посвящается Васе
Поросёнку очень нравился Волк. Волк был такой весь лирический и не отличался многословием, но в его больших, ветвистых руках, в его плечах, надёжных и честных, чувствовалась домовитость и семейное благоразумие. А ещё он любил детей… Поросёнок поняла это, когда однажды подглядела случайно, как он сюсипуськался с личным составом детского отделения театральной студии. Больше подглядывать было не за кем. Зайца забирал злой, кавказский муж на серебристой вольве, ни разу не удосужившийся подвезти актёров хотя бы до станции, и его можно было понять. Заяц была до того неприлично красива, что горячий джигит не мог её не ревновать ко всему, что было живым и хоть как-то двигалось, и постоянно прятал своё сокровище в коробочку. Бабка Филона вообще жила рядом с Домом культуры, а Дед космонавт, что по роли, что по жизни, был реальный дед, и жить ему толком было негде, и он шёл в магазин после репетиции, покупал охраннику бутылку водки, и оставался ночевать за сценой.
А Поросёнок, Волк и Режиссёр отправлялись домой на пригородной, замёрзшей, осенней электричке. Поросёнок всегда садилась у окна, рядом двухметровой жердью неизменно возвышался Волк, Режиссёр садился напротив и читал какой-нибудь сценарий. Эк! – иногда восклицал он, почёсывая рыжую бороду. Ха! – тряс смешно головой и щурил глаза, как китаец. А вот это фуфло полное! – резюмировал неожиданно, засовывал сценарий в карман и шёл курить в тамбур. Но однажды никакого сценария в его кармане почему-то не оказалось, он внимательно и несколько удивлённо оглядел своих спутников, словно впервые их увидел, и спросил у Поросёнка слегка раздражённо:
- Слушай, а чего ты всю дорогу носом хлюпаешь?
Поросёнок грустно поёжилась и, указав на свои ноги, обутые в белые туфли на шпильках, пропищала укоризненно:
- Ну, Вы же видите в чём я хожу?
- Эк! – Режиссёр пожал плечами и вполне резонно заметил. – Ну, так ходи в валенках!
Поросёнок прижалась лбом к стеклу, и, глядя куда-то в присыпанные первым снегом бурые поля, проносящиеся за окном, обречённо заявила полушёпотом:
- Если я буду всё время в валенках ходить, я так никогда замуж не выйду…
Режиссёр ехидно улыбнулся и украдкой посмотрел на Волка. Волк невозмутимо глядел в небо прямо сквозь потолок вагона, он вечно слушал плеер, слегка похлопывая рукой по коленке в такт музыке, и никогда не слышал о чём говорят вокруг.
- Волк, - сказал Режиссёр, вынимая у него наушник из правого уха. – Пятьдесят рублей не одолжишь до четверга?
- Не вопрос, - с готовностью ответил Волк и полез в карман за кошельком.
Дело в том, что Режиссёр пил. Пил уверенно и изобретательно. Пил так, что воздух в квартире нагревался и намокал, и в особо плотных местах его можно было скручивать и выжимать, как тряпку. Пил так, что тараканы строились на кухне в колонну по три, и маршировали с песнями, надеясь, что этот пьяный аллигатор, наконец, примет их за белую горячку и перестанет расклеивать спинками по стенам… «Выше ногу, сволочи, тяни носок», - добродушно гудел режиссёр, ползая на карачках, загонял пару сотен в литровую банку, откупоривал моментальный клей, и в процессе принятия горячительных напитков, принимался за дело. Когда все тараканы были на своих местах, режиссёр облачался в белый фрак, врубал «Время, вперёд!» на полную катушку, и, махая шваброй, словно дирижёрской палочкой, выстраивал великую мизансцену своего очередного гениального концерта, так похожего, как ему казалось, на всю нашу безумную жизнь. Мелодия летела в небеса, насекомые дружно сучили лапками в такт раскатистому барабану, швабра всё быстрее описывала в пространстве знак бесконечности, нервные звуки рояля извлекали радужные дождевые струи из воздуха… Мир был прекрасен, законы природы справедливы, и, когда последний микроб сообщал режиссёру, что безмерно счастлив, тот падал на пол, обессиленный, с выпученными глазами, исступлённо бормоча какую-то абракадабру, и терял сознание…
Что было дальше после таких концертов, никто не знает. Скорее всего, тараканы потихоньку друг за другом отваливались от стен, и на цыпочках удалялись в кухню… Рассевшись под столом дружным кружком по берегам лужицы разлитого по полу вина, за парой крошек чёрного хлеба, они обсуждали наиболее яркие моменты прошедшего перформанса, и удовлетворённо кивали усами, маэстро сегодня был особенно в ударе, что и говорить, талантище… Глыба… Нет никаких сомнений, что на самом деле, то есть где – то в глубине души, тараканы очень любили хозяина и с удовольствием участвовали в его спектаклях.
Поросёнок с удовольствием участвовала в постановке детского спектакля, хоть и не была актрисой по призванию. Скорее её тянуло к танцам. Поэтому самое волнительное место для неё в пьесе было танго, которое они исполняли с Волком вместе. По части танцев, надо сказать, Волк оказался дуб дубом, что было, конечно, вдвойне приятно. Волк сбивался со счёта, путал ноги, движения, и весь этот процесс становился настолько пролонгированным, что у Поросёнка дух захватывало от нежности и стыда. Она никак не могла понять, нравится она Волку или не нравится? Однажды Режиссёр послал их в магазин за продуктами, сабантуй был какой – то вроде, день рождения чей – то, на улице морозило, всё скользило и падало, и Поросёнок, вроде как чтоб не грохнуться, случайно хвать Волка за локоть мёртвой хваткой, а он сделал вид, что ничего вроде и не произошло… Пристроил только её лапку поудобнее, и пошли дальше… Но ведь не отдёрнул руку то! Странный он Волк… Странный, но любимый… Хрю…
Странные все эти артисты, странные, но любимые. Начинаешь с ними работать, влюбляешься в них, как мальчишка, становятся дороже любовниц, эк… Волк, вот, к примеру, или Поросёнок… Возможностей непочатый край… А какая пара? Да они ж созданы друг для друга! Сколько ж всего можно было сделать с такими артистами! Какую ж вселенскую трагикомедию забабахать, аж душа в пятки прячется от мысли одной такой! Денег только нет на всю эту мишуру, на декорации-шмекорации, костюмы-шмостюмы… Кому всё это надо? Да они голыми в помойной яме так отожгут, что любой, даже самый помпезный зритель на стенку полезет от восторга! Ха! Ты любого заслуженного голым пусти в говне покуражиться, нет, брат, шалишь, неизвестно, что ещё получится, сдюжит ли корифей ваш, мать его так, без подштанников притвориться махровым гламуриком… Гламуриком – жмуриком… Да, нет денег… И это полное фуфло… Да и времени совсем немного осталось…
Он умер в четверг, когда начался первый настоящий снегопад. Снегу навалило столько сразу, что Поросёнок и Волк умаялись добираться до его дома, казалось, даже в метро пробки… Не пришёл на репетицию, и Волк сказал: может, съездим, вдруг, заболел? Ну, не пришёл, и не пришёл. Запил опять, наверно, разгулялся на полтинник. Бывало уж не раз… Все и разбрелись по домам… А Поросёнок ухватилась за идею, шутка ли, весь вечер вдвоём, конечно, заболел, поехали, в аптеку сходим, к чаю купим…
Дверь в квартиру была приоткрыта, словно в фильме про шпионов, а Свиридов грохотал аж на лестничной клетке… Они вошли, неуверенно поёживаясь, Поросёнок сунула нос в комнату, побледнела и с истошным визгом бросилась вон. Режиссёр лежал на полу, весь белый от своего концертного фрака, чинно сложив руки на груди, будто заранее выбрал позу, чтобы умереть прилично, и только перекошенное дьявольской улыбкой лицо и сотни шевелящихся насекомых, расклеенных по стенам, напоминали о недавно прожитом здесь чьём – то вдохновении длиною в четыре с лишним десятка лет… Волк долго стоял и, как заворожённый, смотрел на эту картину, ему не было ни страшно, ни грустно, он смотрел, слегка улыбался, он впитывал это послание, вдыхал его с воздухом, трогал пальцами, и бережно раскладывал по карманам, потому, что прекрасно понимал, что это не ему одному, это всем, и Бабке Филоне, и Деду Космонавту, и Зайцу, и кавказскому мужу Зайца, и детям из театральной студии, и он теперь должен донести, как воду в пригоршне, и не расплескать… Ведь засуха вокруг… Ведь это для всех…
На столе в кухне стояли новые, тёплые валенки. В правом чек на сорок семь рублей тридцать копеек… Тогда, в поезде Волк слышал, как Поросёнок жаловалась на судьбу, аккурат её жалобы в паузу между песнями попали. Все думали на водку деньги взял, а он… Эк… Волк убрал валенки в свой бездонный рюкзак, который вечно полупустой болтался у него за спиной, и пошёл успокаивать милого своего Поросёнка, которая до сих пор тряслась от ужаса на скамейке у подъезда…
Когда дошло дело до похорон, выяснилось, что хоронить Режиссёра абсолютно некому. Волк с Поросёнком все свои копилки выпотрошили, артисты скинулись помаленьку, Дом культуры помог немного… Когда опускали в землю, по небу проплыло облако, похожее на большое, белое насекомое, да по верхушкам елей молоточками простучал ветерок всеми давно забытую мелодию…
Улеглись печали, и зажглись нешуточные морозы, Волк пришёл к своему Поросёнку, и, поскольку денег на все эти кольца - шмольца не было, поставил перед ней валенки, встал на одно колено, и сказал:
- Выходи за меня, Поросёнок…