Последний сентябрь.
Тот сентябрь далекого уже 1999 года выдался на редкость дождливым. В средней полосе России уже в начале двадцатых чисел отмечались первые заморозки. Это было время начала нового витка эскалации той великой войны, вехи которой уже давно стали достоянием истории…
А тогда это были обычные первые осенние дни, когда ученики уже пошли в школу, а обычный московский, задавленный суетными делами, народ спешил по своим делам. Где-то далеко на Кавказе шла очередная военная кампания, больше похожая на скоротечную уличную драку без правил, где бьют даже лежачего.
Семен жил с женой и дочкой в доме, ранее бывшим общежитием ЗиЛа. Постоянной работы у него давно не было, и перебивался он случайными заработками, продавая свой труд по мелкому найму. Полученные деньги очень часто пропивались тут же со случайными приятелями, такими же, как и он сам, неудачниками в этой жизни. Регулярно пить Семен начал недавно, когда потерял постоянную работу из-за очередного крупного сокращения кадров…
Жена Семена, Вика, работала кладовщицей в одной из крупных оптовых фирм.Она была броской молодой женщиной с темно-карими глазами и пышной копной стриженых крашеных волос. В отличие от своего мужа, она не имела никаких комплексов и быстро вписалась в новую жизнь, где главным мерилом всех ценностей были деньги. Она часто изменяла своему мужу, и делала это почти открыто, цинично оправдывая свое поведение тем, что в её окружении все так живут. Семену это не нравилось, но он терпел, так как идти ему было некуда, и еще он очень любил свою дочь Катеньку, в тот год пошедшую в первый класс. Она для своих лет была очень самостоятельной и смышленой девочкой. Ей было очень жаль маму и папу, живущих каждый своей жизнью, часто ссорившихся и потом подолгу не разговаривавших друг с другом. Когда папа приходил домой пьяным, мама его не пускала, и он ночевал, где придется. Так продолжалось уже более трех лет. Маме часто звонили другие мужчины, и с ними она куда-то уезжала на машине, иногда на всю ночь.
Катю хотела забрать к себе в деревню бабушка, но сама заболела, и приехать уже не могла. Жила она в далекой Кемеровской области, в глухом таежном селе. Бабушку Катя видела всего два раза, когда та приезжала к ним в Москву, тогда она была еще совсем маленькой девочкой. Ей запомнились большие банки с грибами, черничное варенье и долгие нравоучения, читаемые бабушкой своей дочери, пока папы небыло дома. После этого мама сильно сердилась и куда-то уходила, хлопнув дверью…
Кроме мамы у бабушки было еще два сына, бывших намного старше Катиной мамы: один был лесником, а другой - сплавщиком на реке. Их маленькая Катя вообще никогда не видела, потому что они ни разу не приезжали к ним в Москву. Она только знала от бабушки, что у них есть свои дети, и что они намного старше её, и уже все при деле. Катя очень хотела побывать у бабушки в гостях, но мама почему-то никогда не ездила на свою Родину, и не разрешала бабушке во время её приездов брать Катю с собой, потому что она очень занята и не сможет приехать за ней к бабушке в деревню. Из всех своих детских воспоминаний, воспоминания о бабушке были у Кати самыми светлыми и радостными…
В тот вечер родители Кати, как всегда, поссорились, ссора была безобразной, очень похожей на кулачный бой без правил. Катя всё это время сидела в своей комнатке и тихо плакала, потом с Викторией началась истерика и только после этого всё кончилось. Семен, хлопнув дверью, ушел на кухню, откуда сразу потянуло дымом дешёвых сигарет…
Ночь наступила тихо и незаметно. После того, как в соседней комнате все стихло, и родители разошлись каждый по своим углам, Катя, еще немного поплакав, незаметно для себя спокойно уснула. Спала она крепко, не просыпаясь, и только ранним утром проснулась от страшного грохота, увидев как рушатся стены её дома, как её кроватка проваливается куда-то в бездну: жили они на восьмом этаже девятиэтажного панельного дома…
Потом наступила темнота… глухой удар…
Дальше Катя ничего уже не помнила, потому как потеряла сознание. Прошло несколько томительно долгих часов. По-прежнему было совершенно темно, как вдруг, где-то совсем рядом, громко и выразительно залаяла собака, послышались чьи-то голоса, потом визг и лязг каких-то механизмов. Было трудно дышать: пыль и песок набились в рот, глаза и уши. Катя попыталась пошевелить ручками, и у неё это получилось, потом ножками, и только теперь она почувствовала резкую режущую боль во всем теле и, особенно, в ногах, бывших чем-то сильно прижатыми.
Прошло еще сколько-то времени, сколько - Катя не помнила. Вновь заливисто залаяла собака, но теперь откуда-то сбоку потянуло сыростью и прохладой, и оттуда в проем просунулась чья-то рука с фонарем и осветила Катю с ног до головы. Потом она услышала чей-то незнакомый мужской голос, что-то крикнувший тем, кто стоял рядом с ним. Стало холодно, изо всех щелей на Катю капала вода, постепенно заливавшая ту небольшую нишу, где она лежала, сознание к ней еще несколько раз возвращалось, но каждый раз через несколько мгновений вновь покидало истерзанное Катино тельце…
Прошло долгих двенадцать часов, пока спасатели добрались до того места, где лежала Катя. Плиту, придавившую её маленькие ножки, подняли, и двое молодых спасателей осторожно извлекли её из лежащих вокруг обломков, еще вчера бывших многоквартирным жилым домом…
Очнулась Катя от яркого света, бившего ей прямо в глаза. Вокруг было чисто, сухо и тепло. Какое-то время она не могла понять, где находится, и что же все-таки произошло, где её кроватка и тот белый плюшевый мишка, с которым она постоянно вместе спала. И еще какое-то смутное, совершенно незнакомое ранее ощущение преследовало ранимый детский рассудок: она совершенно не чувствовала своих ног, руки были, и даже все пальчики на них, а вот ног - не было. Потом пришла какая-то тётя и поправила повязку у нее на голове.
Так прошло ещё сколько-то времени, сколько –Катя не помнила, боли она не чувствовала, только сильно кружилась голова, тошнило и нестерпимо хотелось пить. Потом в комнату вошли сразу несколько тетей и дядей в белых халатах, они внимательно смотрели на Катю и о чем-то тихо, вполголоса, переговаривались между собой. Зрение к Кате еще полностью не вернулось, один глаз был полностью закрыт марлевой повязкой, но различить сосредоточенные лица незнакомых людей Катя уже могла – у некоторых из них она увидела блестевшие на глазах слезы…
Ритм жизни полностью сменился, и казалось, что пространство, где она жила стало вязким и осязаемым на ощупь, и лишь потом Катя вспомнила о своих папе и маме. «Где они? Что с ними? Почему они не приходят?» Затем появилось неосознанное ощущение того, что случилось что-то не поправимое, и Кате стало страшно и одиноко: ей казалось, что за ней гонятся какие-то страшные дяди с факелами, факелы сильно чадят, и от них исходит нестерпимый жар, прожигающий её крохотное тельце насквозь.
Наступил кризис, вызванный шоковым состоянием. Врачи как могли, боролись за жизнь семилетней Кати, для которой наступивший сентябрь стал последним месяцем её не такого уж безоблачного детства.
Врачи тогда победили, но Катя навсегда осталась инвалидом и сиротой, в одночасье, лишившись обеих ног и обоих родителей…
Через полтора месяца Катя поправилась, представители международного Красного Креста и вылечившие её врачи подарили ей инвалидную коляску, но ощущения детской непосредственности они ей вернуть уже не могли. Она в мгновение ока оказалась как бы в другой реальности, где уже не было тех ярких красок, окружавших её каких-то два месяца тому назад. Началась новая взрослая жизнь, хотя внешне Катя нисколько не изменилась, и лишь её красивые темно-карие, мамины глаза обрели не свойственный маленькому существу пронзительный блеск умудренного запредельным опытом бытия совершенно взрослого человека…
Прошли годы. Катя, Екатерина Семеновна, жива и до сих пор: у неё двое взрослых детей и трое очаровательных внуков, все они её очень любят. Она прожила интересную, насыщенную разными событиями долгую жизнь, где было всё, но самым главным событием остался тот далекий первый опыт нового бытия, опрокинувший и изменивший на сто восемьдесят градусов всю её дальнейшую судьбу…
20 сентября 1999 года.