От автора:
Ярослав Сынингара, Вы снова выручили меня и мой текст. И хотя Вы вряд ли увидите когда-нибудь эти слова, но я всё равно их напишу: я Вам очень благодарна.
Навигатор бодрым голосом объявил об окончании пути, но затем вместо весёленькой жизнеутверждающей мелодии вдруг выдал нечленораздельный хрип и смолк. Наверное, от возмущения.
Я прильнула к забрызганному грязью стеклу «мазды» и сквозь переплетение веток попыталась рассмотреть намалёванный на обшарпанной стене адрес. Всё правильно: улица Сиреневая, дом 18. Открыв дверь, я, наивная, вдохнула полной грудью предполагаемо чистейший ранневесенний воздух. Пахло не сиренью. И даже не влажной землёй. И даже не прелой листвой. Пахло, нет, воняло самой настоящей, классически-русской помойкой.
Ну, Светка! Ну, спасибо, удружила!
Когда в субботу вечером мои мужики сообщили, что на ближайшие три дня хотят избавить меня от своего общества и отправиться на последнюю (в этом году) подлёдную рыбалку, я хотела, было, обидеться. Всё-таки «8 Марта»! Уже приготовившись проворчать стандартные обличения в чёрной неблагодарности и всяком тому подобном, я вдруг поймала себя на мысли, что перспектива проваляться три дня на диване с любимым томиком Шекспира, не думая о стряпне и остальных вытекающих из международного праздника обязанностях, улыбается мне гораздо шире и заманчивей, чем все остальные варианты. Проглотив не успевшие сорваться упрёки, я заявила, что рыбалка – это святое. Затем взяла с мужчин торжественную клятву не пойти на корм рыбам и спровадила свою сильную половину (точнее, три четверти), на вечернюю электричку, убегающую в край мужского счастья.
А потом появилась Светка. Как всегда, цветущая, шумная и напористая, словно свадебная машина. После, казалось, нескончаемых охов и ахов по поводу моего ремонта, дивана, штор и путёвого мужа, она, наконец, выдала причину своего визита: недавно купленный садовый участок в Подмосковье. Это Светка-то! С её бесконечными турциями и египтами! На моё недоумение она только томно вздохнула, и призналась, что, мол, нам уже за сорок, начинает тянуть к земле. Чёрный юмор. А что требуется от меня во всей этой её земельной авантюре? - поехать в село Дубки и обрезать новообретённый сад, запущенный, но, по словам Светки, весьма многообещающий.
- Галь, я бы наняла кого-нибудь, да ведь испортят! А я-то ничего не понимаю в этом! А ты-то у нас гений со стажем, и рука у тебя лёгкая… - рассыпалась она в любезностях, пока я делала кофе, - Там домик хороший, печка работает, я осенью пробовала. Если что - обогреватели в каждой комнате стоят. Да и тепло в эти дни обещали. Возьми своих, сгоняйте, сто восемьдесят километров всего, отдохнёте на природе...
Я не стала вводить её в курс дела и рассказывать про рыбалку и мечты о трёхдневном уединении с Шекспиром, а, мысленно попрощавшись с диваном, полезла в кладовку искать давно бездействующий садовый инструмент. Синий томик обнадёживающе подмигивал мне с книжной полки золотым тиснением, намекая, что темнеет сейчас всё равно рано: ещё будет вечер… и время пообщаться…
Через полчаса осчастливленная Светка упорхнула в очередные эмираты, оставив мне листочек с адресом, ключи и обещания невиданных магарычей. Египетских, не иначе.
А потом позвонила секретарша Леночка и сообщила, что везёт мне на дом копии материалов по рыбокоптильному цеху, потому что Марья Юсефовна нижайше просит перенести слушание дела на среду, то есть на 9 марта, а потом она, видите ли, берёт отпуск без содержания на неограниченный срок по семейным обстоятельствам. Блин! Это же сразу после праздников! Так, так… Значит, Шекспир мой тоже накрылся медным тазом! Вечера придётся коротать в ворохе казенных бумаг в полуразваленном холодном доме среди похожего на джунгли сада. Ну, что ж… С праздничком Вас, Галина Гавриловна!
В воскресенье утром я уже катила на своей «мазде» по М4, потом по раскисшей мартовской дороге по ту сторону Пахры, вдоль бесконечных нагромождений грязных снежно-ледяных глыб, похожих на огромные куски халвы. Катила, катила, и прикатила.
С трудом пересилив желание тут же развернуться и мчаться обратно к любимому дивану, я вылезла из машины и попыталась обнаружить причину столь досадно-неожиданного запаха. Да чего уж тут неожиданного! Вот они, в десяти метрах впереди, за кустами: четыре ядовито-зелёных контейнера, почти скрывшиеся за горой мусора, наваленного снаружи. Куда же ты смотрела, Светка, когда дом покупала?! Неужели тяга к земле была столь непреодолима? Хотя…
Я привычно включила своё криминалистическое мышление и попыталась представить Светку в момент осмотра дома. Ну, конечно: летом кусты в густой листве, мусорки не видно, если ещё ветер в другую сторону, то вообще ничего и не заподозришь. Эх, Светка, Светка… Такая же дурочка невнимательная, как и тридцать лет назад. Ну а мне-то за что такой подарочек?
Я присела на капот и попыталась, как советуют психологи, найти в сложившейся ситуации позитивную сторону. Вообще-то, надо было сначала сделать десять глубоких вдохов и выдохов… Ну уж дудки! Позитив и так нашёлся довольно быстро: если бы я приехала не одна, а с мужем и сыновьями - вот это было бы со стороны судьбы-злодейки настоящее свинство! Ну, а так - переживу. Чего не сделаешь ради старой дружбы!
Задержав дыхание, я торопливо вытянула из багажника рюкзак с инструментом и ринулась к дверям мимо огромной кучи сушняка, наваленного у самой калитки. Интересно, откуда он здесь взялся, если сад не обрезал никто?..
Домик оказался и впрямь неплох. Сухой. Это несмотря на то, что всю зиму не топился! Даже мебелишечку какую-никакую Светка успела притащить. Не пять звёзд, конечно (да и удобства на улице), но пойдёт…
Я кинула рюкзак с инструментом в угол и, прошагав по дощатому полу через огромную кухню-веранду-гостиную, вышла в сад. Солнце, висящее над верхушками голых деревьев, активно воевало с остатками снежного покрова. Если так пойдёт дальше, уже послезавтра тут будет такая грязь – ноги не вытащишь, а сейчас – самое время обрезку сделать (вот он - ещё один позитив!)
Итак, что тут у нас? Две груши. Старые. Это плохо: пилить придётся столько, что по любому, одним днём не управиться. Дальше - четыре яблони на полукарликовых. Это хорошо: не надо высоко лезть. Слива. Горе, а не слива. Ладно, исправим. А это ещё что за задохлик? Никак вишню Светка посадила? Вымерзла вишня-то. Что за сорт, интересно?
Я взглянула на пластиковую бирочку, привязанную к ветке. Нацарапано арабской вязью. Ну, Светка, уморила! Она бы ещё апельсин привезла! Значит, не вишня это была, а черешня. И как она её через таможню проносила? Не иначе в букет цветов засунула! Ладно, найду я ей вишню. В начале улицы объявление висело, что саженцы продаются. Надо будет разузнать, что там к чему…
Я вернулась в дом и вытащила из рюкзака свой любимый наряд - не от «кутюр», а от «зелёных беретов». Достался по наследству от старшего сына. Он после года в армии на камуфляж смотреть не может. Муж хотел забрать в гараже возиться - ему маловат оказался. А мне, поверх куртки и брюк, в самый раз. Да и удобная штука. Это раньше - шинели да портянки, а сейчас армию во что зря не одевают. Так… Секатор, сучкорез, ножовка... Можно приступать.
Вскарабкавшись по раскидистым веткам на самую верхушку старой груши, я устроилась поудобнее и с интересом оглядела окрестности. Хорошо-то как! Сады, сады, сады… Когда зацветёт всё – вот будет благодать! Даже помойкой больше не пахло - наверное, ветерок поменялся.
Рядом на сплошь заросшем старыми деревьями участке копошилась в кустах малины бабулька в ватнике и цветастом платке. Соседка, значит. А деревья у неё густо посажены. Хоть, видно, обрезку делали (жёлтой краской срезы замазаны), а тесновато им… Стоп. А где я такую краску только что видела? Я быстренько порылась в архивах памяти. Точно! Та куча сушняка под светкиным забором точно с такими же ярко-жёлтыми спилами. Ну, бабка, держись! Поговорим ещё. По-соседски.
Привычно орудуя ножовкой и сучкорезом, я вспоминала отца. Всегда его вспоминаю, когда на обрезку выхожу. «Учись, Галчонок, кто знает, чем на хлеб придётся зарабатывать!» Он-то себе всё больше не на хлеб, а на пол-литра зарабатывал. Ну а я училась: сначала деревья обрезать, а потом в юридическом.
К обеду руки заныли, желудок завыл, но старая груша приобрела, наконец, надлежащий вид. Спрыгнув на землю, я поймала на себе настороженный взгляд бабки в платке. Ага, попалась, соседушка! А то я уже столько позитива глотнула, что чуть было не запамятовала о твоих подвигах.
- Добрый день, - обратилась я к ней, поправляя висящий на ремне сучкорез.
- Здрасьте… А вы, никак, новая хозяйка?
- Нет, хозяйка позже прибудет, - сухо ответила я, приближаясь к забору и вперивая в изборождённое морщинами лицо свой фирменный, тщательно отработанный судейский взгляд, по словам многих очевидцев, вызывающий ощущение дула, направленного в лоб.
Бабка сделала шаг назад и выражение её физиономии из настороженного превратилось в испуганное. То ли взгляд подействовал, то ли камуфляж, а, может, сучкорез сослепу за автомат приняла. А может, и вовсе всё сразу!
- А вы не подскажете, чьи это ветки там под нашим забором накиданы? – не отпуская старушку с прицела, спросила я.
Ишь, как глазки-то забегали!
- Не знаю, может, сельсовет что вырубал тут по улице… не знаю… - поспешно пробормотала бабка и отступила ещё на шаг.
Ах ты, карга старая! Ещё и врёшь! Если бы не твой преклонный возраст, рассказала бы я тебе, кто ты есть по жизни и в свете российского законодательства. Ладно, живи… пока.
- У меня к вам просьба: если увидите, кто ещё мусорить будет, передайте ему, что по закону «О государственном административно-техническом надзоре в сфере благоустройства Московской области» выброс мусора под чужой забор влечёт за собой штраф на сумму от 5-ти до 20-ти тысяч рублей.
Лишь одно мгновение я позволила себе насладиться произведённым эффектом. Дольше нельзя было. Маску холодного безразличия надо было сохранить. Отвернувшись, я зашагала к дому, спинным мозгом чувствуя, как у бабки учащается сердцебиение и подскакивает давление. То-то же. Нечего под чужими заборами гадить.
Плюхнувшись в нагло-оранжевое кресло (ох, уж этот светкин вкус, аж глаза жжёт!), я подтянула к себе рюкзак и вскрыла банку консервов. Даже хлеб не стану резать – только ломать. Никакой кухонной суеты: ножей, поварёшек и сковородок. Праздник у меня или нет? Вот только банку придётся выкинуть, не люблю грязную посуду оставлять. Ведра, конечно, у Светки нет. Да и зачем? Мусорка в трёх шагах, можно каждый фантик от конфеты сразу туда нести, на мусорных пакетах экономить. Надо будет Светке эту идейку подкинуть…
Я вышла на улицу и направилась в сторону зловонных контейнеров. К моему удивлению, они оказались почти пустыми. Все четыре. Зато кучи мусора вокруг по-прежнему смердели под весенним солнышком с особым цинизмом. Всё правильно. Машина приехала, контейнеры вытряхнула и на место поставила. А до того, что они снаружи уже по ватерлинию в дерьме плавают – никому и дела нет. Вот и жди теперь пятьсот лет, или сколько там у нас период полураспада полиэтилена…
Перспектива подходить близко не радовала. Держа консервную банку двумя пальцами, я хорошенько прицелилась и закинула её в разверстый зев ближайшего зелёного монстра. Уф! Попала. Банка громыхнула где-то в ржавых глубинах, спугнув облезлого рыжего кота, а я, довольная собой, поспешно ретировалась, чуть не столкнувшись с мальчишкой лет тринадцати, топающим к мусорке и сосредоточенно старающимся не наступать на замусоленные бумажки новенькими белоснежными кроссовками. В руках у пацана был туго набитый мусором пакет. Не удержавшись, я посмотрела ему вслед: интересно, как он свой снаряд метать будет.
Пацан сильно не утруждался. Почти не глядя (его взгляд всё ещё был занят сохранением белизны кроссовок), он вяло взмахнул рукой, и пакет тяжело приземлился рядом с зелёным боком контейнера.
Недолёт. Жалко мальчика: придётся-таки лезть через мусор, перекидывать, и это в таких кроссовках-то…
Как бы не так! Пацан, не поднимая головы, отвернулся и зашагал обратно. Похоже, он даже был не в курсе своего позорного промаха.
Тут что-то во мне не выдержало: то ли профессионально-юридическое, то ли материнско-педагогическое. Я шагнула вперёд и преградила ему дорогу.
- Слушай, парень! Так не пойдёт. Давай-ка, брось ещё раз, - и через мгновение добавила: - Пожалуйста!
Пацан молниеносно нырнул в сторону (сразу видно: не впервой) и, выкрикнув «пусть бактист убирает!», дал стрекача. Только кроссовки белоснежными зайчиками замелькали.
Я хлопнула глазами, хорошо, хоть рот не раскрыла от такой наглости - это бы уже совсем не вязалось с твёрдым характером представителя юстиции. Ладно, не бежать же за ним! Нужно будет не забыть у своего младшего спросить, что это за словечко такое новомодное - нельзя отставать от времени.
До наступления темноты удалось победить ещё три яблони. Притащившись в дом, я отстегнула ремень с инструментом и рухнула прямо на пол. В голове красивой золотой змейкой промелькнула шекспировская строчка: «Тебе приятен этот труд, я знаю, но всё же это труд». Ладно, хватит валяться, вся ночь впереди, ещё наваляюсь. Вот только пожую что-нибудь – и вперёд, навстречу длительному горизонтальному положению.
В одной из комнатушек обнаружились диванчик и журнальный стол. Здесь и переночуем. Может, печку затопить? Пожалуй, не стоит: исправная печка и Светка – две несовместимые вещи. Не хватало ещё угореть здесь на радость всем нарушителям законов РФ.
Я прикатила два обогревателя, накрутила регуляторы на максимум и, закинув ноги на стол, открыла картонную папку с надписью «Дело ОАО «Дары Нептуна». Хорошо, хоть не уголовщина мне к праздничку досталась, а обычная гражданская тяжба. Ну, госпожа судья, весь день отдыхали – теперь надо поработать.
Итак, что мы имеем?
С одной стороны: постановление СЭС о приостановке работы рыбокоптильного цеха «Дары Нептуна», принадлежащего ИП Симакову, расположенного в посёлке Аникеево и т.д. и т.д. Прилагается: заключение о заражении грунтовых вод в районе посёлка. Четырнадцать опасных для здоровья и жизни человека микроорганизмов. Везёт мне в последнее время на помойки! Дальше: результаты проб воздуха. Надо же, семь дней брали, а установленное превышение концентраций вредных веществ - всего в два раза выше допустимого. В Москве вон, в семь раз превышает – и ничего, живём. Вот ещё одна проба, восьмая, через неделю после первых семи, в 4:00 утра: обнаружены продукты сгорания полиэтилена, установлено превышение допустимой концентрации ВВ в 118 раз! Ничего себе! Это они, видать, упаковку жгут ночами, чтоб за утилизацию не платить. Встречалась я с таким уже…
Теперь другая сторона: жалоба владельца ОАО «Дары Нептуна» на противоправные действия СЭС. Прилагается: лицензия от 1998 года (давно уже коптят!), опротестованные заключения СЭС (это адвокаты старались, сочиняли, свои деньги отрабатывали), топографическая съёмка (это суд затребовал). Очень интересно. Посмотрим, что там у нас вокруг делается.
Значит так: с востока, в семидесяти метрах – учреждение исполнения наказаний. Тюрьма, короче. Ну, эти пусть нюхают. Тюрьмы к жилым объектам не относятся. Дальше… цех на бугре стоит, выгребные ямы ниже по западному склону, в шестидесяти метрах - понятно, что вся дрянь в посёлок просачивается. Жилые дома к западу на расстоянии 210 метров. А санитарная зона для таких предприятий – 300. Кто ж им лицензию-то на копчение выдал? Хотя, тогда - в бардак перестроечный - ещё и ни такое случалось.
Конечно, какие-то пункты можно обойти, даже заключения СЭС грамотно оспорить, да только 210 метров в 300 никак не вытянешь. В-общем, если по закону, то закрывать тебя надо, гражданин Симаков, к чертям собачьим. Одно только мешает: подарочек.
Я захлопнула папку и, прикрыв глаза, представила хитроватую ухмылку Анны Андреевны:
«Подарочек вам, Галина Гавриловна, к праздничку».
Ушлая она баба. Все ходы-выходы знает. Да и действует грамотно, не подкопаешься. А если кто и попробует, так она всё равно выскользнет. Бывало уже.
«И от кого же?»
«От клиента» - она понизила голос и, блеснув глазами, выложила на заднее сиденье «мазды» нарядную картонную сумочку, усыпанную ромашками и колокольчиками.
«И чего желает клиент?»
«Продолжать коптить».
«Небо что ли?»
«И небо тоже, а вообще-то рыбу. Хотя бы до конца года. Он новый цех строит, к зиме переедет».
«И что там?»
«Не знаю, Галина Гавриловна, не в моих правилах интересоваться».
Врёт. И правильно делает.
Тут у Анны Андреевны запиликал сотовый и она, бросив короткое «с праздничком», открыла дверь и мгновенно смешалась с толпой прохожих. Я неторопливо развернула машину и выехала с парковки. Через два светофора снова припарковалась, да так, чтобы никто, кроме голубого мартовского неба не мог в салон заглянуть, и взяла сумочку в руки. Ромашки. Как невинно. Внутри оказалась коробочка, а в коробочке… (вдруг вспомнилось: в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – игла, в игле – смерть Кощеева), нет не смерть, а смерть какая красота из белого золота с брюликами, грамм на двадцать пять – тридцать! Я так и ахнула. Сколько же гражданин Симаков на копчёной рыбе зарабатывает, чтобы такие подарочки дарить? И это без всяких гарантий! Отчаянный парень.
Или отчаявшийся? Понимает, видно, что если сейчас на полгода закроется, то сбыт растеряет напрочь. А при нынешней конкуренции попробуй потом с нуля клиентов наработай! Да тут не только на бриллианты, на что хочешь разоришься!
Но до чего ж хороша вещица, глаз не оторвать! Что ж, посмотрим, что можно сделать… а вернее, не сделать с моей стороны: на что глаза закрыть, какие дополнительные материалы затребовать, чтоб время потянуть. Короче, заняться юридической акробатикой: закон можно поставить и с ног на голову, и с головы на ноги под определённым наклоном, и вообще положить плашмя, чтоб он не трепыхался - и всё это так, чтобы никто ничего не заподозрил. СЭС возникать не будет: они своё дело сделали, а там – хоть потоп. Разве что, кто из местных жителей возмутится… Но это будет новая и долгая история. А так - идёт дело своим тихим сапом и идёт. Медленно? Ну и что? Быстро только кролики плодятся.
Я снова открыла папку и включила планшетник, собираясь нырнуть в глубокие воды российского законодательства. И тут он проснулся…
Знакомый червячок где-то внутри, маленький, но назойливый, вцепился и засосал, забеспокоил. Будто ему горько, плохо, и он тихо просит: не делай этого, это неправильно, нечестно. Сколько раз я этого червячка умертвить пыталась, да он живучий оказался. Хоть и не такой сильный, как поначалу, заметно зачах за семь лет моего судейства, но всё-таки ноет ещё. И не в мыслях он, и не в чувствах – не знаю, где сидит, но жизнь отравляет похлеще любой болячки.
Нет, не даст он мне работать. Я захлопнула планшетник и привычно попыталась с червячком моим договориться: «Ведь человеку же помогаю: у него бизнес, штат сорок человек, закроют его – люди без работы останутся, а у людей – дети…»
Не помогает. Да и никогда не помогало. Тут только одно поможет - безжалостная расправа. Заткнуть, задушить, уничтожить…
***
«Уж утро в розовом плаще росу пригорков топчет на востоке…» Короче: пора вставать.
Кофе бы сейчас! Хотя бы растворимого.
Я завернулась в одеяло и потопала на веранду. Кисти и плечи ныли, напоминая о дне испытания секатором и ножовкой, а с таким трудом открытые глаза вообще отказывались подавать признаки жизни. Что это они вдруг? Ах, ну да, линзы-то на столике остались. Как это гадко с их стороны…
Зато первый же распахнутый шкафчик преподнёс приятный сюрприз: кофеварка, молотый кофе, сахар – всё в баночках, чтоб мыши не добрались. Ну, Светка, за это прощаю тебе все неудобства и даже помойку под окнами!
Устроившись с горячей чашкой и стопкой печенья у кухонного окна на симпатичном плетёном табурете, я попыталась прикинуть, сколько времени придётся убить на оставшиеся деревья. Учитывая ноющие конечности и полночи, проведённые за планшетником, убивать буду не я, а меня. Ох, неужели оставаться в этой дыре на третьи сутки!
Однако, к концу второй чашки мир привычно преобразился, и в ярком утреннем свете всё стало выглядеть возможным. К тому же, осознание того, что моё ночное бдение не прошло даром, согревало и бодрило не хуже кофе. Да и червячок вчерашний не беспокоил. Так что, помогу я тебе, гражданин Симаков, лазейку найти. Надеюсь, адвокаты твои скумекают, что к чему…
Я влезла в камуфляж и, смяв пустую пачку из под печенья, распахнула входную дверь и осторожно втянула носом воздух. Морозно-солнечное утро ударило в ноздри и наполнило лёгкие восхитительной свежестью. Вот так бы дышать и дышать – и никаких тебе мусорок, рыбокоптильных цехов и душных судебных заседаний!
С трудом заставив себя спуститься с крыльца, и заранее сморщившись, я обогнула кусты и остолбенела. Нет, контейнеры не исчезли - всё так же ровненько стояли, красуясь ядовито-зелёными боками. Мусор исчез. Вокруг темнела влажная земля с редкой прошлогодней травкой. Ни единой бумажки, скорлупки или пакета. Был бы здесь мой младший, сказал бы: инопланетяне. Не иначе. Может, всё-таки коммунальные службы?.. Хотя, инопланетяне – более вероятная версия.
Почувствовав, как вновь оживает умерший когда-то во мне криминалист, я медленно двинулась вдоль контейнеров, внимательно осматривая землю. Никаких следов инопланетного вторжения и неизвестных науке веществ и предметов. Лопатой скребли: снеговой или просто совковой. Полосы ещё остались, ночью их морозцем прихватило.
Я заглянула в контейнеры: заполнены больше, чем наполовину одинаковыми тёмно-синими пакетами. Да, бывают в жизни удивительные вещи!
Облезлый рыжий кот сиротливо сидел на чисто выскобленной земле и тоже, видать, удивлялся. Я медленно и торжественно, как цветы на могилу, положила смятую пачку поверх тёмно-синих мешков, и с почти благоговейным чувством перед неразгаданной тайной направилась к дому.
Рабочий день сразу задался. Секатор весело щёлкал, ножовка повизгивала, ветки обильно сыпались на раскисающий снег. К обеду на мрачном горизонте трёхдневного заключения в селе Дубки радостно замаячила перспектива уменьшения срока. Теперь буду знать, что переживают зэки, когда амнистию получают.
Срезав последний сухой сучок, я оглядела преобразившийся садик и, не удержавшись, издала победный вопль индейцев племени макуа-гуарани. В соседской малине что-то шумно встрепенулось – и перепуганное лицо под цветастым платком вынырнуло на поверхность.
- Прошу прощения, если напугала! – поспешно бросила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Бабка торопливо перекрестилась и собралась, было, снова спрятаться в свою малину. Но в этот раз я решила использовать удивление и растерянность опрашиваемой по полной программе и добыть немного интересующих меня сведений. Начнём с метода самой примитивной провокации.
- Доброе утро! А у вас тут коммунальные службы хорошо работают! Вон как мусорку-то вычистили! – с деланым восторгом покачала я головой.
Сработало. Бабка упёрла руки в боки, страх с лица исчез мгновенно, сменившись готовым к скандалу прищуром. Сразу видно: человек в своей стихии.
- И-и-ть! Хорошо! Тоже мне! Да их разве дождёсся!
- А кто же мусор убрал? – я удивлённо выпучила глаза, с интересом наблюдая, как сердитый прищур уступает место неподдельному удовольствию сплетницы, получившей возможность первой сообщить кому-то потрясающую новость.
- Да сосед тут наш, что в начале улицы живёт, вчера хлопотал.
- И кто ж платит ему? – поинтересовалась я.
- Да никто… - старушка пожала плечами, - Кто ему платить-то будет?..
- И что же, вот так сам добровольно мусор убирать пришёл? И часто приходит?
- Да на Рождество, на Пасху, и ещё бывает иногда… Он-то вроде человек неплохой, да не нашей веры. Из бактистов, – старушка выплюнула это слово так, будто оно было ругательством, и снова истово перекрестилась, - В храм не ходють, и попов нет у них…
Совсем расслабившись, соседка готова была пуститься в длительные рассуждения о межденоминационных различиях, но я узнала уже достаточно.
- Понятно, - я кивнула головой, и шагнула в сторону, давая понять, что разговор окончен.
Но старушка не захотела так запросто слезать с осёдланной ею пары чужих ушей и продолжала выдавать информацию со скоростью диктора всероссийского радио:
- Он в начале улицы живёт, у остановки. На заборе у него ещё объявление, что саженцы продаются. Вишня у него хорошая. И недорого берёт… - не могла остановиться бабулька.
Вот оно как!
- Понятно, - повторила я и, решительно развернувшись, прервала её словесное извержение, - До свидания, здоровья вам!
Присев на уже просушенный солнцем деревянный порожек веранды, я закрыла глаза и подставила лицо приятному весеннему теплу. Где ещё так посидишь? На ступеньках здания районного суда? Я прыснула, представив физиономии своих сослуживцев, увидь они грозную судью Вяземскую, нежащуюся на солнышке.
Но пора домой. Дело сделано. Саду, как говорится, - цвесть. Да и загадки все разгаданы. Таинственное слово «бактист» оказалось не новомодным изобретением охочей до слэнга молодёжи, а всего лишь плодом банальной безграмотности. Вот только теперь моё чувство удовлетворения беспардонно портила лёгкая профессиональная досада: из всех версий я упустила самую вероятную – кто-то из местных жителей просто навёл порядок на своей улице. И почему мне такое в голову не пришло? Старею, наверное. И в порядочность человеческую уже давно не верю. Насмотрелась.
Что ж, осталось только насчёт вишни для Светки разузнать. Придётся нанести визит продавцу вишнёвых саженцев, живущему в начале улицы и имеющему забавное хобби: чистить помойки.
***
Толкнув калитку с надписью «продаю саженцы», я скользнула во двор. Вымощенная плиткой тропинка к дому, чистенький «логан» (это в такую-то грязь!), детские качели, заваленные талым снегом. Повертев головой, я не увидела больше ничего - никакого деревенского хлама. В-общем, на данном этапе следствия пагубного пристрастия к мусору обнаружено не было.
Я двинулась по дорожке, на всякий случай мысленно подобравшись, дабы сразу показать всяким странным типам (если таковые объявятся), с кем они имеют дело.
Дверь в дом была приоткрыта. Громко произнеся вежливое «тук-тук», я широко распахнула её и перешагнула порог…
Знали бы все мои подсудимые и их ушлые адвокаты, что может хоть на несколько мгновений обескуражить непреклонную судью Вяземскую! Но это тайна, покрытая мраком лет. И вот теперь я стояла на пороге, оглушённая обрушившимся на меня воспоминанием: запах русской печки, распаренных от жары смолистых досок и вишнёвого варенья. Мама, ещё живая, хлопочет у огромного благоухающего таза, гремит банками, а я, едва продрав глаза, уплетаю вишнёвые пенки с молоком… И когда стоящая спиной черноволосая женщина поворачивалась на моё «тук-тук», я была уже почти уверена, что увижу сейчас такое бесконечно дорогое мне лицо…
Но нет, конечно, такого не бывает. В марте не варят вишнёвого варенья, а мама умерла уже почти тридцать лет назад.
Хозяйка обернулась, приветливо кивнула мне, будто ждала, и снова принялась помешивать что-то в большой кастрюле, венчающей смешную, ещё, видать, со времён войны выжившую железную печурку.
Аромат, который я не спутаю ни с чем в мире, густым облаком заполнял комнату, не оставляя никаких сомнений: здесь варили вишнёвое варенье. Всю мою напыщенность и настороженность как ветром сдуло. Не в силах прийти в себя, я растерянно промямлила:
- Вы что, варенье варите?..
- Перевариваю. Хочу по маленьким баночкам разлить. Отец своим подопечным повезёт, – мягко улыбнулась женщина и кивнула в сторону большого стола, где была расставлена целая батарея крохотных сувенирных баночек. Девочка-подросток и мальчишка лет семи, оба черноволосые и большеглазые, старательно наклеивали на яркие крышки бумажки с надписями.
Как всё просто! Я в очередной раз за последние пару дней засомневалась в своей профессиональной пригодности: самое обычное явление не нашло у меня самого обычного объяснения. Это, конечно, хорошо: уметь мыслить нестандартно, но, как бы не увлечься. Жизнь, всё-таки, состоит по большей мере из самых банальных вещей.
- А я насчёт саженцев хотела узнать, - окончательно успокоившись и горячо позавидовав неизвестным «подопечным», которые будут лакомиться содержимым баночек, проговорила я.
Женщина всплеснула руками.
- Ох, простите. А я думала: вы Николая Николаевича сноха. Сосед наш при смерти. Дети съехались… Надюшка, сгоняй к дяде Артёму, скажи дедушке: насчёт саженцев пришли.
Девочка быстро выпорхнула за дверь, а мальчишка, заметно оживившись, тут же завладел карандашом и принялся выводить что-то на оставшихся бумажках.
- А вы присаживайтесь. Отец придёт сейчас, он к приятелю попрощаться ушёл. Забираем мы его в город.
- Что, не справляется уже без вас? – посочувствовала я, опускаясь на лавку рядом с темноглазым мальчуганом.
- Это мы без него не справляемся!
Женщина снова улыбнулась и, ловко захватив целый пучок баночек, понесла их к железной печурке. Я успела разглядеть удивительно красивые, явно азиатские черты её лица: смуглую кожу, высокие скулы и тёмные миндалевидные глаза.
- Я вам сейчас чаю налью, - неожиданно заявила хозяйка, вытирая руки о передник, - И дам наше варенье попробовать, фирменное.
- Это в качестве рекламы? – усмехнулась я.
- Угу.
Она открыла допотопный буфет с резными дверцами и, достав несколько больших фарфоровых розеток, выставила их передо мною, словно Кролик перед Винни-Пухом.
- Это простое, это – с корицей, это – слегка зажаренное, его дети любят, оно жжёным сахаром отдаёт, а это - из недозрелой ягоды, оно терпкое немного.
Вот тут я уже просто не имела права растеряться и сразу решила, что попробую всё, даже если потом не пролезу в дверной проём. Когда передо мной оказалась чашка чая, я немедленно принялась за дело.
Наслаждаясь давно забытым вкусом, я украдкой наблюдала за сидящим рядом мальчишкой. Тот продолжал сосредоточенно переписывать что-то на маленькие полоски бумаги неуклюжим детским почерком, часто заглядывая в листок с длинным списком. «Ваня Родько», «Паша Крепов» - вытянув шею, прочитала я, догадавшись, что это и есть имена загадочных «подопечных».
- Это твои друзья? – поинтересовалась я у него.
- Нет, дедушкины, - последовал немногословный ответ.
«Промахнулась» - подумала я, отправляя в рот очередную ложку варенья. Но разговорить парнишку почему-то очень хотелось.
- Ты кем будешь, когда вырастешь? – задала я до зубной боли банальный вопрос, мысленно обругав себя за безоговорочную капитуляцию перед приятной расслабленностью, которая вдруг навалилась на тело и на мозги.
- В тюрьму пойду.
Я поперхнулась вареньем (кажется тем, что с корицей) и подняла взгляд на хозяйку. Та испуганно распахнула и без того огромные глаза, но тут же звонко расхохоталась.
- Ты хоть объясни гостье - зачем, а то ведь так и напугать человека можно! – смеясь, воскликнула она и, покачав головой, снова повернулась к кастрюле.
Я перевела взгляд на мальчишку.
- Буду, как папа и дедушка, зэкам евангелие проповедовать, - невозмутимо изрёк тот.
- Отец мой и муж среди заключённых работают, - пояснила женщина, - Мы по этому поводу и забираем папу так поспешно. Он ведь зимой всегда у нас живёт, а по весне сюда приезжает – за садом смотреть, да и просто любит летом в деревне жить. Он только две недели назад уехал, а муж уже без него не справляется. Вези, говорит, отца назад: души человеческие важнее деревьев, - хозяйка отставила в сторону несколько наполненных баночек и, шустро закручивая крышки, продолжала: - Зэки – они ведь народ не простой, к ним подход нужен. Вот у мужа моего два высших: медицинское и историко-философское, а он иногда только руками разводит от бессилия. А отец с четырьмя классами образования будто волшебное слово знает: тянутся они к нему, как младенцы к матери. Им, видно, другая медицина нужна, и философия у них своя, особенная…
Да уж, это мне разъяснять не надо, про философию зэковскую. Кушаю это, так сказать, пять дней в неделю с девяти до пяти.
Тут открылась дверь – и невысокий пожилой мужчина со светлыми с сильной проседью волосами бодро шагнул внутрь.
- Какие вы молодцы! – улыбнулся он, и его небесно-голубые глаза почти исчезли в лучиках морщинок, - Зря времени не теряли!
Я поднялась с лавки, пропуская запыхавшуюся Надюшку к брату, и ещё раз окинула взглядом молодую хозяйку: дочка точно не в отца. А может она – невестка его?
- Да, варенье у вас – фантастика. Хотелось бы пару саженцев получить… Ну, и за мусорку поблагодарить…
А вот последней фразы я сама от себя не ожидала. Это просто кошмар какой-то! Как на официальной церемонии: выражаем благодарность, сердечно желаем, искренне надеемся… Интересно, это размягчение мозгов у меня теперь навсегда или только от варенья? Ну-ка, госпожа судья, соберись!
Мальчишка встрепенулся и возбуждённо воскликнул:
- Я больше Надюшки на два мешка собрал!
- Так вы с детьми?.. – опешив, проговорила я, и где-то на задворках мыслей тут же замелькали номера статей за жестокое обращение с несовершеннолетними и эксплуатацию детского труда.
Не успела я договорить, как дверь с грохотом распахнулась, и растрёпанная зарёванная женщина влетела внутрь и заполошно запричитала:
- Дядь Вань! Очнулся! Очнулся! Тебя зовёт!
Хозяин кинулся из дома, и, на ходу повернувшись ко мне, произнёс:
- Вы уж простите… тут нельзя медлить.
Вот в этот момент мне бы вежливо откланяться, послав интересную семейку вместе с их вишнями, мусорками и друзьями «в полосочку» куда подальше. Тем более, что уже смеркалось, а ездить в темноте я не люблю. Но что-то заставило меня снова опуститься на лавку: то ли смутное недовольство собой из-за незаконченного дела, то ли то, что молодая хозяйка вдруг оставила свои банки и, кинув на меня долгий задумчивый взгляд, произнесла:
- Вы знаете… здесь в селе раньше большой хоспис стоял. Может, видели на въезде здание трёхэтажное полуразрушенное? Мама моя… - она кивнула на фотографию худенькой голубоглазой женщины на стене, - Каждую субботу туда ходила за больными ухаживать: кого покормить, кого помыть, кого словом утешить… И меня всегда с собой брала. Вот где была грязь и вонь! Из под лежачих моча иногда до порога палаты дотекала. Персонала не хватало. Кто пойдёт за копейки на такую работу! Ну, и перчаток, конечно, тогда никаких не было. Всё руками. А вернувшись домой, мама всю одежду с меня снимала и в стирку. А меня – в баню. И всё приговаривала: «Вот, дочка, что-то подобное Господь ощущал, когда в наш мир пришёл. Но Он не морщился, не пугался, и до конца дело Своё совершил». А вы говорите - мусорка! Так, мелочи… Пусть привыкают, - она кивнула в сторону детей и, вдруг повеселев, добавила: - Зато когда я практику в ожоговом проходила после медучилища, подружки мои одна за другой в обморок хлопались, а мне – хоть бы что!
Я удивлённо слушала, краем сознания пытаясь ухватить за хвост какую-то ускользающую мысль, какое-то несоответствие. И только упоминание о медучилище молниеносно родило в моей голове нужную цепочку: медучилище – медицина – судмедэкспертиза – криминалистическая генетика… Вот оно! Голубой цвет глаз является рецессивной аллелью одноимённого гена. Говоря проще: голубой цвет подавляется карим. Ещё проще: если у человека голубые глаза, то в его генном наборе вообще нет подавляющей коричневой аллели и он не может передать её детям. Отсюда вывод: у двух голубоглазых родителей не может быть темноглазой дочки!
Я ещё раз взглянула на портрет на стене. Никакой ошибки: глаза голубые. Что за загадки мадридского двора?..
- Смотрите!
Я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Мальчишка, облачённый в резиновые сапоги, перчатки до локтей, полиэтиленовый плащ и респиратор, важно двигался по комнате.
- Вот это костюмчик! – усмехнулась я, - И кто же ты? Пожарник?
Мальчишка сверкнул глазами и расцвёл так, что улыбка не поместилась под респиратором.
- Нет! Мы так мусор убирали. Здорово, правда? Как в кино про инопланетян!
Я вспомнила свою версию об инопланетном вторжении. Ну, а кто же вы есть, если уж говорить прямо и откровенно? Кто у нас ещё в хосписы добровольно ходит, зэкам варенье варит и помойки бесплатно чистит?
Какое-то острое, болезненное чувство досады и раздражения вдруг навалилось на меня так, что захотелось крикнуть: да пошли вы все! Что вам не живётся спокойно? Зачем вам всё это надо?! Вы что, лучше всех? Самые правильные? Самые святые?
Но тут на крыльце снова послышались шаги. Интересно, у них тут всегда такой проходной двор? Пожилой хозяин неторопливо перешагнул порог. Взглянув на него, я совершенно помимо воли поднялась с лавки. Что-то необъяснимо-торжественное сквозило через весь его облик, будто он прикоснулся к чему-то светлому, величественному и грозному одновременно, и оно оставило на нём отпечаток, едва различимый отблеск. Всё в комнате, казалось, замерло: и молодая женщина, и мальчишка, и даже булькающая кастрюля на плите. Хозяин присел на стул и медленно произнёс:
- Ну, вот и всё. Дядя Коля отошёл в вечность.
Мальчишка стянул респиратор и, подойдя к деду вплотную, спросил:
- И где он теперь? На Суде?
- Нет, малыш. Святые Иисуса на Суд не приходят.
Услышав знакомое слово, я вышла из оцепенения и снова опустилась на лавку. Ну что за день сегодня!
- Вера, ты бы сходила с детьми туда. Может, чем помочь надо. Да и Оксанка сильно убивается… Поговори с ней.
Хозяйка кивнула детям, и они, быстро накинув курточки, шмыгнули за дверь. Вот и хорошо. Побеседуем без свидетелей. Я ещё раз внимательно оглядела хозяина: человек, как человек, уставший, пожалуй, но уже без всяких «потусторонних» эффектов.
- Мои соболезнования, - холодно произнесла я, и, не рассусоливая долгое вступление, резанула: - А вот детей вы зря на мусорку с собой потащили. Какой-нибудь «комитет по защите» мог бы вас по полной программе протянуть. Дело-то подсудное. Это же по всем санитарным нормам запрещено.
Хозяин кинул на меня быстрый взгляд, словно светло-голубым лучом пронзил. Я поняла мгновенно: вызов принят, и оппонент не из мягкотелых. Что ж, тем хуже для него.
- Вас как зовут? – неожиданно спросил он.
- Галина, - нехотя ответила я, одновременно удивляясь и досадуя на то, как запросто мой собеседник перехватил инициативу.
- А я – Иван Петрович. Вот вы говорите: запрещено? Возможно, так и есть. В советские времена тоже многое запрещено было: детей в церковь водить, молиться их учить, в пионеры не вступать. Да только мои родители хорошо понимали, что главное в жизни, и кого больше слушаться надо. И я им бесконечно благодарен, что не променяли они свою веру на моё благополучие. А насчёт мусорки… Господь человеческой нечистоты не гнушается…
- Что, тоже помойки чистит? – язвительно перебила я, чувствуя, как ко мне окончательно возвращается нормальный образ мыслей и профессиональная хватка. Теперь, наконец, этот человек поймёт всю глупость и несуразность своих взглядов!
Иван Петрович и глазом не моргнул.
- Чистит, Галина, чистит. Только нечто гораздо хуже, чем помойки – сердца людские. Нет ничего более мерзкого и грязного, чем человеческое сердце. Его лопатой не отскоблишь, тут другое средство нужно.
- Да, я уже наслышана, кого вы отскоблить пытаетесь. Что, достойнее зэков контингента не нашлось?
Иван Петрович посмотрел на меня, будто удивившись: то ли моей осведомлённости, то ли моему незнанию очевидного.
- А тут всё просто, Галина. Зэк - он всю жизнь свою испоганил, у него больше надежды никакой нет, только на Бога прощающего. Поэтому и дверь в Небо они часто находят быстрее, чем порядочные люди. Порядочные ведь думают: всё у меня хорошо, за что Богу меня судить! Да только если глубже копнуть – помойка. И если встрясти хорошенько – чего только наружу не выплывет. А святой Бог – Судья неподкупный.
Сказано это было, конечно, «поверх голов», но камень попал точно в мой огород. Да ещё какой камень! Да ещё как попал! Я даже подумала было, не знает ли Иван Петрович, кто я? Но нет: память на лица у меня абсолютная – и я его никогда раньше не встречала. Тогда почему мне стало так болезненно неуютно?
Надо бы что-то ответить, возразить, но что тут ответишь? Накрыл он меня своими словами, будто мышь ведром. И не находилось ничего весомого, чем можно было бы от этих слов отгородиться. Никого не убила?.. Не обворовала?.. Дело своё знаю?.. Пользу приношу?.. Защищаю обиженных?.. Наказываю виновных?.. Не гуляю от мужа, в конце концов?.. – всё не то, всё не то! Всё это вдруг стало невыразимо мелким, незначительным и никчёмным, как тлеющий огарок перед сияющим в зените Солнцем. А тут ещё память такое начала выдавать, что страшно сделалось! А если и вправду, придётся стоять однажды перед высшим Судом и держать ответ за то, что никогда в жизни не смогла бы никому рассказать? Да вот хоть «подарочки» одни чего стоят! Я почувствовала, как вчерашний червячок снова проснулся и жёг изнутри, словно огнедышащий дракон. А перед глазами острой молнией вспыхнуло:
«Встать! Суд идёт!» - и я, госпожа Вяземская, уже не вершительница человеческих судеб, а обычная воровка, только более высокого полёта.
Я с усилием вытолкнула из головы страшную картину. Нет уж! Так просто я себя разбомбить не дам.
- Это что же получается по-вашему: чем порядочнее человек, тем у него меньше шансов? Хорошенькая справедливость у вашего Бога! – с трудом произнесла я, стараясь сохранить внешнее спокойствие: ещё не хватало, чтобы он догадался о том, что у меня в тот момент внутри творилось!
Иван Петрович посмотрел, прищурившись, и, неожиданно потеплевшим голосом ответил:
- Господь за всех умер. И за «порядочных» тоже. Только они этим воспользоваться не могут, пока себя «порядочными» считают. Не чувствующий себя виновным, прощения не станет искать, - он немного помолчал и, вздохнув, добавил: - Вот я, например, тоже, по человеческой мерке, порядочный. И жена моя, и дети… Только человек, когда с Богом святым повстречается и по божьей мерке себя померит, то «порядочность» свою гнилую напрочь забывает и может только о милости Бога просить…
Я слушала, и невыносимое желание опровергнуть, растоптать в прах и стереть с лица земли все его слова, разрасталось во мне с какой-то ярой, нечеловеческой силой. Отхлестать, сделать ему больно, очень больно, поколебать его незыблемую уверенность во что бы то ни стало! Любое средство, даже самое низкое, не казалось мне неприемлемым, лишь бы увидеть, как он теряется, корчится от смущения, увиливает!.. Куда вдруг делась моя легендарная невозмутимость и холодный ум? – об этом я буду гадать ещё годы спустя. Но в тот момент, забыв о приличиях и дрожа от возбуждения, я кивнула на фотографию на стене и со злой усмешкой произнесла:
- Как легко вы себя с женой в порядочные записали! Хотя, порядочность – понятие растяжимое. Вот дочка-то на вас совсем не похожа. Где вы взяли такую Шахерезаду? Похоже, помог кто-то жене вашей…
Вот он - момент моего триумфа! Послушаем, что скажет наш «святой»!
Иван Петрович неожиданно улыбнулся, светло и как-то даже совсем неподобающе весело.
- Она не родная нам. Её нам подкинули, прямо на пороге дома оставили, когда мы ещё в Средней Азии жили. Жена моя тогда вот-вот нашего третьего пацана родить должна была. Так они и выросли, как близнецы: белокурый мальчик и, как вы сказали, Шахерезада… - он тихо засмеялся, - Скажу ей – тоже смеяться будет. А то все с детства: то цыганка, то еврейка… А какая разница?.. Но Шахерезада – так ещё никто не называл!
Он вдруг спохватился и виновато всплеснул руками:
- Вы ведь насчёт саженцев спрашивали? А я вас всё разговорами потчую! Эх, темно уже, а то бы показал садик свой, сами бы саженцы и выбрали, а в апреле я бы вам их выкопал…
Я сидела, прижатая к лавке неведомым доселе мучительным чувством жгучего, нестерпимого стыда. Надо было что-то сказать, но в горле перехватило намертво.
- Знаете что, у меня тут есть несколько штук в горшках, - продолжал хозяин, - Ещё с лета укоренённые. Возьмите их – тогда и выкапывать не нужно. А то вдруг я к апрелю не вернусь… - Иван Петрович нырнул куда-то в сени, - Я вам в пакеты поставлю, чтобы машину не испачкать. Двухлеточки… Сейчас пусть просто стоят, влаги им хватит, а начнут почки просыпаться в апреле – тогда и высадите.
Он шагнул назад и поставил на пол два саженца в знакомых тёмно-синих пакетах, а я, радуясь возможности спрятать глаза, сосредоточенно сунулась в кошелёк.
***
Не включая света, я пихнула горшки с саженцами на веранду и поспешно закрыла дверь. Теперь скорее уехать отсюда, от этого ощущения, будто тебя вскрыли, препарировали и показали тебе самой во всей красе, без наркоза и предварительной психологической подготовки. Тяжело придавив педаль газа, я помчалась по подмёрзшему асфальту, не замечая ни дорожных знаков, ни нудных просьб навигатора о снижении скорости, будто могла убежать от собственной мерзости. В машине стоял устойчивый запах помойки. Я опустила стёкла, но влажный воздух не принёс облегчения. Ну да, это же не снаружи, это изнутри! Подрезав кому-то в очередной раз и выругавшись в ответ на сердитый гудок, я, холодея, почувствовала, как машину заносит в сторону. Главное не затормозить… Газу…газу…газу…
Передний привод послушно выровнял «мазду». Захлёбываясь адреналином и почти оглохнув от стука собственного сердца, я осторожно приняла вправо и остановилась на обочине.
Да, я согласна! Я согласна с Тобой, Бог, кто бы Ты ни был! Я всё поняла! Я всё про себя поняла! Но чего Ты ещё от меня хочешь?!
Мимо с шумом проносились фуры, забрызгивая стёкла песочно-ледяной кашей. Мой взгляд упал на замок бардачка. Щёлкнув дверцей, я вытащила картонную сумочку и впилась глазами в весёлые кругляшки ромашек. Нет, это невозможно! Три дня прошло. Анна Андреевна, по-любому, уже сообщила клиенту, что подарочек я взяла. Теперь назад ходу нет. А вдруг?..
Я набрала номер. Усталый, едва узнаваемый голос тихо произнёс: «слушаю». Не поверив собственным ушам, я ещё раз взглянула на экран сотового: всё правильно – Анна Андреевна.
- Здравствуй. Вяземская беспокоит.
На том конце что-то оживилось и послышалось знакомое:
- Здравствуй, Галина Гавриловна. Не вели казнить - с клиентом твоим так и не связывалась больше. Он мне тут телефон добела раскалил. Тридцать семь звонков от него.
- Что-то случилось, Анна Андреевна?
- Случилось. Мужа похоронила сегодня. Вот, только что домой вернулась. Не поверишь: в субботу - ещё не успела из твоей машины выйти – звонят. Обширный инфаркт, ничем не могли помочь, ну, и дальше всё по алгоритму. Я позвоню сейчас…
- Подожди, Анна Андреевна. Ты прости, что в такой момент напрягаю. Скажи ему, что я отказалась. Я тебе завтра сумочку верну.
- Что, не понравилось? – послышался тихий смешок.
- Не в этом дело. Тут другие обстоятельства… Скажи, что я такими вещами не занимаюсь. И если какие издержки были с твоей стороны – я всё погашу.
- Да брось ты… Забудь. Всё сделаю красиво.
- Спасибо. Мои соболезнования, Анна Андреевна. Держись. Если что помочь надо - звони.
Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Легче не становилось. Было всё так же больно и тошно от самой себя.
Часы показывали половину восьмого. Навигатор изредка крякал что-то про приближающуюся развязку. Я отлепила его от лобового стекла и вбила новый пункт назначения: село Дубки, улица Сиреневая. «Через триста пятьдесят метров возьмите левее для разворота» - сообщил электронный голос. Я выехала на асфальт и включила левый поворотник.
Весна-лето 2016