За окном темнота ярких звёзд, вязкая и обволакивающая, мигают далёкие маяки своими жёлтыми зрачками. Мне вспоминается диалог из одного Советского фильма, “А когда ты обратил на меня внимание? Когда мы молились фонарному столбу. Все на коленях в шутку, а ты - по-настоящему”.
Вот и я так же, вспоминал наши с тобой разговоры и молился столбу, пялясь на него через своё пыльное окно комнаты-вертепа, в которой под кроватью спрятались черти, и режутся там в карты, бранясь и пуская скользкие шуточки змеями наружу. Я будто записывал свои мысли, выводя узоры пальцем по запотевшему окну. Помнишь, как мы лежали весь день на кровати и пересматривали в сотый раз старые серии Твин Пикса.
Я потом прыгал по комнате, как жираф, без намёка на грацию, и пытался взъерошить самому себе волосы, изображая причёску Линча, а ты смеялась в ответ чистой улыбкой святой, которую я вынул из своей обители, нагло и надменно. Готовили ужин и засыпала в обнимку, а теперь, глядя сквозь это окно на тьму ночи, томясь без сна, я вспоминаю одну историю, снова и снова. Историю о том, как Ван Гог, впав в безумие, отрезал себе ухо. Я всё размышлял о том, как он сделал этот шаг, быстро или медленно он проводил надрез, почему выбрал именно левое ухо, а не правое и ещё множество вопросов. Меня интересовали детали, так же, как пятнышко на твоём платье или выбившаяся прядь волос.
Лоб стал влажным и горячим, видимо у меня жар. Я ещё сильнее прислонился к чуть прохладному окну, только что бы успокоить пульсацию вен, проходящих под моей бледной кожей. По ней нитями можно кроить новую живопись, но художника не найти. Лишь в этом вся проблема.
Проблема одного касания. Одного вздоха. Одного поцелуя. В таких случаях даже ксанакс бы не успокоил. Растворившись в объятиях ночи – вспоминать. Перечёркивать сны и выводить на избитой, словно полинялой бумаге всё новые стихи, что бы затем выбросить их в улицу, под свет фонаря-калеки, хотя мечтаешь ты о другом. Мечтаешь просто распластаться в поле, полном цветущих подсолнухов и ловить глазами мимолётную красоту. Её дуновение. Запах волос после тёплой ванны, с ароматом шампуня полного трав. Ты оборачиваешь их в полотенце и ходишь по комнате, нагишом, а я просто смотрю на тебя улыбкой довольного дурака. Всё прошу завести кошку или собаку, но вдруг чья-то невидимая рука одёргивает мои думы, возвращая обратно в ночь, к запотевшему окну, сквозь которое виднеются голые ветви деревьев. Они тянутся ко мне своими искривлёнными тонкими пальцами, словно хотят обнять. Им не хватает тепла – думаю я.
Хочу дождаться рассвета, увидеть, как всходит солнце над горизонтом, гадая, что за всполохи цветовых оттенков ждут меня сегодня. Багряный или нежно фиолетовый? Волосы на руках наэлектризовываются от такого. Под кроватью я слышу чей-то шёпот, заглядываю туда, но нахожу лишь старые сны, которые будто выброшены на обочину, за грань моего влияния. В них можно долго капаться, как в чужом грязном белье, но так и не обнаружить чего-то важного и стоящего. Поэтому я бросаю это занятие, Хрущу пальцами на сгибах, растираю их, будто обледеневшие и начинаю рассматривать узоры на потолке, запрокинув голову.
Так хочется выпить, будто я в пустыне, но идти на кухню за водой по длинному коридору, без дневного света – это подобно длинному приключению, в котором я боюсь заблудиться, не вернувшись назад.
Кто-то сейчас жадно ждёт на вокзале своего поезда, каждую минуту посматривая на наручные часы, даже не замечая, что они неумолимо спешат. Перепрыгивает с платформы на платформу, жадными шагами входит в вагон, полный затхлого воздуха и по любопытному безразличных глаз, заваливается на кушетку и закрывает глаза. Под стук колёс несётся по железным тактам, мимо чёрного леса и полей, лоснящихся влагой. А я всего лишь жду свои новые сумерки. Как объятия или собаку-поводыря, которая поможет перейти через дорогу.
Мне мерещатся полевые цветы и как пчёлы собирают с них свой хмель, принося, подобно подношениям в родные соты. Цикл повторяется, а я снова начинаю хрустеть суставами пальцев, и пялится, в окно. Это сонное окно, из которого видно стаю бродячих псов, что воют под луной в поисках чего-то недостижимого, рассекают сумерки своими грязными, слипшимися хвостами. Они не мечтают о озёрах, о мглистых полях с черникой, на которых резвятся дети, побросав в спешке свои велосипеды, купленные родителями на последние или доставшиеся от старых братьев, с облупившейся краской на рамах. Собаки мыслят лишь о том, что бы продолжать свой синхронный лай и бежать всё дальше по ночной неизвестности арок и переулков, искать невозможное.
Из соседнего дома доносится музыка, там ещё весело, там ещё пьют и бьют фужеры в алкогольном угаре. Забираются в свои лагуны коллективного забытья, что бы танец унёс их далеко и показал что-то красивое, до чего никогда не дотронуться своё потрёпанной жизнью рукой, полной морщин и порезов, как буровые скважины. Рядом гудение движка под капотом автомобиля, какой-то парень прогревает машину, что бы унести её в ночь, на встречу очередному романтическому свиданию или просто гнать её по полу-пустой трассе, наслаждаясь одной лишь мыслью о таком вот инертном движении воли к чему-то большему. Механизмы распутья клювами впиваются в тонкие шеи, в которых бьётся слабый пульс жизни. Переломить их не так уж и трудно, куда сложнее сохранить подобные изгибы, остаться живым в лачугах, ведь человек далеко не эспандер, который можно сгибать и разгибать до бесконечности.
В голове отзвуки акустической гитары из далёкого прошлого. Простые переборы моей юности, с которыми я лежал на голой земле раскинув руки и ноги, в футболке с глупым узором, что-то пародирующим, и пялился на солнце. Слышал, как бьётся сердце в груди, будто магнитная буря, которую я отчётливо ощущал. А потом всё медленнее и медленнее, пленила ночь и пролетающие изредка кометы, как дым, о котором тебе кто-то сказал, но ты так никогда его и не увидел. Лишь потом пепел, который пачкает твои ладони, но заставляет быть самим собой, находя в этом отголоски только тебе одному известной тайны. Рукописи молодого сердца на пожелтевшей листве, пока не опустилось ночное небо тёплой шапкой, до этого момента ты можешь дуть на одуванчики и тихо, сжав маленькие кулачки загадывать желания.
И когда-нибудь ты выбежишь в эту ночь, что бы угнать старенький красный ford и гнать его по трассе в неизведанное, сняв с себя футболку и открыв душу на встречу ветру, ласкающему лицо.