В издательстве "Молодая гвардия" выходит книга Завады и Юрия Куликова "Белла.Встречи вослед. Собеседниками авторов стали Владимир Войнич, Марина Влади, Азарий Плисецкий, Лора Гуэрра, Михаил Шемякин. Здесь же ниже помещены воспоминания В. Бирманна.
В мае 1971 я полетел в Москву. Днём с нашей группой от бюро путешествий я посещал музеи, как все туристы, мы обедали в ресторане «Пекин» на площади Маяковского. Нам пришлось отстоять почти шесть часов в очереди в мавзолей на Красной площади, но по вечерам, после обязательной программы я отправлялся к моим новым друзьям. Я побывал у Мишки и Наума — пенсионеров с пенсией в 60 рублей. Однако их книжный шкаф был европейским. Мне разъяснили, как в Москве функционировал легендарный самиздат... Встречался я и с Евгенией Гинзбург, книгу которой «Маршрут одной жизни» уже проглотил, познакомился и с её сыном Василием Аксёновым, книга которого «Апельсины из Марокко» вышла в издательстве ГДР. Он взял меня с собой и я побывал, пожалуй, на самом необычном в моей жизни литературном вечере в московском Доме писателей. Я посетил популярного барда Булата Окуджаву и спел ему немецкий вариант его известной песни «Ах как первая любовь»...
Я встретился с бесстрашным историком Александром Некричем, в книге которого «Выстрел в затылок» анализировалось начало войны между Германией и Советским Союзом. Книга была в 1965 году опубликована, но уже в 1967 году запрещена. Неспокойное время, конечно. Но всё же бетон начал уже качаться!
В один из таких московских вечеров я пел свои песни в большой тёмной квартире Раисы и Льва Копелевых. Этого германиста я знал по роману Солженицына «В круге первом», в котором он представал как гений декодировки отрывков фраз — Лев Рубин. На мой маленький концерт собралось, как минимум, 40 гостей, в том числе, возможно, самая любимая поэтесса их поколения — Белла Ахмадулина, замечательный женский полюс в тандеме с её парнем, сибиряком Евгением Евтушенко. Эта женщина смотрела на меня как избалованная дочь царского генерала, которая в 1916 году в Петербурге связалась с большевиками и всегда носила в своей сумочке с тушью и помадой надушенную бомбочку против царя Николая II.
Достоевский! Пушкин! Толстой! Русская интеллигенция в закрытом диссидентском салоне. В этот вечер я спел кучу песен и купался в блеске глаз своих слушателей. Лев покорил меня своим гением. Ему было достаточно одного раза, прослушать текст, он его молниеносно запоминал и тут же переводил на русский язык. Когда Аксёнов, в шутку, спросил меня:»Откуда, Вольф, ты знаком с нашей ситуацией?», мы все засмеялись. При всей разнице традиций и несмотря на языковые особенности, основные человеческие прблемы во всех красных диктатурах восточного блока были нам одинаково знакомы. Мы были одной политической семьёй.
Однако весёлый звёздный диссидентский час неожиданно помрачнел. Ни с того ни с сего элегантная Белла Ахмадулина сама взорвалась, как надушенная бомба. Она с театральным мастерством продемонстрировала всем приступ ярости. Глаза нежной дамы сверкали подобно молниям. Лев вскочил и утащил её в прихожую. Там он её начал обрабатывать. Я не понял ни слова. После того, как она пришла в себя и отправилась в туалет, наводить марафет, Лев так коротко объянил мне причину её взрыва:»Понимаешь, Вольф, такова уж наша Белла...»
Она, не понимающая ни слова по-немецки, обиделась, что язык Гёте и Шиллера был мной загрязнён такими политически приходящими словами как социализм, партия, народная полиция, потребление, коммунизм, ГДР, колхоз, госбезопасность..
Когда Белла вернулась и уселась в своём кресле-троне, Лев устроил этому разношёстному обществу маленькую лекцию. Он объяснил Белле и всем другим, что как раз такие темы моих песен и состаляют изюминку модернизма. Вечные темы любви и ненависти, предательства и верности, мужества и смертельного страха предстают в моих песнях на материале человеческого дна. Таков современный немецкий Брехтовский стиль, высокий слог и вульгарное смешивается, плебейская традиция. «Вольф, дорогая Белла, не боится грязи повседневности. У нас тоже такой имеется - Высоцкий.» Поэтесса успокоилась настолько, что смогла с хмурой миной его выслушать. Но она не поверила ни одному слову добряка.
Я, немного неуверенно, пел дальше. Но выбирал уже такие песни, где не встречались слова колхоз, или совхоз. Естественно, я хотел понравиться этой бестии. Спел пару любовных песен, «Маленькое поощрение», к нему «Большое поощрение» со словами:»Моя любимая, моя красавица,/ ты, с твоими тёплыми руками./ Ты поддерживала меня все ночи, /приносившиe лишь холод холодным. /Ах, моё сердце больно/ от всей политики и всех битв». И когда позже я спел мою популярную песню «Ободрение»: «Не позволь себе ожесточиться/ в это твёрдое время..» *, наконец, дождался успеха. Белла Ахмадулина вскочила и как реванш, решила прочесть в честь гостя из Берлина своё стихотворение «Варфоломеевская ночь.»...
И я понял, что она по крайней мере, так же жестоко политична, как и я, только маскируется романтичным пушкинским костюмом.
* Du, lass dich nicht verh;rten
In dieser harten Zeit
Die all zu hart sind, brechen
Die all zu spitz sind, stechen
Und brechen ab sogleich.
Du, lass dich nicht verbittern
In diese bittren Zeit
Die herrschenden erzittern
- sitzt du erst hinter Gittern -
doch nicht vor deinem Leid.
Du, lass dich nicht erschrecken
in dieser Schreckenzeit
das wolln sie doch bezwecken
dass wir die Waffen strecken
schon vor dem grossen Streit.
Du, lass dich nicht verbrauchen
gebrauche deine Zeit
Du kannst nicht untertauchen
du brauchst uns, und wir brauchen
grad deine Heiterkeit.
Wir wolln es nicht verschweigen
in dieser Schweigezeit
Das Gr;n bricht aus den Zweigen
Wir wolln das allen zeigen
dann wissen sie Bescheid.
1966