Последний раз я видел его во время празднования Дня города. В нашем небольшом городке этот праздник имеет конкретную дату – 5 сентября, но его всегда приурочивали к двум ближайшим выходным – гулять, так гулять. И народ гулял от души: карнавалы, выставки, конкурсы, пивные фестивали… Вот и тогда я нашел Пашу в пивном балаганчике и в память о давнем знакомстве заказал пару кружек, поскольку к тому времени он ничего крепче пива уже не пил.
- А знаешь, у меня ведь сегодня юбилей, семьдесят пять стукнуло, - залпом отпив полкружки, сказал он грустно.
Такое событие требовало не одной кружки пива, и в балаганчике мы задержались. Я ушел только тогда, когда Пашу окружили многочисленные друзья и знакомые, и я выпал из его поля зрения…
К этому времени мы были знакомы около тридцати лет. Фамилия у него была армянская, и из тех типично армянских, что произносятся с трудом. Он, воспитанный простой русской бабой, и сам иногда запинался, произнося ее. Подозреваю, что и настоящее отчество у него было явно не «Николаевич» и оно, отчество, соответствовало фамилии, но это не важно: для всех, независимо от пола и возраста, он был просто Пашей.
А этих «всех» набралось бы с полгорода. Смуглый, черноволосый невысокий крепыш, простой и свой в доску в любой компании, Паша был непререкаемым авторитетом во всех уличных разборках среди ребят возрастом от десяти до двадцати лет. Он один мог остановить уличные войны, когда пацаны сходились стенка на стенку… Он одинаково ладил и с милицией, и с местными криминальными авторитетами. Поскольку я рос в благополучном районе и от всех этих структур был довольно далек, то в детстве о Пашиных подвигах знал только понаслышке.
По специальности печник, Паша, когда началась всеобщая газификация, быстро переквалифицировался в строителя вентиляционных труб, без которых установить газовую печку в частном домике было практически невозможно. Поэтому левых заказов у него была масса. Он не был лодырем и поэтому не бедствовал. Но авторитет в городе ему создало не мастерство каменщика, а увлечение каратэ.
В далекие шестидесятые, когда после выхода на всесоюзные экраны фильма «Гений дзюдо», каратэ получило мощную рекламу, и среди городской ребятни о Пашином мастерстве ходили легенды. То его, якобы, приглашали «аж в Москву» на съемки фильма. То силовые структуры задействовали его для выполнения секретных заданий. То он тренировал местные внутренние органы, и они, эти органы, теперь становились особенно опасными для преступников всех мастей… Ажиотаж подогревался официальным запретом каратэ, как «социально опасного» вида боевого искусства. Но в последние годы правления Брежнева запрет почему-то сняли, и каратэ вышло из подвалов. Вот тогда мы с Пашей и познакомились.
Мой друг, заядлый спортсмен, предложил записаться в секцию, которую в одном из спортзалов организовал легендарный Паша. Запись проводилась только после предоставления характеристик с места работы или учебы, от участкового и – под наблюдением органов. Впоследствии органы периодически посещали и тренировки: по-видимому, опасались, как бы Паша не научил нас чему-нибудь лишнему.
После нескольких занятий выяснилось, что мы с ним живем в одном дворе нового микрорайона, и после тренировок домой начали ходить вместе. Ему было пятьдесят два года, мне двадцать восемь, но разница в возрасте не ощущалась. Кроме того, Паша был интересным рассказчиком, да и в своей жизни повидал немало. Его увлечение каратэ началось в конце сороковых годов на Дальнем Востоке, где он проходил армейскую службу в каком-то элитном спецподразделении. Инструкторами в части были пленные японцы, в свое время служившие в диверсионных отрядах и воевавшие против нас, так что мастерство он получал, что называется, из первых рук. И мастерства ему хватало. В своем возрасте он кулаком запросто разбивал пять-шесть кирпичей, сложенных друг на друга, ребром ладони раскалывал доску толщиной пять сантиметров, запросто садился в шпагат – хоть в продольный, хоть в поперечный…
Правда, как тренер Паша был слабоват, ему явно не хватало знаний обычной педагогики и специальных методик. Ему, например, ничего не стоило, придя на тренировку, вдруг заявить:
- Так, сегодня будем учиться делать сальто назад! Кто не сделает - будет мыть полы!
Когда через пару часов мы, вымученные, благо не со сломанными позвоночниками и шеями, валялись на полу, так и не сделав проклятое сальто, он отказывался от своей затеи и отпускал нас с миром, чтобы на следующий раз заставить разбивать кулаками двухдюймовые доски…
В то время он был в очередной раз разведен. Бурная личная жизнь объяснялась одной его слабостью – он очень любил девчонок. А они отвечали ему взаимностью. Долгосрочными обязательствами он с ними никогда не связывался и называл свои отношения с очередной подругой «курсом молодого бойца». Но к моменту нашего знакомства у Паши появилась девятнадцатилетняя Лариска, которая по прошествии определенного «курса» сначала задержалась у него на «сверхсрочную», а потом и сумела в очередной раз затащить его в ЗАГС. Лариска по-соседски быстро познакомилась с моей женой, и мы начали дружить домами.
Года через полтора наших усиленных занятий каратэ пост Брежнева занял Андропов, и Пашино искусство снова попало в разряд запрещенных видов спорта. Заниматься только дзюдо было скучно, не интересно, и тренировки прекратились, но дружба с Пашей продолжалась. К этому времени он серьезно увлекся йогой, и очень быстро научился лежать на досках, утыканных гвоздями, ходить по битым бутылкам, жевать стекло, жечь себя огнем и так далее и тому подобное. Причем кровь от пореза и волдырь от ожога я видел на нем всего один раз. Он или, действительно, получил хорошую подготовку в армии, или обладал поистине уникальными способностями. На местном телевидении о нем и его «фокусах» даже фильм сняли. Там он, правда, кроме всего прочего, еще и одним взглядом отправлял противника в нокдаун… Но потом Паша признался, что этот эффектный показушный трюк придумали телевизионщики, в реальной жизни такое невозможно… Новое увлечение доставляло ему искреннее удовольствие, и он радовался как ребенок, когда совершал свой очередной «подвиг».
К тому времени Лариска родила Паше смугленькую и очень похожую на него Женьку, и Паша был счастлив. Но его семейному благополучию и на этот раз не суждено было длиться долго. А виной всему стало очередное его увлечение – моржевание. Еще с лета он при любой погоде начал ежедневно плавать в соседнем пруду и обещал, что продолжит свои заплывы и осенью, постепенно подготавливая себя к плаванью в проруби.
- Мао Цзэдуну скоро девяносто, а он вон как по Янцзы загребает! – отмахивался он от уговоров Лариски прекратить «издеваться над собой».
Но пример великого кормчего оказался для него роковым, а, может, его и на этот раз подвели самоуверенность и прямолинейная методика, а точнее, отсутствие всякой методики. Как-то в конце ноября, когда с неба уже срывался снег, к нам прибежала испуганная Лариска – Паша лежит в бреду и температура у него за сорок… Вызвали «скорую», и несостоявшийся морж на месяц слег с воспалением легких в больницу. Оттуда он вернулся заметно похудевшим, но не это главное. По-видимому, болезнь дала нехорошее осложнение: он потерял к Лариске, да и к другим представительницам женского пола, всякий интерес, и она, забрав дочку, тихо вернулась к матери, а вскоре и снова вышла замуж. Паша отнесся к этому с философским спокойствием.
- Ей еще и тридцати нет, зачем же она должна со мной, шестидесятилетним, маяться? – резонно спрашивал он у любопытствующих.
А таких было много. Кто-то ругал «неблагодарную» Лариску, кто-то говорил: «Сам дурак», но бывшую жену Паша в обиду не давал, а «дураком» его называли только за спиной, поскольку и в свои шестьдесят он был крепок и скор на расправу. А с Лариской он иногда встречался в кафешке за кружкой пива, да и дочка регулярно навещала его, и он к неудовольствию своей бывшей жены Женьку откровенно баловал.
Когда в постсоветское время каратэ окончательно реабилитировали, Паша снова начал тренировать пацанят. Теперь за занятия ему платили, но чисто символически, да и деньги эти шли на оплату аренды спортзалов и многочисленных поездок, потому что со своей «детворой» он постоянно разъезжал по соревнованиям, сам принимал участие в боях и даже побеждал своих более молодых соперников. Мы, его «первый призыв», уже достаточно повзрослевшие, по разным причинам отошли от активного занятия этим уже не экзотическим видом спорта, но иногда приходили на соревнования, чтобы поболеть за Пашу и его воспитанников.
Когда ему было уже около семидесяти, поползли подленькие слухи, что Пашу не «бьют» только из уважения к прошлым заслугам. Когда слухи дошли до него, он обиделся, и по его просьбе местный спорткомитет организовал турнир. Из соседней области привезли трех молодых бойцов, уже опытных, но еще не слышавших про Пашин авторитет. Он встретился с ними по очереди. Бои проходили в жестком «контактном» стиле, без перерывов, и только последний из поединков Паша проиграл, да и то с честью.
- Знаете, дыхалка подвела, - оправдывался он перед нами, отдыхая после боя на татами. – Все-таки проклятый возраст уже дает о себе знать… Пора завязывать…
И он «завязал». К тому времени ему уже удалось воспитать около десятка ярых своих последователей, настоящих фанатов каратэ. Некоторые из них даже успели получить тренерское образование. Они-то и продолжили Пашино дело по пропаганде боевых искусств в нашем городке. Они-то, уже признанные мастера, и пришли в тот день в уютное кафе, чтобы поздравить своего сенсея с юбилеем, мягко вытеснив меня, ренегата, на шумную площадь.
На выходе я столкнулся с Лариской и уже взрослой Женькой. Две последние в Пашиной жизни любимые женщины тоже не смогли не придти к нему на день рождения…