1. Павел (? - 1933) и его жена (1869 - 1958)
Павел Харченко выбрал себе в жёны скромную миниатюрную девушку, возможно, из того же хутора Гомзино Курской губернии, в котором жил сам.
Сказывали, что шестнадцать раз рожала жена Павла, ровесница Надежды Крупской. Большинство детей умерло в раннем детстве от разной хвори.
До совершеннолетия дожили пятеро. Главной гордостью стал старший сын Иван, первой помощницей - дочь Ефросинья, года на два моложе Ивана, любимцем - младший сын Михаил. Но старость Пелагеи прошла рядом с дочерью Александрой.
2. Иван (1893? - 1922)
В 1918-м вернувшийся из австрийского плена Иван возглавил хуторской комитет бедноты, сам делил землю по второму декрету*. Не обошлось без драк прямо на меже. "Обиженный" разделом скорняк Алексей Тарасенко затаил злобу.
Осенью Иван ушёл в красноармейцы. У его племянницы Тамары долго хранилась фотография, где Иван сидит на стуле в кожаной тужурке, а рядом стоит солдат в шинели с винтовкой у ноги.
...После гражданской войны красный командир И. Харченко сразу впрягся в хозяйство. Однажды (в 1922 году) нагрянула группа хуторян во главе со скорняком. Ивана вызвали из хаты "для разговору".
- Не ходи, - тихо попросила мать, предчувствуя неладное.
- Не звери, разберёмся! - уверенно ответил Иван, выходя за порог.
Послышался нарастающий шум спора. Говорили о пропавших шкурах коров. Спор завершился криком боли. Выбежавший Павел увидел, как бьют сына. Попытался заступиться, но сам был ввергнут в беспамятство. Единственная внучка писала в конце XX века: "На его голове хорошо были видны вмятины от побоев, гораздо б`ольшие, чем моя вмятина, которую я получила на лесоповале в марте 1954 года [за полгода до освобождения]".
В сени втащили окровавленного неподвижного Ивана и его отца, положили рядом. От "гостей" разило самогоном. В угол побросали орудия расправы - дубинки и лопату, затем ввалились в комнатку с низким потолком и стали требовать "динатур". Быстро сами нашли мутную бутыль и тут же сели за стол. Один уселся перед дверью в сени, чтобы хозяйка не смогла выйти...
Кому-то захотелось "до ветру". Он обнаружил, что исчез Иван. Кровавый след тянулся через двор. По этому следу легко нашли жертву в бурьяне.
Женщина умоляла пощадить, не добивать "ради Христа", но не тут-то было. Замелькали дубинки сообщников и лопата в руках остервенелого Тарасенко. Убедившись, что Иван мёртв, убийцы вернулись в хату допивать самогон. С той поры у хозяйки начала трястись голова.
Она подала заявление в суд. Оперативная группа нашла в огороде Алексея закопанные им шкуры коров. Тарасенко посадили лет на восемь.
Скорняк, организатор убийства, вернулся после "отсидки", сошёлся с уголовниками и был убит в райцентре Борисовка ровно через десять лет после гибели Ивана, день в день.
- - - - - - - -
* Второй декрет - декрет Совнаркома "О земле".
3. Ефросинья (1895 - 1933)
В одном из соседних сёл, то ли Щетиновке, то ли Солохах, жила семья Осипа, в которой было семеро сыновей. Одному из старших, Прохору, приглянулась тихая и работящая Фрося. Молодые стали жить в Гомзино, отдельно от всех. Через год родилась дочь Тамара, ещё спустя два года - сын Сергей.
Прохор ходил по дворам: плотничал, столярничал, работал с жестью. Расплачивались с ним самогоном и продуктами. От этой жизни Прохор быстро спился.
Наступил 1932-ой год - год начала расправы над крестьянами-единоличниками. В Щетиновке и Солохах попытались создать колхозы. Небольшой хутор между ними агитация, видимо, не затронула.
Зерно и овощи уродились не хуже, чем в прошлом году. К середине осени у единоличников взяли обычный продналог - половину урожая. Минуло две недели, и нагрянули другие, с наганами и винтовками, как при продразвёрстке. Они забрали у крестьян остальное. На возражение, что налог уже изъят, командир отвечал, тыча дулом пистолета в бумажку с печатью: "Ничего не знаем - у нас разнарядка"...
Теперь дадим слово дочери Ефросиньи.
"Дедушка умер в 1933 году от голода - его похоронили возле дома. А меня [и брата] спасла мамина двоюродная сестра. У них была корова, хлеб и овощи. Её мать, бабушкина сестра, была активисткой, [поэтому] их никто не трогал. И в то время [в 1932 году] у крестьян отбирали хлеб, лошадей, картофель. [У бабушки с дедушкой] отобрали корову, лошадей - их было трое.
[Однажды бабушкина сестра сказала Томе и Серёже: "Следите каждый раз, когда я буду проходить по огороду вдоль загородки. После этого идите и вытащите свёрток, который я вам оставлю, только сразу, чтобы хуторские собаки вас не опередили. Никто из наших не должен знать." Так она подкармливала детей курятиной, творогом, хлебом и другими лакомствами.]
Урожай в 33-ем году оказался неплохим, и люди начали поправляться. [Правда, объевшиеся горячим первым хлебом умерли в муках.] Потом смертность прекратилась. Мама устроила меня [учиться] в школу [в Щетиновке] в семи километрах от нашего родного хутора Гомзино, а сама устроилась работать в школе уборщицей, но наступило 31 октября 33-его года.
[Мама тогда сильно хворала и лежала. Я была рядом.
- Доченька, - тихо сказала она, - принеси родниковой воды. Кажется, от неё мне станет легче.
Я побежала с ковшом в овражек, но когда вернулась, мать уже не дышала. Тогда я поняла, что она специально отослала меня.]
Мама умерла, пережив голодовку. Маму похоронили рядом с дедушкой."
4. Средний сын (1911? - 1934)
Имя среднего сына история, видимо, не сохранила. В том же 33-ем году его забрали в армию. Через год демобилизовали из-за туберкулёза лёгких. Тогда не было хороших врачей. Он лежал дома. Его тоже похоронили рядом с Павлом и Ефросиньей.