Как ни удивительно, но странное, апатичное состояние Артёма, первым заметил, казалось бы, самый равнодушный к нему человек – его отец. Он, как всегда, придя с работы, уставшим, медленным движением? сел за стол, где ужинал сын. Пока грелась еда, первым делом, взял свою любимую гранённую рюмку, доверху заполнил водкой и одним глотком, резко её опорожнил. Тяжело выдохнул перегаром, молча посмотрел на сына своими большими голубыми глазами, немного скривился, но промолчал. Поставил на стол тарелку с супом грязновато-коричневого цвета, снова наполнил рюмку. С тем же равнодушным видом её выпил и снова посмотрел на Артёма, словно ожидая его реакции. Но Артём продолжал водить по тарелке с супом ложкой, словно оттягивая тот момент, когда придётся эту неаппетитную жидкость положить в рот и проглотить.
– Батя, алкаш? – Презрительно сказал отец, не выдержав равнодушие сына. Артём быстро посмотрел на отца, но ничего не сказал, заметив, что тот уж пришёл выпивший и с ним не имеет смысла начинать диалог.
– Ты не стесняйся. Говори как есть.
– Что говорить?
– Батя, алкаш! – Так и говори.
– Батя, алкаш – Послушно повторит Артём.
– Батя, значит, алкаш? А твои дружбаны? Щас шёл, уже под подъездом нализались. Ты чего не с ними? Иди бухай! – Брызгая слюной, сказал тот.
– Ах, ты старая скотина, опять на работе нализался?! – Вошла в комнату мать Артёма. В затёртом домашнем халате, серая, обвисшая, но с явными признаками былой красоты.
– А тебе какой хрен?! – Ответил он ей, снова заполняя рюмку. – Так, что ты, сын. Бахни, хотя бы с батей! – Атрём отрицательно покачал головой. – Чё, со стариками не? Не годимся мы для вас, молодых? Хреновые, больные, нудные? А ты знаешь, что я тоже был таким, как и ты. Тоже бухал под таким же самым подъездом с дружбанами. Тоже морды бил! Ох, как бил… И бабы были… А потом твою мать встретил, на том, можно сказать, жизнь и закончилась, с тех пор только и знаю, что работа, да твоя мать – проститутка… Выпей, а?
– Бать, не буду я пить.
– Значит, не хочешь с батей? Не уважаешь, значит стариков.
– При чём тут? Вообще не буду бухать! Достали все. Надоело так.
– А, то есть, ты вообще..?
– Да, вообще не буду!
– Ну, посмотрим, как не будешь. Я тоже, как женился – сказал не буду! Так, может, на коня? Так сказать, для закрепления эффекта?
– Отвяжись. – Обижено сказал сын, оставил почти полную тарелку супа, молча встал и с мрачным видом вышел вон из дому никому ничего не сказав.
Но в этот раз он направился не к друзьям, что бы забыться очередной порцией конопли, или бутылкой пива (водку по утрам они не пили принципиально), а снова поехал за город. К той самой гимназии, что бы снова на морозном воздухе простоять там некоторое время, пока не замёрзнет.
Раньше его согревал тусклый огонёк надежды, что тяжёлые стальные ворота разойдутся, и она выйдет к нему через узкую щёлочку между ними. И только в этом месте он мог найти утешение. Но теперь, спустя три месяца после встречи, надежды уже не было. Осталось какое-то смутное согревающее чувство, когда он находился в этом холодном зимнем лесу. Смотрящий на тяжёлый бетонный забор, острые крыши зданий и высоких деревьев находившихся за ним. Но мысль о том, что всё это был лишь плод его больной фантазии, жестоко уничтожал все теплившиеся мечты. Этот удивительный образ, возникнувший как вспышка, буквально на секунды, развеивался безвозвратно от любого порыва ветра, от каждой мелкой капли дождя, от далекого звука продолжавшейся за воротами жизни. Особенно от губительных мыслей об обречённости и бессмысленности всего происходящего.
Но, совершенно неожиданно, тяжёлые ворота скрипнули, открылась калитка и из-за ограды вышли трое девчонок, в осенних куртках и сапогах, на головы у всех троих были наброшены капюшоны. Они громко смеялись и бесстрашно ступали по заснеженной земле, совершенно не обращая внимание на одинокого парня, смотрящего на них.
Он надеялся в них высмотреть ту самую, которую встретил осенью, но не узнал её ни в одной из них, пристально изучив каждую по отдельности. Когда девушки заметили, что он за ними наблюдает, резко перестали смеяться, сделались серьёзными и быстро вернулись за ворота. Снова скрипнула дверь и за оградой снова послышался удаляющийся девичий смех. Артём мог бы помечтать, что это может быть её смех, если бы не знал, что её там нет.
Нахмурившись, ещё больше, понял, что напугал этих девочек, которым было лет 14 – 15, и ему самому стало страшно от того, кем он стал теперь. Ушёл от скверного окружения, перестал пить. Для чего? Что бы бродить по городу привидением, навивая на всех тоску, по-прежнему пугать своим видом детей и по-прежнему, вызывать интерес у полиции? А если бы это была она? Что бы она сделала? Вероятно, тоже испугалась его и поспешила в безопасное место. Раньше об этом он не задумывался, и эта мысль показалась ему ключевой. Той, на которую стоит обратить внимание. И он, наконец, понял что ему нужно делать, как ему нужно поступить, что бы снова прийти сюда, ждать её у ворот и быть уверенным, что она не убежит от одного его вида и он сможет с ней заговорить, не боясь запнуться на полуслове.
Артём, наконец, вспомнил о своих дедушке и бабушке. Ещё со школы он перестал о них думать, как о чём-то особенном. Он с ними иногда виделся, слушал разговоры, и эти разговоры вызывали в нём странное ощущение, часто даже болезненное. По этому, во время разговоров с ними, он пытался как можно меньше слушать о чём идёт речь, старался думать о чём-то своём, недалеком. Они его не ругали. Он и сам не мог понять, чего они от него добивались, часами объясняя одно и то же, приводя примеры, называя имена разных людей, которые были для него пустым звуком.
Он уже давно привык к тому, что единственной мерой влияния может быть силовая. Поэтому, длительные разговоры навевали на него тоску и непонятную злость. А временами, даже, страх. Поэтому он, по возможности, их избегал. Прекратить это, просто нагрубив, как обычно это делал с родителями, не мог, потому что с детства привык к уважительному отношению к ним. И не смотря ни на что, это уважение, с годами, не пропало. И он, просто сидел и молча думал о своём, пока добродушный седой дедушка, с важным видом, объяснял ему что-то очень философское и, судя по виду, с которым он говорил, очень важное. Но совершенно ненужное, тогда ещё не проснувшемуся сознанию, простого уличного хулигана.
Теперь же, ему показалось, что именно эти странные разговоры и могут вытянуть его из этого замкнутого круга. Что он должен прийти к дедушке и попросить его рассказать что-то из того, что уже десятки раз говорил, но то, что он ни разу так и не смог услышать. Артём не помнил, о чём говорил дедушка, но почему-то он точно знал, что сейчас это для него крайне важно. Совершенно безразлично, о чём именно пойдёт речь, важно было наладить диалог, снова подружиться, как в детстве, и попробовать его послушать.
Уже через полчаса, Артём был у дедушки с бабушкой. Они, как всегда, его очень тепло встретили, посадили за стол, поставили на стол большую вазу с конфетами. Они всегда были припрятаны в антресоли, на случай, если у них в гостях появится обожаемый внук. Так, словно ему до сих пор десять лет. Старики вели себя как обычно, но Артём был сильно встревожен, ему было стыдно признаться, что он нуждается сейчас в них. Пытался, как всегда, держаться холодно, говорить мало, не проявлять интереса. Но глаза его горели. Они всегда его выдавали, не смотря на видимое спокойствие, он не умел скрывать чувств.
И, неожиданно, за этим уютным кухонным столом, с чистой белой скатертью, сложилась очень странная напряжённая обстановка, где каждый чувствовал в себе какие-то порывы. Каждый хотел что-то высказать, но что-то непонятное им мешало. Какая-то неуверенность и неловкость поглощала все попытки. Никто не мог понять что происходит, но у всех горели глаза и в голове вертелась масса вопросов. Бабушка даже прослезилась, из-за чего ей пришлось встать из-за стола и сходить в зал принести праздничные салфетки. А дедушка, уже третий раз спрашивал у внука как у него дела. Артём, тем временем, набирался решимости и наконец, его прорвало. Он смог переступить через себя, через сложившиеся с юношества привычки, через это неловкое молчание и начал свою ломаную, нескладную речь. Которая и без того была неидеальна, но под влиянием всех сложившихся факторов становилась почти непонятна.
– Дед, я был хренровым. Не слушал когда ты говорил. Не приходил. Знаю, это плохо так делать когда приходишь когда тебе что-то надо. И я тут не прав. Но щас реально надо, что бы ты рассказал что всегда. Я уже давно не знаю что делать, но сёдня понял – надо пойти к тебе и спросить. Дед, жизнь такая херня оказывается. А я тут вообще последняя крыса. А мне нада стать чем-то. Я раньше не думал, а щас думаю и только щас понял, что мне нада стать чем-то. Перестать бухать – это я знаю, перестать матерится. Но больше я не знаю что делать надо. Знаю, что перестать бухать – мало, но что ещё – это хрен его знает… Знаю токо, что ты знаешь.
После этих слов прослезился и старик. Он долго ничего не говорил. Просто не знал, что сказать, не помнил, что всегда говорил внуку, поэтому только пристально смотрел на него и сиял из глубины души. Пришла бабушка, села за стол и протянула Артёму старую потрёпанную книгу.
– Сынок, начни с этого. А остальное само придёт. Вот, знай, если прочитаешь её с начала до конца и поймёшь о чём прочёл – сможешь измениться, а если нет – значит, никто тебе не поможет. В детстве ты любил читать.
Перед изумлённым Артёмом лежал роман Джека Лондона "Мартин Иден". Но он всё не так себе представлял. Он ждал много слов, много ответов, много нового, неопознанного и много старого и забытого. Он приготовился к лекции о смысле жизни и о самосовершенствовании. А получил одну единственную книгу и красные от слёз глаза. Это загнало его ещё в большее смятение. Что для него значит эта книга? Все прочитанные ним книги остались где-то, в далёком детстве и то, что он от них мог узнать, не слишком его утешало. Артём чувствовал разочарование от этой серой непонятной книжки. Чему она может его научить, если вот здесь, перед ним сидят два образованных человека с огромным жизненным опытом, которые наверняка знают о жизни намного больше, чем может вместить в себе эта книжка. Тем более, от этой встречи он ожидал, что пойдёт домой с детальным списком того, что конкретно ему нужно сделать что бы уже через месяц сделаться лучше, чем все его друзья, чем тот, кем он был раньше.
Артём был расстроен, он был уверен, что от него решили таким образом, просто откупиться. Он ни как не мог ожидать такого от своих стариков. Они всегда, при любом удобном случае, пытались навязать ему свои соображения и рассказать как жить. А теперь, когда он сам пришёл к ним просить помощи, они просто подсунули ему какую-то старую книгу, которую наверняка уже и продать не выйдет, такой она имела вид. Он чувствовал себя обманутым и одиноким. С такими мыслями он отправился домой прихватив с собой эту книжку, ведь не смотря ни на что, он их любил и не хотел обидеть, оставив эту бесполезную книгу на столе.
Будет ли он её читать? В тот момент для него не оставалось сомнений, что нет. И даже более того – он обижен на стариков, так бессовестно поступившими с ним, так нуждавшемся в их помощи и поддержке. Но он ошибался. И это стало для него понятным лишь тогда, когда он, от очередного приступа вечерней тоски, сел за чтение. Долгие годы он даже в руках не держал книг. А теперь, в первый же заход, он залпом прочёл целых восемьдесят семь страниц. Эта сверхъестественная цифра вызвала у него удивление и восторг. Но это были пустяки, по сравнению с тем, что он почувствовал, прочтя все эти страницы, осознав, как много он находит общего между ним – опустившимся невежественным дворовым тунеядцем и грубым необразованным моряком Мартином Иденом. Он прочёл так много, что ему хотелось ещё. Нетерпение узнать судьбу моряка его не покидало и Артём решил сделать перерыв лишь затем, что бы продлить ощущение полученное от чтения, что бы не набить оскому и с новыми силами и азартом прочесть уже не восемьдесят семь, а все двести страниц!
Артём уснул и ему приснился он сам, в образе моряка, большими неуклюжими шагами мерявшего деревянный пол большого корабля. А за бортом было огромное необъятное пространство. И приглядевшись он понял, что это было вовсе не море, а голубое пространство небес с небольшими островками облаков. И его большой корабль вдруг оказался маленькой лодкой с вёслами и Артём, орудуя тяжелыми вёслами, медленно плыл по небу всё время поглядывая вниз и опасаясь потерять равновесие упасть.
Проснувшись, Артём снова сел за чтение.