Больница располагалась на территории огромного парка. Маша вошла через открытые раздвижные ворота. В эту психиатрическую клинику попала неделю назад тетя девушки Людмила Сергеевна. Родственники вызвали скорую и отправить её в больницу с острым приступом, после того, как она начала кричать, что выброситься из окна, грозилась перерезать вены и мужа своего называла американским шпионом. Машу больше всего удивлял именно американский шпион.
Это был уже третий приступ. Первый случился четыре года назад, но после лечения в больнице, казалось, что жизнь войдёт в прежнее русло и лекарства помогут сохранить нормальное состояние. Нет. Болезнь отступила, но вовсе никуда не ушла. При обострениях Людмила Сергеевна по непонятным причинам начинала подозрительно относиться к тихому, спокойному мужу и подозревать в нём агента вражеской разведки. Больные мозги впитали всю ненависть, всю антиамериканскую истерию последнего времени российского общества. Когда Маше впервые сообщили о болезни тети Люси, известие обожгло и шокировало. В третий раз девушка восприняла приступ, как данность.
Деревья осеннего парка сбрасывали свой восхитительный наряд, застилая ещё зеленую траву рыжим ковром. В конце октября похолодало. В душе Маши притаился тот же зябкий холод, как и на улице.
Справа от дороги, по которой шла девушка, стоял небольшой деревянный храм. Внезапное желание зайти, заставило её подняться по ступенькам, и дернуть за ручку. Дверь оказалась заперта. На белом листочке висело напечатанное расписание работы. Службы шли только по выходным.
Слева, среди деревьев прятались новые корпуса больницы, и Маша поначалу надеялась, что, может быть, ей — в один из них. Очень хотелось, чтобы больничное здание выглядело привлекательно, а может и хоть немного комфортно внутри. Однако, эти корпуса имели другие номера. Наконец она нашла — трехэтажный кирпичный дом с облупленной штукатуркой в углу парка.
Маша свернула за угол здания, вошла на лестницу, где пахло столовским обедом, и стала подниматься на третий этаж. Позвонила, чтобы её пропустили на отделение. Открыла медицинская сестра, записала посетительницу и проводила к кабинету врача. По коридору меланхолично прогуливались больные.
Пришлось подождать. За время ожидания Маша прочитала все заметки на информационном стенде с описанием психических заболеваний и инструкцию, как должны вести себя родственники; перечень продуктов, которые можно приносить. Уныло, казенно, и не вселяло надежды на положительный исход лечения.
Вдруг к Маше подсела молодая женщина в синем больничном халате, одетом на белую ночную рубаху. Шелковистые блестящие карамельного цвета волосы забраны в высокую прическу. Она показалась Маше похожей на актрису итальянского старого кино неореализма.
— Что такое грех — ни с того ни с сего спросила больничная красавица — можете объяснить, я вот не понимаю. Вы знаете?
Она говорила грудным, немного детским, наивным голосом. Маша растерялась
— Как что?
— Ну, я вот — фотомодель. Меня любили много мужчин. В чем тут грех? Не понимаю — красавица закатила глаза, силясь разрешить вопрос.
. В это время послышалось: «Заходите»!
Маша оставила собеседницу в замешательстве и вошла в кабинет.
Оказалось, что лечащий врач — молодая строгая женщина в очках, лет тридцати пяти. Сухощавая, с короткой светлой стрижкой.
— Институтская отличница — подумала Маша.
— Вы по поводу кого?
— По поводу Никитиной.
— Так, так. Привезла скорая с острым приступом. Куда же вы все смотрели? Дождались обострения. Неделю мы её откапывали, каждый день капельницы ставили. Сейчас ей уже лучше, мы перевели её в общую палату. Я подбираю лекарства.
— А какой у неё диагноз?
— Тяжёлая депрессия. Мужу и сыну пока приходить не стоит. Она не адекватно воспринимает близких.
Маша любила дядю Колю и знала, что он хороший, заботливый муж. Бывший военный моряк. После ухода со службы — преподаватель, полюбивший уединенные занятия в своем кабинете — комнате, которую ему выделили в квартире. Ну, может, немного занудливый, необщительный и замкнутый. Сын — студент Университета. Никаких видимых проблем, по сравнению со многими другими, в этой семье Маша не видела. Хотя она знала, что тётя панически боится за единственного сына .
Тетя Люся в молодости училась на кафедре живописи факультета изобразительных искусств педагогического Университета. В школу она работать не пошла. Пробовала устроиться на студию мультфильмов. Даже написала сценарий мультика. Но ничего из этого не вышло. Идею мультфильма кто-то украл и потом реализовал, как свою. Тетя ездила за мужем по гарнизонам и осталась просто домохозяйкой. Весь художественный пыл она вложила в обустройство своего уютного дома. Маша, размышляя о болезни тети, считала, что, тетя Люся не смогла творчески реализоваться, и вообще, ей катастрофически не хватало круга общения. Ведь нельзя считать общением ежедневный просмотр сериалов и агрессивных новостей по телевизору.
— Вы ей кем приходитесь?
— Я племянница.
— Можете к ней пройти. Только не расстраивайте её ничем.
— Я хочу с ней погулять.
— Нет, гулять я не разрешаю.
Неожиданно за дверью кабинета послышался смех и возня. В кабинет врача заглянула старшая сестра отделения
— Ирина Леонидовна, мы принесли. Миша, заноси!
Миша — медбрат внес коробку в кабинет.
— Что это? — с удивлением спросила Ирина Леонидовна.
— Это самовар. Подарок Смирновой на свадьбу.
— Самовар? — удивилась врачиха
— Отличный подарок!
Ирина Леонидовна извинилась перед Машей и попросила
— Ну, показывайте!
Открыли коробку, вытащили самовар, поставили его на стол.
— Красавец — похвалила старшая сестра.
Маша тоже стала разглядывать новенький самовар. Он весь сиял, на круглых боках красовались расписные красные маки и ромашки. Зеленые листья и травы сплетались в причудливый узор.
От всех этих завитушек, в голове Маши родилась смутная мысль, но она никак не могла поймать эту мысль за хвост и оформить во что-то осознанное.
— Никитина в пятой палате, можете идти. Потом ещё раз загляните ко мне — сказала Ирина Леонидовна.
Маша вышла. Она шла по коридору. Навстречу двигались медленно гуляющие больные.
В палате, где должна была лежать тётя, Маша насчитала двенадцать кроватей. Постели были застелены байковыми одинаковыми одеялами в клетку. Не все гуляли в коридоре, некоторые спали. Маша узнала тетю Люсю на кровати у стены.
Когда девушка тронула за плечо, Людмила Сергеевна открыла глаза и повернулась.
— Машуня, видишь, а я заболела — тихо сказала тетя.
— Как сейчас себя чувствуете?
Тетя слабо улыбнулась
— Не копенгаген.
Теперь улыбнулась Маша. Когда у Людмилы Сергеевны дела не клеились, она всегда шутила «Не копенгаген», в смысле «не здорово». В старом престаром анекдоте недалёкий человек вместо не компетентен говорил не копенгаген, и это вызывало смех. Однако тётя, употребляла «не копенгаген» в своем смысле, то есть «дела плохи». То, что больная пошутила, немного успокоило Машу.
За последние годы тётя сильно сдала, похудела и превратилась в совсем некрасивую старушку. А раньше, в детстве, она была для племянницы эталоном женственности. На фотографиях тех лет выглядела тётя Люся как актриса Голливуда — крупные светлые локоны, ярко накрашенные губы, тонкие черты лица и в глазах весёлые искорки.
Пред уходом Маша опять зашла к врачу. Самовар всё ещё стоял на столе.
—Вот возьмите рецепты, купите заранее, не все лекарства можно просто достать — сказала врач.
Маша взяла назначения. Но не вышла из кабинета. Она пыталась сформулировать какую-то ускользающую мысль и спросила
— Это самовар дровяной или электрический?
— А в чём дело?
Маша почувствовала, что неуловимая мысль наконец-то поймалась.
— Я хочу сказать…
Ирина Леонидовна подняла глаза на девушку.
— Болезнь…Это ведь по принципу самовара…
— Вы о чем?
— Ну, в голову, как в топку, куда бросают шишечки, лучину, угли… Попала всякая тревожная информацию: подрывы, бомбы, крики по телевизору. И всё это кипит. Нет никакого выхода. Может, я могу с тетей погулять? Я бы с ней на службу в церковь сходила.
— Зачем?
Ирина Леонидовна искренне удивилась.
— Болезнь ведь называется душевной… Связана с душой…
Молодая врачиха начала сердиться
— Девушка, гулять я категорически запрещаю! Сейчас нужно только медикаментозное лечение!
— Я могу ей что-нибудь почитать.
—Это сейчас не поможет. Раньше надо было пар выпускать и не доводить до беды.
Расстроенная Маша вышла из кабинета. «Раньше надо было… не доводить до беды» продолжал звучать голос в её мозгу.