный конский хвост. Вдобавок к топорику он получил меч, загнутый надвое – в середине кпереди, а у острия назад. Щит Пила оставил себе прежний, хотя и было на замену много лучше, но никто в полку не захотел носить черный щит с белой звездой кагана – все их отправили в Струг, перекрашивать. Седло, взятое у Вепря, парень тоже не сменил. Только взял себе треххвостую плетку и кожаные сапоги с твердой подошвой, удобные в стремени.
- Ты погляди! – сказал, присвистнув, Хвостворту – Брат! Да ты, ни дать-ни взять, настоящий большой боярин! Смотрю на тебя, и прямо дрожь берет! Щас начнешь распоряжаться: принеси-поди-подай!
Сам Хвост отобрал себе столько оружия, что было непонятно, как конь понесет его в бою! За дерзость и смелость у хутора, князь разрешил ему брать сколько угодно. Хвостворту, вдобавок к панцирю со шлемом, мечу со щитом, копью и булаве, прибрал еще лук со стрелами, которыми даже не умел стрелять («научусь как-нибудь!»), топорик в одну руку, кривой длинный нож, большой колчан сулиц, доспех для лошади, и длинную пеструю попону. Хотел взять еще аркан, чтобы как-нибудь научиться набрасывать его врагу на шею, но потом передумал.
Пила, в отличии от брата, такой богатой и полезной в бою добыче не радовался. Вечером, еще до заката, он спросил Рассветника:
- Слушай, ты вот много знаешь. Как ты считаешь, правильно мы сегодня сделали, что убили пленников?
- Нет. – без сомнения сказал Рассветник – А ты почему спрашиваешь?
- Да я тоже подумал… Подумал, что так нельзя. Убивать раненных, связанных… Это… Не честно, что ли.
- А ты сам убивал? – спросил Рассвтеник.
- Нет. Хватит с меня и тех, кого там, в бою убил…
- А сегодня я и пленных убивал. – сказал ему витязь – Знаешь, почему?
- Почему?
- Потому, что сегодня так надо было. Плохо, не честно – да. Но надо. А раз всем надо – то и нам нечего быть в стороне. Мы сейчас здесь, в дружине – все как одно целое. Все делаем одно дело. Пока мы здесь, то и жить, и умирать нам тоже вместе. И убивать – что сражаясь в честном бою, что безоружных резать – раз надо – тоже придется вместе. А иначе получается, что мы, Небо даст, в бою себе заслужили честь и славу, а самую кровавую черновую работу сваливаем на других. Это бесчестие не меньше.
- Все равно тошно. – сказал Пила.
- Знаю. – сказал Расветник – Мне тоже тошно. Но сегодня там, как на весах, были – с одной стороны пленные табунщики, с другой – мы, ты, я, князь, весь полк, и вся страна, за которую мы тут бьемся. А раз так получается, то даже если нельзя, то все равно надо.
- Ясно… - сказал Пила хмуро - Я еще хотел спросить, про Клинка...
Пила оглянулся по сторонам. Клинка не было видно.
- Он там, возле хутора, меч сегодня сломал. Мне тогда показалось, как будто этот меч…
- Как будто он сдох. – подсказал со своей подстилки Коршун – Так это и не удивительно.
- Он и правда, живой был, что ли? Я помню, Клинок еще в Дубраве говорил, что-то про мечи, которые злыдни носят…
- Вот, что: - сказал Рассветник – Пила, да и ты, Хвостворту, подойди-ка сюда. – подозвал он второго дубравца – Клинок сам про это не в жизнь не расскажет. Но вам для дела может понадобиться, поэтому слушайте:
И Рассветник рассказал Пиле и Хвостворту о большой беде своего названного брата. Говорил он очень коротко, и без многих подробностей, которых Клинок вообще никому не открывал. А если бы у него, Клинка, самого было желание рассказать все как было, то история была бы вот, какая: