Далеко ли-близко, высоко ли-низко, за горами, за лесами, за холодными морями жили–были, поживали, поле пахали, да хлеб убирали Илья – крестьянский сын и Марья–краса, длинная коса. И был у них сынок по имени Иван. Только звали его все ласково: Иванушка. Уж больно хорош, да пригож уродился, чистый красавец! Девки из соседних сёл прибегали полюбоваться! Мать с отцом баловали, не знали, куда посадить, чем покормить.
Вот и вырос Иванушка барином-неумехой. Сильно на Емелю смахивал, только тот всё на печи полёживал, а этот на мягкой кроватке нежился. А ежели по делу куда пошлют, то травкой да мхом не брезговал: лежит себе любезный да мечтает, как белый конь к нему прискачет и дружбу-службу предложит. Вот уж тогда понесётся он, как ветер да развлечениями разными себя побалует.
А в соседнем лесу, в самой чаще, как водится, Баба – Яга проживала. Яга, как Яга. Все при ней: и ступа, и метла. И космы торчат во все стороны (она специально их для устрашения лаком для волос всбрызгивала). Летает Яга по белу свету, за порядком приглядывает: правильно ли, праведно ли люди живут, как законы человеческие блюдут, по чести ли да по совести ли поступают? Непорядок – то она и обнаружила: растёт в соседнем селе малец-бездельник, ничему ненаученный. На мать с отцом надёжи нет, родительская любовь слепа. Дойдёт ведь дело до того, что ни обуть, ни надеть, ни ложкой задеть… Ничегошеньки неумеха не будет иметь. Стала Яга думать, как мальчонку к делу приспособить. Полетела к Кощею совет держать.
***
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Три дня и три ночи думали, так и сяк прикидывали, пока не поняли, как мальца припутить. Ведь понять надо, что человека к делу приставить легко, если дело ему по нраву. А Баба – Яга давно приметила, как Иванушка цветики разглядывает, зелёной травушкой любуется, от неба синего глаз отвесть не может (правду сказать, Кощей поначалу на ремне настаивал). Взяли они кисти мягкие беличьи да краски яркие. Кощей живой водицы плеснул и заиграли, засверкали краски красой неписанной, глубиной немерянной. Села Яга в ступу ободранную, полетела Иванушку искать. Найти его труда не составило: лежит любезный на мягкой травушке, глаза таращит на берёзку белую. Опустилась Баба – Яга на бугорок, рядышком, пригорюнилась. Жалко Иванушке стало старушку:
- Что за горе-беда у тебя, бабушка?
- Да как же мне не горевать-то? Уж больно ступа моя ободрана, не пристало мне в такой по свету мыкаться, - отвечала Яга.
Смотрит Иванушка, а ступа и взаправду неприглядна. А рядом краски да кисти лежат. Схватил парень кисть беличью, обмакнул её в краску яркую да так ступу расписал, что глаз от неё отвесть нельзя! Баба – Яга рядом со своей ступой тоже похорошела, помолодела, а за труд наградила Ивана красками, кисти вдобавок оставила.
***
Три дня, три ночи Иван кисти из рук не выпускал, свою избу и соседские расписывал: стены, ставенки, столы, лавки, печи изразцовые, трубы белёные, даже по заваленкам прошелся. С тех пор про лень свою Ваня забыл. Большим Мастером стал. Не то в селах, а и в городах Храмы да Дворцы расписывал. Не обидел Бог талантом. Сказывали, в самом Парижу его работы видывали, хорошая слава о русском Мастере Иване по миру пошла. А Баба – Яга с Кощеем подарили-таки художнику коня. Белого да статного, быстрого да верного. Только теперь не хвальбы ради Иванушка на него садился, а чтобы в селе соседнем невесту молодую проведать. Тоже удашна девка оказалась: никакое дело из рук не выпадет. А уж какие кружева плела – не было им равных на всем свете! Недолго молодые собирались: честным пирком да за свадебку! Хорошу свадьбу сыграли, богатую. В три дни едва уложилися.
И я там с внуками была, мед, пиво не пила. Младшенькие на балалаечках играли, а старшие, те всё песни душевные пели…
Вот и сказке конец, а кто дослушал – молодец!