Сегодня 22 апреля. В этот день мой отец Ерофеев Николай Степанович, лейтенант 518 полка, 129-й гв стрелковой дивизии в составе 1-го Белорусского фронта со своим взводом на правом фланге Берлинской операции форсировал реку Одер немного севернее города Франкфурт.
Он только в марте вышел из госпиталя после третьего ранения, что получил осенью 1944-го в Восточной Пруссии. Оно было, вроде и не тяжелым, но обрывки портянки попали в рану и, началась гангрена.
Ногу спасти удалось. По его воспоминаниям, уже не первую по счету операцию, ему проводил какой-то знаменитый хирург. Имени его тогда он не запомнил, но вышел из госпиталя на своих ногах (э\г №1114) только в марте 1945 года.
Теперь уже в звании лейтенант он был направлен на 1-й Белорусский фронт. Приступил к командованию стрелковым взводом, стал обучать пополнение и готовиться к проведению, как потом оказалось, Берлинской операции.
По его рассказам некоторые солдатики из того нового пополнения были весьма необычными экземплярами. Прибыли в необычном Обмундировании. Одеты были в невиданную ранее им одежду и брюки с лампасами. Это оказались кубанские казаки, что в 1943-м ушли с немцами через Крым, Румынию и Австрию в Италию. Потом их основная масса из Северной Италии перебралась в Австрию через зимние Альпы, где сдались американцам. А союзники по Ялтинским договоренностям быстро передали их советскому командованию. Некоторые рядовые из них, попавшие в расположение наших войск, согласились кровью искупить в боях вину перед Родиной. И главным заданием командования было обучить этот контингент владению советскими образцами стрелкового оружия.
И вот 22 апреля на правом фланге общего наступления его взвод участвует в форсировании Одера между городами Франкфурт и Лебус. И во время переправы отец получил тяжелое ранение в левую сторону грудной клетки. Был эвакуирован на свой берег и после оказания первой помощи в полевом медсанбате отправлен в тыл на санитарном поезде.
А по пути на восток, уже на территории Польши, его состояние ухудшилось настолько, что он в той суматохе был принят за умершего. Вложили ему пакет с документами за воротник и вместе с другими покойниками выгрузили из вагона на насыпь. Здесь такой контингент «прибирала» похоронная команда. А один из них признал в нем живого. Тут же не медля, его погрузили в следующий поезд. Потери в Берлинской операции были огромные и переполненные санитарные поезда на восток шли один за другим.
Попал в Москву в госпиталь №5004, что был расположен на Яузской улице в районе Таганки. Повезло ему, что в этом госпитале шло пробное применение американского пенициллина при лечении раненых с воспалительными процессами. Это, в сущности, и спасло ему жизнь, хотя часть легкого все же была удалена. А применение пенициллина санкционировала Клементина Черчилль - супруга британского премьера, что в начале апреля посетила этот госпиталь.
Здесь же он встретил мою мать – она была студенткой старшего курса медучилища и проходила там практику. В октябре он был выписан из госпиталя, а в декабре демобилизован из армии по инвалидности.
Вот так, ребята! А если бы не тот внимательный солдат из похоронной команды? Не было бы меня, моих детей и внуков на этом, что ни говори, прекрасном свете.
Спасибо тебе и твоим потомкам, тот не равнодушный к чужой боли и желанию жизни другим, настоящий ЧЕЛОВЕК!
И вот в дополнение уже более поздние личные воспоминания моего отца:
- Через неделю после прибытия в московский госпиталь я написал домой. Лежу на втором этаже, и вот в окно кто-то кидает камешки, зовет меня: «Коля! Коля!»
А зовет меня мой брат Витя, 15-летний мальчишка. Я узнал его по голосу. Подтянулся, глянул в окно и махнул ему: сейчас выйду. Вдоль стенки, тихонечко вышел. Обнялись с братом… И все! Провал в сознании.
Когда очнулся, меня ругали, с криками тащили на носилках. «Это же надо! Больной из реанимации сбежал!». Брат идет рядом, плачет. Дошел со мной до второго этажа. Укол, морфий…
Потом я быстро пошел на поправку. Приехал отец, Степан Иванович, привез 100 свежих яиц. Сказал, что надо их выпить, если в легкие ранен, то будет лучше. Вскоре всех тяжелых стали отправлять в Ташкент. Сначала и меня хотели отправить, но потом врач сказал: «Чего его в Ташкент везти, здесь полечится. Давайте его в 5-ю Городскую Яузскую больницу. Там пенициллин американский применяют. Это – филиал Первого Медицинского института»…
Бывали у нас и ЧП. Один офицер-армянин, Герой Советского Союза, был положен в палату – в отдельный номер. Нас потеснили. А потом выяснилось, что этот армянин - самозванец: он украл у кого-то удостоверение. Большой был переполох.
Одному лейтенанту, пока еще зрячему, прямо объявили, что зрение он потеряет и останется слепым на всю жизнь. Этот лейтенант вышел из кабинета и начал все крушить вокруг. В коридоре стояла мраморная статуя, он и статую эту свалил и разбил. По всем коридорам, гремят его крики, повторяемые эхом:
- Зачем мне жить?!! Для чего?!!
Больные вопросы. Они в буквальном смысле висят здесь в воздухе. Они в каждом из нас. Еще в мыслях живем войной, еще лечимся. И я пока отгоняю от себя эти вопросы, я еще не готов к ним. Как при артобстреле перед атакой – есть время расслабиться, еще не срок. Но вопросы эти встанут на первый план.
Все мы здесь клятые, мятые, стреляные, ломаные. Все останемся инвалидами. Нужны ли мы в новой жизни? Зачем мы ей?
Такими мыслями здесь не делятся. Но почти у каждого тяжелого - собачья тоска в глазах.
На фото: Мои отец и мать. Молодые и красивые. На канале под Москвой в районе нынешнего Долгопрудного летом в самом начале 50-х. Если посмотреть со спины, то у отца вдоль позвоночника до пояса послеоперационный шрам с грубыми скобками. А я совсем мелкий где-то тут же на берегу.
И в дополнение подробно об маме и отце - http://www.proza.ru/2016/09/17/16 - отец.
P.S. Вот сегодня получил дополнение к воспоминаниям отца от его товарища и духовника протоиерея Алексия.
-Здравствуйте, уважаемый Владимир Николаевич!
Вчера на Одере Ваш отец получил свое самое тяжелое ранение. Его положили в госпиталь в немецком городе Реппен, на полу в коридоре, т.к. мест свободных не было. Всего 12 человек. Сегодня утром один, лежавший ближе всех к выходу, не проснулся. У следующего началась истерика: "Не хочу лежать крайним! Не хочу умирать! Уносите меня отсюда!". Они все взбунтовались: "Не хотим умирать! Унесите отсюда всех нас!". Их расселили по разным палатам...
Всегда помню о нем.
http://www.proza.ru/2016/09/17/1449 - мама.