«Свете тихий» Поет хор!
Конец вечерней службы, тихо и тактично переходящее в утреннее богослужение перед Великими часами. Наступает один из самых таинственных момент всей вечерней службы, называемое среди верных прихожан, и глубоких духом священнослужителей, грусть и печаль. Заканчивается Ветхий Завет, символ предсказания и пророчества о Христе Спасителе. Пришествия, Которого будет ознаменовано Его же снисхождением и обязательным Вочеловечением, дабы распятья и пострадать за человеков многажды и тем самым вселить роду человеческому Веру, Надежду и Любовь спасения. Печаль усиливается и становиться таким целым и полным, что становиться страшно, осознаёшь себя виновником всего греховного производства на свете. Печаль сего дня не пройдёт ещё долго. Горе, словно туман, нависнет над головами людей, да подведёт под мысль нескончаемости. И только при наступлении Дневного бдения Праздничной Литургии, составленное Великими поспешествователями, наступит спасительное разрешение от уз греха. Наступит поход на Великий Восток, в Светлый новый Иерусалим, где вечно будет спасение.
Но, пока! Начинает звучать, одно из самых Великолепных песнопений церковной службы "Свете Тихий", символизирующий приход Сына Божьего, в облике Света Тихого, Небесного. Являющийся светом тихим и кротким, не надламывающим ветви и льна, курящего не затушивающий, нисшедший от Славы Отца Небесного. Не один в облике человека, не может сравниться с Ним в кротости и смирении, Его Божественного желания и смиренной проповеди. Приход начинает таинственно прислушиваться такту гармонии, изливаемой от уст бренных человечков, стоящих во хорах, словно желает своими тайными молитвами пригласить Господа в свою клеть духовную как в тюрьму, что бы там пропев "Придите, поклонимся", поклониться ниц и упросить стать Светом Тихим для них, и через Его свет Тихий и Блаженный, получить снисхождение спасения. А, что же Господь? Он через Его же многажды распятие, вечно дарует сию радость и вселяет не сомнительную надежду. Сие пение является отголоском невероятного желания воспеть провинившей душой Всевышнему Господу гимн своей к Нему преданности, и только голосом преподобных (а не грешными устами) возноситься Ему достойная Его песнь и совершается должное прославление. И начинается вечерний вход со смелой и Величественна силой напоминающий сегодня верующим, как в старину, ещё в Ветхом заветном житии, праведные люди ожидали пришествие Бога Спасающего. И согласно обетованию Божью, прообразам и пророчествам, ожидание сего пришествие совершилось в облике Спасителя рода человеческого, в Тихом образе Света от Его Божественного начала. Кадит кадило. Молитвы наши смиренно произносимые, а порой и со страшной и страстной силой, как фимиам возноситься к Богу. И получая от Него радостное вознаграждения этого же каждения, молитвенники усматривают присутствие в храме Божьем, Величественный и Неизменный Дух Божий.
Пение в хорах дело достойное, но очень сложное. Главное, что можно не выдержать моральной его стороны, и коли ты совестливый человек, то без особого дара там не устоишь. Многие уходили оттуда, и многим так и не удалось произвести из своих недр достойное воспевание и служение Богу потому, что, подняв ноту, своего якобы отменного голоса, можно почувствовать, как сам Ангел, присутствующий в каждом хоре прикрывает тебе твои грязные уста и запрещает петь голосом скверным и надменным. "Ты не тот, кому позволено служить", слышишь ты в своих ушах, и блажен, если ты на, то способен. В этот момент начинается страшная борьба со своей моралью и совестью. Начинают спадать стереотипы, и гнилая мораль мира начинает всплывать как скверна в прорубе, и ты понимаешь, что ты ничто. Кто-то начинает сопротивляться. А некоторые даже восстают. Боже упаси. Можно лишиться рассудка, а кто-то и в петлю лезет.
Петля как наваждение. Порой в нитке его замечаешь. Висит волос на подъездном входе, и то петля. Заворачиваешь тесёмкой продукцию снова петля мерещиться. И самое ужасное, что ноги несут к этому безбожному делу. "Встань, пойди, и все страдания закончатся, и совесть и гордость тебе не помехой станут". Кричит что-то в ушах. И только через силу, при каждом же вопле к Богу, и получая по шее мотыгой сатанинской, спасаешься тем, что дерзать опять, и опять начинаешь Бога о помощи. И вот исповедь. Ничего не скрывать. Боязнь стыда перед раскаянием велит тебе скрасить какую-то часть твоей кривой исповеди. Думаешь, пройдёт? Да, думаешь, пройдёт. Но кабы не совесть, привыкшая искренности. Дальше начинается боязнь наказания. И ты чувствуешь, что тебя грех скривил, и ты ходишь и ещё больше страдаешь. Ты к Богу и вроде бы Он рядышком, и словно вот Он, и почему-то не дотягиваешься к Нему. Как ты заливаешься слезами. И просишь Его. Лежишь на полу по монашеский, крестообразно возле Его иконки, и плачешь, и просишь, и просишь. Ведь вроде бы всё сказал, и во всём признался. А нет облегчения. Хочешь отступить, и уйти, так как Он не принимает, а не уходишь. Нет, кричишь ты и бежишь под Епитрахиль. И каешься. Не за петлю, нет. А то, что ты Его не захотел. Предал как последний. Восстал как Иуда, сказав, "а что мне с Ним". "И без Него есть жизнь". Получил наказание. Анафема немалая. Так что это по сравнению с тем, что ты осознаешь Его присутствие в себе. А тут самое ужасное, что исповедовался у чужого человека. А твой скоро окажется рядом и спросит. Он поймёт, конечно же, что душа не выдержала, но осерчает, если долгое время присутствуешь с этой ношей, а ему не признался. Тут духовной смертью пахнет. Но сам Господь простил, и всех изменников к Себе примирил, и тот твой человек тоже понимать начинает и, спросив о наказание, ужасается, о величии и невыносимости по выполнении сего наказания. Но ты признаешься, что так переживал и за него тоже, что всё давно уже вычитал, и он может уже не беспокоиться, только пусть больше так надолго не оставляет тебя в пустыни. Проходят года, ты вроде бы всё забыл, а твой человек уже зная твою верность, частенько тебе нашептывает, как ты хорош, и силён сына. Я, так хочу, чтобы тебя милая, Сам Господь Причастил, Своими Великими Дарами, и успокоил. Кто мы такие? Мужики. Как смеем себе подчинять ваши тела и сатаниться над вами. И не понимать, и не прощать. Вы несёте величие наказания, ноша ваша большая, и мы должны ужасаясь этой ноше, отдергивающая вас постоянно. И помогать эту, ношеньку облегчить. Вон пошли мы все пышущие. Оставляй только тихую любовь к человеку, а Богу преданность. Но только любовь. И пусть даже не ко мне. Целую тебя! Поклон милая от меня.
"Собачье счастье"
Умение молчать, самое крепкое умение, которое человек может произвести в своей натуре, приведя свой ум в строгое состояние, скорее всего производное из-за того, что часто что-то, или кто-то обратное умение, например, говорить убивает на повал! Что же такого может человек не сказать, смолчать, если столько хочется высказать? Мне думается, это частое желание, выражающее в основном плачем. Вот когда хочется ужасно плакать, всегда сознание приказывает молчать "молчи" что бы не растревожить и так сотрясённое состояние. Тем и претендуя на полное отречение от испытанной сознательности.
Милое создание сердечко человеческое. Всегда детское, всегда собачье, да простит меня Бог за сравнение человека с тварью неразумною. По преданности говорю, а не как иначе. Вот шандарахнул дитё по щечке и увидел, как щечка её ли его искосилось, подалось биению, развалено развернулось в сторону удара, а глазки успели крикнуть "прощаю, всё прощаю. И тебе бьющему всё прощаю, потому что всё равно родной". И понял ты что не боль причинил, а предательствах! Сердечко. Ты то что страшнее всего страдает от нашего сумасбродства. Мы же тебя стегаем и насилуем нашим же вечным стремлением само бичевать быть счастливым, совершенно как-то не так приобретаемое. "Выпить бы" кричит наше эхо от бортов расщелин звучавшее, нами же подброшенное вниз словно полет бумеранга, и говорит "молчи, сукин сын". И упиваешься до риготины, слезами да так что глаза вспухают и слепнут! Не писать, самое ужасное желание после молчания. Чисто собачье состояние. "Не лаять", а ну представь, состояние и положение собаки. Вау, какой ужас. И прыгать хочется и выть, да и лаять, как раз то что нужно. А, кто разрешает то, и чувствуешь, как подыхаешь точно так же как сбитая собака на дороге, у которой жизнь так подло угасает в вытье и лае ежесекундного провала в естество смертное. Хоть бы машина остановилась, и то легче собаке, чей взгляд успевает сказать в момент смертного забытья "прощаю, всё прощаю. И тебе бьющему всё прощаю, потому что всё равно родной». Светит солнце, и хочется петь, в радужное проявление "солнышко ты моё". А как? То есть чем. И так голоса нету, а теперь оно просто на просто исчезло, даже говорить не можешь не то что петь. Более не умеешь петь, его просто и нет и не было, наверное, никогда, а было только жуткое желание наслаждать. Чей голос лучше, поющего вообще, или поющего для "вообще то пою?". Там умение, а тут любовь. Вот и, самый не поющий человек, глаза в полу держит и затыкают его всегда. А он и смиряется. И поёт, и поет в себе лучше всех. "Выпить бы" кричит наше пение эхом от бортов расщелин звучавшее, нами же подброшенное вниз словно полет бумеранга, и говорит "молчи, сукин сын". Голоса то нет". а всё равно! Любо дорого посмотреть, вернее дурачину послушать. "Кто сильнее унижения, все ко Мне в душу тут ваше место, сказал Он, и все примирил!"
Сено под подушку, говорят сон смиреннее! Так давайте же детишки, вот берём сено и начинаем набивать наши матрасы и подушки пахучим. И начинаем смиренно спать. А коли не получается так что ж сено надо правильно набивать и всегда все получиться. Оно должно быть не холодным, а горячим, так вернее. Но что такое сено вообще. Так травка, скошенная в пылу страсти на огромном пространстве поля, косой, агрегатом плоской ковки, выточенной отбитой об кремень камня. Для чего? Для смиренного сна, животного мира, во-первых, а нам всем нищим и оскорблённым для ночлега!
Твой верный и преданный друг! Любящий и целующий.
Вы бы поговорили со мной, может есть о чём. Мне так думается, что быть верным и преданным можно и тогда, когда не с человеком. Может вы боитесь за меня? Не бойся ничего. Вы сильная и я сильный. Давайте переживём это положение. И тем самым мы не будем терять всё, а не часть нас.