По реке плыли желтые листья. На просторной террасе, в пластмассовом кресле,
что обычно ставят в летних кафе, сидел мужчина средних
лет.
- Наверное, каштаны, - сказал он то ли вслух, то ли про себя, продолжая наблюдать за плавным течением желтых пятен.
Был полдень, яркое солнце просвечивало прозрачную речушку и видно было, как по илистому дну скользят черные точки мальков. Мужчина оторвал взгляд от плавающего листопада, посмотрел вдаль за железнодорожный мост.
- Какое море сегодня спокойное, - подумал он опять вслух. Дверь, ведущая в дом, отворилась, на террасе появилась женщина, закутанная в клетчатый шерстяной плед.
- Что ты так долго сидишь! Простудишься ведь.
- Там рыбы внизу. Посмотри. Все конечно мальки косяками ходят. Но иногда и крупные попадаются, - сказал он, разведя руки в стороны, дабы она могла оценить размер самых больших рыб.
Женщина сделала пару шагов вперед и встала, облокотившись на перила.
- Желтые листья, - вдруг громко сказала она, вспугнув дремлющую в лучах света чайку. - Вся река ими усыпана!
- Видел. Но мне больше нравятся рыбы.
Женщина пожала плечами и ушла.
- Это морские или речные? А если морские, то почему плывут обратно, от моря? - Потом вдруг стал думать, а не закурить ли ему, и еще немного посмотреть, не попадется ли меж листьев каштана еще одна большая красивая рыба. Но солнце так пригревало в этот осенний день, а за пепельницей нужно было вставать, что он решил окунуться в теплую лень.
Дверь вновь открылась. - Мы на море идем или нет.
- Конечно, - откликнулся он, - грех упускать такой хороший день.
Он все же закурил, аккуратно держа сигарету, и,когда на ней скапливался столбик пепла, мягким щелчком стряхивал его в реку.
Дорога к морю шла мимо торговых лавок, большинство из них уже закрылось на зиму. Пожилая армянка сидела у лотка с фруктами, они с ней всегда здоровались, да с другого места веяло острой дразнящей смесью восточных пряностей.
Она лежала на своем привычном месте у забора и грелась на солнце. Чумазая кудрявая дворняжка с большими грустными глазами. Завидев женщину, собачка поднялась, завиляла хвостом и побежала навстречу, цокая по асфальту коготками.
- Привет, маленькая, - женщина погладила ее по голове и высыпала из кулька кости. - Вот, кушай.
Дворняжка, не переставая вилять хвостом, погрузилась в лакомство.
- Пойдем, пусть спокойно поест.
Это было проходное место, здесь дорога уходила под мост и дальше на пляж, к морю. И летом дворняжка не знала забот. Отдыхающие подкармливали ее, немногие оставались равнодушными к ее жалкому виду. Но с приближением зимы наступали тяжелые времена. Особенно трудно ей было, когда непрестанно шел дождь. Тогда она, вымокшая, продрогшая, жалась в грязный мокрый комочек под каштаном.
Слепящее солнечное море ритмично шуршало тихим всплеском. Они сидели у самой воды, подложив спортивную сумку. Разговор их был скуп. Они порадовались за бедную собачку, обсудили, что приготовить на ужин, да несколько раз вскакивали, едва не застигнутые редкой волной.
- Играет с нами, - улыбалась тогда женщина.
Пролетали какие-то мысли, воспоминания, не имеющие ни какого отношения ни к данному месту, ни к этому времени.
Поднялся ветер и к солнцу потянулась серая снеговая туча.
- Пойдем до пирса прогуляемся, и домой, - сказал он, слегка подтолкнув свою спутницу плечом, будто хотел стряхнуть с нее оцепенение безмятежности, - погода портится.
До пирса они не дошли, решив постоять на одном из волнорезов. Волны, разбиваясь о бетонную преграду, вздымались, выбрасывая вверх соленые холодные капли. На соседнем волнорезе, метрах в ста от них, стояли двое в черных кожаных куртках. Говорили они громко, оживленно жестикулируя руками. Один из них ушел на берег, где был костер и жарилось на углях мясо.
Вдруг с волнореза что-то полетело в воду. А там, на волнах, в теплых лучах света, качалась белая чайка. Она была слишком близко, слишком доверчива к изменчивой людской любви. Первый же камень попал ей в правый бок, разом перебив крыло. Она встрепенулась, мгновенно осознав опасность, взмахнула крыльями, попытавшись взлететь, но ее словно придавило тяжестью. И все-таки чайка почти полетела, изо всех сил махая левым крылом, сбиваясь, забирая вправо, отталкиваясь от враждебной воды розовыми лапками. Камни летели, бултыхались рядом с ней, обдавая раненую птицу мертвящим холодом.
Прибежал второй, они кричали друг другу, радостно восклицая, когда очередной камень ложился рядом со спасающейся птицей. Горячечный азарт скорой победы овладел ими.
- Что они делают... - в ужасе прошептала женщина.
Он обнял ее, крепко, удерживая от душевного порыва. - Уже поздно. - Последние слова он произнес более для самого себя.
Зов крови по-прежнему двигал ею, но взлететь она не могла, отчаянно стараясь хоть как-то, помогая себя сломанными крыльями, всем телом, уйти от смертельного берега. Но камень за камнем дробил хрупкие кости. Пронзительный надрывный крик вдруг оглушил побережье. Она судорожно шевелила окровавленными перьями, а с волнореза, где еще минуту назад она качалась в нежности своего дома, летел ее последний камень.
Река потемнела, не видно было ни дна, ни красивых больших рыб. Он не сидел сейчас в кресле, все ходил по терассе из угла в угол. Подошел к столику. Закурил. Взглянул в серую снеговую тучу и вдруг резко, до боли, испытал тяжелейшую к себе злобу.
Вышла женщина. Посмотрела вниз на черную реку.
- А листьев нет, - сказала она так тихо, что ее никто не услышал.