Моя Визула… Мой самый желанный трофей, мой лакомый кусочек нереального блаженства в постапокалиптическом мире техногенного одиночества. Упоительная нежность, безупречное обольщение, умопомрачительный трепет моей алчущей природы… Тебе, восхитительное создание королевской крови, я посвящаю этот дневник моего безнадёжного, исступлённого, нищенского вожделения, которому, тем не менее, суждено изменить ход истории нескольких цивилизаций.
Пролог
Её Величество императрица, чьё имя практически полностью совпадало с названием планеты, которой она успешно правила вот уже без малого триста лет, получила нижеследующие записи от представителей галактики Криспиллион. Сообщение, обнаруженное цемтувмирианскими радарами в виде зашифрованного сигнала, содержало текст, автором которого предположительно являлся один из генералов, когда-то состоявший на службе у покойного отца нынешней правительницы.
В последнее время Её Величеству нездоровилось: несмотря на достижения медицины, благодаря которым она поддерживала себя в приемлемой форме, пожилая императрица всё более явственно ощущала за своей спиной неминуемое дыхание вечности. Однако именно сейчас, в тягостный период последнего увядания, саркастичная судьба зачем-то предложила ей болезненное, безжалостное в своей точности свидетельство прошлого – того далёкого прошлого, подробности которого она и так слишком хорошо помнила все эти годы.
Её правление ознаменовалось началом возрождения целой расы; её заслуги неоценимы, и, несомненно, она войдёт в число величайших правителей своей планеты. Но вся её геометрически правильная жизнь была пронизана ощущением невосполнимого сокрушения о том немыслимом, безвозвратном исступлении, которым один безумец (как теперь выяснилось, ещё и графоман) смутил её уравновешенную сущность в памятный день своей смерти. Черпая запоздалое раскаяние из тёмной пропасти одинокой бессонницы, она смутно осознавала, что мимо неё прошло удивительное, необъятное чувство, название для которого едва ли найдётся в беспристрастном языке её холодной расы… Никогда больше не видела она ничего подобного.
Он поставил всё на карту и проиграл. Он был из той породы незаметных личностей, в тихом омуте которых водятся самые страшные черти; его авантюрный склад характера сочетался с холоднокровным складом ума; промедлению он предпочитал действие; таких, как он, нельзя подпускать к власти ни под каким предлогом, но именно они-то и пробиваются к ней чаще всего... Нахальный тип, чьё остроумие приводило в бешенство тогда ещё молодую особу королевской крови; скрытный честолюбец, чью страсть она вовремя не разглядела под маской высокомерия, лжец, манипулятор и несчастный влюблённый - стоял он перед мысленным взором её цепкой памяти, словно точная голограмма.
«Оставьте меня одну,» - сказала она медикам, телохранителям и своей преемнице, которую за неимением потомства получила путём клонирования собственного генотипа. Эксперименты подобного рода отнюдь не приветствуются законами Галактического Права, однако авторитет Её Величества был настолько огромен, что никто и слова не посмел возразить, когда точную копию молодой императрицы объявили законной наследницей престола… Дайте же этому созданию второй шанс на несбывшееся счастье!
Смакуя горечь нахлынувших воспоминаний, погрузилась она в чтение. Это был определённо его стиль: та же насмешливая ироничность, те же гибкие повороты ума… Пронзительная вспышка острого узнавания, болезненный приступ нерастраченной нежности! Временной промежуток в триста пятьдесят лет, молниеносно сузившись, растворился, обнажая мучительные судороги подавляемой страсти несчастного генерала… Если бы только могла она вернуться в прошлое!
Выцветшие глаза императрицы скользили по тексту. В потемневших лабиринтах её сознания с беспощадной осязаемостью восстанавливались образы давно минувших дней: экспедиция в далёкую галактику - непривычно радостный, фантастический мир, населённый удивительными, примитивными и в то же время бесконечно мудрыми существами, называющими себя «человечеством»; запоздалые признания тайного обожателя, опьянённого властью, вожделением и безысходностью; его невольная, неосознанная жертвенность; двое инопланетных подростков, которые своими добрыми намереями вымостили дорогу в её многолетний персональный ад… Если бы её слёзные железы не были атрофированы, она бы зарыдала.
Оставим же её в этом упоительном отчаянии. Совсем скоро ей также предстоит слиться с вечностью, перед лицом которой даже самая сильная горечь утраты – лишь мокрый след на щеке мироздания, а самая сильная страсть – лишь мгновение отражённого пламени. Но до тех пор, пока ясен её разум, в нём будут жить ласка и сожаление, тоска и нежность, принятие и самобичевание; лилейное смирение и несбыточная сладость; тихая грусть и невозвратимая взаимность; необъятное, бесконечное прощение и великое сострадание, которое составляет главный источник жизни всего сущего.
Часть 1
Если вы, предполагаемые читатели, сейчас видите перед собою этот текст, меня, скорее всего, уже нет в живых. Впрочем, я с уверенностью заявляю, что готов умереть: это намного лучше того жалкого прозябания, которое мне предлагается, несмотря на звание генерала… Или, может, я слишком привередлив?
Сейчас, находясь в экспедиции по изучению одной из планет галактики Млечный Путь, пересылаю эти записи на ближайший аппарат слежения за аборигенами. В случае моей гибели он, разумеется, будет уничтожен, но перед этим – маленькая хитрость, которой я научился ещё во времена службы в Зенитно-радиотехническом подразделении – данные будут отправлены в виде сигнала за тысячи световых лет отсюда… Счастливого пути, моё тщеславное графоманство!
Соблазнительная мысль о том, что частица моего сознания останется в материальном измерении нашей вселенной после моей смерти, доставляет мне странное удовольствие. Возможно, кто-то из вас, мои почтенные представители приличных миров, поймает этот сигнал; возможно, кто-то даже расшифрует его и переведёт… Что ж, полагаю, несуществование придаёт моим заметкам упоительную вседозволенность, которой я не премину воспользоваться. Воображая свободу того, кому уже нечего терять, я, например, прямо сейчас заявляю, что хотел бы свергнуть правителя своей планеты и насладиться его дочерью самым разнузданным образом... Сладостное очарование абсолютной безысходности!
В случае успешного воплощения в жизнь моего плана эти записи смогут украсить мой личный -очень личный! - архив. Я обязательно перечитаю их когда-нибудь, если, конечно, не сойду с ума от счастья, лаская свою ненаглядную принцессу… Впрочем, я и без того уже достаточно безумен – в этом вы сами легко убедитесь после прочтения моей пламенной, сумасбродной, задушевной писанины.
***
В тот год, когда у императора планеты Визуле родилась дочь (мать которой, к слову, он вскоре после этого казнил), Его Величество приказал некоторым представителям военной знати также обзавестись потомством. А поскольку приказы у нас обсуждать не принято, по прошествии положенного срока на свет появился я.
Когда впоследствие я озадачился вопросом своего происхождения, мне удалось выяснить, что моя биологическая мать преподавала теоретическую астрофизику в одном из учебных заведений, находившихся под непосредственным патронажем Генерального штаба. Думаю, она продолжала бы заниматься этим и по сей день, если бы в какой-то особенно невыносимый момент её тоскливой жизни ей вдруг не пришло в голову покончить с собой – как, впрочем, поступают многие мои соплеменники.
Мой отец – один из тех глуповатых, беззаветно преданных Его Величеству командиров, которые чаще всего не могут дослужиться даже до полковника – не проявлял ко мне практически никакого интереса. Было бы, наверное, удивительно, если бы он вёл себя иначе: родительские чувства, как и некоторые другие эмоции, считаются у представителей нашей расы большой редкостью. И всё же мне, с позволения сказать, повезло: в детстве мы периодически виделись – в основном, правда, только на плацу в кадетском корпусе во время смотров тактических построений, а в день моего поступления в военную академию он зачем-то пришёл меня напутствовать… Не знаю, какое значение имел бы этот момент беспозвоночной сентементальности при полном отсутствии интеллектуального смысла, если бы вскоре после нашей встречи его не отправили в какую-то отдалённую галактику, из которой он не вернулся.
Выбор будущей профессии, которую мне определили ещё в ту пору, когда я содержался в специальном казённом учреждении для самых юных визулян, оказался вполне удачным: я по всем параметрам подходил для службы в армии, мне нравилось военное дело, а моё относительно высокое происхождение давало мне право без каких-либо трудностей стать офицером. Хотя, наверное, я мог бы сделать неплохую карьеру и в дипломатии, но при отсутствии дипломатических взаимоотношений с другими разумными существами это поприще являлось для нашей цивилизации чем-то вроде теоретической области знания.
Так, в обстановке казарменной дисциплины, проходили мои ранние годы. Наряду с занятиями по строевой подготовке и обращению с различными видами оружия, в военных учебных заведениях преподавали также механику, термодинамику, квантовую и ядерную физику, биохимию, радиобиологию и некоторые другие науки, представляющие собой стандартный образовательный набор любого из представителей немногочисленной расы визулян. Нас обучали сложнейшим теориям, всё ещё недоступным для большинства цивилизаций, забыв при этом научить самостоятельно мыслить. В нас воспитывали преданность своему императору, забыв при этом отделить её от преданности своему народу. Из нас пытались сделать универсальных исполнителей, достаточно интеллектуальных для выполнения сложнейших задач, но неспособных строить элементарные причинно-следственные связи… Что ж, нужно признать совершенство системы: будь я на месте Его Величества, именно таких солдат я хотел бы видеть у себя на службе.
Вообразите себе, дорогие читатели из различных галактик, тоталитарное общество, представляющее собой некую помесь абсолютной монархии с военной диктатурой. Что Вы, я вовсе не против сильной централизованной власти! Особенно, если вся эта власть внезапно окажется в моих руках… Но одновременно с этим, господа, представьте себе мир полного безразличия, где всем абсолютно плевать на себя и окружающих, а на фоне материально-технического благополочия способность получать простые удовольствия утрачена практически безвозвратно; мир техногенного одиночества в условиях идеального порядка, где любое проявление чувственности вызывает в лучшем случае лишь недоуменный взгляд того, на кого оно направлено; общество отчуждённости, в котором для думающего создания с каплей страсти в глубине измученного разума существует лишь два выхода: суицид или подлость… Не пытаясь оправдать ни одно из своих злодеяний – уже совершённых мною или тех, что мне ещё предстоит совершить – я всё-таки заявляю, что личность моя во многом явилась продуктом того окружения, из которого я вышел, и сам я ничуть не лучше среды, меня породившей.
Уже будучи подростком, я начал засматриваться на женщин – первобытная слабость, которой с каждым годом всё меньше и меньше становятся подвержены мои соплеменники. Если бы несколько стотилетий назад они не изобрели специальные капсулы для выращивания потомства, полагаю, процесс вымирания нашей расы протекал бы ещё быстрее, чем это происходит сейчас. Однако мой неразумный, тогда ещё мальчишеский организм решительно не желал принимать во внимание очевидные выгоды безразличного воздержания и бесконтактного размножения, а его незадачливый хозяин решительно ничего не мог с этим поделать.
Сколько томительных, неуклюжих страданий я перенёс, прежде чем осознание того, что мне действительно было нужно, явилось передо мной хоть сколько-нибудь отчётливо! Впрочем, все мои ранние пассии – предшественницы Визулы, неспособные затмить её невыносимое совершенство – служили скорее гипотетической основой моих чувственных переживаний, лишь умозрительным топливом моей внутренней страсти, ещё не имевшей определённого вектора. До тех пор, пока моё вожделение не сфокусировалось на прекраснейшем создании во вселенной (Ваше Величество, из чего Вы её создали?), случалось иногда какой-нибудь хорошенькой визулянке пробудить во мне густое, жгучее, несбыточное томление крови, чтобы, так и не узнав о моём кратковременном помешательстве, безразлично пройти мимо.
Чем старше я становился, тем тщательнее удавалось мне скрывать свои эмоции, и в конце концов я овладел этим умением в совершенстве. Со временем я научился различать среди прочих женщин те редкие, единичные экземпляры, которые были способны хоть на какой-то эмоциональный ответ потенциальному воздыхателю, однако не все из них меня привлекали. К тому же, чрезвычайно строгий режим военной академии отнюдь не способствовал общению с противоположным полом, и в минуты особенного одиночества я даже завидовал учёным, среди которых всегда обитало множество прелестных умниц и умных прелестниц.
Я мог бы привести огромное количество примеров моих неловких, мимолётных, односторонних увлечений, но есть ли в этом сейчас хоть какой-нибудь смысл? К чему рассуждать о безвозвратной возможности встретить хорошенькую лаборантку, которая оказалась бы неожиданным, счастливым исключением, способным понять мою жаждущую взаимной привязанности сущность? В тот памятный, роковой день, когда я впервые увидел дочь императора, всё для меня было решено: я выбрал для себя предмет болезненной страсти на долгие годы… Визуляне, увы, на редкость моногамны.
После окончания военной академии я был направлен в Зенитно-радиотехническое подразделение Авиационно-космического корпуса Вооружённых сил Его Величества. Объект, составной частью которого являлся вверенный мне батальон, входил в состав системы Контроля Околоорбитального Космического пространства – говоря иными словами, в мои обязанности входило следить за тем, чтобы какой-нибудь случайный астероид на врезался в безжизненную поверхность Визуле, а редкие корабли соседствующих цивилизаций не летали слишком близко.
Здесь, наверное, следует сделать лирическое отступление, объяснив читателю некоторые особенности развития нашей планеты. Начнём, пожалуй, с того, что история визулян как разумной расы насчитывает около пяти миллиардов лет – и это, наверное, всего лишь вершина огромного айсберга, видимая современному взгляду. Предпринимая бесчисленные блуждания в дебрях исторических рассуждений – бессонное, бесплодное занятие! - я окончательно утвердился в мысли о том, что, узнав причину возникновения существ моего вида, можно раскрыть величайшую тайну происхождения самой Вселенной, а в ней – Живой материи.
Процесс становления нашей цивилизации был долгим и мучительным – это, полагаю, типичная история любой высокоразвитой культуры. Мы пережили огромное количество военных конфликтов – крупных и не очень, феодальную раздробленность, которая позже переросла в долговременное существование нескольких разнородных зон планеты (впрочем, всё это давно уже стёрто); нас кидало от матриархата к патриархату и обратно, от причудливых языческих верований древности до эклектичной религии Позднего периода Множественных государств, от абсолютного поклонения императору как божеству до ультрадемократических форм общественного строя, близких к анархии (пока, наконец, мы не нашли утешение в уютных объятиях тоталитарного военнизированного порядка). Но главной особенностью, которая всегда отличала моих соплеменников, была постоянная, непреодолимая тяга к познанию мира и его изменению. Наверное, именно благодаря этому визуляне довольно быстро минули стадию скучнейших теософских разногласий, и определяющим фактором развития цивилизации явилась наука.
Однако, дорогие мои читатели из различных звёздных систем, как же дорого дались нам все эти знания! Пожалуй, слишком дорого для того, чтобы делиться ими с кем-то из вас (умоляю, не нужно считать моё повествование научной фантастикой!). Говоря о техническом превосходстве, я имею в виду совсем не телепорт или гиперпривод – эти банальные вещи были известны моим соплеменникам ещё задолго до Катастрофы. В последние несколько тысячилетий представители нашей расы изобрели технологию микронизации, позволяющую изменять размеры объектов в необходимую сторону – от многократного увеличения до наноуменьшения; исследование генотипов различных существ позволило создавать управляемых биороботов, способных к саморегенерации; благодаря генетичесому моделированию и программированию визуляне даже смогли искуственно эволюционировать в кратчайшие сроки, усовершенствовав свои тела и упразднив рудименты… Чем стремительнее мы двигались в сторону интеллектуального развития, тем меньше в нас оставалось того первобытного начала, которое позволяло выживать нашим предкам много миллиардов лет назад, и, наконец, мы полностью подавили нашу животную природу, загнав её глубоко в подсознание.
Я часто спрашиваю себя: когда именно это случилось с нами? Явилось ли чудовищное эмоционально-духовное упадничество моих соплеменников следствием техногенной катастрофы, произошедшей около двух тысяч лет назад и практически полностью уничтожившей всё живое на планете, или же оно началось гораздо раньше? Сейчас поверхность Визуле представляет собой безжизненную пустыню, а единственный, не считая простейших, уцелевший биологический вид населяет её недра, где уровень излучения намного ниже. Представителем этого вида, как и следовало догадаться, являюсь я сам.
Ответьте мне, довольные жизнью обитатели благополучных миров, как могу я не восхищаться стойкостью и собранностью моих соплеменников, которые, не скатившись в постапокалиптическую анархию, смогли восстановить высокий уровень цивилизации всего лишь за каких-то пару тысячилетий? Впрочем, если бы они сохранили хоть каплю того первобытного безумия, отсутствие которого я считаю одной из причин экзистенциального кризиса в их головах, возможно, воссоздание привычного мира не увенчалось бы успехом. Зато у них появился бы шанс начать всё заново: животное чувство физической угрозы обостряет желание жить, которого, увы, так не хватает теперешним визулянам… И это, пожалуй, самый большой парадокс моего повествования. Но я отвлёкся.
Служба в Зенитно-радиотехническом подразделении явилась для меня началом того грязного, лицемерного, насквозь пропитанного подхалимством пути, который обычно называют «продвижением по карьерной лестнице». Что ж, в этом я оказался довольно неплох.
При всей кажущейся сложности, работа вверенного мне батальона (названия организационных единиц могут различаться в моём языке и вашем) была довольно однообразной: она заключалась главным образом в посменных дежурствах, поддержании рабочего состояния боевой техники и периодическом патрулировании околоорбитального пространства. Лишь однажды нам повезло стать частью проекта по изменению траектории движения нашей планеты – да, да, именнно так! Мои соплеменники уже давно научились лихо управляться с гравитацией.
Тогда, кстати, я впервые познакомился с генералом Багу и был представлен императору моим командиром – полковником Раво… Блестящая, памятная веха в моём нелёгком восхождении! Этому, правда, предшествовали долгие месяцы тоскливейшего прозябания и безвестности, когда единственными доступными мне развлечениями были самообразование (в моём распоряжении был штабной архив и местная библиотека), а также расплывчатые фантазии о лицах противоположного пола и стравливание между собой моих потенциальных конкурентов – занятие не столько полезное для продвижения по службе, сколько интересное и забавное.
Однако следовало быть осторожным, чтобы не нажить себе врагов (которых в недалёком будущем у меня и так появится предостаточно). Терпение – это, пожалуй, самое сложное, чему мне пришлось научиться в тот невзрачный период моей жизни. Сливаясь с однородной массой таких же вышколенных офицеров, отбивая шаг и отдавая честь, я с точностью истинного военнослужащего исполнял приказы – часто бессмысленные и недальновидные, но всегда отдаваемые теми, кто мог продвинуть меня к Большому Успеху. Последнее обстоятельство было определяющим.
Мне приходилось терпеть лицемерное, фарисейское окружение, где все норовят перегрызть друг друг глотки – и сам я, конечно, не брезговал этим неизбежным занятием. Учтиво улыбаясь, я расправлялся с теми, кто мог меня подставить и теми, кто хоть что-либо из себя представлял. А поскольку смертная казнь за малейшие провинности в нашем обществе является нормой, я мог не опасаться расправы со стороны большинства побеждённых соперников… Если наносишь удар, нужно бить на поражение: за малое зло тебе отомстят, за большое – не смогут (понятия не имею, откуда я помню эту цитату). И всё же основную рутину составляло ожидание - томительное, невыносимое ожидание крохотного шанса, который мог бы навсегда изменить мою неприглядную жизнь.
Ты хмуришь брови, мой высоконравственный читатель? Хочешь сказать, что в твоём далёком измерении всё устроено абсолютно по-другому? Что ж, в таком случае тебя можно поздравить - хоть и верится в это, если честно, с большим трудом.
Среди всей этой неаппетитной пошлятины, среди жестокости и прозы, которую, как губка, впитывал амбициозный молодой военнослужащий – уже достаточно остервевший от неудовлетворённости и одиночества – случилось нечто незаурядное: ослепительный, пронизывающий восторг; нестерпимое до боли в скулах восхищение; острая исключительность момента, когда вселенная концентрируется на единственном объекте – таком восхитительном и желанном, что едва ли веришь в его материальное существование… Мне кажется, я был одержим принцессой изначально – с первой незабвенной минуты нашей судьбоносной встречи, которая, словно буря в Пустыне Смерти, ворвалась мою жизнь, определив её дальнейшее течение.
С трепетом вспоминая тот упоительный, проклятый и благословенный день, я завидую себе самому. Только-только получил я звание капитана за операцию с траекторией (ей-богу, получив генерала, я не был так же наивно счастлив!), и вот мы с двумя моими сослуживцами приглашены во дворец… Помню, было тогда какое-то мероприятие, посвящённое демонстрации улучшенных биомонстров, а поскольку мой непосредственный начальник – полковник Раво – тоже собирался на нём присутствовать, я надеялся на возможность быть представленным Его Величеству.
Мы стояли в помпезном холле, ожидая начала запланированного действа, которое, к слову, не так уж сильно занимало мои мысли: тогда, в самом начале своей карьеры, я не проявлял к биотехнологиям особого интереса… Если бы только мог я представить, насколько сильно будет связана с ними в последующем моя работа и вся моя жизнь!
Однако, впервые находясь в обществе визулянской военной знати и научной элиты – великолепное, головокружительное чувство! – я был озабочен прежде всего установлением нужных мне связей и знакомств. Полковник Раво – тоскливейший тип, третьестепенный персонаж моего повествования – в тот вечер всё же явился для меня проводником в среду высшего командного состава Вооружённых Сил Его Величества. И вся моя операция была бы шедевром тактического искусства, если бы некоторые учёные – вернее, их прекрасная часть – не отвлекали моё внимание от важнейших манёвров.
Это было воистину настоящее пиршество для глаз после долгих месяцев затворнической работы моего батальона над сложнейшим проектом, который я в последний момент зубами вырвал у своего конкурента. Меня ослепляли блестящий холл, блестящее общество и блестящие элементы гардероба не менее блестящих деятельниц науки; с едва заметной улыбкой безмятежного удовольствия купался я в этом блеске, исподтишка рассматривая проходивших мимо визулянок и даже не подозревая о том, что спустя всего четверть часа моё спокойное блаженство разобьётся о непреклонное, бескомпромиссное узнавание подлинной страсти…
Что ж, пока длится эта четверть часа, отделяющая меня от моей судьбы, насладимся же напоследок рассеянными бликами моего эстетического наслаждения: вот статная профессор Агната – ученица доктора Габо и его главный конкурент, обладательница хорошо очерченного рта, горделивого изгиба бровей и, по всей вероятности, пылкого (насколько это возможно у женщин нашей расы) темперамента… В общем, только такой сухарь, как мой бедняга профессор, мог ею не соблазниться. Вот её ассистентка Белона – хрупкая красоточка, которая на меня даже не взглянула; герцогиня Адемия – по слухам, готовит для императора биологическое оружие похлеще всяких монстров, что было бы весьма увлекательно в сочетании с её зрелой, точно выверенной грацией; леди Карвена – доктор молекулярной биологии – очень милая, хотя, впрочем, ничего особенного; идеально прекрасная и абсолютно фригидная Наллия – скоро защитится в области квантовой химии; совсем ещё юная Золана – дочь генерала Тэву – прелестница, интересующаяся теорией струн… Однако, господа, приближается момент моего потрясения.
Помню, стояло нас тогда четверо: я, двое моих приятелей, Раво и генерал Багу – недалёкий мужлан с грубейшими манерами и отвратительным говором (неужели на пост командующего Подразделением Биотехнологического оружия не нашлось никого более интеллектуального?). Не могу точно воспроизвести, о чём именно мы говорили: о возможной войне с Дафарианским Альянсом из созвездия Бруниид, усиливающим свои позиции в галактике, или о гравитационной неустойчивости, или о том, кого из генералов Его Величество поставит командовать Инженерно-техническим корпусом вместо ушедшего на покой Хедабо… Впрочем, имеет ли это сейчас хоть какое-то значение? Всё слилось, размылось, многократно уменьшилось на фоне того практически священного трепета, который довелось испытать мне спустя какие-то доли секунды, когда Багу, заметив что-то позади меня, равнодушно произнёс:
- Явилась дочь императора. Полагаю, скоро всё начнётся.
Я обернулся.
Передо мной предстало зрелище крайнего эстетического восторга: необычайная женственность, от которой воспламенилось всё моё естество; соблазнительная грация, тщательно скрытая под строгим платьем (но только не от моего зоркого взгляда!); изящное совершенство, персонифицированное в удивительном создании женского пола… От неё веяло чем-то гармоничным и свежим; из-под её напускной холодности пробивалась необыкновенная, вкрадчивая ласковость, которую тогда – в день нашей первой встречи - я лишь инстинктивно почувствовал, и за которую сейчас, разгадав, люблю её так сильно… Она была как оазис в Пустыне Смерти. Она воплощала собою всё, чего я так неистово жаждал все эти годы.
Однако, анализируя свои эмоции по прошествии некоторого времени, я допускаю, что всё это восхищение, приписываемое мною тому изначальному моменту первого взгляда, является не более чем иллюзией, которую, используя опыт более позднего общения с принцессой, создал задним числом мой бедный мозг. Возможно, в ту самую минуту, когда мои хищные глаза встретили её образ, я был всего лишь очарован её точёной фигуркой и красивыми глазками… А всё прочее - плод моей последующей бессонницы.
Но, так или иначе, принцесса, сопровождаемая низкими поклонами присутствующих, направлялась прямо к нам (вероятно потому, что мы стояли у самого входа в демонстрационный зал). Внезапно она заметила полковника Раво и (сладкая дрожь по ходу моего позвоночника!) приблизилась, оказавшись на расстоянии в полметра от жалкого, смущённого меня.
- Полковник, - с лёгкой улыбкой обратилась она к моему непосредственному командиру, - вижу, Вы наконец-то заинтересовались разработками в области биоинженерии.
- Находиться на этом приёме – огромная честь для меня, Ваше Высочество, - ответил Раво, почтительно горбясь.
- А кто Ваши спутники? – спросила принцесса, заметив троих несчастных подле своего собеседника, один из которых – воплощённое смятение! – пытался скрыть невольный трепет в нарочито подобострастном поклоне. – Это те самые военнослужащие, которые помогли нашим гениальным небесным механикам подвинуть планету?
- Именно так, Ваше Высочество. Это мои помощники - лейтенант Хабура и штаб-сержант Рипу. А это (кровь подступила к моей голове, пульс отдавался в темени) капитан Зуда – командующий батальоном, который помогал в навигационных рассчётах (нет, с генералом Зодом я знаком только понаслышке – не нужно нас путать).
Принцесса бросила на меня заинтересованный взгляд. Я наклонился ещё ниже.
- Эта тема кажется мне весьма увлекательной, - задумчиво произнесла она. – Скажите, капитан, это Вы занимались проблемой гравитационных сингулярностей?
Гулкие удары в моих висках. Жидкий огонь, разливающийся по моим сосудам. Мне хотелось рассказать ей про о параллаксах и лучевых скоростях, о вычислении аберрационного времени и небесных экваториальных координатах, об уравнениях Фаге-Острольфа и Хузо-Фредтраупа…
- Я просто смотрел, чтобы ни во что не врезаться, - выдал я с идиотским, абсолютно ошалелым видом, теряясь в прекрасных глазах Её прекрасного Высочества. Моя роль в проекте и правда была ничтожна.
Тем не менее, отпущенную мной нелепую фразу сочли невероятно остроумной: Багу - этот вульгарный плебей, которого я в один прекрасный день уничтожу – гоготал самым казарменным образом, полковник одобрительно посмеивался с оглядкой на царственную собеседницу, а двое моих дружков преданно скалились, пытаясь быть на одной волне с начальством.
Принцесса, поведя бровью и едва улыбнувшись одними кончиками губ, задала мне ещё несколько вопросов касательно моей работы. Да, Ваше Высочество, совершенно верно: я выбил этот проект путём самых гнусных манипуляций, на которые только способен (и теперь я понимаю, что оно того стоило). Да, Вы абсолютно правы: защитный слой атмосферы нашей планеты повреждён, и теперь, чтобы уменьшить излучение и перегрев, пришлось отодвинуть её на несколько килопарсеков от ближайшей звезды. Да, действительно, Вы самое прекрасное создание, которое когда-либо видела наша галактика… Я чуть было не произнёс это вслух.
Дальше, как в тумане, мучительная презентация: роботы-биомонстры – милейшие химеры с программируемыми мозгами - бесновались в своих огромных загонах из кристаллопластика, показывая, на что они способны (по-моему, им даже кинули несколько приговорённых к смерти счастливцев – наверное, из политических). Большинство из этих чудищ имели простые ткани и сложное строение: ветвистая нервная система, несколько сердец, органы дыхания, преимущественно распространённые по всему телу, множество самых разных конечностей в зависимости от назначения той или иной модели… Диковинные порождения ночных кошмаров сумасшедшего; причудливые твари, которые сошли бы за божеств какой-нибудь отсталой расы; холодные, чешуйчатые безумства, поразительные в своём многообразии. Эти существа словно выползали из самых глубин подсознания, воплощая собой древнейшие страхи, и сам я, наверное, был бы ими весьма впечатлён, если бы в тот момент меня не сотрясало другое, не менее первыбытное, чувство.
Она сидела рядом со своим отцом на небольшом возвышении, окружённая знатью и генералами - Её Высочество, Её Прелесть, Её Грация… Я ревностно следил за ней со своего стратегически выгодного наблюдательного пункта, ради которого мне даже пришлось отделиться от приятелей, рискуя вызвать пересуды и кривотолки (благо, полковник Раво тогда отлучился). Глотая своё счастье с ненасытной жадностью, едва ли сохраняя способность мыслить рационально, я пытался запечатлеть в своей памяти как можно больше подробностей её тонкого, не совсем визуального, чарующего обаяния, чтобы, вернувшись к привычной жизни, с упоением их мусолить. Не вполне ещё осознавая масштабы случившейся со мной катастрофы, я всё же начинал нащупывать глухую, шероховатую поверхность той безнадёжности, о которую разобьётся в итоге моё нелепое обожание… Её Холодость, Её Безразличие, Её Совершенство.
В конце концов, я был представлен императору. Каким счастливым, блистательным и отрадным представлялся мне этот момент, когда я, бывало, грезил о нём с тщеславной наивностью честолюбивого идиота! Впрочем, нужно отдать должное этой встрече: она и правда повлияла на мою карьеру, заложив фундамент моего будущего восхождения. Стоя под пристальным, неупустительным взглядом самодержца, я сверхтитаническими усилиями пытался сохранять трезвый ум и холоднокровие… Так точно, Ваше Величество: являюсь выпускником Императорской военной академии, а также беспринципным и довольно несчастливым субъектом. С тех пор, как поступил в распоряжение Зенитно-радиотехнического подразделения Авиационно-космического корпуса, осуществляю командование одним из батальонов и регулярные попытки изменить свою жалкую жизнь. Что Вы говорите? Да, участвовал, благодаря чему я, собственно, здесь. Вот, стою перед Вами, вожделею Вашу дочь… У Вас упоительная дочь, Ваше Величество.
Я вернулся в свою квартиру, терзаемый смутными чувствами самого разнообразного порядка. Почему-то вдруг вспомнились глаза и страдания тех, кого для развлечения высокоинтеллектуальной публики заживо разорвали монстры… Нет, господа, я далёк от сострадания. Как же всё безнадёжно!
Не раздеваясь, я упал на первую попавшуюся горизонтальную мебель и, уставившись в потолок, провалялся там до тех пор, пока не пришло время идти на службу.
(продолжение следует)