Знакомый холод гуляет по Арбату. На брусчатой улице ничего не осталось от сентября, чьё тепло представлялось нескончаемым. Солнечные дни уменьшились, и казалось, что скоро они исчезнут совсем, превратившись в рыжее, сморщенное пятно на полотне художника.
– Подумать только... И не надоело им? Сколько можно за честными людьми следить?! Бесполезная работа! – в сердцах бурчал маленький дворник. Принять его можно было и за старика, и за мужчину средних лет. Но бурчал он без злобы, без негодования. Разводил метлой воздух в разные стороны и собирал брошенные бычки, аккуратно складывая их в небольшой свёрток.
Митя коротко кивнул в ответ. Он тоже был занят работой.
– Вот ты самый настоящий художник, – продолжал говорить дворник, – горишь ты своим делом, и оно у тебя в руках горит. Не может без тебя существовать, но ведь и ты без него не можешь.
Митя улыбнулся и, подняв глаза от работы, посмотрел на него:
– Хорошо сказал, Хасан. Так оно и есть.
В конце восьмидесятых для Мити, как и для многих других художников, Арбат стал единственной возможностью заработать на хлеб. Они первыми открыли это творческое место, подав пример всему Советскому Союзу. Попав в арбатскую обойму, Митя начал выставлять свои картины на бортиках перед магазинами, получив негласное разрешение на рабочее место. И сам Арбат стал для него первым в чём-то таком, о чём спустя годы говорят часами и называют значимым в своей жизни. Двадцатый век ещё пугал своей безысходностью, но все верили во что-то новое, в то, что однажды принесёт с собой двухтысячный год.
Митя задумался и не заметил, как его картины стал рассматривать какой-то иностранец. Незнакомец тихонько покряхтел, потёр нос указательным пальцем, зажав большой – так, что получился кукиш, и стал покашливать в мягкий, рыхлый кулачок.
– Могу я вам помочь? – художник увидел иностранца и обратился к нему на английском языке, после чего взял тряпку и стал оттирать пальцы от краски.
Тот ответил не сразу. В этот момент он изучал лужу на картине Мити, не замечая, что сам стоит в небольшой лужице.
– Мне понравилась эта работа, – сказал он внезапно, – сколько я буду должен за неё?
«Американец», – подумал Митя и ответил:
– Тридцать долларов. Иностранец вопросительно поднял левую бровь, помолчал и спросил:
– Разве вы принимаете доллары?
– Нет, но я подумал, что так вам будет легче понять стоимость этой работы.
– Посмотрим, что у меня есть, – иностранец опустил руку в карман пальто, – уверяю, что без этой картины я никуда не уйду, – добавил решительно и вытащил мятые купюры, – я куплю её за двадцать пять долларов и… девять… десять рублей сверху.
Митя ещё ни разу не продавал свои картины за доллары и даже не ожидал такой настойчивости покупателя.
– Я знаю, что вам нельзя принимать от меня доллары. Поэтому не беспокойтесь, я положу их в пустую пачку от сигарет, – рыхлые ручки проворно засуетились и быстро передали ему десять рублей, потом взяли с бортика картину, сунули её под мышку и выронили из кармана помятую пачку Marlboro. Митя смотрел вслед уходящему иностранцу и не успел опомниться, как к нему обратился сотрудник из «конторы» и приказал показать, что он держит в руке.
– Да, конечно, – он раскрыл кулак.
– Так дёшево расцениваете своё творчество, господин художник? Митя подумал о том, что как бы ни ругали табачные изделия, но сегодня пачка Marlboro его спасла, а вслух воскликнул:
– Вот сволочь! Ещё и мусорят здесь! – поднял пачку и бросил в рядом стоящую урну.
– А я о чём?! – вставил последнюю реплику успокоившийся сотрудник «конторы» и удалился. Митя подождал минут двадцать, раздумывая о том, как без ненужных подозрений вызволить драгоценную пачку. Решение пришло вместе с дворником.
– Хасан, ты на обед?
– Да, перекусить пошёл за угол, – охотно ответил тот.
– А что есть будешь?
– Да что есть буду?! – задумался Хасан. – Килька у меня с собой, варёная картошка и чёрный хлеб. Алла бирса – есть, что поесть! А что такое?
– Да вот думаю рубль тебе дать на шашлычок. Что скажешь? – подмигнул Митя и полез в карман. – Только просьба у меня к тебе будет.
Глаза дворника засияли.
– Шашлык – это хорошо. А что сделать-то нужно?
– В общем, племянник у меня коллекционер. Ничего серьёзного, но втемяшилось ему в голову пачки от Marlboro собирать. А я тут заметил, что прохожий выкинул одну такую в урну. Не удобно туда лезть, я ведь картины этими руками заворачиваю, с клиентами общаюсь, а что краски, что люди – чистоту любят. Лицо Хасана просветлело.
– Конечно, брат, без проблем! – он тут же вынул пачку из урны.
– Ты, если что, не стесняйся в другой раз, не объясняй! Что угодно для тебя достану.
– Ну, держись тогда! Ещё надоем, – засмеялся Митя и убрал Marlboro в пакет с красками, – иди, обедай.
Только к вечеру он смог проверить содержимое пачки и с радостью обнаружил в ней двадцать пять долларов: одну двадцатку и пять штук по одному. Но один доллар оказался нестандартного размера – он был больше, чем все остальные, примерно на пять миллиметров.
– Однако… это ты один такой странный или, наоборот, единственный настоящий? – и тут Митя подумал о Пете по прозвищу Утюг, который промышлял на Арбате поиском иностранцев, обменом валюты и другими махинациями. К нему он и обратился за характеристикой купюры в конце рабочего дня. Для всех арбатских обитателей Петя Утюг был героической личностью. Никто не мог его поймать, но в нужный момент он всегда оказывался рядом. По всему Арбату Петя делал самые разнообразные тайники. Митя знал об одном таком месте. Именно там он и оставит свой доллар – в трубе одного из зданий с помощью хозяйственной прищепки. Ответ Петя мог дать только на следующий день. И Мите пришлось ждать.