Мыс, названный именем Семена Челюскина, является самой северной оконечностью Евразии. В далекие теперь уже 80-е годы прошлого столетия я спал и видел, что однажды доберусь до этой географической точки, казавшейся мне особенной по своей сути. Я представлял этот мыс небольшим, метров в десять, аппендиксом, вдающимся в пролив Вилькицкого, разделяющий Карское море и море Лаптевых.
Впервые я прилетел на мыс Челюскин, помнится, году в 1985-м. Тогда жизнь здесь даже не кипела, а бурлила. В обсерватории имени Федорова – основном научном центре Диксонского управления по гидрометеорологии – трудилось около 120 человек. Жили семьями. Школы, конечно, не было, но детский сад был. Были свой музей и клуб. Были столовая, две гостиницы и медицинский пункт.
Местный аэропорт восемь месяцев в году мог принимать на снежную полосу практически любые типы самолетов. Более того, в расписании регулярных полетов еженедельно был рейс самолета Як-40 из Диксона на мыс Челюскин, далее на остров Средний и обратно в Диксон. А вообще, тогда здесь жили, трудились и служили более двухсот полярников и военных.
Сегодня все это в прошлом. О нынешнем дне мыса Челюскин как-нибудь в другой раз. А сейчас мне вспомнился случай, который произошел в 1987 или в 1988 году.
Я тогда жил в Диксоне. Утром, придя в районный комитет КПСС, чтобы узнать последние новости, я, корреспондент газеты «Советский Таймыр», узнал, что на днях к нам прилетает группа телевидения ФРГ, которая снимает большой документальный фильм о памятниках в Арктике. Отрядить группе в проводники кого-то из работников райкома Анатолий Алексеевич Бойко, его первый секретарь, не мог. А тут идеальный вариант – журналист. Мне и поручили сопроводить гостей в поездке.
Кинодокументалисты прилетели в Диксон из Норильска. Увидев количество груза, я решил, что будет сниматься не документальный, а игровой фильм. Тут был десяток совершенно неподъемных металлических кофров, осветительное и звукозаписывающее оборудование, дизель-генератор для выработки электроэнергии, три (!) камеры и еще какая-то мелочь. Ну, и самих телевизионщиков было человек шесть – семь. К слову, все отлично говорили по-русски.
Практически весь багаж мы сразу перегрузили из самолета в вертолет, на котором предполагалось лететь. Завершив эту нелегкую процедуру, гости отправились во властные структуры и к местным краеведам.
Утром следующего дня мы вылетели. Посадки были частыми и длительными. Снимали они толково, вдумчиво и неспешно. Благо, в апреле нет светового ограничения. В это время в Арктике уже полярный день. Работать 24 часа в сутки им не позволял экипаж, который не мог трудиться круглосуточно. Пилотам требовался отдых, поэтому мы вечерами прилетали на мыс Челюскин. Немцы обитали в многоместных комнатах летной гостиницы, я жил там же вместе с экипажем, который состоял из пяти человек. Прилетая на Челюскин, мы перетаскивали в «отель» часть оборудования, так как вечерами гости отсматривали снятый материал. Короче, наволохались мы тогда, как бурлаки.
В один из вечеров меня хватил приступ боли в пояснице. В медицине у нас разбираются все. Мы все и решили, что я «потянул спину». Выпил что-то обезболивающее, но эффекта не было. Вызвали врача из местной медицинской части. Медик-терапевт меня осмотрел, но решения не принял, сказав, что тут требуется хирург. А тот как раз был в отпуске. Посоветовав мне лежать и поставив обезболивающий укол, эскулап удалился.
Но боль не проходила. В самый разгар очередного приступа к нам в комнату вошел один из гостей. Увидев меня, он сразу же подсел рядом, проверил пульс, посмотрел глаза, измерил температуру, сделал еще что-то... И вдруг объявил, что у «господина Иванова» почечная колика.
Я и пилоты впервые видели столь умного киношника. Оказалось, что это один из ведущих врачей одного из госпиталей Мюнхена и, по совместительству, родной брат руководителя творческой группы. А в поездку он отправился в роли разнорабочего, чтобы посмотреть на работу родственника.
Немец принес свою аптечку и начал лечить меня, превращая «пятую точку» в дуршлаг. В два дня ему это удалось. Боли стали стихать.
Мне повезло: на улице началась пурга, и все участники экспедиции отдыхали в гостинице. В один из своих «обходов» доктор, имя которого я, к сожалению, уже не помню, заявил, что мне надо принимать что-нибудь мочегонное. Лучше пиво. Или… арбуз.
Кто знает Арктику того периода, может представить абсурдность подобного заявления. У нас в городах-то было непросто найти пиво, а тут на мысе Челюскин! Об арбузах речи вообще не может быть.
Доктор выслушал нас со вниманием и произнес, что не видит в этом особой проблемы. Врач обязан думать о своих пациентах. Сказав это, он удалился и вернулся с парой банок настоящего баварского пива. Через пару часов он принес еще одну. Потом еще и еще. А к ночи поставил рядом со мной один из своих кофров, наполовину заполненный банками с пивом, и велел мне выпивать по одной через каждый час.
А теперь представьте лица членов экипажа, с которыми я проживал в гостиничном номере…
Первым за поясницу схватился штурман. От него инфекция мгновенно распространилась на всех вертолетчиков. И вот уже пять авиаторов «корчатся от боли» в своих кроватях. Гости сумели оценить критичность сложившейся ситуации. Они позвонили в метеослужбу, узнали погоду на предстоящие сутки и, получив ответ, объявили о начале совместного советско-германского вечера лечения почечных колик и поддержки выздоравливающего «господина Иванова».
Вечер удался. В самый его разгар пришел кто-то из полярников со своим взносом. Потянулись и другие активисты развития дружбы с ФРГ и прочими странами. Позже, когда за столом стало уже тесно, все организованно переместились в круглосуточную летную столовую, где нашли добрую мясную и рыбную закуски.
В той вечеринке не участвовал только я. Доктор запретил. А ночью камень из меня вышел и больше уже никогда не тревожил. Надеюсь, так будет всегда. Ну, а если… Сейчас пиво продается везде и свободно. Везде, кроме мыса Челюскин. Теперь здесь нет ни медицинской части, ни летной гостиницы, ни столовой, ни аэропорта… Нет Диксонского гидромета и Диксонского авиапредприятия. Ничего тут теперь нет. Есть небольшая, стоящая среди свалки ржавого железа полярная станция, где работают только шесть полярников.
И не дай Бог кому-то из них заболеть…
Виталий Иванов,
мыс Челюскин
июнь 2016 года