Когда захребетники договаривались с королем о покровительстве, то выторговали себе привилегию. Королевские и союзные полки не должны были входить в захребетские города. Поэтому большой лагерь бенахов стоял за два-три поприща от городской стены Гусака, по другую сторону реки.
Ни частокола, ни какой-то другой ограды вокруг лагеря не было. Вместо этого стан окружали сомкнутые повозки, многие – обитые дощатыми щитами до самой земли. За этими «стенами» разные отряды стояли своими сомкнутыми таборами, точно городские дворы. В окружении телег стояли шалаши и палатки, горели костры. Кое-где встречались землянки, из окошек и щелей в них струился наружу серый дымок. Проходы между тележными кварталами напоминали улицы. Иные были даже замощены, но большинство от дождей и бесчисленных ходоков превратились в грязевые канавы, глубиной повыше лодыжки. Целая толпа захребетников надсаживали спины, пытаясь сдвинуть с места увязшие дровни с огромной бочкой воды. На перекрестках сидели торговцы в сколоченных из какой-то ветоши подобиях лавок, они кричали и зазывали покупателей. Болтали и смеялись бабы. Откуда-то доносился детский плач. Стучали топоры. Чуть покачивались от легкого ветерка знамена.
Дубравцев прогнали в самую середину стана, на небольшой пустырь, своего рода соборную площадь этого города на колесах. Тут как тут уже стояли бенахские, ратайские и незнакомские бояре, в том числе и знакомая Хвосту парочка – рыжий и толстяк, а с ними другие такие же мордовороты. Пленников стали делить на три кучки, как делятся дети в играх, когда «главарь» каждой стороны выбирает себе из толпы по одному, потом следующий, и так по кругу. Щекастый с ведром на голове вякнул что-то свое непонятное, и слегка хлестнул Царапину плеточкой по шапке. Тут же двое слуг выхватили его из строя и подзатыльниками погнали прочь. Царапина даже не успел оглянуться на Хвоста.
«Ничего, может обойдется еще и не расстанемся. Только бы мне к этим же двоим петухам ряженым попасть!» - подумал Хвостворту.
- Этого забирай! – Сказал тут же важный бородатый захребетник, и ткнул пальцем в грудь Хвосту. На шею ему накинули петлю и потянули словно бычка. Не очень сильно, но упираться, как бывает, упирается скотина, было уж больно себе дороже. Бычка за такое инакомыслие хлещут хворостиной, а пленный дубравец запросто мог остаться и без головы.
«Сорок один нас было. – Думал Хвост – Беркута с четырьмя сразу увезли. Двоих убили. Тридцать четыре остается. На трое поделить - значит по одиннадцать и один лишний. Как они, интересно, тридцать четвертого будут делить? На кусочки порежут? Хоть бы передрались, да поубивали друг друга к волкам!»
Группу, в которую угодил Хвостворту, отвели за пару «дворов» и согнали в широкую яму, глубиной в два с лишним обхвата. Сверху накрыли решеткой из связанных жердей. Дали в яму большой скребок – собирать со дна грязь и воду, дали ведро, чтобы это добро выносить наружу. В это же ведро пленникам полагалось оправляться самим. Вот только подкрепиться ничем не предложили.
- Жрать на вас еще готовить… Передохните все – и то хорошо! Тогда самих собакам скормим, хоть наедятся как следует! - бухтел сверху мордастый захребетник, широченный в плечах и в пузе.
- Не ворчи! – сказал другой, молодой, чернявый и в кудрях как барашек – Вы не обессудьте, господа стреженцы! – с улыбкой обратился он к пленным – Пирогов мы вам не успели напечь, и курочки, видишь, не зажарили, так вы не обижайтесь! Мы ведь не знали, живые вы к нам придете, или волки будут в лесу вашими косточками хрумкать! Нате вам зато!
Он скинул в яму несколько поленьев. Дали и тлеющую головню. Пленники сразу развели костерок и сели возле него тесным кругом, стараясь не прислоняться к холодным стенам своей земляной тюрьмы. Никто не говорил почти не слова – обсуждать события недоброго утра не хотелось – и без того было тошно. Гадать, что будет дальше – тем более.
Утром принесли новых дровишек, и наконец еду: Большой жбан сырых картофельных очистков. Пленники черными от грязи пальцами стирали с тоненьких ломтиков землю, нанизав на лучинку жарили над костром, и с великим удовольствием поедали вместе с кожурой. Ужинать дали новое лакомство – пригарки от каши со дна котлов, некоторые темно-коричнивые, а некоторые вовсе угли углями. А на следующее утро побаловали целым ведром вареных рыбьих ошметков – хребты, головы, плавники и хвосты.
- Эй, толстяк! - окрикнул Хвост мордатого захребетника-ворчуна, когда тот поднимал из ямы пустое кормежное ведро – Передай там вашим, чтобы в следующий раз кости не дочиста гладали, а то, не ровен час, поперхутся!
- Не нравится? – спросил стражник – Может не солоно? Так я вам насу в котел в другой раз для вкуса!
И в добавок запустил в Хвоста ведром.
Так Хвостворту, что вчера из нищих граждан попал в боярство, теперь стал захребетским безвольным пленником. А в скором времени и это его положение должно было переменится, вот только на что еще?
Разговоров в яме было немного – опасались говорить при сторожах, без конца стоявших над душой. Те были хмурые, и кажется, говорить с пленными им было запрещено. А может, сами охранники не желали трепаться со «стреженцами» от которых, вероятно, много выстрадали. Если же и было от них что-нибудь слышно, то одни ругательства и огрызки, могли еще вдобавок запустить камнем или земляным комком, или поддать сверху древком копья. Лишь один захребетник, тот самый кудрявый весельчак, кажется, не подчинялся никаким запретам, и когда оставался со своими подопечными наедине, то болтал с ними о том-о сем, шутил и смеялся, сидя свесив ноги в яму. Однако, поразмыслив, пленные перешептали друг другу, чтобы и с этим молодцом не особенно развешивать уши. Мало ли, он нарочно приставлен подслушивать, и из разговорных обрывков выбирать и мотать на ус нужные слова…
Каждый день из ямы стали отбирать по шесть человек, и угонять их в лес за дровами. Хвосту выпало идти на третье утро, и тут он вздохнул полегче. Работать заставляли помногу, зато кормили досыта – перед выходом, и еще в обеденную передышку. К тому же от бесконечных часов сидения в яме, с ее холодным грязевым дном, уже хотелось реветь по-звериному. Так что Хвосту казалось, что предложи ему сейчас хоть таскать камни на горбу – и то он был бы рад.
Еще тех пленников, что вернулись с работы в первый день, Хвостворту подробно расспросил – как там насчет улизнуть. Тут он уже сам увидел, что сбежать удастся навряд ли. До места дровосеков вели связанными за руки в цепочку. На месте освобождали руки, но тут же связывали ноги веревкой не больше трех ладоней в длину. Ходить худо-бедно можно было, а вот бежать – уже попробуй-ка побегай! Еще заставляли снять верхнюю одежду до пояса, оставляя в одних рубашках. «Кто резво работает, тот не замерзнет, а кто будет дурака валять, тот до вечера бегай раздетый!» - приговаривал охранник-старшина. Можно было, конечно, рвануть в лес и без полушубка, добраться до какого-нибудь поселка, стащить там чего-нибудь. Но под рукой у захребетников были луки с налаженной тетивой. Рядом, одним глазком поглядывая в сторону пленных, бродили на поводках уже знакомые Хвосту лохматые псины…
Но Хвостворту не унывал. Не сбежать – так хоть кости размять, думал он.
Пленников заставляли валить длинными пилами деревья, резать их на колоды и грузить в дровни (рубить сучья не доверяли – не давали в руки топоров). Но Хвост всегда вызывался пилить, и тут работал за двоих. Пила в его привычных руках ходила туда-обратно как живая. Пеньки отлетали от ствола, словно ломти хлеба от каравая. Захребетники быстро сами заметили это, и Хвоста стали каждый раз определять в дровосеки первым. Была от этого польза и пленникам – чем больше они добывали дров, тем больше доставалось самим, тем теплее было в яме. Сырые поленья чадили больше чем грели, иногда от дыма в яме было не продохнуть, но это уж точно было лучше, чем замерзать живьем в заготовленной общей могиле полтора обхвата глубиной… Еще дровосеки старались отложить от своего пайка хоть немного и вернувшись, делили поровну между оставшимися.
Так дни шли за днями, и Хвостворту уже стал смиряться с новым положением. В конце концов, и в лесном отряде жизнь была не намного легче.
Однажды вечером чернявый разговорчивый парень заменил на посту смурного толстяка. Едва стемнело, и лагерный шум поутих, он сел как всегда на край ямы, свесил ноги и сказал привычным веселым голосом:
- Вы вот что, господа стреженцы! Слушайте хорошенько. Вас всех скопом сегодня продали человечку, который скупает рудокопов, копать железо на полночный отрог Хребта. Туда скоро и пойдете, в город Чолонбара. С вами погонят бенахов с полдюжины, так вы их в дороге не обижайте, а то на месте вас за это похлеще обидят – там бенахов, злых как бесы, против вас сорока будет целые сотни. А еще лучше – по дороге как-нибудь вам навостриться бежать. Там, в горах – не как тут, не будете на солнышке загорать! Кто спускается в рудник, тому больше света белого не увидеть! Оденут железо на ноги, к стене приколотят, и будете махать кайлом, во тьме и в вони, в подземной воде по колено! Такую лямку недолго протянете! Так что лучше вам – по дороге от них смыться.
- Благодарю, добрый человек! – сказал Хвостворту – Только ты-то зачем нам это говоришь? Сам в плен нас взял, а теперь помогаешь?
- А что бы и не помочь? Мы с моим боярином за вас задаток получили, завтра остаток получим - и хоть трава не расти! Будет от вас покупателю доход, или вы от него хоть завтра удерете, мне все равно!
Все сбылось как он сказал. Следующим же утром пленников выгнали из ямы всех скопом и снова повели на «соборную площадь» в середину лагеря. Здесь уже стояли наготове все их товарищи из дубравской дружины, кроме Беркута и других больших бояр. Тех, видимо, давно увезли куда-то прочь, готовить на выкуп или обмен. Были здесь и другие ратаи, незнакомые – еще десяток. Стояли кучкой бенахи, о которых говорил чернявый охранник.
- Вон наши, смотри! – сказал Хвосту Зеленый, ополченец из старой Дубравы – Вон и дружок твой, Царапина!
Царапина стоял среди других, какой-то сморщенный, словно со сна. Временами он подносил ко рту кулак и откашливался.
- Где покупец-то наш, интересно? – спросил Тунганыч – Кому там нас продали?
- Тебе-то какая ляд разница, где он и какой из себя? – спросил его Зеленый – Думаешь, они тут один лучше другого, что ли?
Хвостворту с тревогой смотрел на Царапину. Тот, не обращая внимания ни на кого вокруг, стоял и кашлял в кулак. Был он с виду такой вялый и замороченный, что казалось, сейчас у него подкосятся ноги, и упадет хвостов приятель прямо в грязь.
«Только заболеть теперь не хватало! – подумал Хвостворту – Если нам этот захребетник рассказывал правду про все, куда нас погонят, и какая там медовая жизнь – то туда только больным и дорога! Да пока туда дойдешь еще, по голой-то грязи, да еще под дождем! Сколько хоть туда пути?»
- Смотри, а вот, кажись, и наш новый хозяин! Вон, погляди, какие он нам дорогие ожерелья подарит! – толкнул Хвоста под локоть Зеленый.
Хвостворту увидел толстого косолапого бенаха, лет с виду чуть за шестьдесят, с лохматой шевелюрой, уже наполовину поседевшей. Опираясь на трость и переваливаясь из стороны в сторону, он шел по площади, рассматривал гноящимися глазами свежий товар. Бритые подбородки сотрясались от каждого шага. Следом шла свита – писарь с сумкой через плечо и чернильницей на шее, за ним - стражники при оружии и со связками цепей на плечах. Купчина поглядел на пленников, переговорил коротко с боярами-продавцами, и ушел с ними, видимо писать купчую и расплачиваться. Своему помощнику, долговязому бородатому надсмотрщику по имени Четнаш, хозяин приказал собирать пленных в дорогу.
Стражники одевали на ратаев железные ошейники, каждый из двух створок - те самые драгоценные ожерелья, которые приметил Круглый. Пленники по очереди клали головы на станок-подставку, и бенах которого прочие называли «мастер» молотком вколачивал в особые пазы железный колок. Створка намертво соединялась со створкой, а дубравец с дубравцем.
- Вы будете теперь как рыбы в связке! – говорил Четнаш, похаживая рядом - Видите, как добр ваш новый владелец! Другой приказал бы надсмотрщикам пропустить вам веревку под жабрами, как рыбе, а я просто посажу всех вас на цепь! Чем не жизнь вам с таким хозяином, как наш господин добрый Колах!
Тут же появился рослый бородатый захребетский боярин, которого Хвостворту видел впервые – оказывается, он и был господином чернявого весельчака, и у него в плену пребывал доселе Хвост. Боярин, хохоча, сказал перед пленниками речь. Повинился на прощение, что не угощал своих «гостей» так, как это подобает хорошему хозяину. Желал дубравцам счастья с новым владельцем, доброй дороги, и просил не поминать лихом…
Соединенных в связки по двенадцать человек, невольников повели прочь из тележного города. Всего связок получилось пять, и еще одна как бы обрубленная – в нее нашлось только семь будущих добытчиков железа.
За стенами лагеря купца и его новую покупку ждали еще десятка два стражников и слуг. Стояли оседланные кони и четыре больших воза, запряженные волами. В котлах над кострами варилась ячка. Невольникам (чудеса, да и только!») вынесли по котлу на дюжину, раздали каждому ложку и два сухаря, и предложили подкрепляться перед дорогой. И рабы, уже привыкшие есть руками грязные объедки, остервенело накинулись на кашу с маслом и на сухари. Нельзя было и сказать, что стучит громче – ложки о котел, или зубы о зубы. Бенахи-сторожа глядели на дубравцев и смеялись:
- Каких голодных воинов присылает нам князь из-за гор! Наверное, ему нечем их кормить и проще отправить на войну и в плен! У хозяина на всех хватит еды, приходится даже убавлять, чтобы они не обожрались от непривычки, и не умерли!
Дюжина Хвоста вычистила котел в два счета. Каши в нем действительно оказалось в самый раз, чтобы двенадцати человекам и подкрепиться, и не переесть после голодной ямы.
- Если так и дальше будут кормить, - услышал Хвостгромкий голос Ладони, из какой-то связки поблизости – то волк с ним, согласен идти за тридевять земель, и железо копать хоть из-под самых гор!
- А я вот не согласен. – сказал Хвостворту, но уже не так громко.
На добрый путь зажгли у обочины костер, закололи и бросили в него четырех петухов. А саму дорогу щедро посыпали солью и полили вином, словно на ней без того грязи не хватало. После добрый господин Колах выпил на посошок с продавцами, и те отправились восвояси. Сам купчина погрузился в крытый наглухо, как маленький домик, возок с застекленными окошками. На крыше его чуть дымила кирпичная труба, будто в богатом тереме. Заслонка печи открывалась позади, и слуга, сидевший на задках, подкидывал в нее поленья.
- Двигаемся! – крикнул Четнаш и махнув рукой, пришпорил гнедого коня и поскакал впереди поезда.
Щелкнул в воздухе кнут возницы. Пара коней потянула хозяйский возок. Со скрипом стали поворачиваться колеса тяжелых колымаг. Пленники, позванивая цепями, нехотя потопали по дороге на полночь. С обоих сторон от верениц шли и ехали верхом вооруженные бенахи. У того, что шел возле Хвоста, в руках было орудие, вроде длинного ухвата с шипами вовнутрь – такое, что легко можно накинуть человеку на шею, но тяжело снять. Тряслись на ухабах обозные в телегах. Вожатые, окруженные мордастыми псами, на ходу резали и бросали им сырое мясо. Кругом слышалась бенахская речь, свист и гиканье верховых.
Своего дружка Царапину Хвост не видел – в одну связку они не попали. А разглядеть толком соседние Хвостворту не мог. Но откуда-то сзади до него беспрерывно доносилось кашлянье, да не в одно горло, а в несколько.
В дороге быстро пролетел первый день. На вечернем привале, когда пленников усадили большой кучей между костров, Хвостворту набрался храбрости и спросил в голос:
- Царапина! А, Царапина!
- Тут я! – ответил ему слабый сиплый голос друга.
- Что с тобой, а?
- Плохо мне, дружище! – просипел Царапина – Заболел. А Селезню и того хуже. Он уже еле ноги волочит, а мне и говорить тяжело…
- Как же тебя угораздило! – сказал Хвост с досадой.
Ответил вместо Царапины Крикун, который угодил в одну с ним вереницу, а в яме сидел с Хвостворту:
- Они у незнакомцев были в плену. Так те их держали совсем в черном теле, мы еще счастливцы в сравнении с ними! Жили они в таком чулане грязном и сыром, что теперь из них уже четверо болеют – Царапина, Круглый, а теперь и Селезень с Ладонью!
- Э-э-э-э-э-э, хорьки неоткудашные! – прорычал Хвостворту – Ну ничего, друзья, и мы своего дождемся! Будет день – придут наши сюда, в Захребетье, все им вспомним! А этих двух хорьков незнакомских я на всю жизнь запомнил – даст Небо, встретимся!
- Додержаться бы еще, до наших-то! – сказал Зеленый.
- Додержим, не переживай! Я теперь от одной злости доживу, чтобы их самих рассажать по ямам, и тогда посмотрю, как будут корчиться!
- Хвост! А Хвост! - вполголоса позвал из-за спины Мякиш – Повернись сюда, скажу что.
Хвост опрокинулся назад на спину, и Мякиш, облокотившись поблизости о землю, прошептал:
- До наших дожить – еще выдержать надо, это Зеленый правильно сказал. Наши тут будут не раньше осени, а когда точно – одно Небо знает. А нас тем временем угонят за тридевять земель, а может, успеют и уморить в рудниках. Так что это не дело – сидеть и ждать.
- Так… - сказал Хвост.
- Тунганыч и Башмак сговаривают людей – бежать по дороге, но надо не порознь, а вместе. Ты, сорвиголова, скажи - ты с нами, если что?
- Я с вами, земляки! – не моргнув глазом сказал Хвост – Я с вами в огонь и в воду, а уж чтобы отсюда пятки смазать – так я первый! Нам и захребетник один добрый сказал, еще вчера – бегите по дороге, если можете!
- Добро. Так и надо.
- А вы как хотите бежать?
- Они вдвоем, вроде, что-то придумали. – сказал Мякиш – Но еще потолковать с другими надо, может быть, посоветуемся, так и получше что-нибудь намудрим. Нашим это перескажи, кому сможешь, только чтобы бенахи не слышали – ни стража, ни рабы. И тем ратаям, которых к нам прицепили, тоже ни слова, пока к ним не приглядимся.
- Ясно, брат! Помоги нам Небо!
- Перескажешь потихоньку это другим, и сиди тихо. На следующем привале снова поговорим, утро вечера мудренее!
Утро оказалось то ли мудренее, то ли наоборот, проще некуда. Тунганыча с Башмаком отковали от цепи, привязали к телеге на виду у всех, и начали сечь. Били вполсилы, не на убой, не в кровь, кожу не спускали – берегли товар. Но и не щекотали ласково. Хвост стоял рядом и видел лица обоих наказанных, их горящие спины, и поменяться с ними местами не мечтал.
Рядом с палачами, занятыми своей работой, сидел верхом Четнаш, и под свист плетей приговаривал:
- Вот два дерзких раба! Эти рабы хотели устроить побег, и предлагали другим к ним присоединиться. Другой хозяин был бы за это с ними суров, но наш господин Колах добрый! Сегодня будет плохо только им, зато целых три дня они будут, как господа, ехать по дороге в телеге! Лишь через три дня на них оденут колодки, чтобы им удобнее было ходить, есть и спать! Если кто-нибудь с этого дня станет говорить, что надо бежать, что не хочет в рудники, если кто-нибудь станет говорить, что ему плохо у господина Колаха, или что из-за гор придет князь и отомстит за него, то тогда господин Колах будет суров! Виноватого привяжут к телеге и будут тащить по земле всю дорогу до Чолонбары. А плетью будут наказаны все, кто слышал, и не рассказал страже. Довольно! – велел он бенахам, что орудовали плетками – Ведите их в телегу, потом всем завтракать и двигаться!
Тунганычу и Башмаку надели на шеи деревянные ошейники размером с корыта, и усадили в последнюю телегу, отдельно от товарищей. Остальных тоже разделили. Теперь между каждой вереницей ехало по телеге со стражниками и обозными. Первый в связке был прикреплен к телеге спереди, последний – к телеге позади. В таком же порядке оставили и на обеденном привале, и когда разбили у большого села ночлег. Хвостворту сам молчал, и от других тоже не слышал до утра ратайского слова. Надо еще добавить, что и завтрак, и обед, были у Колаха такими же щедрыми, как в первый раз: каша вместо пригарков от каши, картошка в кожуре – вместо кожуры без картошки. И сухари были не заплесневевшие, какие захребетники спускали в яму в кормежном ведре.
Следующий рассвет тоже встретили с происшествием. После завтрака все, и невольники, и стража, были готовы к выходу. Но приказа выступать не давали. Вместо этого на обочине, недалеко от связки Хвостворту, поставили небольшой шатер. Хвост видел, как в него на руках отнесли Селезня, а потом, уже своими ногами, вошли Царапина, Круглый и Ладонь. Все трое были раскованы, но и без цепей брели так тяжело, словно на каждом висело по две ноши железа.
- Царапина! – не удержавшись, крикнул Хвостворту – Царапина, слышишь!
Царапина, встав на месте, повернулся на голос друга, и хотел, кажется, что-то ответить, но едва открыв рот, захлебнулся кашлем.
- Иди дальше! – крикнул ему стражник, и подтолкнул сзади так, что Царапина чуть не свалился.
- Царапина! – заорал Хвост, вскакивая. Железо ошейника впилось ему в горло сквозь тряпочную прокладку – Эй ты, короста, а ну не тронь его! – крикнул он по-ратайски. Под руки его тут же схватили свои и заставили сесть. К пленникам мигом сбежались несколько конвойных. В руках у них были плети и оружие, в поводу – три злющих пса, огромные, лохматые и куцехвостые. Собаки глухо рычали себе в усы, и не сводили с пленников глаз…
- Всем молчать! – Закричал старшина – Кто будут кричать, того будут бить плетьми, кто встанет, на того оденут колодки! Всем молчать и сидеть смирно!
«Тихо, горюченец! - прошептал Хвосту на ухо Смирный – Ничего сейчас не поделать, только погубишь себя и нас! А с ними, глядишь, еще обойдется…»
Хвостворту стиснул зубы, но промолчал, и не поднимался больше. Наведя порядок, старшина велел своим людям смотреть хорошенько, а сам ушел прочь – то ли докладывать, то ли проверить другие цепочки.
Тем временем возле палатки собралось еще несколько охранников – одних к ней приставили стеречь, другие просто ради любопытства. Стали говорить о незадаче с четырьмя больными, и Хвост слушал внимательно.
- Остается только одно – нести их на своих плечах. Но это плохо! Будет лучше, если заколем их, и накормим собак как следует! – сказал охранник по имени Коясэр, плюгавый косоглазый крестьянин откуда-то из далекой бенахской провинции. Коясэр против воли пошел на войну со своим боярином, но год спустя сбежал из гор, и теперь прибился к компании Колаха.
- Принесите кто-нибудь нож. – сказал товарищам Коясэр – меч из-за такой падали нельзя пачкать кровью. Принесите нож, и пусть он будет длинный, чтобы зарезать побыстрее, и легко разделывать.
Хвост весь похолодел от этих слов. В связке с ним вместе двенадцать человек, из них двое бенахов. Все скованны цепью и прибиты к телегам. Даже если все вслед за ним бросятся отбивать больных… Врагов – только здесь не меньше десяти, сильных и вооруженных, и стоять сложа руки никто из них точно не станет. Три пса. Да еще сколько бенахов мигом набежит… Драться сейчас – самоубийство. Но Хвост знал, что сидеть и смотреть как его друзьям, и в первую очередь – Царапине – перережут горла, он не сможет. Хвостворту мысленно воззвал к Небу…
Неизвестно, чем бы все обернулось, если бы не подошел хозяин, которому кто-то доложил о заболевших. Когда ему сказали, что стражник собирается убить рабов, то Колах раскрыл рот от удивления, глаза его выпучились, а мохнатые брови взмыли вверх, скрывшись под серыми с проседью космами.
- Ты спятил! – заорал купец на Коясэра, - Этот раб принадлежит мне, а ты хочешь взять и зарезать его!? Ты кто, человек или волк!? Вы все стали глупыми и злыми как звери! Вы не можете брать на войне много пленников, вы можете только убивать больных! Вы берете мало пленников, и мне надо платить за каждого золотом! А если раб заболел, ты хочешь его зарезать! Убирайся, я не хочу тебя видеть! Четнаш! Где Четнаш?!
Прибежал старший надсмотрщик.
- Лекаря найти! – приказал ему Колах. – А этого волка долой с моих глаз! – показал он на Коясэра - Пусть идет за последней телегой, за колодниками! Чтобы я его не видел, пока не прибудем в Чолонбару! А там я буду думать, как с ним поступить!
Отправили всадника в ближайший городок за лекарем. Уже заполдень целитель приехал в крытом возке, тут же зашел к больным в палатку, и вскоре вернувшись, сказал хозяину:
- Одному лекарь не нужен, его вылечить нельзя. Он еще дышит и может говорить, но все равно уже умер. Еще двоих вылечить можно. Я могу взяться их лечить, но им нужно теплое жилище и уход. Тогда за две недели они будут здоровы, а еще за неделю к ним вернутся силы. Четвертому лекарь не нужен, его быстро вылечит плетка.
- Будет жилище! – сказал купец – Мои люди найдут в селении дом, где они останутся пока не будут здоровы. Я буду платить и тебе, лекарь, и хозяину дома, за кров и за еду, но эти двое должны стать здоровы! Тогда с первым же обозом в Чолонбару они пойдут дальше.
Уплатили лекарю, сколько он запросил, послали людей пройтись по селу и сговориться с хозяевами.
- Что они говорят? – шепотом спросил Хвоста Зеленый, который по-бенахски не понимал.
- Говорит, один умрет, его не вылечить. – ответил Хвост так же скрытно – Двоих будут лечить, а один, вроде как, притворился больным. Того будут наказывать.
- А кто есть кто? – спросил Крикун.
- Умирает, наверное, Селезень. – сказал Зеленый – а который притворщик?
- Хозяин-то добрый у нас. – услышал Хвост из-за спины голос Смирного – Где мы еще видели, чтобы с пленниками так няньчились!
- Он до первого распутья добрый! – ответил Зеленый – Ему надо, чтобы мы до места дошли, да там кайлом отмахали свое, прежде чем передохнем. Он же за нас деньги заплатил.
Хвосту было плевать, до какого распутья останется добрым жирный бенах, и отчего в нем была такая забота о рабах – от корысти или от человечности. Царапина спасется, может быть – вот, что главное. То, что он был в самом деле болен, Хвост ни на миг не сомневался – не таков был его верный друг, чтобы прикидываться больным перед врагами. Впервые с самого пленения Хвостворту был хоть чему-то рад. А Селезень… Вот его-то жалко…
- А что делать с тем, кто умирает? – спросил хозяина стражник.
- Что с ним делать? Его пусть отнесут в дом с больными. Пусть его отогревают и поят водой, если будет просить. Пусть умрет, как полагается человеку. Еще одного лекарь советовал лечить плеткой – так не спорьте с лекарем, ему лучше знать! Лечить его плеткой, пока не станет самым здоровым в этих краях! Через три дня одеть на него колодки и привязать к последней телеге. А когда придем в Чолонбару, то придется подыскать для него рудник поглубже, чтобы этот раб больше не болел! – сказал хозяин и пошел в свой дом-повозку.
Проститься с земляками дубравцам не позволили. Скоро за больными из селения приехала повозка с двумя мужиками, и увезли прочь Селезня, которого из палатки вынесли так же на руках. Следом в телегу отвели Царапину и Круглого. Ладонь вытолкали на воздух взашей, распялили на земле и хорошенько высекли на виду у всех. Но секли, как прежде, не с усердием – только для страху ему и другим. Потом связали по рукам и увели в конец обоза. Пока ждали лекаря, уже был готов обед, и подкрепившись, вереницы пленников с охраной тронулись дальше.
Так Хвостворту расстался со своим другом, с которым шел из Новой Дубравы в Горы, с первого дня воевал в ополчении, вместе был взят в боярство, с кем на пару голодал, мерз, сражался, с которым разламывал пополам последний сухарь, пил из одного котелка, грел руки над одним огнем, и вместе мечтал о мирном житье в Дубравском Краю…
«Бежать! Бежать теперь при первом случае!» - думал Хвост просебя.