– Согласись, жизнь человеческая – это постоянное открывание-закрывание дверей и всё зависит от того, с какой их стороны ты окажешься, – убеждал себя Сергей, обессилено прислонившись к только что захлопнувшейся двери пенсионного фонда.
Он постоял, вдыхая мартовский воздух, разбавленный гулом и выхлопом суетной улицы.
Увы, в свои шестьдесят я оставил позади лишь запечатанные двери. Сократили, проводили, пожелали… Эта была предпоследняя… И что теперь, пенсионер? Вопросительный знак в воображении Сергея принял образ рыболовного крюка, с хрустом вошедшего острожалом под мозжечок, разом парализовавшего ноги, руки и желание быть.
Сергей ощутил, было, себя в каком-то ином измерении, летящим к своей последней двери, как вдруг, где-то сбоку, нежданно распахнулась потаённая дверца, и чья-то сильная рука ухватила его за шиворот.
– Что мужик, хреново? Неотложку звать? – раздался в звенящих ушах высокий и чистый голос.
Сергей приоткрыл сочащиеся болью глаза, заинтригованный непрошеным вмешательством.
– Ёпт,– выдохнул он, узрев напротив невысокое, гибкое существо, затянутое в чёрную кожу, с фиолетовой сферой вместо головы. Как ни странно, вид загадочного объекта привел Сергея в чувство, тем более что сфера оказалась всего лишь мотоциклетным шлемом, ибо была немедленно снята после его невольного протеста.
Девчонка?! Лет двадцати семи. С дерзкими глазами цвета чифиря за восточным прищуром долгих ресниц на смуглом лице, придающем облику неизъяснимо-загадочный для русской души шарм, – отметил Сергей, а вслух произнес, указывая пальцем в рассыпавшиеся по её плечам многочисленные наполовину длины обесцвеченные косички:
– Не надо скорую, мне лучше. Я знаю – это… дреды.
– Ну, ты продвинутый чел, – улыбнулись лиловые губы, нечаянно выдав первую тайну незнакомки – отсутствие четвертого премоляра сверху справа:
– Скажи куда, я тебя довезу, – она кивнула на припаркованный у обочины мотоцикл.
– Это байк?! – неуверенно пробормотал Сергей, с трудом устраиваясь на высоком пассажирском сидении, более напоминающем куриный насест и в смущении шаря рукой в поисках какого-либо приспособления для удержания равновесия.
– Спорт-турист,– крикнула она, перекрывая рокот стартанувшего аппарата:
– Держись! Не за куртку, обхвати талию.
Спрятаться за наездницу не получилось ввиду несоразмерности габаритов.
Синие тени, перебегавшие дорогу в неположенных местах, взрывались ослепляющими бликами тысяч отражений солнца. Воздух, обретший ощутимость, упругими толчками выжимал из глаз слёзы, забивал дыхание и давил перепонки инфразвуком.
Сергей, одолеваемый робостью, не мог заставить себя прижаться вплотную к незнакомке. До первого ухаба. Чудом не слетев с сидушки он решил больше не рисковать, покрепче обхватил руками девчонку и прижался к её спине.
– Ка-а-кой агрегат! – Восторженно крикнул он. И тут же добавил стушевавшись, понимая двусмысленность замечания:
- Это я мотоцикл имел в виду!
А, про себя подумал - ахинею несу!
Наездница, слегка повернув голову, жестом показала, что не расслышала его слов.
– Слава те! – облегченно вздохнул Сергей.– И так неудобно за, пусть и невольное, вторжение в чужую жизнь. Ещё пять минут назад мы были друг другу – никто. И вот, средь бела дня, эти позы… А я ведь не знаю даже её имени.
Самоуничижение прервалось внезапной остановкой: резким торможением с небольшим юзом. Девица, сняв шлем и, тряхнув миллионом косичек, озорно улыбнулась:
– Приехали.
– Не знаю, как вас отблагодарить, – Сергей схватил её ладошку и запечатлел на тыльной стороне поцелуй. - Вы столько для меня сделали! Если вы не против, я бы хотел с вами встретиться, ещё. Пожалуйста!
– Ха-ха-ха,- рассмеялся её лиловый рот. – Человек я занятой, мне сложно выделить даже полчаса. Впрочем, есть выход… Я завтракаю в кафешке по Кирова.
Не дожидаясь ответа, она поддала газу и исчезла в струящемся потоке автомобилей. Не обернувшись.
– Амазонка! – восхищенно прошептал Сергей, удивляясь происшедшим с ним переменам. – А ты говорил – последняя дверь… Живём!
2
Дома, в однокомнатной квартирке облезлой хрущёвки, он принял душ, брезгливо перекусил вчера сваренными холодными пельменями и выудил из забитого хламом секретера паспарту с чёрно-белым фото.
– Ты не изменилась, – шептал Сергей, глядя на фотографию: – Тридцать лет прошло после развода, а я всё ещё храню тебе верность и не мучаюсь вопросом: Зачем?.. Эти высокие вразлёт брови и зелёные глаза, непрестанно удивляющиеся миру, с будто заимствованной у иконописных ликов, вселенской блажью… Что они видели кроме виртуального и сумасбродного – мира искусства? Почти ежевечерние походы по выставкам, концертным залам и театрам! Ах, этот так написал, этот так сыграл, а тот так спел! На протяжении десятка лет. При полном отсутствии собственных талантов, как говориться: "Ни петь, ни плясать!"… И это безумное желание приобщить своего мужа к «высокому». Ночные кофейные бдения с разгадками замыслов режиссёров и постановщиков… Адовы муки затекшего тела и сдерживания зевоты в двухчасовом ожидании верхнего "до" второй октавы!.
– Я на всё был готов, даже внимать заученным цитатам от «великих и могучих», иногда заменявших в твоём лексиконе воплощение собственных мыслей, лишь бы тебе было хорошо. Будучи хирургом-стоматологом, работал полный световой день, выдирая гнильё из плохо пахнущих ртов, приносил домой кровно заработанное и тратил на тебя. Потому что знал с детства: голодная птица – на лету падёт! И был убеждён, что искусство – всего лишь подражание неведомой силе, именующейся божественной сутью, ибо всё созданное гомо сапиенсами – есть более-менее удачные копии божьего промысла.
– А ты горевала по несчастной доле доставшейся тебе, якобы в наказание, за прошлые грехи предков и, совсем уходя, перебирала пряди моей, тогда густой шевелюры, причитая с деланной шутливостью: – Ну, почему ты не актёр, не художник, не писатель? А серенький воробушек и пахнешь также…
– Я бросил стоматологию, выучился на искусствоведа и отработал двадцать пять лет, невзирая на нищенскую зарплату. Написал и выпустил несколько сборников стихов. Выставлял свои акварели на каждой городской выставке. С одной лишь надеждой – однажды вернешься…
– Приходили люди, письма: но не ты и не от тебя. Звонили телефоны и домофоны, но голоса в них были совсем не похожи на твой. И вот, сегодняшняя встреча …. Лицо, фигура и голос – один в один. Так не бывает! Так бывает?! Глаза и брови лишь не твои. Я бы принял эту девочку за тебя, если бы не знал, сколько лет тебе сейчас. Если бы те разноцветные дреды сменить на блондинистую «Блюз», стрижку середины восьмидесятых, выдававшую твоё неземное происхождение…. И не мотоцикл… Я бы принял её за твою дочь, но, к сожалению, ты не могла иметь детей…
Сергей пошарил по карманам в поисках пачки сигарет. Вспомнил, не курил два с лишним года. Чтобы отбить вдруг одолевшее его желание, достал из шкафчика витую ракушку с засохшими пятнами ожогов от раздавленных окурков и, поднеся к носу, вдохнул. Его передернуло. Одного раза оказалось достаточно, тяга пропала.
Сегодня первый раз за тридцать лет он почувствовал, она не придёт…
Сергей вынул из рамки фотографию, скомкал и, уложив в пепельницу, поджёг. Струйка голубоватого дымка потянулась до приоткрытой форточки и растворилась в городском эфире, сотканном из тысячи подобных историй.
3
– У-у придурок, нет, чтобы сразу выяснить, где это чёртово кафе, мотайся теперь, ищи не знаю что, – бормотал Сергей, пересекая очередной перекресток улицы Кирова, тянущейся по городу километров на пятнадцать:– Нет, в дубль ГИСЕ пошарить, такси взять! Здесь в каждом квартале по три кафе и все с завтракающими девчонками!
Ага, вот следующее… То ли шестнадцатое, то ли… Он мимоходом взглянул на своё отражение в витрине:
– Да... Не первой свежести дяденька, – поморщился он.
Вчера, разглядывая своё лицо в зеркале, он отметил признаки надвигающейся катастрофы. Залысины со лба и плешь на темечке окружали исчезающий островок буйной в прошлом растительности, словно стрелы главных ударов на карте генштаба.
Мелкие морщинки ручейками стекались в морщины поболе, те в свою очередь бороздили кожу в поисках выплеска какой-то дурной энергии. Особо расстроило наметившееся отвисание щёк.
– Брыли, – брезгливо прошептал Сергей странное, употребляющееся в словаре собаковода, слово. Он ухватил их пальцами, оттянул в стороны: – Придется отращивать бородку.
Таким он себя и увидел: пожившим, но молодящимся мужчиной с неоформленной щетиной на лице, в джинсах, тёмной куртке с зелёным шарфом, повязанном на французский манер – удавкой. Три подвядших от долгого обезвоживания тюльпанчика, зажатые в руке, светофорили прохожим жёлтыми головками: – Готовьтесь, лето на подходе!
– Скажите, пожалуйста, – обратился Сергей к баристе: чернявому длинноносому пацану в белоснежной рубашке с кофейным пятном в районе пупка: – Здесь случаем не завтракает некая особа с дредами в кожаном костюмчике, мотоцикл у неё типа байка?
– У нас не принято распространяться о клиентах, – пробурчал чернявый, припечатав на стойку, перед носом Сергея, меню.
Сергей заказал капучино с круассаном, сожалея об уже потраченных деньгах в предыдущих кофейнях, где также напрасно надеялся на возможность развязать языки обслуге. Он посмотрел с отвращением на принесённый заказ и понял, этот кофе станет для него последним в жизни:
– Ну, и?.. Он воззрился на баристу глазами, в которых плескались пятнадцать чашек гляссе, эспрессо, американо и других напитков, выпитых с утра.
– Есть такая… Она у нас завсегдатай. Приезжает в девять, но сегодня что-то запаздывает, – углом рта прошепелявил чернявый, озираясь по сторонам.
Сергей глянул на часы – девять сорок:
– Какой к чёрту завтрак. Я пообедать успел и поужинать. Посижу, отдохну, ноги гудят. Завтра с утра прямо сюда.
Он уселся, вытянув ноги под столом. Положил увядшие цветушки на столешницу и задремал.
Снится: сидит Сергей за столиком, облачённый в ослепительно белый фрак, а напротив – смуглая девчонка с дредами подаёт ему круассан и чашечку кофе. Играет божественная музыка – «Соната для фортепиано № 14 до-диез минор», да-да, та самая – «Лунная», он кусает булку и жуёт в такт звучащим аккордам.
И тут, в первой части произведения, в том самом месте, где тихие, затаённые соль-диез звуки венчает ласковая попевка ведущая в ми-мажор, сменяющаяся вдруг мрачной в ми-миноре темой, личико улыбающейся девицы искажает гримаса ужаса.
Сергей, пытаясь понять причину случившегося, подбегает к зеркалу и видит вместо своего лица – морду французского бульдожки. Курносую, с глазами навыкате и отвисшими слюнявыми брылями. Нос свербит и чешется, а из ноздри, о боже, лезет наружу здоровенный круассан…
– Апчхи,– ревет Сергей в пространство, не успев вынуть платок.
– Вау,– бьются в истерике автомобильные сигналки за окном.
– Дзинь,– жалуются чашки, упав с разноса, подпрыгнувшего на метр от пола, баристы.
– Ха, ха, ха! Забавный ты дядька! Искал меня или невзначай встретились?– покатывалась со смеху вчерашняя знакомая, и в самом деле сидящая напротив Сергея.
Продолжение следует...