Иногда бывают моменты, которые мне хочется запоминать.
* * *
Позавчера утром у меня сгорел маленький кипятильничек, и я остался без горячего. Дождавшись вечера, когда позвонит Алекс, я сказал ему о своей проблеме, и попросил его купить мне новый. Он пообещал купить, но сказал, что не знает, когда сможет мне его занести, поэтому возможно, придётся подождать несколько дней. Я сказал: "Хорошо, буду ждать".
Тем не менее, на следующий день около полудня он мне позвонил, и спросил: "Ты готов меня принять?" Я улыбнулся: "Ну, конечно!" - "Тогда жди, минут через двадцать буду."
При каждой встрече у нас - первым делом братский поцелуй в губы: простой тёплый чмок. А потом разговариваем. Алекс сперва стеснялся чмокать меня в губы при свидетелях, но потом кажется пообвык: чувствую, ему понравилась эта традиция. Так же чмокаемся и при прощании. Особенно, если в палате у меня никого нет.
В этот раз при прощании я заметил, что от него пахло парфюмом. Странно, что я не заметил этот запах сразу, когда он пришёл. Хотя я негативно отношусь к парфюму, но - запах именно этого парфюма вызвал во мне положительные эмоции. Самое первое, что я отметил про себя - что этот запах не сладкий и не горький, а что-то среднее, мягкое. Никогда раньше подобного запаха не слышал, поэтому немного озадачился: я даже не понял, на что этот запах похож. Понял только одно: что он мне понравился. И удивился этому, потому что раньше я парфюм на запах не переносил. Но в этот раз приятно удивился самому себе: оказывается, есть такие запахи, которые способны мне нравиться.
Тот факт, что Алекс пользуется парфюмом - меня тоже немножко удивил. Точнее, я этот факт отметил про себя как одно очко в его пользу. Странно, раньше я не замечал этого, а вот вчера - заметил. Не знаю, то ли это он впервые воспользовался им перед приходом ко мне, то ли просто раньше я не обращал внимание... Запах был очень слабый, даже практически незаметный: если бы мы не чмокались с ним, то я бы точно не заметил никогда. Самое удивительное то, что запах я уловил только при прощании, а при встрече нет: настолько он был слабым.
Мы попрощались с Алексом, и он ушёл. А у меня мысль об этом парфюме засела в голове... Наутро я решил ему позвонить. Он трубку не поднял, но чуть позже позвонил сам:
- Что-то случилось?
- Нет, ничего не случилось, просто хотел сказать тебе, что мне понравился запах твоего парфюма.
- А, - заулыбался он.
- Ну всё, желаю тебе удачного рабочего дня, - улыбнулся я. Мне было приятно слышать его улыбку в трубке.
- Пока.
* * *
Когда он навещает меня, мы с ним разговариваем на какие-нибудь отвлечённые темы. Я больше благодарный слушатель, чем рассказчик: мне интересно за ним наблюдать, отмечать про себя разные мелочи... И анализировать.
Например, его внутреннее устройство мира. Его темперамент... Он мне при знакомстве говорил, что он холерик. Честно сказать, его заявление о том, что он холерик - меня немножко напрягло: поскольку сам я флегматик, и очень ценю покой - то иметь дел с психом мне не очень улыбалась перспектива... Но когда я увидел его впервые - то ничего холерического я в нём не заметил, и меня это озадачило, и приятно удивило... Я продолжал наблюдать за ним эти месяцы: он оставался неизменным... В одну из последних встреч я сказал ему, улыбнувшись: "Но ведь ты же чистый меланхолик!.." Он: "А откуда ты знаешь? Может, это я с тобой тут такой тихий, а когда выхожу от тебя, то начинаю кидаться на стены и бить их ногами."
Я заулыбался в ответ: понял, что это шутка.
За время нашего общения с ним все эти месяцы - я понял, что он наблюдает за мной ещё внимательнее, чем я за ним... Когда мы общаемся - я наслаждаюсь жизнью, и любуюсь самим собой. А он - опытным глазом педагога замечает каждую мелочь, присущую мне, моему характеру... Поначалу он меня побаивался: держался несколько скованно, и даже немного нервничал. Но поскольку я все эти месяцы был неизменно раскован и расслаблен - то и он тоже потихоньку расслабился рядом со мной: сейчас я отмечаю, что он уже не скрещивает руки и ноги во время наших свиданий, не кукожится как раньше, и всё чаще смотрит на меня... Раньше он при общении со мной избегал смотреть на меня, смотрел куда угодно: то на потолок, то на стены... То ещё куда-нибудь отводил взгляд, - даже когда что-то рассказывал мне. Сейчас его взгляд всё дольше задерживается на мне, практически неотрывно... Он любуется мной, и наслаждается этим.
При первой встрече он очень сильно сутулился. Сейчас я отмечаю, что его спина значительно выровнялась... Он всё ещё сутулится, но уже не так сильно. Вообще, чувствуется, что общение со мной на него влияет благотворно: он всё больше раскрепощается, и чаще улыбается.
Я чувствую, насколько он ранимый. Иногда мне кажется, что я даже не могу охватить всей глубины его ранимости. Он совершенно не геракл, и именно это меня в нём подкупает: с ним я чувствую себя безопасно. Если бы он был, например, шире в плечах, или хоть в чём-то имел физическое превосходство, или имел другой характер - мне было бы с ним неспокойно: потому что я всё время бы держался с ним в оборонительной позиции, готовый дать сдачу. Но ещё скорее я бы давно попрощался с ним, потому что не люблю окружать себя людьми, в числе которых я не чувствую себя в полной безопасности. А он... Он настолько сам беззащитный, настолько хрупкий, настолько легкоранимый, - его так легко обидеть, что... Я понимаю, что это не мне его надо побаиваться, а ему меня. Если обидеть меня - я могу дать сдачу сразу и навсегда: чтобы отбить охоту обижать меня впредь. А он - нет... Он замкнётся, скукожится, станет молчаливым... Вот поэтому он так сильно сутулится: что ему приходится глотать слишком много обид... Особенно же от своих студентов, которые во время пар наглеют, и ведут себя так, словно преподавателя в аудитории вовсе нет. И ему приходится подходить к каждому, и деликатно просить их уважать его присутствие...
Когда я слушаю его рассказы о студентах, я стараюсь ставить себя на его место, и представить, как бы я на его месте реагировал в ответ на подобное хамство. И понимаю, что вот так сюськаться с каждым малолетним прыщавым хамом - у меня бы не хватило сил. Скорее всего, я бы сперва огрел его по голове чем-нибудь, а затем дал ногой под зад, и выгнал его из аудитории. А всем остальным сказал бы командным голосом: "Ша! Всем слушать меня внимательно...". Не уверен, что это бы сработало сразу, но в итоге у меня бы все сидели смирно и смотрели мне в рот. Или нахер все вон из аудитории.
У Алекса нет командного голоса. Для него пытаться на кого-то воздействовать силой - всё равно, что изнасиловать себя самого. Для него это титанический труд... Хотя он этого не говорит, но я чувствую, насколько ему тяжело приходится внутри: держать контроль над аудиторией, где абсолютно все присутствующие - по сути, подростки, только-только вошедшие в тот самый трудный неуправляемый возраст... Вот поэтому он замечает своим цепким взглядом абсолютно всё, каждую незаметную мелочь в поведении любого человека: потому что для него крайне важно понять, кто перед ним, и решить для себя: каким образом найти с этим человеком общий язык... По крайней мере, добиться бесконфликтности.
Вот и со мной он всегда избегает конфликтов... За всё время нашего общения он ни разу не вышел из себя, ни разу не сорвался на громкий голос или резкое выражение. Неизменно говорит тихим голосом, еле слышно... Не потому, что у него такая выдержка, а потому, что для него мучительны конфликты...
Для меня тоже конфликты мучительны, но, в отличии от него, я не всегда терплю, когда кто-то прыгает по моей голове, проверяя её на прочность. Я могу долго-долго терпеть, а потом резко скинуть со своей головы, и запинать ногами. То есть, по сути, я только прикидываюсь смиренным. А он - нет... Он будет терпеть до последнего: до тех пор, пока человек не устанет над ним измываться. То есть, хотя мы с ним оба бесконфликтны по своей природе, и никогда ни на кого первыми не нападаем - разница между нами в том, что я могу дать сдачу, а он - нет... То есть, я могу в ответ напасть и отфигачить, а он - просто сбежит в дальний угол, скукожится, и, может быть, даже будет плакать, защищая голову руками... Хотя - кто знает, может, он такой же, как и я: сперва заплачет, а потом потеряет над собой контроль, схватит нож, и отомстит за эти слёзы: изжерет на мелкие кусочки и сделает фарш для котлет. Не люблю я нападать на тех, кто не защищается... От них можно ожидать чего угодно.
И когда я чувствую это всё в его характере - я не то чтобы жалею его, нет... Просто с ним я сам становлюсь другим. Становлюсь таким же чутким, как и он, таким же внимательным к нему... Чтобы слышать его чётче... По сути, превращаюсь в него. Не потому, что я его боюсь, а потому, что боюсь его обидеть... Я не хочу его обижать. Не хочу, чтобы он со мной замыкался в себе и молча страдал. И, хотя я не планировал становиться меланхоликом, потому что я хочу очень многого добиться в этой жизни и мне некогда киснуть, некогда расслабляться, - но, если поразмышлять - то мне это действительно нравится: это как раз то, что мне нужно: именно такой человек. Потому что чуткость во взаимоотношениях - это то, что я всегда ценю превыше всего...
А он... Тем временем превращается в меня: становится всё более улыбчивым рядом со мной, всё более раскрепощённым, всё более умиротворённым...
Мы зеркалим друг друга.
Братья.
20.04.2017, 16:15
Братис Карьяш