Варвара Саввишна оглядела накрытый стол: все на месте, можно приглашать мужа и детей. Она подошла к замерзшему окну, сквозь которое тускло мерцали огни фонарей Большой Покровки. Что-то принесет наступающий год, год 1822 от Рождества Христова? Пусть пошлет Господь здоровье и благополучие всем – и любимому супругу Александру Васильевичу, и детишкам – тринадцатилетней Машеньке, десятилетнему Васеньке и, конечно, старшему, Николушке, что учится сейчас в Морском корпусе. Дай Бог, благополучно родится и тот, появления которого на свет так ждут они с мужем после смерти трех малышей – Гриши, Параскевы и Павлуши.
Перед иконой мерцала лампадка, и неяркие отсветы выхватывали из полутьмы лица на портретах, оживлявших своим присутствием пустую и тихую пока залу. Вот портрет мужа, тогда еще совсем молодого, в мундире лейб-гвардейца. Военным Александр Васильевич пробыл недолго: сын протопопа Нижегородской Никольской Верхнепосадской церкви Василия Ивановича Зеленецкого, он, как и многие дети священнослужителей, окончил Нижегородскую духовную семинарию, потом остался в ней учителем грамматического класса, географии и арифметики, а вскоре по желанию был определен учителем в народное училище. Это учебное заведение в Балахне, как и все малые народные училища, было двухклассным, причем в каждом классе учились по полгода. Получалось, что полный курс учащиеся проходили за календарный год: учёба начиналась в январе, в конце июня проводился экзамен за первый класс, а в декабре – за второй. В училище обучали письму, чтению, счету, географии, истории и Закону Божию. Когда Александру Зеленецкому исполнился 21 год, он вступил в лейб-гвардии Преображенский полк, где от рядового дослужился до прапорщика, но в 24 года уже был уволен в отставку по болезни и возвратился в родной город. В Нижнем Новгороде Александр Васильевич был назначен судебным заседателем Васильского уездного суда, произведен в титулярные советники, потом - в коллежские асессоры.
Вот такой уважаемый человек стал супругом Варвары Саввишны. Ей-то 18 лет едва исполнилось, а муж почти вдвое старше, вдовец. В 1805-м году родился их первенец Николенька, а через шесть лет Александр Васильевич Зеленецкий был внесен с родом в Дворянскую родословную книгу. Варвара Саввишна гордилась этим, гордилась, что супруг стал надворным советником, получил орден святого Владимира 4 степени. Взгляд Варвары Саввишны переместился на соседний портрет, с которого смотрел добрыми глазами ее батюшка, Савва Сергеевич Смирнов. Отец сначала состоял на военной службе, потом перешел в статскую, занимал пост нижегородского прокурора в чине надворного советника. Рассказывал он, что род Смирновых восходит к Василию Смирному, новгородскому помещику 17 века. И род-то славен: немало дал он России людей, искренне ей преданных, храбрых и честных. Мужчины рода Смирновых традиционно выбирали военное поприще, звания имели высокие, а подвиг деда, Сергея Максимовича Смирнова, сам великий Пушкин увековечил, вывел деда в повести «Капитанская дочка» под именем капитана Миронова, даже фамилию изменил не очень сильно. Да, дед успел стать только капитаном - в этом чине еще молодым, 34 лет от роду, погиб он от рук бунтовщиков-пугачёвцев, оставив сиротами трех маленьких сыновей и двух дочек.
По приказу Екатерины II мальчиков приняли на казённый счёт в Сухопутный и Морской кадетские корпуса, и стали они по традиции военными, но состояли в морской службе. Александр был участником русско-шведской войны, окончил карьеру контр-адмиралом, командором ордена святого Иоанна Иерусалимского, награжден орденом Георгия 4 степени; Федор служил на Балтике и в Белом море, участвовал в Гогландском сражении, а в отставку вышел в чине капитан-лейтенанта. Дочери капитана Смирнова стали воспитанницами Смольного института благородных девиц. Евгения окончила институт с шифром - вензелем императрицы, который выдавали за отличное поведение и исключительные успехи в учебе, - слыла красавицей, прекрасно пела. После окончания института она стала пользоваться покровительством цесаревича Павла Петровича и великой княгини Марии Фёдоровны, участвовала в великосветских любительских спектаклях. Ею необыкновенно увлекся князь Иван Михайлович Долгоруков, внук Натальи Долгоруковой, трагическая судьба которой была воспета в стихах Козловым и Рылеевым, и от которой, видно, унаследовал он способность и страсть к сочинительству. Сиротство и романтическая биография девицы Смирновой еще более привлекли внимание впечатлительного князя. Вскоре Евгения стала княгиней Долгоруковой.
Взгляд Варвары Саввишны остановился на портрете любимой тетушки, копии со знаменитой картины кисти Жана Луи Вуаля. А рядом - портрет князя Ивана, молодого и веселого. Хороша была Евгения! Красота и талант ее стали украшением Павловска, летней резиденции наследника Павла Петровича, ведь именно там основным увлечением молодежи был любительский театр. Князь Иван писал в своих мемуарах: «Все лето мы играли разныя комедии, то в Павловском, то в Гатчине». Великая княгиня Мария Фёдоровна музицировала на клавесине и арфе, да и бывшие смолянки Екатерина Нелидова и Евгения Смирнова были хорошими музыкантшами. Превосходную музыку для спектаклей писал молодой композитор Бортнянский, отличались они и великолепием декораций, богатством костюмов. После того, как Евгения с большим успехом исполнила на любительской сцене главную роль в пьесе «Nina ou la folle par amour», в обществе стали звать ее Ниной. Так называл свою обожаемую супругу и князь Иван, посвящая ей стихи:
Нину видеть повсечасно,
Не страшась разлуки с ней,
И, ее пленяя страстно,
День от дня ей быть милей, -
Вот каких я благ желаю!
Нет иных уж для меня.
Всё вам, смертны, уступаю;
Будь лишь Нина век моя!
Император Александр I назначил князя Ивана губернатором Владимира, и, оставаясь на этой должности десять лет, тот основал в городе первую гимназию с пансионом и библиотекой, первый театр, написал и издал несколько книг. Князь состоял в переписке со многими поэтами и писателями, в их числе был известный переводчик Тимофей Прокофьевич Кирияк, бывший наставник Евгении во время ее учения в Смольном институте. Князь Иван отзывался о нём как о «предобрейшем человеке, характеристики самой кроткой и чувствительной». Княгиня Евгения, будучи первой дамой Владимира, оставалась скромной, приветливой и милой, и все очень горевали, когда она скончалась от чахотки, будучи всего 33 лет от роду. Безутешный муж посвятил ее памяти сборник стихотворений «Сумерки моей жизни», написал в память об ушедшей жене мемуары, помогал ее родным. Он был лично знаком с молодым Пушкиным и, скорее всего, сам же и рассказал Александру Сергеевичу историю жизни своей покойной жены.
Варвара Саввишна вздохнула: не успела тетушка увидеть ее в подвенечном платье, но князь Иван племянницу тепло поздравил. Он всегда был заботлив и добр, сыновей вырастил людьми незаурядными, тетушка гордилась бы ими. Все сыны верно служили России, к тому же одарены были талантами живописными, литературными и музыкальными. Варвара Саввишна поправила на стене портрет своего кузена Александра Ивановича. Этот выпускник Геттингенского университета был поэтом и прозаиком, невероятно эрудированным человеком, а во время войны 1812 года участвовал в сражениях на Бородинском поле, под Тарутиным и Малоярославцем. Павел Иванович, мемуарист, встречался с Пушкиным в Кишиневе, а позже издал «Дневник с записями разговоров Пушкина». Он очень увлекался музыкой, был композитором-любителем и хорошим пианистом. Третий сын Долгоруковых, Дмитрий Иванович, состоял министром при персидском дворе и во время Крымской кампании сослужил большую службу России, добившись нейтралитета Персии. Прекрасный знаток живописи, он вошел в состав совета Художественного общества и комиссии по постройке храма Христа Спасителя, а будучи одарен литературно, состоял членом общества «Зелёная лампа». Живя в Риме, Дмитрий Иванович написал трактат о Данте и был принят в члены Литературно-археологической академии святого Луки, а в Константинополе собрал богатую коллекцию персидских рукописей и икон.
А вот и портреты братьев и сестер самой Варвары Саввишны. Не так имениты они, как Долгоруковы, но все же люди уважаемые. Пётр служит заседателем земского суда в городе Коврове Владимирской области, а Владимир - вице-губернатором самого города Владимира. Сестра Женечка первым браком была за подполковником Лебле, а теперь – за пермским городничим Николаем Федоровичем Греном. Историю рода Смирновых в семье Зеленецких помнили. Сын Варвары Саввишны, Николенька, на раз просил матушку свою, «капитанскую внучку», рассказать историю подвига своего деда, и тогда она вспоминала, как ей самой рассказывал об этом отец. А вот как писал об этом Пушкин в «Истории пугачевского бунта»: «Крепости, в том краю выстроенные, были не что иное, как деревни, окруженные плетнем или деревянным забором. Несколько старых солдат и тамошних казаков, под защитою двух или трех пушек, были в них безопасны от стрел и копий диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии и около ее границ. 24 сентября Пугачев взял крепость Рассыпную. Комендант, майор Веловский, несколько офицеров и священник были повешены, а гарнизонная рота и полтораста казаков присоединены к мятежникам».
Нередко находились предатели и доносчики, что хотели выслужиться перед Пугачевым, выдавая тех, кто оставался верен присяге. Остался верен присяге и капитан Смирнов, за что поплатился жизнью. Конечно, кому как не «капитанской внучке», помнить имя человека, повинного в его смерти, и не раз Варвара Саввишна вспоминала эту историю: «Звали предателя Федором Минеевым. Дворянином был он, правда, мелкопоместным. Во время пугачевского бунта направили его из Казани для расправы с бунтовщиками, но ему пришлось встретиться с главными силами Емельки. И Минеев сдал бунтовщикам крепость Осу, которую оборонял. Пугачев за эту сдачу пожаловал его в полковники. Но тому мало показалось – донес он на деда моего, что будто бы затеял он измену. Дед был человеком чести и от слов своих отказываться не стал. Не считал он Емельку царем - и поплатился жизнью. Да только правда верх взяла. Разгромили войска бунтовщиков, а «полковника» разжаловали и солдатом в далекий гарнизон отправили».
После таких рассказов Николенька вскакивал, сжимая кулаки, и обещал, что никогда не станет предателем, будет до конца верен своему долгу, как дед Сергей Максимович Смирнов. Наверно, эти слова свои вспомнит он потом, сражаясь под неприятельским огнем в битве при Наварине.
Варвара Саввишна взяла со столика рукописную книгу, акафистник. Сюда она собственноручно переписывала акафисты небесным покровителям ее родных. Сколько раз, вычитывая эти акафисты, испрашивала она милости Божией супругу и детям, братьям и сестрам, а сколько еще предстоит их прочитать… И чаще всего книга в ее руках открывалась на акафисте чудотворцу святителю Николаю. Высокие часы пробили одиннадцать раз. Варвара Саввишна встрепенулась: пора за стол! Выходя из залы, чтобы позвать мужа и детей, она перекрестилась перед иконой Божьей Матери: - Матушка Заступница, испроси у Сына Своего благословение на наступающий год, да будет он мирным и благополучным, да будут здоровы и благополучны все родные и близкие! Пламя лампадки дрогнуло, и словно живая, улыбнулась Варваре Саввишне с портрета тетушка Евгения, «капитанская дочка».