АГОНИЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
После очередной неудачной попытки наступления людей в полку осталось совсем мало. В ротах - человек по сорок-пятьдесят. Люди были измотаны и голодны, много было раненых и обмороженных. Но самое главное - в бойцах отсутствовала какая-либо уверенность, что они смогут взять этот укрепленный немцами населенный пункт. Утром в полку не досчитались более десятка бойцов, которые, воспользовавшись темнотой, покинули окопы и исчезли в неизвестном направлении. Получив строевые записки из рот, Сорокин позвонил майору Самойлову.
- Товарищ майор, ночью расположение полка покинули шестнадцать человек. Утром был организован их поиск, но положительных результатов не дал.
- Как я тебя понял, капитан, они перешли на сторону немцев?
- Не знаю, товарищ майор. Утверждать, это пока не могу. Люди голодные и могли уйти куда-нибудь в поисках пищи.
- Запомни, капитан, солдаты самовольно оставившие боевые позиции, приравниваются к дезертирам и должны быть расстреляны на месте в случае их задержания. Все - голодные, в том числе и я, но я не бегу с поля боя.
- Я бы не стал торопиться зачислять этих людей в дезертиры, товарищ майор. Может, они и объявятся в течение дня.
- Мне противно тебя слушать, Сорокин. Ты же офицер особого отдела, чекист и вдруг распускаешь слюни. Ты знаешь, что бывает с теми, кто не выполняет приказы Ставки верховного главнокомандующего. Кстати, в штаб пришел приказ за подписью генерала Власова: ты представлен к Ордену Красной Звезды. Я тебя поздравляю.
Вечером в полк прибыло подкрепление - сводная рота, составленная из бойцов тыловых подразделений. Их привел с собой заместитель начальника штаба дивизии. Передав майору Фролову командование полком, Сорокин направился в свой блиндаж, который находился на опушке лесополосы. Всю ночь немцы вели беспокоящий огонь по позициям полка и жгли в небе ракеты, боясь ночной атаки русских.
Капитан открыл глаза и увидел бойца, который стоял около него.
- Что случилось? – спросил его Александр.
- Вас вызывает к себе командир полка. – произнес боец. – Просил зайти к нему как можно быстрее.
Захватив с собой автомат, Сорокин направился вслед за ним. В блиндаже майора было накурено, и он не сразу разглядел в свете «коптилки» майора, который сидел за столом.
- Извини, капитан, что разбудил. Хотел с тобой посоветоваться.
Александр сел за стол и положил автомат на ящик.
- Сейчас бойцы задержали двух человек, которые переходили линию фронта со стороны немцев. Говорят, что бежали из плена. Нужно как-то проверить их.
- Хорошо, пусть приведут одного из них ко мне, я его допрошу.
- Все дело в том, капитан, что один из них - сын моего товарища по службе. Фамилия его Сазонов. Ну, ты сам все понимаешь, дело тут деликатное: сын товарища переходит линию фронта, где полком командует друг его отца.
- Не переживайте, товарищ майор, разберемся.
Сорокин вернулся к себе и стал ждать, когда к нему приведут перебежчика. Прошло несколько минут, и в блиндаж завели человека, заросшего щетиной.
- Фамилия, имя, отчество, год рождения? – спросил Александр.
- Сазонов Владимир Георгиевич, 1920 года рождения, уроженец города Омск.
Сорокин медленно записывал его данные на сером листе бумаги, то и дело, бросая любопытный взгляд на стоявшего перед ним пленного.
Тот ответил сразу. Это не понравилось Александру. Что-то ему подсказывало, что сидящий перед ним человек чего-то не договаривает.
- Кто у вас родители, и где сейчас они находятся?
Один вопрос следовал за другим. Иногда они повторялись, но, несмотря на это, Сазонов продолжал сохранять хладнокровие.
- Скажите, вы хорошо знаете друзей вашего отца? Назовите мне их и опишите, как они выглядят?
- Зачем это вам? Ведь я могу сказать неправду, как вы это проверите?
- Проверю, – коротко ответил Сорокин.
Тот долго перечислял знакомых и друзей отца. Сорокин сидел и ждал, когда он назовет имя исполняющего обязанности командира полка Фролова Александра Ивановича, но он почему-то не назвал его.
- Вы никого не забыли? – спросил его Александр.
- Вроде бы никого, – ответил Сазонов.
Капитан вспомнил рассказ Фролова о том, что он знал сына своего друга с детства. Однажды во время игры с ним мальчик споткнулся и упал на пол, повредив себе подбородок.
«Если это Сазонов, у него должен быть шрам на подбородке. Посмотрим, есть ли он у него», - решил Сорокин.
Он встал из-за стола и подошел к Сазонову. На заросшем щетиной лице он ничего не заметил.
- Товарищ капитан, что так смотрите на меня? Вы, мне не верите? Я все понимаю: для вас те, кто попал в плен, уже враги.
- Нет, Сазонов, я смотрю на вас по другой причине. Я пытаюсь рассмотреть шрам на подбородке, ведь у настоящего Сазонова Владимира он должен быть, а у вас почему-то его нет.
Сазонов впервые за все время допроса начал волноваться.
- Я не понимаю, о каком шраме вы говорите. Я - Сазонов, хотя и нет у меня шрама.
В этот момент в блиндаж вошел майор Фролов и, взглянув на арестованного, сел за стол. Его появление, не вызвало у Сазонова никакой реакции.
- Товарищ майор, это не тот человек, за которого он себя пытается выдать. Это не Сазонов.
- Да, вы правы, капитан. Я не знаю этого человека.
Неожиданно, арестованный сбил с ног конвоира и выскочил из блиндажа. Виляя, словно заяц, он бросился бежать в сторону немецких позиций. Немецкий пулеметчик не понял, кто бежит прямо на него. Короткой очередью он уложил его сначала на снег, а затем добил его длинной очередью.
***
Второй перебежчик оказался более сговорчивым и через полчаса допроса признался, что они были переброшены немцами. Основной их задачей являлось уйти в лес и сколотить из числа дезертиров банду, которая должна была осуществлять налеты на тыловые подразделения 2-ой ударной армии, лишая передовые части возможности получать боеприпасы и продовольствие.
- Почему ваш напарник представился Сазоновым? – спросил его Сорокин.
– Не знаю, он сам выбрал эту легенду. Говорил, что хорошо знает этого человека, что сидел с ним в концлагере.
- Да, неудачную он выбрал для себя легенду, – произнес капитан. – Впрочем, откуда он мог знать, что командиром полка является друг семьи Сазоновых.
Вызвав охрану, он приказал отвести арестованного, а сам подошел к полевому телефону. Он хотел поднять трубку, но тот вдруг зазвонил сам.
- Сорокин, слушаю, – представился он.
В трубке послышался незнакомый Александру голос.
- С кем я разговариваю? – поинтересовался он.
- Исполняющий обязанности начальника особого отдела дивизии майор Козуб. Как у вас там дела, капитан?
- Воюем, товарищ майор. Совсем недавно передал командование полком майору Фролову.
- Я в курсе. Потери?
- Около семидесяти процентов личного состава. Не хватает боеприпасов, продовольствия. Бойцы - голодные. Только что допросил двух немецких диверсантов. Заброшены в тыл для организации банды из числа дезертиров. Их задача - перерезать пути подвоза боеприпасов и продовольствия. Хочу отправить одного из них к вам.
- Зачем?
- Может, он вам что-то еще расскажет.
- Не нужно. Решай сам, что с ними делать дальше.
- Люди измотаны, товарищ майор. Много раненых и обмороженных. Всех проверить не могу.
- Знаю, я все знаю, – произнес Козуб. – Такое же положение и в других частях армии.
- Какие будут указания, товарищ майор? Может, мне вернуться в расположение отдела?
В трубке повисла тишина. Видимо, майор не знал, какое принять решение.
- Оставайся в полку, ты там нужнее. Будь на связи.
- Товарищ майор! Как погиб майор Самойлов?
- Как погибают на фронте? Его автомашина нарвалась на просочившихся в тыл немцев. Вопросы еще есть? – не дождавшись ответа, майор положил трубку.
Утром немцы сами пошли в наступление. Стоящий в боевом охранении боец громко закричал: "Немцы!". Сонные и продрогшие от холода бойцы стали выскакивать из-под плащ-палаток, когда немцы были уже метрах в тридцати от них. В блиндаж заскочил сержант. Его расширенные от страха глаза искали Сорокина.
- Товарищ капитан! – выпалил он. – Приказ командира полка: взять часть бойцов и прикрыть правый фланг!
Накинув телогрейку, Александр схватил автомат и пулей выскочил из блиндажа. Он успел пробежать метров пятнадцать, когда в его блиндаж угодила немецкая мина.
«Слава тебе Господи», – прошептал он и удивился этому сам, ведь он всегда считал себя стойким атеистом. Он взял с собой пятерых бойцов и побежал, петляя среди деревьев лесополосы. Пока они бежали, он потерял двух бойцов: одного из них убило, другого ранило в живот. Он осмотрелся по сторонам и сразу все понял: гитлеровцы уже обошли полк с фланга и, поднявшись в полный рост, стреляя из автоматов, двигались в сторону командного пункта. Александр повалился на снег и стал отстреливаться от приближающихся немецких солдат. Вдруг сбоку по немцам ударил ручной пулемет. Часть наступающих немцев, была уничтожена, а другие, поливая засевших солдат из автоматов, повернули в сторону.
Но это была временная передышка. Гитлеровцы ударили из минометов. Обстрел шел минут сорок, а затем они снова поднялись в атаку. Пулемет молчал, видимо, при обстреле пулеметчик был убит. Сорокин сделал несколько коротких перебежек и оказался рядом с ним. Вокруг головы пулеметчика растеклась лужа алой крови. Сейчас он отчетливо понимал, что остался практически один. Через редкий лесочек прямо на него шли человек десять-двенадцать фрицев. Подпустив их метров на пятьдесят, он начал стрелять. Часть немцев залегла, а остальные так и остались стоять, не понимая, откуда по ним ведется огонь. Воронки, в которой лежал Александр, из-за кустов не было видно, тогда, а немцы были у нег, как на ладони. В результате ему удалось уничтожить практически всю группу гитлеровцев. Еще два раза немцы пытались пройти в этом месте, и оба раза капитан их расстреливал со своей невидимой позиции.
Стало тихо, лишь со стороны командного пункта полка доносились выстрелы. Начало темнеть. Сорокин выбрался из воронки и, закинув пулемет на плечо, направился к командному пункту. Вскоре он увидел несколько бойцов, которые укрывались в воронках.
- Где командир полка? – спросил он у одного из них.
- Вон там, – произнес боец и рукой указал куда-то в темноту.
Пройдя метров пятьдесят, он увидел группу уцелевших бойцов и среди них майора Фролова. Сорокин доложил ему об уничтоженных им немцах.
- Молодец, капитан – похвалил его майор.
***
На следующий день Сорокин узнал от майора Фролова, что рано утром 2-ая ударная армия Волховского фронта прорвала немецкую оборону и соединилась с основными частями. В коридор устремились два встречных пока: из котла шел поток раненых и обмороженных бойцов, туда – резервные части, боеприпасы и продовольствие. Ему позвонил начальник особого отдела дивизии майор Козуб.
- Александр, тебя вызывают в штаб фронта. Давай, быстро собирайся. Одна нога здесь, другая там. Понял?
- Понял, товарищ майор.
К вечеру он уже был на «большой земле». Разыскав расположение штаба фронта, он толкнул дверь и вошел в помещение. То, что он там увидел, напомнило ему наркомат внутренних дел, в котором он служил до Волховского фронта.
- Товарищ майор, - обратился он к проходившему мимо него офицеру. – Меня вызвали в штаб к полковнику Николаеву, но я не знаю, где его кабинет.
Майор указал на дверь и поспешил дальше по коридору. Сорокин постучался и, услышав приглашение, толкнул дверь.
- Разрешите, товарищ полковник. Капитан Сорокин по вашему приказанию прибыл.
Полковник встал из-за стола и подошел к нему.
- Тебя вызвали сюда, чтобы вручить награду. Пойми правильно: направить тебя в Москву мы сейчас не можем, тем более ты был внутри котла. Поэтому получи награду из моих рук.
Он вернулся к столу и, открыв ящик, достал из него малиновую коробочку.
- Прими, ты заслужил ее, – произнес полковник Николаев и протянул ему орден. – Думаю, что не последний.
- Служу трудовому народу, – произнес Сорокин. – Спасибо, товарищ полковник.
- Это тебе спасибо, капитан Сорокин. Кстати, тебя просило заглянуть руководство особого отдела фронта. Они находятся в соседнем здании.
Еще раз, поблагодарив полковника, Александр вышел из кабинета.
- Капитан, освободи коридор, – произнес офицер, отталкивая его в сторону. – Не видишь, кто идет?
По коридору двигались несколько генералов, среди которых он узнал Власова. Когда они прошли мимо него, он спросил офицера, кто эти военные.
- Ты, капитан, не понял, кто это? Это генерал Мерецков, командующий фронтом, его заместитель Власов и генерал Василевский.
- Откуда я могу их знать. Это вы здесь шарахаетесь по коридорам, а мы воюем.
Он не стал ждать, что ему ответит офицер, и направился к выходу из здания. В особом отделе его поздравили с вручением ордена.
- Зайди ко мне, Сорокин, – приказал ему заместитель начальника особого отдела фронта полковник Примаков.
Александр последовал за ним в его кабинет.
- Как там? - спросил Примаков. – Впрочем, о чем я. Я слышал, что ты взял на себя командование полком? Правда?
- Так точно, товарищ полковник. Полк не отступил, несмотря на отсутствие боеприпасов и питания.
Лицо полковника потемнело: ему явно не понравился ответ капитана.
- Ты думаешь, у нас здесь легче? Нет, брат, ошибаешься. Ты там сам себе командир, а здесь…
- Я все понимаю, товарищ полковник. Какие будут указания?
Полковник достал из пачки папиросу и закурил.
- Возвращайся в распоряжение майора Козуба. Ему виднее, как тебя использовать дальше.
Вечером, под покровом темноты, он вернулся обратно в дивизию.
***
Прошло несколько дней, и немцы двумя фланговыми ударами закрыли коридор. 2- ая ударная армия вновь оказалась в котле.
Сорокин сидел на стволе дерева, поваленного взрывом, и жадно ел из котелка перловую кашу. За последние три дня он впервые ел горячую пищу. Каши, которую подвез в термосах на подводе старшина, было много, ведь ее количество было рассчитано на весь личный состав батальона, и теперь оставшиеся в живых люди с жадностью поедали ее, не задумываясь над тем, кому она предназначалась.
Александр облизал ложку и сунул ее в полевую сумку. Заметив майора, он встал и направился к нему.
- А, это ты капитан? – спросил он его, словно не видел, кто к нему подошел. – Тебя вызывают в штаб дивизии. Через час будем эвакуировать раненых бойцов, можешь поехать с ними.
- Спасибо, товарищ майор. А как вы?
- А что я? Приказано дожидаться нового командира полка, только когда это произойдет, никто не знает. Мы тоже отходим, драться то нечем. Ладно, капитан, бывай, может, еще увидимся.
- До свидания, товарищ майор.
Майор направился дальше: его сгорбленная фигура быстро растаяла в темноте. Сорокин поправил на поясе кобуру с пистолетом и, забросив за плечо автомат, пошел к сборному пункту, где десятки раненых и искалеченных людей дожидались эвакуации. Между бойцами ходил слух, что вот-вот наши части снова прорвут немецкую оборону и соединятся с основными силами. В небольшом лесочке отдельной группой сидели бойцы, прибывшие последним пополнением три дня назад. Это были казахи, таджики и узбеки. Большинство из них были в возрасте около сорока лет, совсем не обучены военному делу и очень тяжело переносили мороз.
Заметив приближающегося к ним офицера, они поднялись с земли. Сорокин не сразу понял, что все они совершали вечерний намаз. Александр остановился и подозвал к себе сержанта - узбека.
- Сержант, что это за сборище? Почему бойцы покинули боевые позиции?
- Люди собрались совершить намаз, то есть помолиться Аллаху.
Основная часть бойцов, с интересом смотрела на Сорокина, стараясь угадать, о чем он говорит с их земляком. Утром он не сразу понял, что происходило на боевых позициях, занимаемых этими выходцами из Средней Азии. Немецкий снайпер метким выстрелом убил одного из этих горе бойцов. Они моментально покинули окопы, собрались вокруг убитого и стали что-то по-своему бормотать. Немцы сразу заметили эту группу и накрыли ее минометным огнем. В результате несколько человек были убиты и ранены. Оставшиеся в живых быстро нашли что-то похожее на носилки и в сопровождении целой толпы понесли раненых в санчасть. Командиры взводов и рот стали поочередно жаловаться Сорокину, что никакие беседы, уговоры или применяемые к ним меры дисциплинарного воздействия не могли изменить их поведения.
- Сержант, если я еще раз увижу вашу толпу, всех отдам под трибунал. Понял?
Тот молча кивнул и начал быстро переводить его приказ землякам. Они стали что-то громко обсуждать между собой, но, заметив, что капитан по-прежнему стоит и не уходит, начали медленно расходиться.
Мимо него пробежала молоденькая санитарка, одетая в телогрейку и ватные штаны. Из-под сбившейся на затылок шапки выбивались светлые кудряшки. Ее миловидное лицо было сосредоточено, словно она боялась что-то позабыть. Неподалеку стояла палатка, которую только что развернули медики. Вокруг нее прямо на снегу лежали раненые бойцы, дожидаясь эвакуации. Неожиданно внимание Сорокина привлек мужчина небольшого роста, который требовал у военврача, чтобы его эвакуировали в тыл одним из первых.
- Да не могу я это сделать, сержант. Ты что, сам не видишь, сколько здесь тяжелораненых? Ходить ты самостоятельно можешь, ранение у тебя легкое, от такого не умирают, – произнес мужчина в белой медицинской шапочке.
- В чем дело сержант? – обратился к бойцу Сорокин.
Тот растерялся. Он не думал, что его разговор с военврачом услышит кто-то из посторонних.
- Товарищ капитан! Я ранен и обратился к военврачу с просьбой, чтобы меня эвакуировали в тыл. Я не хуже и не лучше других, но мое ранение требует определенного лечения, которое я не смогу получить здесь, в этом лесу.
- Что у него за ранение? – спросил Александр врача. – Тяжелое, средней тяжести?
- Сквозное ранение правого предплечья, товарищ капитан. Ранение не опасное для жизни. В первую очередь мы вывозим тяжелораненых бойцов. Он не может быть в первой группе эвакуируемых в тыл.
- Вам понятно, сержант?
- Так точно, товарищ капитан.
Сержант отошел в сторону и сел под дерево. Вскоре подошло несколько грузовиков, однако раненых было так много, что они не могли вместить их всех. Сидевший неподалеку сержант неожиданно вскочил с земли и бросился к одному из грузовиков. Оттолкнув раненого в ногу солдата, который еле стоял, опираясь на самодельный костыль, сержант полез в кузов. Солдат упал на грязный снег и попытался самостоятельно подняться, но у него ничего не получалось. Сорокин помог ему и, схватив за ворот шинели сержанта, стащил его из кузова.
- Ты что, сука, делаешь? – закричал он ему в лицо.
- Да пошел ты. Хватит, навоевался, – в ответ прокричал ему сержант. – Пусть теперь повоюют другие.
Сержант оттолкнул в сторону Александра и снова устремился к машине.
- Стой, гад! Стой или буду стрелять! – прокричал Сорокин.
Но сержант уже не слышал этих угроз. Расталкивая санитаров, он вцепился руками в борт автомашины и попытался забраться в кузов, на полу которого лежали раненые. Сухой выстрел заставил всех замолчать. Около Сорокина из темноты выросли несколько вооруженных бойцов.
- Взять его! – приказал он солдатам и указал рукой на сержанта.
Солдаты с трудом вытащили того из машины и подвели к капитану.
- Вы не имеете права, я ранен! – завопил он.
Машины, наполненные тяжелоранеными солдатами, тронулись, оставив еще с десятка три легко раненых бойцов на месте. Сорокин перевел взгляд на сержанта, который обреченно стоял между солдатами.
- Документы, – потребовал у него Александр.
- У меня нет документов. Я их потерял во время боя, – ответил сержант.
Со стороны немецких траншей взлетело несколько осветительных ракет, озарив безжизненным светом кусты и деревья. Вслед за этим послышались несколько пулеметных очередей. Трассирующие пули, как светлячки, пронеслись над головами бойцов. Какое-то нехорошее предчувствие возникло внутри Сорокина.
- Покажите вашу рану! – потребовал у сержанта Сорокин. – Я хочу посмотреть вашу рану!
Неожиданно сержант оттолкнул стоявших около него солдат и бросился в темноту. Не раздумывая, Александр побежал за ним. Ему повезло; сержант споткнулся и растянулся на снегу. Капитан заломил ему руки и связал их поясным ремнем.
- Вперед! - скомандовал он и толкнул сержанта стволом пистолета.
***
Арестованный сержант оказался немецким диверсантом. В его задачу входило наведение немецких самолетов на железнодорожные составы, которые направлялись к фронту. После того, как он сообщил сотрудникам особого отдела все интересующие их сведения, его расстреляли. Майор Козуб дал Александру возможность немного отдохнуть. Два дня назад усилиями Волховского фронта снова был пробит коридор, который соединил 2-ую ударную армию с «большой землей». Через образовавшуюся брешь удалось вывести большое количество раненых бойцов и в какой-то степени снабдить армию боеприпасами и продовольствием. Все эти передвижения шли под непрерывными налетами немецкой авиации, и прорваться внутрь образованного немцами котла удавалось не всем. Дороги и поля были забиты разгромленной советской техникой, трупами людей и лошадей.
Сорокину, по приказу начальника особого отдела дивизии, удалось удачно выйти из котла, и сейчас, сидя в кабинете особого отдела фронта, он докладывал руководству о борьбе с диверсантами, паникерами и дезертирами. Его доклад почему-то не понравился начальнику, который считал, что сотрудники особого отдела дивизии не проявили жесткости в этом вопросе.
- Пока мы не возьмем всех в ежовые рукавицы, мы не наведем порядка в армии. Расстреливать всех, кто без команды оставляет боевые позиции.
Неожиданно штаб забурлил: по коридорам побежали офицеры, кто-то спешно закрывал свой кабинет, кто-то спешил покинуть здание штаба. Вскоре все стихло. В кабинет начальника особого отдела фронта заглянул военный большой звездой на петлицах. Сорокин сразу узнал его - это был представитель Ставки верховного главнокомандующего Ворошилов. Все вскочили со стульев и вытянулись по стойке смирно. Он посмотрел на них и закрыл за собой дверь.
- Давай, Сорокин, – заторопил его начальник особого отдела Примаков. – Надеюсь, ты меня понял. Передай майору Козубу, что только жесткость может уничтожить разгильдяйство в нашей армии. Ты сам хорошо знаешь, как относится к подобной проблеме товарищ Сталин. Он не пощадил Павлова и целый ряд генералов, которые потеряли бдительность и проявили трусость в первые дни войны.
Александр вышел из кабинета и направился по коридору командного пункта фронта. Тот был пуст: ни человека, ни звука. Создавалось впечатление, что все сотрудники внезапно испарились. Он вышел во двор и невольно зажмурился от яркого солнечного света. Недалеко от машины, которая ожидала Сорокина, стояли два полковника, которые делились впечатлениями о посещение фронта Ворошиловым.
- Ты знаешь, Глеб, Власов и Ворошилов долго стояли около блиндажа и что-то обсуждали между собой, – доносился до Александра рассказ одного из полковников. - Потом Ворошилов показал рукой на поле, покрытое сотнями убитых бойцов, погибших при деблокировании окружения, и, обращаясь к Власову, сказал, что вот видите, местность здесь открытая, вражеские позиции хорошо укреплены, поэтому и такие большие потери в частях и подразделениях. Тот ему об отсутствии артиллерии, танков и авиации, а он словно не слышит его.
Взглянув на Сорокина, они замолчали и отошли в сторону. Он сел в автомашину и взглянув, на водителя, махнул ему рукой. Ночью, направляясь в штаб фронта, он из-за темноты не мог рассмотреть то, что увидел сейчас. Кругом на снегу лежали трупы советских солдат: их просто никто не убирал. Днем каждая попытка убрать трупы заканчивалась все новыми и новыми потерями. Сорокин снова почему-то вспомнил о Боге и мысленно перекрестился, глядя на эти вмерзающие в лед человеческие тела.
***
К вечеру следующего дня немцы вновь отрезали 2-ую ударную армию от частей и соединений Волховского фронта. Даже самому далекому от военной стратегии человеку было понятно, что армия обречена на гибель, но приказа на отход по-прежнему не было. Части 2-ой ударной армии продолжали вести ожесточенные бои с превосходящими силами противника.
Шел апрель месяц, вскрылись реки и болота, и положение армии стало практически катастрофическим. В вырытых еще зимой окопах стояла вода, в отдельных местах она доходила до пояса. Как и прежде не хватало продуктов питания и боеприпасов. К середине апреля в армии были съедены все лошади. Солдаты, как тени, слонялись по перелескам в поисках пищи. С каждым днем немцы все сильнее и сильнее стягивали удавку на шее окруженной армии. В этот сложный период решением Ставки, командующим армии был назначен генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов.
21 апреля тысяча девятьсот сорок второго года Ставка приняла решение ликвидировать Волховский фронт. Оно было принято по предложению командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина и секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) , члена военного совета, Жданова. Волховский фронт преобразовался в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта. Это была стратегическая ошибка Ставки. Как потом выяснилось, командовать этой группировкой из блокированного немцами Ленинграда оказалось невозможно. Но о всех этих решениях не знали бойцы окруженной армии и продолжали драться за каждый клочок земли.
Сорокин сидел на пеньке, и грелся под лучами весеннего солнца. Вши не давали покоя ни днем, ни ночью. Он снял с себя гимнастерку и стал трясти ее над небольшим костром. Кровососы сыпались в пламя и с треском погибали в жарком огне. Однако полностью избавиться от паразитов было практически невозможно. Стоило натянуть гимнастерку, как все тело вновь зачесалось и покрылось мелкими красными пятнами от их укусов.
Ужасно хотелось есть. Он уже не помнил, когда ел горячую пищу. Вчера вечером была попытка наших самолетов сбросить на парашютах продукты и боеприпасы, но немецкие истребители, полностью контролировавшие небо над остатками окруженной армии, не позволили им сделать это. Потеряв несколько транспортных машин, они улетели назад.
Услышав за спиной шаги, Сорокин обернулся. Среди деревьев он заметил двух бойцов, которые несли отсеченную топором лошадиную ногу. Заметив его, они сбросили ее с плеч прямо в воду и подняли винтовки.
- Где взяли? – спросил он их, так как это было сродни чуду.
- Какая разница, капитан, где мы ее взяли? Не подходи, не заставляй нас взять грех на душу. Мы тебе отрежем кусок, а остальное мясо - наше.
Солдат достал из ножен финский нож и ловким движением отрезал кусок от лошадиной ноги.
- Вот возьми, – произнес боец и швырнул ему кусок мяса.
Кусок не долетел и упал в воду в метрах пяти от него.
- А как же другие? Они ведь тоже хотят есть?
- Нам что до них, пусть решают эту проблему самостоятельно.
Сорокин встал с пенька и посмотрел по сторонам. Недалеко, в метрах пятидесяти от него, на небольшой полянке солдаты сушили одежду. Пока он отвернулся, эти двое подняли из воды свою ношу и направились дальше. Он подошел к плавающему куску конины и вытащил его из воды. От мяса сильно воняло гнилью, и он отбросил кусок в сторону. Есть мертвечину ему было противно.
Два дня назад он лично расстрелял трех бойцов, застигнутых на месте убийства и расчленения трупа. Во время допроса они признались, что вот уже две недели занимаются тем, что убивают, а затем поедают своих товарищей.
- Товарищ капитан! – услышал он за спиной знакомый голос связного. – Вас вызывает Примаков.
Александр пошел вслед за ним, чувствуя, как его просохшие на солнце сапоги вновь становятся тяжелыми от влаги. Вокруг тропинки, по которой они двигались, в воде разлившихся ручьев и маленьких речушек лежали и плавали трупы погибших солдат. Связной, похоже, был из деревни и поэтому, не постоянно крестился при виде их.
- Верующий? – поинтересовался у него Сорокин.
- А что? Сейчас здесь каждый - верующий, одна надежда на Бога.
Он замолчал. Впервые за все это время Александр не стал переубеждать этого немолодого солдата в том, что Бога нет. Он, как и любой боец, угодивший в этот котел, только и верил в чудо, которое и сводилось к тому, что может быть сегодня или завтра поступит приказ об отходе армии.
- Стой! Кто идет! – послышался голос солдата из боевого охранения.
- Да я это, Прохоренко. Что спрашиваешь, не узнаешь что ли?
- Теперь узнал, проходите.
Они ступили на сухой островок среди воды и, не останавливаясь, направились к палатке майора.
***
Примаков сидел у костра и сушил портянки, развесив их на ветке.
- Что улыбаешься? – спросил он Сорокина. – Впервые видишь начальника особого отдела армии босиком?
Александр промолчал, так как хорошо знал, что окруженная армия так и осталась в зимнем обмундировании и продолжала сражаться в насквозь промокших валенках и ватниках. Днем еще можно было как-то обсушиться, но ночью, когда температура опускалась ниже нуля, многие бойцы просто замерзали лежа, в промокшей одежде на земле. Простудные заболевания косили людей, но помочь им было невозможно: в медсанчастях отсутствовали какие-либо лекарства.
- Есть хочешь? – снова спросил его Примак. - Могу угостить?
От этих слов в пустом животе Сорокина что-то свирепо заурчало, словно страшный зверь, проснувшийся от долгого сна, потребовал у него пищи. Посмотрев на подчиненного, майор улыбнулся.
- Скажи Прохоренко, пусть он тебя накормит.
Александр направился к связному, который сидел на поваленном дереве с закрытыми глазами, подставив под ласковое солнце свое конопатое лицо.
- Прохоренко! Начальник приказал меня накормить. Хватит на солнце дремать, люди с голоду умирают, а ты от сытой жизни щуришься.
Тот поправил пилотку и молча нырнул в палатку. Вскоре он протянул Сорокину котелок с пшенной кашей.
- Откуда у тебя такое богатство? – поинтересовался он у бойца.
- Угостили, – уклончиво ответил тот. – Вы ешьте, товарищ капитан, когда еще придется поесть каши.
Сорокин достал из полевой сумки ложку и стал быстро поедать пшенку. В этот раз мысли о голодных людях почему-то не мучили его совесть. Он быстро съел всю кашу и подошел к подполковнику.
- Сорокин, я вчера был в штабе армии, говорил с генералом Власовым: с его слов армия - на грани гибели. Все попытки прорвать кольцо силами 50-ой армии не увенчались успехом. 376-ая дивизия сама чуть не оказалась отрезанной от основных сил. Сильнейшие бои идут по-прежнему в районе населенного пункта Мясной Бор. И еще, командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин приказал генералу Власову разработать план по выводу армии из окружения.
Он замолчал и потрогал портянки, которые по-прежнему были сырыми.
- Ты знаешь, о чем я подумал? - снова обратился он к Сорокину. – Сейчас конец апреля. Раньше это было самым любимым временем в году, а теперь у меня душа почему-то не испытывает былого восторга.
- Здесь, среди болот, какой может быть восторг, товарищ подполковник. Сейчас все мысли лишь об одном: как выжить в таких условиях?
- Может, ты и прав, капитан. Теперь действительно не до красот апреля. Скорее бы Ставка утвердила план вывода армии из окружения.
Их, окруженная со всех сторон армия до сих пор оттягивала на себя огромные силы немцев, не давая им возможности перебросить их на другие участки фронта.
- О чем задумался, Сорокин? – спросил его Примаков, снова потрогав портянки, от которых уже валил пар.
- Наверное, о том же, о чем думаете и вы, товарищ подполковник. Я, как и все, хочу выжить. Я не хочу думать о том, что наше командование оставит нас умирать здесь. Стоит только посмотреть на все эти трупы, плавающие в воде, и мне становится как-то не по себе. Если убьют, то хотелось бы лежать в земле, а не гнить в болоте.
- Сколько у тебя осталось людей? – с серьезным лицом спросил его Примаков, хотя великолепно знал, что у него уже давно никого нет. – Завтра утром штаб будет передислоцирован ближе к Мясному Бору. Думаю, что там, наверное, и будет прорыв.
- Разрешите идти?
- Иди, Сорокин, иди. Кстати, у тебя патроны к автомату есть? Возьми у Прохоренко ящик, думаю, что боеприпасы лишними не будут.
Получив у него патроны, он взвалил на плечо ящик и направился обратно в сторону расположения батальона, за которым был закреплен приказом майора Козуба.