Реквием
Приветливо дул теплый июльский ветер. Солнце стояло в зените, но не ощущалось здесь, в тени размашистых старых деревьев. Я завершал строительство своего дома размером с добротную пятикомнатную квартиру. Желтели обшитые свежей вагонкой стены, желтело солнце, отражаясь своими лучами в зеркальной, ослепительно белой крыше, тянуло с реки свежестью.
Я проводил на строительстве долгое время от рассвета до заката, делая перерывы лишь во вьюжные зимние месяцы. А в такие вот теплые дни лета стареющий отец, давно уже вдовый, все чаще навещал меня, помогал в том, что было ему по силам. Сегодня он посадил на участке росточек дуба, бережно взрощенный им из желудя в горшочке на окне. Отец спросил меня как бы между прочим, и в то же время озабоченно – он всегда переживал за меня, - не оторвусь ли я от активной и бурной жизни здесь, в вынужденном своем и слишком затянувшемся уединении? Я горячо протестовал, а между тем чувствовал, что отец попал в точку, затронув и мои стародавние сомнения: да нужен ли мне этот дом?.. Не слишком ли много отнял он у меня сил и времени – совсем не столько, как думалось?.. Просто это была мечта моего детства, иметь свой собственный дом. И я принялся строить его своими руками, зная, что полагаться больше не на что.
Потом он предался воспоминаниям и признался, когда мы расположились на траве обедать:
-Странно, я уже целую жизнь прожил, но есть два случая, казалось бы, пустяковых, незначительных, но они почему-то мучают меня до сих пор, когда всплывают в памяти. Когда я был ребенком – война шла, голод страшный – мать велела мне утопить кошку и котят. Я пошел с младшим братом на реку, кошку утопил, а на котят рука не поднялась, и они потом расползлись по всей деревне.
И второй случай. Приехал как-то к нам в город отец навестить нас, в обычной своей шинели железнодорожника. А я повздорил с ним, наговорил обидных слов. Позднее я наезжал к родителям, и он все что-то собирался сказать мне, да откладывал: «Потом скажу». Но так и не успел. Умер. А мне все казалось, что он что-то насчет той нашей ссоры хотел разъяснить мне…
Мы отдыхали в умиротворенной тени; на широкой струганной доске была разложена нехитрая закуска, стояли два наполовину наполненных стакана с добрым виноградным вином. Над вином кружили мелкие мушки. Потом откуда-то взялся столь же мелкий паучок и принялся плести свою незамысловатую сеть, стремясь заманить туда новоявленных гурманок.
-Вот жизнь, - усмехнулся отец, наблюдая за этой картиной, - каждая ее ниша немедленно заполняется, и все неумолимо движется вперед. А прошлое уходит навсегда…
Какое-то еще время отец ездил ко мне на участок, с удивлением и восторгом наблюдая, как делает успехи в росте посаженное им деревце.
Давно выстроен дом, давно размашистые ветви молодого дубка трутся о его крышу, и нет на свете ни мамы моей, ни отца… До неузнаваемости изменилось окружающее, и теперь можно утверждать наверняка, что все лучшее оставлено в мире, который никогда больше не повторится, по крайней мере, для меня. А меня, как и отца когда-то, мучают порой какие-то эпизоды минувшего, вспоминаются сгоряча оброненные слова, какие никак бы нельзя было говорить моим родителям, казавшимся мне в ту далекую пору вечными, почти бессмертными, слишком сильными…
И только сейчас, на веки вечные потеряв их, и вместе с ними сияющий мир детства, юности и мужания, и еще великое множество близких, родных людей, которых не заменит никто и никогда, всех тех, кто незаметно делал мое бытие радужным и счастливым, без которых и жить, кажется, больше невозможно, их – уходящих в вечное неотвратное забвение и прощально, из своего далекого далека, машущих мне рукой, - я начинаю чувствовать себя глубоко обязанным им за все, что они сделали для меня, и в то же время виноватым, что не смог уберечь, продлить хоть немного их жизнь, хоть и было это выше всех благодатных сил сей бренной земли…