Непроглядная ночь застала “Графа Шпее” на подходе к Монтевидео. Он шел без огней, в полной темноте. В рубке царила напряженная тишина, изредка нарушаемая негромкими командами Ваттенберга на руль. На переходе от места боя до Монтевидео “Шпее” сопровождали английские легкие крейсера, как неутомимые охотничьи собаки, преследующие раненого медведя и не отваживающиеся приблизиться к нему. Позади осталась обширная отмель, намытая реками Парана и Уругвай, впадающими в залив Ла Плата, и теперь “Шпее” шел, придерживаясь северо-восточного берега залива и ориентируясь по вспышкам маяка на острове Лобос.
Идти оставалось всего ничего – миль десять по узкому фарватеру. Разрешение на постановку на якорь на рейде Монтевидео получено и можно считать, что все неприятности этого дня на этом заканчивались. Лангсдорф стоял в одиночестве на правом крыле ходового мостика и вглядывался в далекие огни Монтевидео на горизонте. Тянущая боль в левом раненом плече и в забинтованной кисти не давала сосредоточиться на анализе проведенного боя. Лангсдорф винил себя в допущенной ошибке с идентификацией легких крейсеров, которых приняли за эсминцы. Если бы не эта ошибка, то бой мог бы сложиться совершенно иначе и на борту сейчас не было бы тридцати шести погибших., хотя… кто его знает…
Он принял решение на заход в Монтевидео по двум причинам: с одной стороны – необходимо было заделать пробоину в носовой части корабля вблизи ватерлинии, без чего о переходе через океан не могло быть и речи, а с другой – требовалось восстановить подачу снарядов к 150 мм орудиям, выведенную из строя огнем “Аякса”. Но всё же, главная причина, заставившая его пойти на этот шаг, в чем он не хотел себе признаться, – он опасался ночного боя, в котором возможна любая случайность, которая может перечеркнуть надежду на их возвращение домой.
- Как Вы себя чувствуете, командир? – cпросил Кюн, вышедший на крыло мостика. Его беспокоило состояние раненого Лангсдорфа, проведшего весь день на ногах, а впереди их ждали проблемы, решение которых без участия командира корабля было невозможно.
- Спасибо, нормально, но можно было бы и получше. Завтра у нас будет тяжелый день: я с утра уеду в МИД - решать вопрос о сроках стоянки и ремонта, а также вопрос похорон погибших, а вы займитесь устранением повреждений и восстановлением нашей боеготовности.
- Есть, мой командир! – ответил старший офицер.
В полночь “Адмирал граф Шпее” занял отведенное ему место на рейде Монтовидео и встал на якорь. На корабле наступила долгожданная тишина, нарушаемая негромким шумом работающих стояночных двигателей. Накопившаяся за последние дни усталость и нервное напряжение вылились для Лангсдорфа в мучительную бессонницу. Он поднялся на крыло ходового мостика и долго стоял, рассматривая стоящие по соседству грузовые суда, освещенные стояночными огнями. Над головой опрокинулось бездонное черное небо с алмазным блеском чужих звезд и созвездий, равнодушно взирающих на город и на людей с их надеждами и ежедневными заботами. А мимо проходит их жизнь, растворяясь в вечности…
Здесь его нашел старший артиллерист Ашер, проверявший состояние командно-дальномерных постов.
- Командир, шли бы Вы отдыхать. Нельзя же так себя мучить! – осуждающе сказал он Лангсдорфу.
- Не могу уснуть. Видимо, нервы не в порядке , - ответил Лангсдорф. - Ну, как много предстоит работы по Вашей части?
- Больше всего проблем с управлением огнем 150 мм орудий, но мы что-нибудь придумаем и решим проблему. Главное - восстановить подачу снарядов к 150 мм орудиям.
Ашер ушел, а Лангсдорф спустился к себе в каюту. Здесь ему на глаза опять попался конверт, в котором лежали страницы, вырванные русским полковником из книги. Не раздумывая, он вскрыл конверт и стал читать. Вот текст заключительной главы из книги "Карманные линкоры фюрера. Корсары Третьего Рейха".
... В это время капитан цур зее Ханс Лангсдорф принимал, наверное, самое трудное в жизни решение, и оно оказалось роковым для него и его судна. Выбор был невелик: поскольку на хвосте плотно «повисли» англичане, следовало либо дождаться темноты и попытаться оторваться от них, либо уйти в нейтральный порт, исправить повреждения и, прорвав блокаду, скрыться в океанских просторах.
Да, совсем недавно так оно и было, и он принял решение, идти в Монтевидео.
Далее: … Ночной бой — всегда в известной мере лотерея, которой Лангсдорф хотел избежать. Оставался нейтральный порт. По тем же резонам его следовало достичь до наступления темноты, так что бразильская столица Рио-де-Жанейро отпадала.
Следующий текст совпадал с докладом Кюна о полученных повреждениях:
…. С чисто технической стороны бой при Ла-Плате можно считать победой "карманного линкора". Попавшие в него два 203-мм и восемнадцать 152-мм снарядов не причинили ему фатальных повреждений. Главная артиллерия «Шпее» осталась полностью боеспособной: несмотря на три прямых 6-дюймовых попадания в башни, солидное бронирование оказалось настолько надежным, что они даже временно не прекращали стрельбы. Сильнее пострадала легкая артиллерия: одно 150-мм орудие полностью вышло из строя, а подъемники подачи боезапаса к другим были повреждены.
Новый абзац порадовал его:
….. Англичане пострадали гораздо сильнее. «Эксетер» полностью вышел из строя, потеряв только убитыми 5 офицеров и 56 матросов. Еще 11 человек погибли на легких крейсерах. Артиллерийская мощь отряда Хэрвуда к концу сражения снизилась более чем вдвое, к тому же на наиболее боеспособном «Ахиллесе» осталось только 360 снарядов. Торпед же у англичан оставалось всего 10.
Следующий текст предварял те действия, которые Лагсберг собирался завтра осуществить:
…..Но Лангсдорф избрал иной ход. Он попытался затребовать у уругвайского правительства 2 недели для "ликвидации повреждений, угрожающих мореходности корабля". Предлогом послужила история английского легкого крейсера «Глазго», ремонтировавшегося в начале Первой мировой войны в бразильском порту в течение примерно такого же времени. Двухнедельный срок означал не только возможность заделать пробоины и исправить механизмы подачи (для чего из Буэнос-Айреса срочно вызвали специалиста по лифтам из германской фирмы!), но и стянуть в район Ла-Платы несколько подводных лодок, которые помогли бы снять блокаду.
Взгляд Лангсдорфа задержался на абзаце, который поверг его в шок:
.. Но роковую дезинформацию командир "Графа Шпее" получил от собственных офицеров. На следующий день после боя один из них увидел на горизонте корабль, опознанный как линейный крейсер «Ринаун». Это, по сути дела, решило судьбу "карманного линкора", поскольку «Ринаун» принадлежал к числу тех 5 кораблей мира, встреча с которыми не оставляла немцам никаких шансов на спасение.
Он читал текст, не сразу понимая то, о чем далее шла речь. Против этого восставал рассудок:
….. Вопрос о «Шпее» стал предметом тяжелого обсуждения между командующим флотом адмиралом Редером и Гитлером. В конце концов они пришли к выводу, что предпочтительнее затопить корабль, чем допустить его интернирование в плохо предсказуемых южноамериканских странах. Решение руководства Лангсдорф получил вечером 16 декабря. В его распоряжении оставались сутки — срок пребывания "карманного линкора" истекал в 8 вечера 17 декабря 1939 года. Командир не стал дожидаться последнего момента и принял решение бессонной ночью. Рано утром он разбудил артиллерийского офицера и приказал срочно приступить к разрушению системы управления огнем.
Лангсдорф перестал читать и, отложив в сторону ненавистные страницы, принялся ходить по каюте, как это делают львы или тигры в клетке, в зоопарке. Наконец, он налил себе в стакан виски и выпил, не ощущая вкуса напитка. Останавливаться на этом было нельзя и он снова принялся читать.
… К вечеру закончились подготовительные работы, состоявшие в размещении многочисленных зарядов по всем помещениям корабля. Основную часть команды (900 человек) перевели на судно «Такома». Около 18.00 на мачтах взвились огромные флаги со свастикой, и «Шпее» отошел от причала. За его последним выходом в этот теплый летний воскресный вечер с набережной Монтевидео наблюдала огромная толпа, состоявшая, по сведениям очевидцев, из 200 тыс. человек. Корабль прошел фарватером и свернул на север, как бы собираясь идти в Буэнос-Айрес, однако примерно в 4 милях от берега он бросил якорь. Около 20.00 прозвучало 6 взрывов основных зарядов. Пламя и дым поднялись высоко над мачтами; их было видно даже из города. Корабль сел на грунт, на нем начались сильные пожары, но прочная конструкция сопротивлялась довольно долго. Взрывы и пожары продолжались в течение 3 дней.
Лангсдорф с закрытыми глазами отрешенно сидел в своем кресле. По его щекам стекали слезы, которые он не пытался вытирать. Наконец, он взял себя в руки и решил довести эту “пытку” до конца. Он читал, но текст расплывался перед глазами:
…. Лангсдорф ненадолго пережил свой корабль. Все 1100 человек (за исключением похороненных и оставшихся в госпиталях в Монтевидео моряков) благополучно прибыли в Буэнос-Айрес, и командир был просто обязан заняться их судьбой. Тщетные попытки избежать интернирования команды как "потерпевших кораблекрушение" не удались. Лангсдорф в последний раз созвал команду и обратился к ней с речью, в которой проскальзывали намеки на принятое им решение. Утром 20 декабря он застрелился в номере одного из отелей столицы Аргентины, завернувшись в боевой, “кайзеровский” флаг своего корабля.
Заключительную страницу он прочитал механически, как нечто, его мало касающееся:
..... Благожелательное отношение аргентинских властей сказалось в том, что они практически не мешали бегству отпущенных "под честное слово" офицеров, подавляющее большинство которых разными, иногда очень непростыми путями пробрались в Германию, чтобы принять участие в дальнейших боевых действиях. Так, главный артиллерийский офицер "карманного линкора" Пауль Ашер успел занять аналогичный пост на «Бисмарке». Его снаряды поразили линейный крейсер «Худ», а через сутки сам Ашер погиб вместе со своим новым кораблем.
События последующих дней совпали с тем, что было прочитано в вырванных страницах, до мельчайших подробностей: Лангсдорф встречался с чиновниками МИД Уругвая, с членами комиссии, принимавшей решение о предоставлении “Графу Шпее” времени для ремонта, связывался с Главным штабом Кригсмарине и занимался похоронами погибших, но делал всё это как автомат, ни на минуту не забывая о том, что ему предстоит сделать двадцатого декабря 1939 года. Он написал отчет для штаба Кригсмарине о результатах рейда и несколько писем., в том числе письма семье. Предвидя кривотолки, которые вызовут его действия, он 19 декабря написал письмо барону Эдмунду фон Терманну, германскому послу в Аргентине с объяснением мотивов своих решений, которые были продиктованы заботой о безопасности корабля и экипажа, но ни в коем случае не могут быть истолкованы как проявление трусости.
Последнее письмо предназначалось адмиралу Деницу – командующему подводным флотом Германии.
Господин адмирал!
Имея основание полагать, что в начале 1943 года Вы будете назначены Главкомом Кригсмарине, я уверен, что Вы посвятите свою жизнь служению нашему Отечеству и сделаете много полезного для развития нашего флота. Сегодня, в решающий для меня день, я обращаюсь к Вам с последней просьбой: у меня подрастает сын – Иоган Лангсдорф. Ему сейчас 15 лет. Я благословил его на службу на подводных лодках и надеюсь, что он будет служить на благо Германии добросовестно и честно. Прошу Вас обратить на него Ваше внимание и, если он окажется достойным, я хотел бы, в последствии, видеть его командиром новой океанской подводной лодки. Честь имею
Капитан цур зее Ханс Лангсдорф Командир линкора “Адмирал граф Шпее” 19.12.1939 г.
Девятнадцатого декабря Лангсдорф в последний раз собрал экипаж. Он сказал, что сделал всё, что было в его силах, для сохранения корабля и экипажа, но, обстоятельства оказались сильнее его и теперь они предоставлены сами себе и вольны выбирать свой путь в жизни.
Этой же ночью, в морском арсенале, Лангсдорф попрощался с офицерами. Каждому пожал руку и сказал несколько добрых слов, а потом, обращаясь ко всем, произнес: “До свидания”.
Вернувшись к себе в отель, он всю ночь просидел у окна, в лунном свете, один, перебирая день за днем всю свою жизнь. Вспомнил свой разговор с русским полковником Уваровым и его просьбу, встретиться, что бы ни случилось.
- А что, может быть и встретимся!
Потом он подумал о бесславном конце войны, который предстоит пережить немцам в 1945 году, и на ум пришли строчки из Экклизиаста: ” И оглянулся я на дела свои, которые делали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот: всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем”.
Утром его не стало.
Продолжение
http://www.proza.ru/2017/07/03/1999