Об отце и его времени

Инна Гавриченкова
                1       
        В биографии моего отца ярко отразились события времени, великие и трагические, радостные и печальные. Его жизнь неразрывно вписалась в историю страны.

        Отец мой, Гавриченков Василий Ильич, родился  в 1905г. в Починковском уезде Смоленской области в крепкой крестьянской семье. Очень любил он поэта Твардовского не только за его поэму «Василий Теркин», которую он с удовольствием читал, несмотря на трудности со зрением, но и потому, что считал его земляком. Да и судьба семьи Твардовских похожа на судьбу семьи моего отца. 
         Во время Столыпинской реформы семья Гавриченковых выделилась на хутор. Интересно происхождение фамилии семьи. Когда-то в деревне проживал крестьянин по имени Гаврила. Для обозначения членов его семьи другие крестьяне использовали имя  Гавричёнки, которое в дальнейшем после отмены крепостного права и превратилось в фамилию.
         Землю давали в зависимости от количества мужчин в семье, а так как в семье моих предков их было много, то и земельный участок (надел) получился большой.

         Но семья не была однородной. Братья моего деда были ленивы и любили выпить. Дедушка же отличался большим трудолюбием  и хозяйственностью. Поэтому после женитьбы (а жена его была такая же работящая, как и он сам) он решил отделиться от братьев, что им совсем не понравилось. Были ссоры, драки, угрозы. Наконец, семья дедушки отделилась, получив самые неудобные и малоплодородные земли. Много трудились. Несколько крепких хозяйств в деревне организовали кооператив по совместному приобретению и использованию сельскохозяйственной техники, а отец, будучи десятилетним мальчиком, был основным их механиком. Сеяли хлеб, зерно продавали,  а деньги дед клал в банк. Очень хотелось ему прикупить ещё земли. Впоследствии  во время революции все деньги пропали.

        Семья жила не богато, хотя, по современным меркам, земли было довольно много, имелся даже участок леса. Питание было свое, деревенское, естественное. Держали несколько лошадей, коров, свиней. Скотины было столько, сколько необходимо для прокорма семьи. Для увеличения плодородия почвы дед начал по весне вывозить навоз на поля. Остальные крестьяне в деревне этого не делали. За несколько лет его неудобья  превратились в такие плодородные земли, что даже и после Отечественной войны они резко отличались от остальных полей колхозников своим плодородием.  Дед старался поменьше тратить денег, поэтому летом все ходили босиком, а в холод была одна пара валенок на всех. Считалось, что женщинам образование не нужно, девочек в школу не отдавали. Грамоте сёстры моего отца выучились уже во взрослом состоянии. Всю долгую зиму  они работали по хозяйству, ухаживали за скотиной, вечерами же, сидя при лучине, пряли и ткали, а весною отбеливали полотно.

                2
         Такая жизнь продолжалась вплоть до раскулачивания. Дед к этому времени уже умер. Расстреляли старшего  брата отца Афанасия – за язык, как считали остальные члены семьи.  Видимо, он был человек прямой и не трус. А власть в деревне оказалась, по его мнению, в руках  пьянчуг и бездельников. И Афанасий открыто высказывал своё возмущение этим обстоятельством.
          Арестовали второго брата Григория. После смерти Сталина он вернулся из заключения. По дороге домой в Донбасс, где проживала его семья, он заехал к нам повидаться. Высокий сухощавый и широкоплечий, сильный и красивый, с правильными чертами лица европейского типа, он напоминал апостола.
        Встреча была теплой, но подспудно ощущались зажатость, недоговоренность и страх. К сожалению, я была тогда слишком мала, чтобы участвовать в разговоре. Григорий рассказывал о своей работе на  строительстве Беломорско-Балтийского канала. Там все было организовано так, чтобы уничтожить как можно больше людей. Зимой в холода жили в землянках, которые сами же и выкапывали. Мой дядя выжил только благодаря своему крепкому здоровью. Прожил он приблизительно столько же, сколько мой отец.

         После ареста Григория отец, не дожидаясь своей участи, уехал из деревни в Донбасс и устроился работать в шахте («полез в  шахту» - по его выражению), добывал уголь. Там он оставался несколько лет. Будучи активным комсомольцем, он организовал в общежитии коммуну с общим заработком, с общим досугом, с общим столом, которая просуществовала до самого его отъезда  в Ленинград. Конечно, эта коммуна держалась на его безотказности, трудолюбии, доброте. Кроме того, он был отличным  пионервожатым. Помню его рассказ, как он с ребятами ездил в Москву  на слет пионеров, где перед присутствующими выступал Горький. Отцу он показался очень чувствительным: иногда Горький не мог удержаться от слез, и видно было, как он их  вытирает. Ребятам отец показал Кремль. Облазили и Царь-пушку, и Царь-колокол.

       Тогда же имело место следующее смешное событие. В Донбассе отец водил своих пионеров на экскурсию на кондитерскую фабрику. Там детям  позволяли есть конфеты и шоколад без ограничения, но выносить за пределы  фабрики было запрещено. Ребята попрятали шоколад за пазуху, под рубашки. Возвращались пешком через степь, прошли  по жаре верст пять, слизывая сладкую массу с животов друг у друга.               
        Работа в шахте принесла некоторую пользу отцовскому здоровью. С детства у него очень болели глаза. Он относил это к тому, что, будучи совсем маленьким, он свалился с воза с сеном под колеса телеги, которая проехала по его голове, лишив его нескольких зубов. От угольной пыли болезнь глаз прошла, зато остались   на всю жизнь чёрные отметины на ухе и в лёгких. Затемнение в легких при каждом осмотре ставило врачей в тупик.

                3
         В Донбассе отец, будучи таким активным комсомольцем,  подал заявление  в партию. Однако когда прошел испытательный кандидатский срок, заявление не смогли найти, что очень оскорбило моего отца. И хотя  ему предложили написать новое заявление  задним числом, а потом старое заявление было всё-таки найдено -  в красном уголке на столе под зеленным сукном, где оно пролежало год,  - он вскоре уехал в Ленинград.
        Ему очень хотелось учиться, стать инженером-строителем. Он поступил на рабфак, но через некоторое время кто-то донес, что он сын кулака, и ему посоветовали забрать документы.

         Еще до отъезда  в Ленинград отца вдруг арестовали и посадили в одиночную камеру, где он промучился  около месяца в ожидании расстрела. Можно представить себе, что он перечувствовал за это время! Когда его вели, чтобы  освободить, он считал, что идет на расстрел. Причиной же ареста было убийство какого-то комсомольского активиста в родной отцовской деревне. Но там отец не появлялся ни разу с тех пор, как уехал в Донбасс. Поэтому его отпустили, взяв подписку о неразглашении этого события. Конечно, и это событие подтолкнуло его к быстрому отъезду в крупный город, где он мог бы потеряться -  Ленинград.

       Сначала в Ленинграде отец  работал грузчиком, затем  устроился на завод «Красная Заря» в  Бюро инструментального хозяйства. Способности, усердие и, я думаю, любовь к делу, трудолюбие, позволили ему вскоре занять место начальника этого бюро. Инструментальное хозяйство становится главным делом  в жизни  и главным увлечением до самого выхода на пенсию. Люди, работавшие рядом с отцом, удивлялись его способности помнить номера инструментов. Вместо того чтобы искать какой-нибудь инструмент в каталоге, они просто спрашивали у отца и получали исчерпывающий ответ.
       У отца были тесные  связи  с инструментальными хозяйствами других заводов (я  говорю уже  о позднем периоде его жизни). Люди с  других заводов приезжали к нему перенять его опыт. Уже после его смерти из печати вышла книга о ведении инструментального хозяйства. В ней упоминается  о его заслугах. К сожалению, я не знаю подробностей, так как об этой книге маме сообщил очень коротко бывший  сослуживец отца при случайной встрече.

                4
        В Ленинграде наша семья  жила в небольшой комнате на втором этаже деревянного дома с печным отоплением. Дом  находился  на углу проспекта Карла Маркса и Ломонского переулка  рядом с Выборгским Дворцом культуры и его парком. Ломонским переулок назывался потому, что в конце его были конюшни  ломовых извозчиков. Это нас сильно выручило во время блокады, так как на конюшнях не сразу прекратили подачу воды и не нужно было ходить на Неву за ней. Кроме того, во дворе лежали штабеля досок, которыми мы украдкой  топили  печку. Парк при Дворце  культуры во время Ленинградской блокады был изрыт траншеями, и мы бегали туда прятаться  по сигналу  воздушной тревоги. Мы - это женщины и дети. Мужчины же, в том числе и отец, дежурили на крышах. Их задачей было  в случае  падения зажигательной бомбы схватить ее и сунуть в воду или песок и погасить начинающийся пожар.
               
         Гитлеровцы буквально забрасывали город зажигательными бомбами. Помню, как под влиянием какого-то непонятного страха за наш дом, я выскочила из траншеи и бросилась бежать домой. Мне было тогда около пяти лет. Время было ночное, и я увидела, как на крышах всех домов вокруг поднимались яркие языки пламени. Мама быстро вернула меня назад.
        Бомбы были не только зажигательные. Запомнилось такое зрелище: за окном беззвучно летят крупные черные хлопья, сначала вверх, а затем, замедляя движение и уменьшаясь в размерах - вниз. Через некоторое время слышится  резкое дребезжание оконных стекол. Это в парк упала фугасная бомба. Мы радуемся, что не в нас.

       Отца не отправили на фронт в виду того, что он  был нужен на заводе, а завод поставлял на фронт телефонные аппараты. Каждый день он приносил  с завода домой половину небольшой кастрюльки супа,  и мы делили его на всю семью, которая состояла тогда из пяти  человек: родителей, меня с сестрой и младшей маминой сестры. Это была наша  основная еда.  Однажды, придя домой, отец сказал: «Ложитесь и помирайте. Сегодня супа нет». Не помню, как и почему мы пережили этот день и не умерли.

       Весной 1942 года, когда начала действовать «Дорога жизни», завод был эвакуирован в Москву. Вместе с ним  эвакуировали и нас. По льду Ладожского озера переправляли в первую очередь женщин и детей в автобусах. Мужчины ехали позже в открытых грузовиках. Все происходило ночью. В насквозь прокуренном вонючем небольшом помещении мы ожидали отца, переживая, удастся ли ему благополучно переправиться. Слава богу, всё обошлось! Далее поехали в товарных вагонах (телятниках) со стенами, покрытыми наростами льда, и с буржуйкой в центре. Отцу где-то удалось купить половину туши барана (или телёнка), что было очень важно, так как до Ярославля мы ехали две недели. В Ярославле поезд загнали в тупик, и все про него забыли. Поезд был наполнен умирающими людьми, которые не могли ходить. Только отец нашёл в себе силы подняться и пойти к начальнику вокзала.
                               
        Так как в поезде ехали люди, работающие на военном заводе, в разговоре с начальниками отец назвал состав «Сталинским». Это все изменило. Помощь пришла. Мы оказались в комфортабельном госпитале. После короткой передышки в Ярославле нас отправили дальше в Москву на обычном пассажирском поезде. В Москве первое время все жили прямо на заводе. Люди были так измучены, что когда была устроена баня так, что в одном конце большого помещения мылись мужчины, а в другом - женщины, это никого не взволновало.
        Отца положили в военный госпиталь с диагнозом «дистрофия». Сохранилась его фотография тех времен: страшно опухшее от голода лицо.

        Постепенно жизнь наладилась. Отец выздоровел. Нам дали на пятерых комнату площадью 18 кв. метров и кой–какую заводскую мебель.  В первые годы жизни в Москве мои родители с любовью вспоминали Ленинград и надеялись в него вернуться. Но возвращаться было некуда: наш дом был разобран в голодном городе на дрова, вещи исчезли. Так и  остались мы в Москве навсегда, сохранив в душе любовь к Ленинграду.

                5
        После окончания войны каждое лето мы все вместе отправлялись куда-нибудь на отдых. Обычно выбирались места, про которые было известно, что там дешевое питание: Полтавская область, районы Золотоноши, Черкассов, Миргорода. Денег всегда было мало. Отец один кормил семью. Чтобы свести концы с концами, он занимался  в обстановке строжайшей тайны маленьким бизнесом, как сейчас принято это называть, то есть захватывал с собой какие-нибудь вещи (ткани, алюминиевые мисочки) и продавал по приезде на отдых. Это было только в самые тяжелые послевоенные годы. У отца не было способностей  к торговле. Зато он обладал способностями к математике и рисованию.   Его всю жизнь влекло что-то чертить и проектировать. Эту свою склонность ему частично удалось реализовать на работе: он придумывал и конструировал удобную тару для инструментов разнообразной формы. Когда отец решил строить дачу, он сам спроектировал и сделал чертежи дома. Такая деятельность доставляла ему удовольствие.

          Я думаю,если бы ему не мешало его происхождение, он поднялся бы выше по служебной лестнице и полностью реализовал себя. А так он был вхож лишь во второй круг людей около руководителя завода. В первый круг допускались только члены партии. Невозможность быть среди первых огорчала отца, главным образом, потому что всю информацию, идущую сверху, приходилось получать через посредников - от членов партии. Тем не менее, его пост в последние годы работы был достаточно высокий - начальник инструментального хозяйства. В его подчинении находились четыре цеха на одном из самых передовых предприятий в нашей стране, связанном с производством баллистических ракет.               

        Наши семейные путешествия прекратились, когда отец получил земельный участок размером 8 соток под сад. Все-таки любовь к земле и работе на ней он впитал с детства. Как только было всем разрешено брать землю под сады и огороды, он организовал на заводе садоводческое товарищество и с группой инициативных людей повел борьбу за получение земли.  И вот с этих пор  главным отцовским увлечением  и заботой в свободное от работы время стал сад.
 
        Сад отец создал идеальный! Конечно, мама трудилась всегда рядом, не покладая рук. Но разве можно сравнивать возможности слабой, хотя и усердной, женщины с работой  настоящего мужчины! В то время отцу было за 50. Это был крепкий человек высокого роста. Высоким считали его мы. По теперешним меркам рост 171 см высоким не назовешь. Отец имел стройную пропорциональную фигуру с покатыми плечами и несколько округлой спиной. Он был шатеном с тонкими волосами, которые сохранялись у него до конца жизни, облысения не наблюдалось. Пожалуй, его можно назвать красивым человеком: круглое свежее лицо и в старости без морщин, прямой нос, полные губы.  Внутренние качества отца видны были на его лице. Сразу можно было сказать, что перед вами умный, добрый и энергичный человек.  После выхода на пенсию на его лице стала проступать скрытая печаль.

                6
        Отец вышел на пенсию в 70 лет. Не сам он ушел, а его «ушли», как принято выражаться. Он бы работал и дольше, хотя  и жаловался, что ему уже тяжеловато. Провожали его очень торжественно, подарили множество адресов и  подарков  от разных коллективов. Были представители  и с других заводов. Тяжело отцу было уходить, но продолжать работу на низкой должности или приходить  поработать 2 месяца в году, как тогда разрешалось пенсионерам, он категорически отказался. Хорошо, что спасал сад!

        В первые годы существования садоводческого товарищества его председателем избирался отец. Под его руководством были проведены самые сложные и ответственные  мероприятия: дележ участков, корчевание леса, строительство дорог, водопроводов для питьевой воды и полива, энергоснабжение. Удалось договориться с военной базой об улучшении и чистке пруда, чтобы в нем можно было купаться. Вся организаторская работа выполнялась на общественных началах.

        С каким увлечением проектировал отец дачу! Он приглядывался к уже построенным домам по соседству. Важной своей заслугой он считал пропорции дома. Они были так подобраны, что при значительных размерах строения, оно не казалось большим. А это было существенно, так как разрешалось строить только небольшие домики размером 3х4 кв. м  с двускатными крышами. Отцу же хотелось обеспечить жилплощадью всех нас, в том числе, и семью маминой сестры. Поэтому дом получился с размерами 5х7 кв. м и имел 4 комнаты, террасу и ломаную крышу. Наша дача оказалась самой большой в товариществе. Это удивительно,  как отец с его жизненным опытом не побоялся строить дом с нарушением закона и при этом в полной уверенности, что власть в любой момент может и отобрать дом и сломать. Нервотрепка не прекращалась всю жизнь: постоянно возникал вопрос о нарушениях при строительстве дома, и власти не переставали грозить и требовать ликвидировать эти нарушения. Однако дальше угроз, к счастью, дело не шло. Видимо, власть уже чувствовала свою неправоту и слабость.

       Вообще, отношение у отца к советской власти было двойственное. С одной стороны, он восхищался тем, как далеко вперед шагнула страна со времени его детства от курных изб, натурального хозяйства и безграмотности. Тогда мне казалось, что он видит  происходящее как бы через розовые очки, не желая замечать минусов. С другой  же стороны, видимо, в глубине души  он осознавал  лживость власти и несправедливость существующих порядков. Поэтому он не побоялся  назвать для спасения людей ленинградский эшелон «Сталинским», не боялся втайне заняться бизнесом и упорно строил свой дом.
 
       Были анекдотичные случаи. Женщина-садовод, юрист по образованию, вздумала писать в различные инстанции доносы на садоводов в связи с имеющимися нарушениями в их домах и требовала устранить эти нарушения. Она решила подать всем пример и начала с себя: наняла рабочих, которые разобрали ее противозаконную ломаную крышу, чтобы заменить  двускатной. И тут-то прошел хороший ливень! Вряд ли нашёлся хоть один член товарищества, который бы ей посочувствовал.

       Умер отец по дороге домой с дачи от сердечного приступа, не дожив двух недель до своего 77-летия. По всей вероятности, он забыл захватить с собой в дорогу нужное лекарство.

   2017