Сейчас этого небольшого эвенкийского посёлка Тыхтыхын, уже нет ни на одной даже самой подробной карте. Сколько не разглядывай. Впрочем, он и раньше не на всех картах был обозначен. Настолько он был далёким, маленьким и незначительным. Просто мизерная точка на просторах за полярным кругом. Был один очень короткий период у него, когда были все шансы превратиться в большой населённый пункт, но как-то совсем некстати в стране началась перестройка и все грандиозные планы освоения нового медно-никелевого месторождения одновременно и безнадёжно рухнули. Ну, просто обвалились как высокая колокольня с просевшим фундаментом, погребая под обломками чаяния, надежды и мечты. Кончились деньги, кончились ресурсы, иссяк энтузиазм. Хотя к тому времени там уже успели раскопать огромный пятисотметровый карьер, нагнали невидимо вскрышной и буровой техники и почти успели построить один многоквартирный дом и большую по северным меркам школу.
Местные жители в одночасье ошалели, от таких грандиозных перемен. Вот, казалось бы, только что неделю назад на их глазах худые собаки гонялись по мхам за бойкими сусликами или чолколгунами и вдруг многотонные бульдозеры стальными ножами врываются вглубь земли на десятки метров. Аборигенами в основном были эвенки и долгане с большой долей русской крови. Метисы, кто на половину, а кто и на три четверти считавшиеся русскими и уже напрочь забывшие как долганский, так и эвенкийский языки. Сутками напролёт они пьяно шатались по грязным разбитым тяжелой техникой неустроенным улочкам в ежедневных поисках «огненной воды». Такое богатое кровосмешение случилось от постоянного почти тридцатилетнего присутствия в посёлке небольших геологических и геодезических изыскательских экспедиций, регулярно налетавших туда раз в три года или в пятилетку, основной контингент в которых составляли не старые ещё мужчины, а в самом поселении всё было с точностью до наоборот, там в преимущественном большинстве были женщины. Так как нестойкость местных мужчин к алкоголю быстро приводила их на небольшой поселковый погост, они сгорали от неразведёного спирта, замерзали насмерть в тундре в пьяном виде, или убивали и резали друг друга в пьяных ссорах. А те немногие стойкие и не подверженные этой пагубной напасти проводили большую часть года в тундре и тайге. Помню, что как смешной анекдот рассказывали историю женщины, которую все называли Медвежка, потому что настоящее её имя было Глафира Медведева. Говорили, что по её детям можно было изучать географию советского союза. У неё было восемь детей, и не было ни одного, хотя бы приблизительно похожего на другого. Были явно выраженные представители среднеазиатских республик, пара самых драчливых имела внешность закавказских джигитов, сразу после них шёл огненно рыжий малый, и далее, уж совсем блондинистые высокие девчушки с белёсо-голубыми глазами. При всём при том, она была официально замужем, но муж настолько редко бывал дома, что не все дети помнили его в лицо.
Сам я, конечно, этого не застал, потому что появился там, в самом конце существования этого поселения. Было время полной неразберихи и почти открытого дележа имущества. Так как к тому времени почти всех жителей уже переселили ближе к цивилизации, буровую и вскрышную технику вывезли и мне досталась непростая задача своим ходом перегнать три огромных карьерных БелАЗа в Талнах, находящийся, более чем в двухстах километрах от этого населённого пункта. И хоть прав на вождение этих монстров у меня не было, но и выхода у начальства не было тоже. Так как найти лишнего водителя в таком безлюдном краю было задачей нереальной. Посёлок уже был пуст и почти заброшен.
Я запомнил то время, как время всего огромного. Огромное небо севера освещало мир бесчисленным количеством звёзд! Огромными, почти бесконечными были расстояния между близлежащими населёнными пунктами. Огромными были машины, на которых мне впервые предстояло совершать эти большие переезды. Стоило по лесенке подняться в кабину этого гиганта, как я сразу начинал понимать свою мизерную несоразмерность этому самодвижущемуся механизму. Поселили меня в самом большом помещении, которое только нашлось в этом пустом посёлке. Это был спортзал местной школы, которая наверно так и не услышала гул детских голосов. Вечерами я лежал, озирая высоченный восьмиметровый потолок, и громадное эхо воспроизводило каждый незначительный шорох, многократно его усилив. Света в посёлке уже не было, и поэтому освещение в моей "гостинице" состояло из одного огромного аккумулятора снятого с трактора К-700. Кормили меня одного в большой совершенно пустой столовой, из оставшихся запасов приготавливая для меня порции, от половины которых мог умереть и слон. Повариха подавала первое и второе в огромных фаянсовых тарелках, загруженных с горкой, а на третье выносила большой чайник с разносом, заваленным сладкой стряпнёй. Видимо ей было дано задание, за время моего присутствия изничтожить все оставшиеся продукты, чтобы не пришлось вывозить их на большую землю. Всё ведь было на подотчёте, советская власть к тому времени ещё не совсем кончилась. Но самым большим моим впечатлением была сама повариха Надя…!
Никогда не уподабливался я старику Зигмунду Фрейду и не пытался копаться в причине своих пристрастий и предпочтений. И то, что мне всегда нравились очень крупные женщины, было не подвергающейся сомнению данностью. Все мои женщины обладали этим качеством вполне. Обе мои жены, и бывшая и к тому времени действующая были дамами выдающихся достоинств. Но даже они по сравнению с Надеждой выглядели спортсменами легковесами на фоне настоящего богатыря.
Представьте себе прекрасное нежное женское тело, примерно тридцати трёх лет от роду и почти два метра в высоту! Грудь примерно восьмого размера, светло-карие пронзительные глаза, пухлые губы, тёмные волосы ниже пояса, спадающие на ягодицы, размер которых можно показать, только если раскинуть ладони на расстояние не меньше метра. Я не знаю размера её нижнего белья, потому что, ни до этого, и ни после мне не приходилось сталкиваться с такими женщинами. Добавьте в эту картину, медленную вальяжную походку с волнующимися и волнующими половинками, тёплый неторопливый голос с певучими нотками и возможно вы представите одну десятую часть этой картины. Потому что полную картину ни одно воображение осилить не сможет. Её нужно было разглядывать долго и частями.
Принеся мой обед за стол, она обычно садилась напротив и добрыми глазами наблюдала, как я лениво поглощаю эти великанские порции. Иногда она улыбалась, сияя и глядя мне в глаза говорила:
- Как же я люблю, когда у мужчины такой хороший аппетит.
Так как кроме нас, в посёлок теперь только изредка прибывал механик, чтобы проверить исправность немногой ещё не вывезенной техники, то делать ей было нечего практически сутки напролёт. Раз в неделю она готовила большой обед на команду вертолёта, с заполошным механиком геологоразведки, который быстро пробегался по покрытой лужами транспортной площадке, пиная грязными резиновыми сапогами громадные шины грузовиков, быстро обедал в столовой и сразу же давал лётчикам команду на взлёт. В тот раз, помню, он попросил меня задержаться с перегоном на неделю, чтобы потом в указанном месте на трассе можно было загрузиться оставшимся оборудованием, брошенным в тундре и висящем у него на балансе. Всего оборудования было на полторы сотни килограммов, но это что-то было связано с тротилом или с ракетницами, или чем-то другим страшно пожароопасным, в общем, на вертолёте перевозить всё это ему категорически запретили. Так мне на неделю пришлось оставаться в ожидании приказа по рации.
Как-то раз с утра, моя повариха попросила меня научить её стрелять из карабина, выданного ей, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств отстреливаться от диких животных и возможных грабителей могущих посягнуть на заброшенный посёлок в этой глухомани. Я с удивлением узнал, что на неё ещё и возложили обязанности сторожа, до того полного момента когда этот посёлок перестанет существовать полностью. И конечно же с удовольствием согласился дать ей пару уроков, хотя сам до этого из такого оружия ни разу не стрелял.
Выбрав в качестве мишени дорожный знак, зачем-то ограничивающий скорость по дороге к заброшенному карьеру, мы приступили к урокам. Сделав несколько выстрелов, я передал заряженный карабин ей. Сразу стало ясно, что ружья она никогда в жизни не держала. Пришлось встать у неё плотно сзади, чтобы помочь ей зафиксировать правильное положение рук при стрельбе. Как только я попытался притянуть её правую руку на себя, чтобы приклад как можно плотнее прилегал к плечу, как меня обдало жаром…! Потому что при этом мне пришлось самому крепко прижаться к ней сзади. Рост её был таков, что дотянуться к её локтям можно было только так. Причём, мне еще и пришлось встать на цыпочки. Я вдруг очень хорошо ощутил все изгибы её тела, словно между нами совсем не было одежды. От неё исходило такое божественное женское тепло, что у меня как от наркоза стали закрываться глаза. Несмотря на объёмы, у неё были очень упругие мышцы, полные сил жаждущих применения. Когда-то в юности она оказывается занималась баскетболом. Попытавшись левой рукой поднять её локоток повыше, я случайно прикоснулся к её груди, и с обречённостью осознал, что под лёгким свитерком у неё нет бюстгальтера. Всё доселе дремавшее во мне, вдруг стало стремительно пробуждаться. Стоило ей переступить с ноги на ногу, и мой центральный мужской орган отреагировал на движения ягодиц незамедлительно. Он явно стал занимать выжидательную позицию, стоило ей шевельнуть своими полусферами второй раз, и он напрягся, занимая впадину, разделяющую эти половинки. Мне вдруг показалось, что она это почувствовала, потому что вдруг замерла и на несколько мгновений закрыла глаза.
Чтобы не выдать себя мне пришлось отодвинуться от неё подальше. Выстрелив с десяток патронов, мы решили на этот день стрельбы прекратить, хотя бы потому, что я боялся теперь прижиматься к ней, чтобы не выдать себя.
Прикосновения к ней околдовывали меня. А зная свою влюбчивость, я просто не хотел напрасно волновать свою душу. Тем более дома меня ждала любимая жена с маленькой дочкой. Мы брели к месту нашей дислокации, она несла на плече карабин, рассказывала о своём родном подмосковном городишке, из которого она и завербовалась сюда на два года. О своей маме, с которой сейчас живёт её восьмилетний сынишка, о муже геологе с которым у них теперь не частые встречи. О том, как они с любимым мужем мечтают, получив деньги, купить кооперативную квартиру где-нибудь на окраине Москвы. И о многом другом рассказывала. Голос её лился, журчал и струился, как тёплый ручеёк в холодных болотах ледяного севера…
Обедали мы вместе. А может и ужинали, потому что времени уже было не меньше шести вечера. Пока она помылась, пока приготовила, пока накрыла стол. Я достал из заначки начатую бутылку питьевого спирта, она вытащила откуда-то бутылочку настойки на морошке и мы решили обмыть наше наконец-то случившееся знакомство. А то вдвоём живём на таком отшибе, а за всё время перекинулись не более чем десятком фраз. Мы наливали по маленькой рюмочке, чокались в полной тишине пустынного зала столовой, освещаемым только керосиновой «летучей мышью».
Закусывали котлетами из оленины, и с каждой рюмкой лицо её всё больше розовело, глаза влажно сверкали, голос становился всё насыщенней и мелодичней, движения плавней и гармоничней и я только молча наблюдал эти трансформации, и любовался происходящим переменам. Рассказывая о том, что её волнует и чем она живёт, она и сама становилась воплощением этой любви. Столько нежности источали её слова, что я готов был их слушать и слушать, хотя они и не относились напрямую ко мне. Я вдруг внезапно понял, в чём её секрет. В таком большом теле, была точно такая-же огромная душа, способная охватить и согреть, всё, что окружало её. И сейчас она обволакивала и окружала со всех сторон и меня. Время текло медленно и сладко….
Выпив третью рюмку, я вдруг совершенно неожиданно ощутил, что её тёплая ступня находиться у меня между ног, и своей плоскостью плотно прилегает к моему мужскому достоинству. Ещё не веря себе, я опустил глаза вниз, и убедился, что всё именно так и обстоит. При её росте у неё были очень длинные ноги, и она спокойно под столом дотянулась до моего стула. Честно сказать, я сразу не осознал, как мне реагировать. Она продолжала свой рассказ, даже не меняя тональности, а ступня в голубом носке всё плотнее и жарче разогревала мои мысли уже понёсшиеся вскачь. И я почти как робот вдруг неожиданно стянул с неё тонкий тугой носок, и максимально насколько можно приподняв её ногу вверх, а сам, наклонившись насколько можно вниз, коротко и крепко поцеловал пальчики этой ноги. Всё. Сразу после этого я ощутил полную свободу. Душа моя махнула крыльями и полетела навстречу другой душе, с многообещающим именем Надежда…!
Сам момент, как мы добирались до кровати и раздевались, я почти не помню. Только смутно помню долгий, затяжной поцелуй, который буквально оглушил меня своей страстью и длительностью. Пришёл я в себя, когда уже ощутил свой напряжённый орган внутри её тела. Огромная грудь с напряженными сосками согревала мою хрупкую душу находящуюся где-то рядом с сердцем, крепкие объятия её ног задавали точное направление, а длинные и влажные ладони, лежащие почти на моих ягодицах, задавали ритм движения. Внутри её было очень тесно. Ведь заранее трудно было подозревать, что внутри такого большого тела, окажется так мало места. Влагалище было жарким и уютным, настолько уютным, что не хотелось его покидать. Поэтому закончив один раз, я тут же развернул её на живот и продолжил исследование её тела, пристроившись сзади. Всем мужчинам известно, что задняя часть тела женщины поставленной в такое положение кажется ещё шире ещё желаннее. Помню глупую мысль, закравшуюся в мою голову в такой неподходящий момент, я вдруг представил, что чтобы сравниться с шириной её ягодиц, в этот момент нужно поставить сзади неё таких как я не менее чем четырёх человек. Это весёлое настроение помогло мне немного угасить приближающийся апогей и продолжить свои телодвижения до тех пор пока и она тяжело задышала, содрогаясь всем телом и наконец, простонала, - все-е-ё-ё…!
Потом мы лежали и долго целовались, пока снова её вездесущие руки, крепко сжимающие мою талию, не добрались до головки моего фаллоса. Сначала она его легонько мяла, а потом медленно стала сползать вниз, целуя по очереди мои соски, мою грудь, мой живот, основание моего члена, и вдруг совершенно внезапно он оказался у неё во рту. Как-то не хочется скатываться на банальности, с женщинами мне в этом плане везло, но именно тогда я ощутил по настоящему всю прелесть орального секса сделанного женщиной в страсти. Первый раз было такое, что он оказывался в в женском рту полностью, под самый корешок. Первый раз я очень хорошо чувствовал, как язык ласкает головку и при полном проникновении горячие губы ласкают ещё и мошонку. И когда я снова кончил, то положив ей руку на голову попросил её, - не вынимай, ещё раз, пожалуйста…, моя королева…! И она продолжила ласково терзать его, медленно, но неуклонно убыстряя темп.
- Сука я, сука…! – вдруг внезапно вынув мой орган изо рта, произнесла она и залилась горячими слезами, - я же мужа своего люблю! А веду себя как последняя проститутка…, приеду, всё равно придётся всё ему рассказать, не смогу ему врать, буду в ногах у него валяться, чтобы простил, я знаю, он добрый, он простит меня дрянь такую.
Я немного даже опешил от такой перемены. Откровенно говоря, растерялся. Я гладил её по голове, не зная как успокоить. Она по детски всхлипывала, и слёзы, стекающие из-под длинных ресниц падали на мой небритый лобок, росою поблёскивая среди чёрных волос.
- Извини меня ради бога, я не думал, что это тебя обидит, если не хочешь, то давай не будем больше этим заниматься, будем всё делать в рамках классических поз. Прости меня….
- Ты не кори себя, ты такой хороший, добрый и ласковый, - всхлипывая шептала она, - это я виновата, выпила немного, и не смогла сдержаться. Так захотелось, чтобы хоть кто-то выслушал меня и понял, погладил по головке, пожалел. Ты настоящий мужик! Нравишься ты мне, и как мужчина очень. Я же вижу, что ты тоже любишь свою жену, так же? Я тебя так уважаю за это! Ты не бойся, я всё для тебя сделаю, это же будем теперь знать только мы вдвоём. Ведь я же знаю, что мы с тобой скоро расстанемся и больше никогда-никогда не увидимся, вот и осмелела от чувства безнаказанности. И тебя порадую своим накопленным теплом и себе немного душу успокою, - уже почти спокойно произнесла она, и крепко обняв мой орган своей сильной и нервной длинной ладонью, продолжила прерванный процесс.
Наступающая полярная ночь круглые сутки светила нам в большие окна, изредка проблёскивая зеленоватыми сполохами северного сияния. Еле тлела масляным светом маломощная лампочка подключённая к аккумулятору. Я слегка поворачивал голову и видел как на стене тень Надежды нависает надо мной. И её огромная грудь колышется у самого моего лица, и её длинные волосы омывают своим потоком мою шею как струи водопада спадающие с её головы. В такие минуты мне казалось что по кончикам волос в меня проникают и её мысли. Мне казалось что в такие минуты я понимаю её как никто другой и могу предугадать любое слово которое она скажет в следующую минуту. Она сидела на мне сверху и накрывала меня полностью, обвиваясь руками, ногами и и своим телом вокруг меня так, что порой я чувствовал себя как запеленатый младенец. Как будто она утверждала этим - "ты мой, ты во мне, теперь что я захочу, то и сделаю на благо наших тел и наших душ". Но вслух с её губ срывался только шепот, - "хороший мой, как же мне с тобой приятно"! И горячие губы снова прикасались к губам уже практически потерявшим чувствительность.
Последний, третий грузовик я перегнал только через полтора месяца. В нём как на грех, ну "совершенно случайно" лопнули одновременно два шланга гидравлики, и снова долго пришлось ждать вертолёт, который привёз мне эти запчасти. Этим же вертолётом, улетала на большую землю и она. На прощание она крепко-крепко обняла меня, так что слегка хрустнули рёбра, и на целую минуту приникла к моим губам, словно стараясь надолго запомнить их форму и вкус.
И всё это время до этого момента, мы ночами не могли оторваться друг от друга, так что к утру засыпали абсолютно без сил. Экспериментируя, демонстрируя друг другу все познания в технике взвимопроникновения и возможности доставления чувственных удовольствий не пропуская ни одного миллиметра тела. Это было какое-то телесное безумие на грани полного сумасшествия. Что мы только не пробовали? Да, по-моему, нет ничего такого, чтобы мы не рискнули осуществить. Если что-то и можно назвать полным развратом, то это как раз и было то, что проделывали мы.
А когда уставали и делали перерывы на отдых, то она ласково укладывала мне голову на грудь и, капая слезами, рассказывала, как она безумно любит своего мужа и ждёт встречи с ним, а я рассказывал какая прекрасная у меня жена. И мы улетали в наши чудесные сновидения к своим любимым, крепко обняв и целуя друг друга. Север и тундра очень сближают людей, я теперь это точно знаю. Одиночество в таких местах опасно смертельно. Поэтому вот так мы с ней полтора месяца без перерыва плакали и трахались, а потом снова трахались всеми немыслимыми способами и снова тихо плакали....