Мне скоро 70, понемногу сдаю, но что хуже всего, от избытка свободного времени, ко мне стали приходить незваные воспоминания.
Вот одно из них. Середина 80 – ых, я тогда был старпомом на маленьком танкере (он на фотографии) к нам прислали новую буфетчицу, звать Ирина. Ей было чуть за 18 и все мы, и женатые, и неженатые, сразу стали "стучать хвостами по палубе ". И не то, чтобы она была красавицей, но в ней чувствовалась какая-то порочная самобытность и очарование. Между нами сразу началось соревнование из которого я выпал первым, когда в ответ на мое банальное заявление, что "мужчина должен быть чуть симпатичней обезьяны" Ира промурлыкала:
Но Вы же хуже обезьяны, Александр Владимирович".
- Вскоре и другие члены экипажа оставили "арену сражения" - на ней победил наш "командир".
Все стихло, но не надолго, через пару тройку недель Ирина перебралась из каюты капитана в каюту начальника радиостанции, а "командир" на несколько дней из милейшего человека превратился в разъяренного тигра. Однако он был умный и покладистый парень, через неделю смирился с этой потерей и успокоился.
Наш танкер снабжал рыбаков водой недалеко от Мурманска, он почти каждую неделю заходил в порт, все сходили на берег, а я, будучи бездомным в Мурманске, оставался на судне и однажды ночью Ира неожиданно пришла в мою каюту. Я был на седьмом небе, не считая легкого беспокойства, ведь я тогда не понял и до сих пор не понимаю причину ее выбора.
На первых порах, "счастливчиков" сопровождает всеобщая мужская зависть, но больше всех на меня осерчал начальник радиостанции, он сказал:
- Рано радуешься, скоро она еще кого-нибудь осчастливит... -
Но я все глубже погружался в омут очарования этой девушки и даже сочинил стихи, из которых мне запомнилось только начало:
Ты говоришь я обезьяна
И даже хуже во сто крат,
Так много разыскал изъянов
Во мне взыскательный твой взгляд...
В то время я часто влюблялся и почему-то всегда писал по этому поводу стихи.
Скоро наш танкер встал на ремонт в Мурманске, но прогнозы начальника не оправдались - Ира по прежнему оставалась со мной. В то время один мой друг уехал на полгода в отпуск, оставил мне ключи от своей однокомнатной квартиры и я забыл про все: и про семью в Ленинграде, и про ремонт в Мурманске. Я был влюблен по уши и написал такое стихотворение:
Я начал избегать друзей,
И в одиночестве своем
Не рад приветствиям гостей
Непрошено входящих в дом,
Когда надежда так тонка,
Её почти не ощутить,
Когда лишь твоего звонка
Желаю, чтобы дверь открыть.
Войдешь, пустеет вся земля,
Смолкают звуки, голоса,
И в мире только ты и я,
Да в шторах света полоса….
Шло время, наш экипаж сменился почти полностью, пришел новый капитан и сразу положил глаз на "мою любовь". Однажды он пригласил меня в ресторан и среди прочего сказал:
- Первый вопрос, который должен решить старпом – это пиз-яной вопрос для капитана.
Я не люблю мат в рассказах, да и в жизни тоже, но это не рассказ, а быль, поэтому я оставлю эту фразу именно так, как она была произнесена, оставив читателю представить самому, какую бурю возмущения она вызвала в моей душе.
Я ответил ему, что я старпом, а не сутенер и мы разошлись врагами по жизни, но, что удивительно, это никак не отразилось на наших отношениях по работе. Я был молодым старпомом, иногда ошибался, но этот человек, вместо того, чтобы ставить на меня капканы, наоборот, почему то всегда мне помогал, и это при том, что капитан не очень-то жаловал евреев.
Однако от Ирины он не отставал и однажды она пришла ко мне очень грустная и раздумчиво сказала:
- Капитан сказал, что не подпишет мне рекомендацию на визу, пока я с ним не пересплю.
А надо сказать, что эта рекомендация для работы на судах загранплавания была той единственной причиной из за которой она пришла на флот. Ирина была не из тех, кто может заплакать, легче было расплакать крокодила, чем это независимое существо, она просто спокойно спросила:
- Что мне делать?
Между нами уже возникли те отношения, которые позволяли нам понимать друг друга без слов. За этими вопросом стояло: "Очень не хочется, но мне придется с ним переспать"
Я взял из ее рук характеристику – рекомендацию и увидел, что на ней уже стояла подпись председателя судового комитета, оставались только подпись капитана и судовая печать.
Я подписал эту бумагу (до этого капитан попросил меня освоить его подпись и разрешил мне в его отсутствие подписывать документы), потом вытащил из стола судовую печать (капитан мне ее доверял) поставил штамп на бумагу и сказал:
- Иди, оформляй документы на визу.
Через пару дней капитан влетел в мою каюту и, скорее с изумлением, чем с гневом спросил:
Слушай, ты часом не идиот. Ты знаешь, что с тобой будет, если все это откроется?! То, что ты вылетишь с флота с волчьим билетом, это еще не все! Ты же еще можешь под суд попасть за подделку документов?!
Я помню, что я тогда сказал. Я сказал:
- Мне уже все похую.
Пишу именно так, как сказал. Потому что по другому эту мысль и мое настроение в этот момент мне было бы не выразить.
- Ты мудак! Так рисковать из за какой-то шалавы?! Я впервые вижу такого дурного жида. Давай печать и больше никогда ничего за меня не подписывай.
Ирина на следующий день списалась с судна в отпуск, ее документы успешно проскочили через все комиссии и вскоре ей открыли визу.
С капитаном на эту тему мы больше никогда не говорили. Работать с ним было легко, он видел самую суть, ничего не боялся и у него все ладилось. Люди его очень уважали и было за что. Мне он несколько раз сказал такую фразу: "В момент опасности никогда не думай об ответственности, думай только о том, как решить этот вопрос". Он ничего не говорил впустую и я понял, что это моя "ахиллесова пята". Не знаю как глубоко я это усвоил, но с того времени, в трудных ситуациях, я всегда вспоминал эту фразу.
Я часто с благодарностью (ведь он мог бы тогда меня "растоптать") и с уважением вспоминаю этого человека, он из тех командиров, за которыми на войне люди шли на смерть. Я бы тоже пошел, но вряд ли у меня хватило бы на это храбрости.
А Ирина потребовала, чтобы я ради нее бросил семью, и, когда я отказался, она в тот же день переспала с приятелем моего друга.
На прощание я подарил ей такие стихи:
Ты неуклонно рвешься прочь,
Сжигает страсть разлуки,
Когда протягивает ночь
Тебе другие руки,
И ты, им сразу покорясь,
Пронзенная до глубины,
Спешишь, уж больше не таясь,
В свои несбывшиеся сны.
Пока она их читала я следил за выражением ее лица и понял, что попал в точку.
Мне уже скоро 70 и, вспоминая эту историю, я удивляюсь самому себе и понимаю, что капитан был прав:
Я был мудаком.