Начало: http://www.proza.ru/2017/04/09/2354
В связи с частыми – трижды в неделю – поездками Лады к детям и её ночёвками в одной квартире с бывшим мужем, Шатрова всё сильней обуревали пароксизмы меланхолии. Одиночество пустых дней задавило, маниакальная ревность помутила сознание, источив подозреньями. Безраздельный собственник по натуре он донельзя извёлся. Не могу спать! Знаю, что сегодня не придёт, а сам постоянно жду! Есть – не хочу, работать – не могу, на каждый стук внизу – вскакиваю: вдруг – она!.. Любимая должна сидеть рядом, разделять участь любимого. Красота женщины в её собачьей преданности. Кому поверил, поступился призванием? Да, никогда!.. Скоро она предаст меня как гражданского мужа по всем статьям (поцелуй и Христа предал), ради детей и добрых отношений с родителями, без телефонного отчёта им не заканчивает день. Покается и воротится к Ровскому, тот нынче уважаемое лицо на автобазе в Каменске. Граждане делают фееричные карьеры, ловко обогащаются, перестройка творит небывалые чудеса. Некогда подначальный Шатрову рабочий Углов стал экстрасенсом и весьма прибыльно лечит людей. Укрепляет семью, снимает порчу и сглаз, «вдовью косынку» и «венец безбрачия», производит настрои очарования противоположного пола и даже зарядку мелких банкнот на прибыль. Безработному Шатрову впору проситься ночным сторожем на автостоянку, да без городской прописки откажут. Женщины кидают неудачников, перемётываясь к фартовым. Но лучше тишина, чем лгунья, которой перестал верить. В одну из ночей лежал, не смыкая век. Рукой обнимал за живот спящую Ладу, а в преданность гражданской жены не верил. Выспренний вздор о женщинах сочинили воспеватели-трубадуры. Клятвенные уверения о единственном – дамская уловка охомутать нас. Любовь – чувство, не разыскивающее суженую, а творящее из подручного материала. Женился на собственной выдумке, безбожно приукрашивая, обожествил пустышку. Нарёк связь вечной любовью, а народ именует едко – крапивой стрекучею.
Вынужденная не всегда ночевать тут, Лада иногда увозила детей к своим родителям, по адресу, где Шатрову бывать не довелось. Частыми сиротливыми ночами, отравленный сплошным курением, он стал с горечью сознавать себя ненужной обузой в её жизни. Меня не примут ни дети, ни родственники Лады, я для них коварный возмутитель спокойствия. Зятем выгоднее иметь добытчика Ровского, что с неимущего меня возьмёшь. Этот упёртый мужик, в небрежении недооценённый, сходу избрал верный путь, сцапав детей, и на материнском инстинкте одерживает верх. Вдобавок стал крупно зарабатывать, и зачем ей теперь бесславный сочинитель с зыбкой надеждой на грядущий успех, ведь реальное ценнее сулимого. Я безнадёжно лишний! Столь весело начатая любовная игра вне правил вершится ужасным провалом, неминуемо кончается, как всякий азарт. Да, я ухватил жар-птицу за хвост, вот в кулаке её перья. Амурный угар затмил голову, руководился не разумом, а половыми рефлексами. Исход был предрешён и, будь осмотрительней, не увёл бы свой семейный корабль на потешные огни. Винить некого, я сам актёр и автор собственной драмы. Прошлое не вернуть, надеяться на новое счастливое знакомство не стоит. Неимоверно узок круг общения, семейная идиллия не для меня. Отныне я стану сознательно избегать влюблённости, буду предохраняться от любви. Где страсть, там страдания, беда, мешающие работе. Пора сменить тематику творчества. После рождения детей развод постыден, Ровский по-своему прав.
Книга XVII века «Любовь к нескольким» наставляла так: два возлюбленных лучше, чем один, а три надёжнее, чем два. Деля свои симпатии, можно не бояться глубокого увлечения, излишней привязанности. Люби – не влюбляйся, пей – не напивайся, играй – не заигрывайся! Тайно изменяй жене (мужу) в командировке, в санатории, доме отдыха (для того и существуют), но – смыв грязцу измен, ворочайся в семью. Меня разово употребили и, как там рекомендуют на пакете с презервативами? «После использования выбросить упаковку в надлежащее место за ненадобностью». Я не вписываюсь в дальнейший расклад её жизни. Дистанционно ощущаю неприязнь тестя и тёщи по отношению ко мне. Лада скоро получит ордер на новую квартиру, а я ненавистен её родителям, полжизни ждавшим сноса этого дома, где милая дочь от рождения была ими прописана. Как несмышлёное дитё она всегда советуется с мамочкой и никогда не изживёт эту зависимость. Трубит давно злоречие, что будто я альфонс. Они не допустят, чтобы нищий многожёнец без жилья и работы, с двойными алиментами, охально осрамивший их золотую дочь, «писатель сраный, который ничего собой не представляет; деревянные безделушки», как за глаза обозвал меня злоязыкий тесть, вселился туда призяченный. «Только после войны со мной! Его место в исправительно-трудовом лагере!..» Всегдашний досуг бедолаги – обложиться газетами возле бубнящего телевизора; начав с президента заодно обругать дочь. Карьера горожанина есть усилия заполучить место для житья: сперва подвал, затем комнатку с окном, потом нечто не в коммуналке и, дай бог, в конце концов, своя благоустроенная квартира! И жизнь, в целом, удалась, за исключением несбывшейся мечты о загородном коттедже. Как злющие уродки пакостят красивым, так бездарные ничтожества вредят талантливым. Завистливый глупыш, гибрид пираньи и бульдога, встал на тропу войны с писателем. Парой строк ославлю так, что уже не оправишься! Используя распри с тестем, Архилох создал жанр язвительной поэзии. Как ополчились на бедного меня! Квартира в будущем могла бы стать мемориальной и сберечь их бледные имена.
Один, снова, как перст, один; вечный изгой, лишний!.. Заполучив страстно желаемое, не становишься счастливым. Вот она особенность азартных игр: все бьются против самого сильного игрока. Флёр спадал с глаз, и виделась подлая измена. Восхищение и обожание, любовь ко мне иссякли, а ведь я не подурнел с тех дней и многие произведения, что станут русской классикой, давно мною написаны. Грянет славный час, будут все изданы, раскуплены, прочитаны и расхвалены, вознесены. Но ей чужда духовность, ей нужен современный нувориш для следующего адюльтера. Недвижимо лежал, обнимал жену, опять и снова чужую жену, а в висках учащённо пульсировало, с навязчивостью бредовой контаминации забивая перебродившие мысли. «Играл ва-банк, я верил ей…» Запретная страсть эта была изначально обречена. Видел же, неудатная голова, с юности гонявшийся за химерами, что будущего нет. «Играл ва-банк, я верил ей, не оставлял сомненьям места…» Моя благоверная? Хы-ых!.. Здесь по нечётным ночует, чужие срамные запахи. Гулящую жену как закисший продукт противно нюхать. Неотвратимые встречи с Ровским рано ли поздно, коль не уже, увенчаются бурным половым актом. Как тогда, после Таджикистана, они опять улягутся в одну постель. Теперь уже без фальши, с презрением в глазах, вернут мне турнирное оружие гордых оленей в битве за самку. Твёрдые выросты увенчают мой лоб. Можно сказать, мы однорогие братья, но рогоносцем станет обманутый последним.
«Играл ва-банк, я верил ей, не оставлял сомненьям места, – везло отчаянно, хмелел, как обручённая невеста!..» Не завтра, так через декаду Лада уступит доброте уникального всепрощенца, её сманит привычный уклад, без всяких литературных затей, который Шатров подменил ей репутацией гулёны и жилым кабинетом в нелегальном общежитии в промышленной зоне родного города. Однажды, если не уже, она привычно раздвинет под ним тучные ляжки. Возобладают сердоболие, жалость к покинутому папе их детей, и они сотворят фамильный секс. Она баба на передок слабая, прижми понахрапистей и – яри её! Некогда прискучившее первое супружество, всё наперёд предсказуемое, наверняка сейчас вспоминается утраченным раем. Нельзя его окончательно расторгнуть – слишком многие пострадают: малолетние дети, Ровский, стареющие родители обоих. Зачем делать всех несчастными? Шатров не настолько значительная фигура. Сколько себя помнил, ему никогда не везло в азартные игры. «Слепец, бокалами гремя, поспешно придвигая взятки, не видел в эйфории я, что мне беда кусает пятки! Надёжный козырь подвалил: всегда любовь считал небитой! Что я, безумец, натворил, сыграв колодою открытой!..» Едкой обидой увлажнило глаза. Проигрался вчистую, против восстало решительно всё! Я обязан отступиться и не мешать Ровским существовать. Иначе меня сомнут, с гиканьем изгонят из разъярённого стада. «И пришёл Бог ночью во сне и сказал ему: вот, ты умрёшь за женщину, которую ты взял; ибо она имеет мужа». О, книга книг, набитая знанием, вот где высшее образование. Не шевелясь, лежал, уставившись в потолок. Лада сонно налегла на него, горячей ляжкой придавив колени. Не замечал ни влажной потливости кожи в месте соприкосновения, ни умилявшей прежде тяжести женского бедра. Всё также невидяще таращился в сумрак душной комнаты. Поражение всегда сирота, воистину, тоска шакалья!..
Бывают жёны, походя губящие мужей. Роль судьбы исполнила она. Роковая женщина! «Вы – famme fatale моей жизни; сексбомба, на которой я подорвусь!» – вспомнилась своя фраза из относительно безмятежных дней первой близости. Тогда уже снедало недоброе предчувствие неумолимой расплаты. Любовь и ревность лишили творческого спокойствия. Мужчина создан для трудов, а женщина – для суеты и наслаждений, отсюда извечный разлад в семьях. Мне сексуальные излишества во вред, ей они даже на пользу. Задача чисто биологическая: родила детей и, считай, добилась прочного успеха в жизни; занимайся воспитанием. Я могу проявить себя единственно в труде, работая как вол. Приоритеты и желания различны, не совпадают. Трудись я телесно, а не умственно… Навязчивая мысль о ней мешает работе над текстами. В силу таланта и маниакальной рефлексии постепенно сложилась лирическая повесть на основе возникших отношений. Шатров синхронизировано, с полной отдачей проживал два разных сюжета, второй – не менее значимый для него литературный. Люди развитого ума и воображения никудышные игроки в повседневной жизни. Реальный житейский сюжет был удручающе мрачен: наличные деньги на исходе, и скоро привлекут к суду как злостного неплательщика алиментов по двум исполнительным листам. Лада, кажется, беременна и я сомневаюсь в моём отцовстве. Может, понесла от Ровского или переспала с чудодеем Угловым, поди проверь! Не обманут лишь портативная «Эрика», слово и дело. Я просто слепец, замкнувшийся в вымысле, шут гороховый. Бога любви не зря изображают с непроницаемой повязкой на лице. Сотворить из посредственной женщины богиню – право, немудрено. Петрарка обессмертил Лауру, Данте – Беатриче, Пушкин – Анну Керн, а я увековечил законную супругу Ровского. Потрясающий опыт во всемирный кадастр чувств!
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/04/30/1925