Первоначальный шок от пребывания в этом мире, прошёл, выработалась привычка и настало смирение. Она решила просто не зацикливаться на том, что, как и почему. Намного сильней на неё действовали мысли о Стрёме. И она, предпочитала в первую очередь, думать о нём, вспоминать, анализировать, мечтать.
Одной из основных фантазий, которые приносили ей наибольшее удовольствие, была мечта о том, как во время её феерического танца, на одном из концертов, он появится в зале. В своей неизменной чёрной рубашке, с таким болезненным лицом, с постоянным спутником Могилой. Он войдет, когда концерт будет в разгаре и она уже успеет войти во вкус и начать выдавать свои самые эффектные вещи, которые так ошеломляюще воздействовали на публику. Он заметит её не сразу, обведёт скучным взглядом остальных танцовщиц и музыкантов, а потом лишь, посмотрит на неё. Она будет делать вид, что ничего не замечает, и продолжит танцевать с самым надменным и отрешённым видом. Тем временем, как Стрём, будет пронзать её своими огромными глазами, так как умеет смотреть только он. Так он дождётся окончания концерта, поможет ей спуститься со стенда и предложит провести домой.
Какой ужас – думала Надежда. – Какая несправедливость! – Сетовала она. – Как могло так произойти, что в таком ужасном месте, где меня все ненавидят, где я всё презираю; в месте, где рада была бы умереть, можно было встретить самого прекрасного человека на Земле! Ах, если бы он встретился мне раньше в том, нормальном мире – всё было бы иначе. Всё было бы намного проще.
В ней, удивительным образом, любовь и ненависть, сливались воедино и создавали некое особенное чувство. Они так глубоко укоренились, что она уже не воспринимала Стрёма без этого ненавистного солнца, а знойный день, без блаженной мысли про него. Надя так давно его не видела, что теперь, даже, прошлые их встречи, казались ей несбыточной мечтой. Которые она мысленно дополняла и поправляла, так, словно это такие же мечты, как и те, где он увидит её выступление.
Она знала где его встретить, ничего не мешало ей отправиться туда в любой из тех дней, когда она не танцевала. Много раз уже ходила на старую поляну, но ближе к вечеру, поспешно покидала это место. На неё нападала паника и стыд и она не могла заставить себя остаться, что бы снова посмотреть в его огромные глаза наполненные непониманием, жалостью, или злостью... По этой единственной причине, как только солнце начинало приближаться к горизонту, а всё вокруг, окрашивалось в золотистые вечерние лучи, она спешила обратно, в своё убежище. Унося с собой только воспоминания и мечты. Она была уверенна в том, что скоро навсегда покинет это место. И тогда их будет разделять намного больше, чем время и пространство, чем непонимание и стыд.
Время шло, а всё оставалось на месте. Настала весна, за ней пришло лето. Дни тянулись скучной однотонной чередой. Дни концертов она проводила в клубе или в подготовке к ним, дни досуга проводила в парке, или за домашними делами. А чаще, просто, бес толку, гуляя по городу. Всё это время она находилась в какой-то странной прострации, равнодушии и апатии. Она словно ждала, пока что-то, или кто-то разбудит её от этого сна, встряхнет хорошенько, даст пощёчину, крикнет "Проснись, дура!" Она ждала толчок, что бы развеять этот странный туман в её голове.
Наде уже исполнилось восемнадцать, и в клубе устроили официально, со всеми вытекающими последствиями. В трудовой книжке написали "актриса шоу-программ", выдали карточку, куда ежемесячно поступали деньги. В финансах она больше не чувствовала нужды. Но в этом видимом успехе не хватало места радостям и удовольствиям. В клубе — работа и забытьё, дома — тоска и одиночество.
По-прежнему, сохранилась её страсть к пешим прогулкам. Часто на работу, когда солнце уже шло к закату, часть пути она шла пешком, наслаждаясь вечерним воздухом, в котором чувствовались испарения душного дня, а заходящее солнце окрашивало горизонт и настраивало на особый, романтический лад. Вызывало особое состояние сознания, в котором так хорошо было мечтать, думать, планировать и вспоминать…
Однажды, когда у Нади был выходной и она намеревалась пойти погулять, с ней приключилась очень странная история. Это было послеобеденное время, июль, солнце, по своему обыкновению, парило не меньше, чем в феврале. Надя спустилась по дряхлой лестнице, особо не обратив внимание на то, что подъезд выглядел чище, чем обычно. Вышла на улицу, прошла ещё пару кварталов, и первое, на что она обратила внимание, это практически полное отсутствие машин. Те, что изредка проезжали, были старого советского образца: "жигули-копейки", "москвичи", даже один "горбатый запорожец". Потом она заметила, что здесь всё было не так: начиная с ровных дорог, и заканчивая отсутствием рекламных щитов. Одна-единственная рекламная вывеска гласила о том, что гражданам Украинской ССР стоит ездить отдыхать на крымские курорты. После появления первого прохожего, ей стало ясно, что она оказалась в прошлом. Повстречавшаяся Наде девушка, была одета в простое ситцевое платье, ниже колена. Точно такое она видела на старой университетской фотографии своей мамы.
Надежда думала, что её больше нечем удивить, но такого поворота она точно не ожидала и была готова разревется от испуга и растерянности. Прогулка для неё обернулась настоящим кошмаром. Не потому что её пугали те времена, а потому что она вспомнила прошлый ужас, который ей пришлось пережить, приспосабливаясь к перемещению. И теперь, когда всё, вроде, устаканилось, ей заново нужно будет учиться жить в этом новом мире. Всю дорогу домой она была в глубочайшем изумлении, ей было не до интереса, не до рассматривания прохожих и машин. Она была заключена в свои страшные мысли, ужасные мысли...
В какой-то момент, Наде показалось, что она видит поле. То самое безжизненное поле с туманной серой далью и застывшими морозными следами. Ей, даже показалось, что она заметила сухое маленькое деревце на горизонте. Но не могла быть уверенной в том, что действительно это видела. Единственное, в чём она была уверена, это звук мужских голосов в другой комнате и детские крики во дворе из распахнутого, настежь, окна.
Надя уже подходила к своему дому, а теперь появилось это неясное воспоминание и незнакомые голоса. Она открыла глаза и свет больно ударил в глаза, от чего они начали болеть и слезиться. Прищурившись на свет, Надя через боль, увидела что занавеска плотно закрывала окно и свет был приглушённым и розоватым. Ещё она заметила, что находится в родительском доме, в своей комнате, в той самой постели, которая ей постоянно снится. Нужно было выяснить как она здесь оказалась. Найти тех мужчин, которые находились, судя по звукам, в зале и спросить у них кто они такие и что она здесь делает. Но тело Нади было словно чужим. Она собралась резко встать, но застывшие члены не спешили ей подчиниться. Она почувствовала себя закованной в камень. Надя поняла, что так просто не встанет. Для начала, пыхтя, подняла трясущуюся руку. Хотела протереть глаза полные слёз. Но они были смазанные чем-то скользким и жирным. Руки её не слушали как и всё застывшее тело, у неё даже не получалось собрать пальцы в кулак. Надя чувствовала себя в ловушке. Хотела крикнуть на помощь но и этого ей не удавалось.
Из её пересохшего рта вылетал только слабый шёпот, временами переходящий в свист и шелест, который был еле слышен ей самой, не то что-бы людям в другой комнате, которые вели оживлённую беседу. Надя стала прислушиваться к голосам. Слух — это пока единственное, что ей подчинялось, глаза по прежнему, отказывались смотреть, морщились и слезились, и Наде через силу приходилось их открывать, что бы удостовериться что она действительно там, где ей показалось. Тело было чужим и непослушным, руки слабыми, а ноги, наверное, вовсе разучились ходить.
Судя, по тому, что Надя услышала из разговора, мужчины беседовали о медицине, о необходимости капиталовложений, оборудовании для тяжелобольных и о том, что её, то есть Надю, всё же, необходимо перевести в клинику под постоянный присмотр врачей, так как состояние её ухудшается, хотя они и не могут ничего сказать наверняка, так как, никогда с таким раньше не сталкивались, что бы летаргический сон начал постепенно перетекать в кому и отмирание клеток, без всяких видимых на то причин.
Но Надю это не напугало, она до сих пор не была уверенна, что всё это на самом деле, голова жутко крутилась, а в закрытых глазах мелькали искры от острой спазматической боли в голове. Состояние было близко к обморочному и она снова попыталась позвать на помощь. Голос немного прорезался, но его было тяжело контролировать и гортань выдала какое-то глухое непонятное "Хэм-э-э". Потом ей стало холодно и показалось, что ледяной ветер из окна поднял её тяжеленное тело и начал носить по комнате, по кругу и зигзагами, вытворяя всякие виражи и ускоряя ход. Надя сильно стиснула зубы и сомкнула глаза в страхе. Теперь она превратилась в пушинку, порхающую по воздуху.
Во второй раз, Надя очнулась уже в своей привычной коморке. Теперь глаза не боялись света, а тело с легкостью готово было ей подчиниться. Мысли были ясными, а память свежей. И она вспомнила, что перед тем, как проснуться, перед её взором снова мелькнуло то поле. Оно зависла на пару секунд, пронеся ощущение холода и одиночества... А потом она проснулась.